Число французских купцов,

зарегистрированных в Антверпене с 1450 по 1585 г. Оно варьировало в ходе движения, почти совпадавшего с движением антверпенской торговли.(По данным в кн.: Coornaert E. Les Frangais et le commerce international a Anvers, II, 1961.)

²⁶³ Ibid., p. 1076.

²⁶⁴ Roover R., de.

L'Evolution de la lettre de change, XIV—XVIII' siecles. 1953, p. 119.

1460 70 80 90 1500 10 20 30

тежное распоряжение) возобладает во всеобщем употребле­нии над словом cedule (обязательство). Один купец писал: «Я уплачу ассигнацией, как принято в нашем торговом обихо­де»²⁶³.

Но эти гарантии торговой практики, дополненные обраще­нием к правосудию, были не главным. Главным была крайняя простота системы и ее эффективность. Ее простота: случалось, что векселя, включенные в антверпенские операции, трансфор­мировались в обязательства на предъявителя и тогда переходи­ли из рук в руки. Что же касается эффективности, то их обраще­ние разрешало (не институционализируя ее) важнейшую проб­лему, незаметно возникавшую, присутствовавшую с самого начала обменов: проблему учета векселей, иначе говоря, цены времени, платы за его аренду. Дисконт, каким он установится в Англии в XVIII в.²⁶⁴, был на самом деле возобновлением пре­жней практики. Ежели я покупаю или продаю обязательство, то обозначенная в тексте его величина не фиксирует ни его про­дажной, ни его покупной цены. Если я покупаю обязательство за наличные деньги, я оплачиваю его ниже его курса; если при­нимаю его в покрытие долга, то заставляю того, кто подписал обязательство, передать мне сумму, превышающую его кре­дит. Поскольку обязательство должно стоить ту сумму денег, что в нем оговорена на момент истечения срока, то по необхо­димости оно вначале стоит меньше, нежели при завершении [операции]. Короче говоря, речь идет тут о гибком режиме, кото­рый организуется сам по себе и распространяется вне тради­ционной системы векселя и банков. Заметим, что этот новый порядок имел хождение также в Руане, Лисабоне и определен­но— в Лондоне, который в этом смысле будет наследовать Антверпену. Тогда как Амстердам и в начале своего успеха и на

2*5 Wittman Т. Les Gueux dans les «bonnes villes» de Flandre, 1577—1584. Budapest, 1969.

протяжении его останется связан с традиционной системой век­селей.

Велик может оказаться также и соблазн отнести в актив Ант­верпена прогресс первого промышленного капитализма, быв­ший очевидным в нем и в других активных городах Нидерлан­дов. Именно это делает в вызывающей симпатию и полной страсти книге Тибор Виттман²⁶⁵, но я опасаюсь, что он многим жертвует теоретическим правилам. Принес ли XVI в. новше­ства в этой области по сравнению с активностью Гента, Брюгге или Ипра, а особенно Флоренции, или Лукки, или Милана в предшествовавшие столетия? Я серьезно в этом сомневаюсь, даже если учитывать многочисленные постройки Антверпена, его ранний и опережавший другие города Европы урбанистиче­ский рост и если задержаться, вслед за Юго Соли, на таком не­обыкновенном дельце, каким был Гильберт Ван Схонебекке. Получив около 1550 г. поручение построить городские стены, он организовал в некотором роде вертикально построенный трест, который поставил его во главе полутора десятков кир­пичных заводов, громадных торфяных разработок, печей для обжига извести, лесных разработок, целой серии рабочих до­мов, что не мешало ему, работая по-крупному, обращаться и к предпринимателям-субподрядчикам. Он был самым круп­ным предпринимателем и получил наибольший профит от ко­лоссальной перестройки Антверпена в период с 1542 по 1556 г. Но дает ли это нам право — а это соблазнительно—говорить о промышленном капитализме, о дополнительном цветке в венце Антверпена?

ВЕРНЕМ ВЕКУ ГЕНУЭЗЦЕВ ЕГО МАСШТАБЫИ ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

«Век» Антверпена был Веком Фуггеров; следующее столетие будет веком генуэзцев — по правде говоря, не столетие, но семь­десят лет (1557—1627 гг.) столь незаметного и столь усложнен­ного доминирования, что оно долгое время ускользало от вни­мания историков. Рихард Эренберг заподозрил его существова­ние в давней, но все еще непревзойденной, несмотря на свой возраст, книге (1896 г.). Фелипе Руис Мартин недавно придал ему его истинные масштабы в своей книге «Век генуэзцев» («El Sigh de los Genoveses»), публикацию которой щепетильность ученого, его неутомимая охота за неизданными документами задержали до сего времени. Но я прочел рукопись этой из ряда вон выходящей книги.

Генуэзский опыт на протяжении трех четвертей столетия позволил купцам-банкирам Генуи посредством управления ка­питалами и кредитами стать распорядителями европейских платежей и расчетов. Он стоит того, чтобы быть изученным сам по себе; то был определенно самый любопытный пример объединения вокруг некоего центра и концентрации, какой являла до того времени история европейского мира-эконо-

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции

мики, который вращался вокруг почти что нематериальной точки. Ибо не Генуя была душой комплекса, но горстка бан­киров-финансистов (сегодня сказали бы «транснациональная компания»). И это было лишь одним из парадоксов стран­ного города, каким была Генуя, находившаяся в таких небла­гоприятных условиях и, однако же, стремившаяся и до и после «своего» века пролезть к вершинам деловой жизни все­го мира. Как мне представляется, она всегда и по меркам лю­бого времени была по преимуществу капиталистическим горо­дом.

«ЗАВЕСА БЕСПЛОДНЫХ ГОР»

Генуя с двумя ее «ривьерами», Западной и Восточной,—это очень небольшое пространство. По словам одного французско­го доклада, генуэзцы «имеют примерно тридцать лье вдоль побережья, начиная с Монако до земель Массы, да семь или восемь лье равнины в сторону Миланской области. Осталь­ное—это завеса бесплодных гор»²⁶⁶. На море каждому из устьев крохотных речушек, каждой бухточке соответствовали либо гавань, либо деревня, либо деревушка—во всяком слу­чае, несколько виноградников, апельсиновых рощ, цветы, паль­мовые рощи под открытым небом, превосходные вина (особен­но в Табии и в Чинкветерре), высокого качества масло, в изоби­лии имевшееся в Онелье, в Марро, в Диано и в четырех долинах Вентимильи²⁶⁷. «Мало зерна, мало мяса, хоть все сие и самого высокого качества», — заключал в 1592 г. Джованни Ботеро²⁶⁸. Для глаз и для обоняния—одна из прекраснейших стран в ми­ре, рай. Приехать туда с Севера в конце зимы означало выб­раться к живой воде, к цветам, к ликующей природе²⁶⁹. Но эти восхитительные места составляли всего лишь [узенькую] каем­ку, Апеннинский хребет, идущий на соединение с Альпами воз­ле Ниццы, упорно выставляет свои «бесплодные» склоны, без леса, даже «без травы», и свои удивительные, высоко угнездив­шиеся бедные и отсталые деревни, где находились фьефы и вас­салы-крестьяне генуэзской старой знати (Nobili Vecchi), кре­стьяне, охотно бывавшие и головорезами²⁷⁰. Простой карниз вдоль стены, Генуя, так рано ставшая современной, опиралась, таким образом на «феодальные» горы—и то был один из мно­гочисленных ее парадоксов.

В самом городе не хватало места, участков для строитель­ства; пышные дворцы были обречены с отчаянным упрямством расти в высоту. Улицы были столь узки, что только Новая до­рога (Strada Nova) и улица Бальби (Via Balbi) допускали про­езд карет²⁷¹; в остальной части города приходилось передви­гаться пешком или в портшезе. Места не хватало также и за стенами города, в близлежащих долинах, где строилось столь­ко вилл. На дороге к предместью Сан-Пьер-д'Арена при выезде из Кампо-Мароне, рассказывает один путешественник²⁷², «ви­дишь дворец Дураццо, большое и богатое строение, каковое кажется превосходным среди полусотни других красивого вида дворцов». Полусотня: итак, даже в деревне правилом было

Вернем Веку генуэзцев его масштабы и его значение

жить дверь в дверь, локоть к локтю. За отсутствием места бу­дут жить среди соседей. Тем более что нелегко было выбраться из таких крохотных уголков, настоящих носовых платков по размерам, но очень плохо друг с другом связанных. Чтобы призвать в Геную рассеянных по своим виллам дворян, ежели их присутствие было необходимо в Большом Совете, не было иного выхода, как отправить за ними одну из галер Республи­ки!²⁷³ Да еще случалось, что на Генуэзском заливе устанавли­валась и упорно держалась скверная погода. Проливные до­жди, бурное и суровое море—то бывали адские дни и неде­ли²⁷⁴. Никто тогда не выбирался из дома.

А в целом—плохо сконструированное, никогда не чувство­вавшее себя непринужденно тело, страдавшее врожденной слабостью. Как себя прокормить? Как защититься от чужезем­ца? Рельеф местности, по видимости благоприятствующий обороне, делал город безоружным: в самом деле, нападающий, придя с Севера и преодолев горы, оказывался над городом. Когда на этих высотах появилась артиллерия, катастрофа была гарантирована заранее. Генуя будет беспрестанно уступать чу­жеземцу— под действием ли силы, добровольно ли или же из осторожности. Именно так сдалась она в 1396 г. королю Фран­цузскому²⁷³, а затем, в 1463 г.,—герцогу Миланскому²⁷⁶. Во всяком случае, иноземец господствовал здесь слишком часто, в то время как Венеция, неприступная за своими водными пре­градами, впервые покорилась только в 1797 г., уступив Бона­парту. Таким образом 30 мая 1522 г.²⁷⁷ Геную захватили испанцы и их союзники— Nobili Vecchi —и город был подверг­нут ужасающему разграблению, память о котором может за­тмить лишь разграбление Рима в 1527 г. Такая же драма произо­шла гораздо позднее, в сентябре 1746 г.; на сей раз это были сардинцы и австрийцы, без боя открывшие ворота Генуи, но за­то обременившие чересчур богатый город реквизициями и по­борами— то была современная версия военного грабежа²⁷⁸. Бесспорно, этих зарвавшихся победителей спустя три месяца изгнало мощное восстание генуэзского простонародья — энергичного и всегда скорого на руку²⁷⁹. Но итог еще раз ока­зался тяжким. Не защищаться, не иметь возможности защи­титься обходилось дорого: освобожденный город познал ужа­сающий кризис, эмиссия бумажных денег предопределила бес­пощадную инфляцию; пришлось восстановить в 1750 г. банк Сан-Джорджо (Casa di San Giorgio), который был упразднен. В конечном счете все устроилось, как и полагается: Республи­ка овладела положением и вышла из неприятностей не путем сверхлегкого налога, каким она обложила капитал (1%), но закрутив потуже гайки косвенного обложения предметов ши­рокого потребления²⁸⁰, что вполне соответствовало генуэз­ской практике: еще раз удар пришелся по беднякам, по много­численным.

Столь же уязвима была Генуя и со стороны моря. Ее гавань выходит в открытое море, которое не принадлежит никому, а значит, принадлежит всем²⁸¹. На Западной ривьере опорным пунктом враждебных действий долгое время оставалась Саво-на, желавшая остаться независимой, и даже лежащие дальше