Основание городов в Центральной Европе

График показывает небывалый подъем урбанизации в XIII в. (По данным Хайнса Штоба (Stoob H.) в кн.: Abel W. Geschichte der deutschen

Landwirtscha.fi. 1962, P- 46.)

Тем не менее Арчибалд Льюис, прав, когда пишет, что «самой важной из границ европейской экспансии была внут­ренняя граница леса, болот, ланд»¹¹. Незаселенные части ев­ропейского пространства отступали перед крестьянами, распа­хивавшими новь; люди, более многочисленные, ставили себе на службу колеса и крылья мельниц; создавались связи между рай­онами, до того чуждыми друг другу; разрушались «перегород­ки»; возникали или возвращались к жизни на скрещениях тор­говых путей бесчисленные города—и то было, вне сомнения, решающим обстоятельством. Европа заполнилась городами. В одной только Германии их появилось более 3 тыс.¹² Правда, иные из них, хоть и окруженные стенами, останутся деревнями с двумя-тремя сотнями жителей. Но многие из них росли, и то были города в некотором роде небывалые, города нового типа. Античность знала свободные города, эллинские города-госу-

1251 ' и'^гО 14 0 1550 1650 1750 1850 1950 1200 1300 1400 1500 1600 1700 1800 1900

дарства, доступные обитателям окружающих деревень, откры­тые их присутствию и их деятельности. Город же средневеко­вого Запада, напротив, был замкнутым в себе, укрывшимся за своими стенами. «Городская стена отделяет горожанина от крестьянина», — гласит немецкая пословица. Город—это зам­кнутый мирок, защищенный своими привилегиями («воздух города делает свободным»), мирок агрессивный, упорный труженик неравного обмена. И именно город, более или менее оживленный в зависимости от места и времени, обеспечивал общий подъем Европы, подобно закваске в обильном тесте. Был ли город обязан этой ролью тому, что он рос и развивался в мире деревенском, предварительно организованном, а не в пустоте, как это было с городами Нового Света, а может быть, и с самими греческими полисами? В общем он располагал

Старин ные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции

Первый европейский мир-экономика

 

Мелкие крестьяне, розничные торговцы в городе. Деталь картины Лоренцо Лотто «Рассказы о св. Варваре» («Storie di Santa Barbara»). Фото Скала.

13 Buhler J. Vida

у cultura en la edad media. 1946, p. 204.

¹⁴ Slicher van Bath В. Н.
The Agrarian History of
Western Europe, A.D.
500—1850. 1966, p. 24.

¹⁵ Renouard Y. Les Villes
d'ltalie de la Jin du X^е аи
debut du XIV' siecle. 1969,
I, p. 15.

¹⁶ Bosl K. Die
Grundlagen der modernen
Gesellschaft im Mittelalter.
1972, II, S. 290.

¹⁷ Мысль, часто
высказывавшаяся в моем
присутствии. См.:
Sapori A. Caratteri ed
espansione dell'economia
comunale

italiana. — Congresso storico internazionale per I'VIIP centenario della prima Lega Lomb'arda. Bergamo, 1967, p. 125—236.

¹⁸ White L. What
accelerated technological
Progress in the Western
Middle Ages. — Scientific
Change, ed. Crombie,
1963, p. 277.

¹⁹ Lombard M. Les bases
monetaires d'une
suprematie economique: I'or
musulman du VIP аи XI'
siecle. — «Annales
E.S.C.», 1947, p. 158.

²⁰ Duby G. L'Economie
rurale et la vie des
campagnes dans I'Occident
medieval. 1962, I, p. 255.

материалом, над которым можно было работать и за счет которого расти. А кроме того, здесь не присутствовало, что­бы ему мешать, столь медленно складывавшееся государство: на сей раз заяц с легкостью и вполне логично опередит чере­паху.

Свою судьбу город обеспечивал своими дорогами, своими рынками, своими мастерскими, теми деньгами, которые он на­капливал. Его рынки обеспечивали снабжение города благо­даря приходу в город крестьян с излишками своих повседнев­ных продуктов: «Они обеспечивали выход все возраставшим излишкам сеньериальных доменов, этим громадным количе­ствам продукта, накапливавшегося в итоге уплаты повинно­стей натурой»¹³. По словам Слихера ван Бата, начиная с 1150 г. Европа вышла из состояния «прямого сельскохозяйственно­го потребления» (собственного потребления произведенного продукта), чтобы перейти к «непрямому сельскохозяйственно­му потреблению», рождавшемуся вследствие поступления в обращение излишков сельского производства¹⁴. В то же время город притягивал к себе всю ремесленную деятельность, он создавал для себя монополию изготовления и продажи про­мышленных изделий. И лишь позднее предындустрия отхлы­нет назад, в деревни.

Короче говоря, «экономическая жизнь... особенно начиная с XIII в.... обгоняет [старинный] аграрный облик [хозяйства] городов» *⁵. И на обширных пространствах совершается реша­ющий переход от домашней экономики к экономике рыноч­ной. Иначе говоря, города отрываются от своего деревенского окружения и с этого времени устремляют свои взоры за черту собственного горизонта. То был «громадный разрыв», первый, который создал европейское общество и подтолкнул его к по-

следующим его успехам¹⁶. Рывок этот можно сравнить, да и то с оговорками, лишь с одним явлением: основанием по всей ран­ней европейской Америке стольких городов—перевалочных, складских пунктов, связанных воедино дорогой и потребностя­ми обмена, управления и обороны.

Так повторим же вслед за Джино Луццатто и Армандо Са-пори: именно тогда Европа узнала свое истинное Возрождение (невзирая на двусмысленность этого слова)—за два-три столе­тия до традиционно признанного Возрождения XV в.¹⁷ Но объяснять эту экспансию остается делом трудным.

Конечно, наблюдался демографический подъем. Он якобы повелевал всем, но в свою очередь он должен был бы как-то объясняться. В частности, несомненно, прогрессом земледель­ческой техники, начавшимся с IX в.: усовершенствованием плу­га, трехпольным севооборотом с системой «открытых полей» (openfields) для выпаса скота. Линн Уайт *⁸ ставит прогресс зе­мледелия на первое место [среди причин] рывка Европы. Со своей стороны Морис Ломбар ^1Р отдает предпочтение прогрес­су торговли: будучи очень рано связана с миром ислама и с Ви­зантией, Италия присоединилась к уже оживленной на Востоке денежной экономике и заново распространила ее по всей Евро­пе. Города—это значило деньги, в общем главное в так назы-вемой торговой революции. Жорж Дюби²⁰ и (с некоторыми

 

Первый европейский мир-экономика

 

²¹ Lopez r. La Nascita deii 'Europa, sec, x—xiv. 1966, р. 121 sq

²² Melis F. La civilta
economica nelle sue
esplicazioni dalla Versilia
alia Maremma (secoli
X—XVII).—Atti del 60°
Congresso Internazionale
della «Dante Alighiere»,
p. 21.

²³ Bechtel H.
Wirtschaftsgeschichte
Deutschlands von 16. bis
18. Jahrhundert. 1951, I,
S. 327.

²⁴ Rorig F. Mittelalterliche
Weltwirtschaft..., 1933,

S. 22.

²⁵ Аналогичные
соображения по поводу
распространения влияния
Франкфурта-на-Майне
см.: Mayersberg H.
Wirtschafts- und
Sozialgeschichte
zentraleuropaischer Stadte
in neuerer Zeit. 1960,

S. 238-239.

нюансами) Роберто Лопес²¹ скорее примыкают к Линну Уай- _Ty_: главным были будто бы излишки земледельческого про- изводства и значительное перераспределение прибавочного продукта.

МИР-ЭКОНОМИКА И БИПОЛЯРНОСТЬ

На самом деле все эти объяснения следует объединить друг с другом. Мог ли существовать рост, если бы не прогрессирова­ло все примерно в одно и то же время? Необходимо было, что­бы одновременно росло число людей, чтобы совершенствова­лась земледельческая техника, чтобы возродилась торговля и чтобы промышленность узнала свой первый ремесленный взлет, для того чтобы в конечном счете на всем европейском пространстве создалась сеть городов, городская надстройка, чтобы сложились связи города с городом, которые охватили бы нижележащую активность и заставили ее занять место в «рыночной экономике». Такая рыночная экономика, еще не­значительная по пропускной способности, повлечет за собой также и энергетическую революцию, широкое распростране­ние мельницы, используемой в промышленных целях, а в конеч­ном счете завершится формированием мира-экономики в масш­табе Европы. Федериго Мелис²² вписывает это первое «миро­вое хозяйство» (Weltwirtschaft) в многоугольник Брюгге— Лондон—Лисабон — Фес —Дамаск — Азов — Венеция, вну­три которого размещались 300 торговых городов, куда прихо­дили и откуда отправлялись 153 тыс. писем, сохранившихся в архивах Франческо ди Марко Датини, купца из Прато. Генрих Бехтель²³ говорил о четырехугольнике: Лисабон—Александ­рия— Новгород—Берген. Фриц Рёриг, первый, кто придал смысл «мир-экономика» немецкому слову Weltwirtschaft, очер­чивает границу распространения этого мира-экономики на востоке линией, идущей от Новгорода Великого на озере Иль­мень до Византии²⁴. Интенсивность обменов, их множествен­ность работали на экономическое единство этого обширного пространства^{2 5}.

Единственный остающийся невыясненным вопрос: дата, с которой действительно начинает существовать это Weltwirt­schaft. Вопрос почти что неразрешимый: мир-экономика может существовать только тогда, когда сеть располагает достаточно плотными, частыми ячейками, когда обмен достаточно регуля­рен и имеет достаточный объем, чтобы дать жизнь некоей цен­тральной зоне. Но в те далекие века ничто не определяется сли­шком быстро, не возникает бесспорно. Вековой подъем начи­ная с XI в. все облегчает, но позволяет объединение вокруг не­скольких центров сразу. И пожалуй, лишь с расцветом ярмарок Шампани в начале XIII в. становится очевидной связность не­коего комплекса, простиравшегося от Нидерландов до Среди­земноморья и действовавшего к выгоде не обычных городов, но городов ярмарочных, к выгоде не морских путей, но длин­ных сухопутных дорог. В этом заключался своеобразный про­лог. Или, скорее, интермедия, ибо речь не идет о подлинном на-

чале. В самом деле, что сталось бы со встречами купцов в Шам­пани без предварительного расцвета Нидерландов и Северной Италии, двух пространств, [экономика которых] рано оказалась перенапряженной и которые самою силою вещей были осужде­ны на то, чтобы соединиться?

Действительно, у истоков новой Европы надлежит поме­стить рост двух этих комплексов: Севера и Юга, Нидерландов и Италии, Северного моря вместе с Балтийским и всего Среди­земноморья. Таким образом, Запад располагал не одной обла-стью «полюсом», но двумя, и такая биполярность, разрывав­шая континент между Северной Италией и Нидерландами в широком смысле, просуществует века. Это одна из главных черт европейской истории, быть может самая важная из всех. Впрочем, говорить об Европе средневековой и современной — значит пользоваться двумя разными языками. То, что справед­ливо для Севера, никогда не бывало таким же точно для Юга — и наоборот.

Вероятно, все решилось к IX—X вв.: две региональные эко­номики с широким радиусом действия сформировались рано, почти что не связанные одна с другой, на основе еще имевшего малую плотность материала всей европейской [экономической] активности. На Севере процесс был быстрым; в самом деле, он не встречал сопротивления—области, даже не новые, были первобытными. На Средиземном море, в областях, издавна разрабатывавшихся историей, обновление, начавшееся, быть может, позже, впоследствии шло быстрее, тем более что перед лицом итальянского рывка находились ускорители в виде стран ислама и Византии. Так что—при прочих равных усло­виях— Север будет менее усложненным, чем Юг, более «про­мышленным», а Юг — более торговым, нежели Север. Стало быть, географически—два мира с противоположными знака­ми, созданные для того, чтобы друг к другу притягиваться и друг друга дополнять. Их соединение будет происходить по сухопутным путям Север — Юг, и первым заметным проявле­нием была их стыковка на ярмарках Шампани в XIII в.

Эти связи не отменяли двойственности, но подчеркивали ее, система как бы эхом откликалась на самое себя, укрепляясь игрой своих обменов, придавая обоим партнерам дополни­тельную жизнеспособность по сравнению с остальной Евро­пой. Если среди расцвета городов ранней Европы существова­ли супергорода, то вырастали они неизменно в одной или в другой из этих зон и вдоль осей, что их соединяли: размеще­ние таких городов обрисовывало костяк, а вернее — систему кровообращения европейского организма.

Разумеется, объединение европейской экономики вокруг ка­кого-то центра могло произойти лишь ценой борьбы между двумя полюсами. Италия будет одерживать верх вплоть до XVI в., пока Средиземноморье оставалось центром Старого Света. Но к 1600 г. Европа заколебалась в пользу Севера. Воз­вышение Амстердама определенно не было заурядным слу­чаем, простым переносом центра тяжести из Антверпена в Гол­ландию, но весьма глубоким кризисом. Как только завершился отход на второй план Внутреннего моря и блиставшей на про-

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции 94 Первый европейский мир-экономика

 

Североевропейский

Промышленный

«полюс»

Туманность текстильных мастерских от Зёйдер-Зе до долины Сены. Для всей совокупности Севера и Юга Европы см. ниже (с. 109) карту распространения влияния ярмарок Шампани. (По данным Гектора Аммана (Ammann H.) в кн.: Hessisches Jahrbuch fur Landesgeschichte, 8, 1958.)

²⁶ Pirenne H. Civilisation
occidentale..., p. 144.

²⁷ Perenne H. Op. cit.,
p. 11.

тяжении долгого времени Италии, у Европы будет отныне только один центр тяжести, на Севере, и именно по отношению к этому полюсу на века, вплоть до наших дней, обрисуются ли­нии и круги глубокой европейской асимметрии. Следователь­но, прежде чем двигаться дальше, необходимо показать в его основных чертах генезис этих имевших решающее значение ре­гионов.

СЕВЕРНЫЕ ПРОСТРАНСТВА: УСПЕХ БРЮГГЕ

Экономика Севера Европы создавалась с нуля. В самом де­ле, Нидерланды были сотворены. «Большая часть крупных го­родов Италии, Франции, прирейнской Германии, придунай-ской Австрии, настойчиво подчеркивал Анри Пиренн,— возникли до нашей эры. И напротив, лишь в начале средних ве­ков появляются Льеж, Лувен, Мехельн, Антверпен, Брюссель, Ипр, Гент, Утрехт»^2б.

Каролинги, обосновавшись в Ахене, помогли первому про­буждению. Набеги и грабежи норманнов в 820—891 гг.²⁷ его прервали. Но возвращение к миру, связи с зарейнскими обла-

ке Ibid., p. 90; Laurent H. Un Grand Commerce d'exportation. La draperie des Pays-Bas en France et dans les pays

mediterraniens, XII' — XV' siecles. 1935, p. 37—39. «Pirenne H. Op. cit., p. 128.

3° 13 января 1598 г. по указу Елизаветы, текст которого приводит Филипп Доллингер: Dollinger Ph. La Hanse (XII^е—XVII' siecles). 1964, p. 485—486.

стями и со странами североморскими оживили Нидерланды. Они перестали быть краем света (finistere). Они покрываются укрепленными замками, городами, обнесенными стенами. Тол­пы купцов, бывших до того времени бродячими, обосновывают­ся вблизи городов, и замков. К середине XI в. ткачи из низмен­ных районов устраиваются в городских поселениях. Население увеличивается, процветают крупные земледельческие поме­стья, текстильная индустрия вдохнула жизнь в мастерские на пространстве от берегов Сены и Марны до самого Зёйдер-Зе. И все это в конечном счете завершится блистательным успе­хом Брюгге. С 1200 г. город становится частью кругооборота фламандских ярмарок, вместе с Ипром, Тюрнхаутом и Мессе-ном²⁸. Самим этим фактом город уже оказывается поднят над самим собою: его часто посещают иноземные купцы, активизи­руется его промышленность, он торгует с Англией и Шотлан­дией, где обеспечивает себя шерстью, необходимой для город­ских ремесел, а также для реэкспорта в производящие сукна го­рода Фландрии. Связи Брюгге с Англией благоприятствуют ему также и в провинциях, которыми король Англии владел во Франции; отсюда раннее знакомство Брюгге с нормандской пшеницей и бордоскими винами. Наконец, приход в город ган­зейских судов укрепляет и усиливает его процветание. Тогда появляется аванпост в Дамме (еще до 1180 г.); позднее — аванпост Слёйс (Шлюзовый), в устье Звейна; создание их было ответом не только на прогрессировавшее заиливание брюгг-ских вод, но и на потребность в более глубоководных якорных стоянках, которые могли бы принимать тяжелые суда (Koggen) ганзейцев²⁹. Ведя переговоры от имени выходцев из Священ­ной Римской империи, посланцы Любека и Гамбурга добились в 1252 г. от графини фландрской привилегий. Однако графиня отказалась разрешить любекским купцам учредить неподалеку от Дамме контору, которая бы обладала широкой автономией наподобие лондонского Stahlhof, который англичане позже вы­корчевали с таким трудом³⁰.

В 1277 г. генуэзские суда пришли в Брюгге; эта регулярная морская связь между Средиземным и Северным морями обо­значила решающее вторжение южан. Тем более что генуэзцы были всего лишь передовым отрядом: венецианские галеры, почти что замыкая шествие, придут в 1314 г. Для Брюгге речь шла одновременно и о его захвате, и об его взлете. О захвате, т.е. о конфискации южанами процесса развития, который Брюгге едва ли мог вести в одиночку; но также и о взлете, ибо прибытие моряков, кораблей и купцов из Средиземноморья представляло многообразный вклад богатствами, капиталами и техникой в ведение торговых и финансовых дел. Богатые итальянские купцы обосновывались в городе, они непосредствен­но доставляли туда самые ценные богатства того времени— левантийские пряности и перец, которые обменивали на про­мышленные изделия Фландрии.

С этого времени Брюгге оказался в центре слияния крупных потоков: не только из Средиземноморья, но в не меньшей сте­пени из Португалии, Франции, Англии, прирейнской Германии плюс Ганза. Город становится многолюдным: в 1340 г. в нем

 

³¹ Wittman T. Les Gueux dans les «bonnes villes» de Flandre (1577 — 1584), 1969, p. 23; Fierens-Gevaert H. Psychologic d'une ville, essai sur Bruges. 1901, p. 105; Lukca E. Die Grosse Zeit der Nkderlande. 1936, S. 37.

Один из листов плана Брюгге, составленного в 1562 г. Марком Гхерертом [Париж, Национальная библиотека, Gee 5746 (9)]. Большой рынок в верхней части гравюры, возле церкви св. Иакова (№ 32 на плане), находится в центре города, представляя главную площадь Брюгге (Гроте-маркт). На этой площади, но за пределами воспроизведенного листа, располагаются Крытый рынок и его дозорная башня. Идя по улице Св. Иакова приходишь к Ослиной улице (Эзель-Стрете), приводящей к укрепленным Ослиным воротам, Porta Asinorum (№ 6 на плане, буквы ЕД). Под №63—площадь Биржи. Что касается торговых мест, см.: Roover R., de. Money, Banking and Credit in Medieval Bruges. 1948 p. 174—175. Этот фрагмент плана дает представление о масштабах города — его улицах, монастырях, мужских и женских, о его церквах, дворянских домах, рвах, укреплениях, о его ветряных мельницах и каналах с их грузовыми судами. В северной части (т.е. внизу гравюры) располагались обширные внутренние пространства (intra

было 35 тыс. жителей, а в 1500 г., возможно, 100 тыс. «Во вре­мена Яна ван Эйка (около 1380—1440 гг.) и Мемлинга (1435— 1494) он, бесспорно, был одним из красивейших городов в ми­ре» ³¹. А сверх того — определенно одним из самых предприим­чивых. В самом деле, текстильная промышленность развива­лась не только в Брюгге, она наводнила города Фландрии, где Гент и Ипр достигли блестящего успеха; в целом то был про­мышленный район, не имевший равных в Европе. В то же время у вершины торговой жизни, над ярмарками и рядом с ними, в 1309 г. создавалась знаменитая брюггская биржа, очень рано ставшая центром сложной торговли деньгами. Кор­респондент Франческо Датини писал из Брюгге 26 апреля 1399 г.: «В Генуе, как кажется, существует обилие наличных де­нег; и того ради не помещайте там наши деньги, разве что сие бу-

³² Архив Датини, Прато,
26 апреля 1399 г.

³³ Pirenne H. Op. cit.,
р, 127

³⁴ Houtte J. A., van.Bruges
et Anvers, marches
«nationaux» ou
«internationaux» du XIV^е
аи XVI' siecle. — «Revue
du Nord», 1952,

p. 89—108.

³⁵ Hapke R. Briigges
Entwicklung zum
mutelalterlichen Weltmarkt.
1908, S. 253.

³⁶ Rorig F. Op. cit.,
S. 16.

³⁷ По поводу всего этого
параграфа см.: Dollinger
Ph. Op. cit.

³⁸ Pirenne H. Op. cit.
p. 26—27.

³⁹ Dollinger Ph. Op. du,
p. 42.

^muros), которые, ^в соответствии ° Распространенным ^B *vl в. правилом, ^He застраивались.

7-1006

дет по хорошей цене, а лучше поместите их в Венеции, либо во Флоренции, либо здесь [т.е. в Брюгге], либо в Париже, либо в Монпелье, ежели сочтете за лучшее там их поместить» {«А Genova pare sia per durare larghezza di danari e per tanto поп rimet-tete la nostri danari о sarebbe a buon prezo piutosto a Vinegia о a Fi-renze о qui о a Parigi rimettete, о a Monpolier bien se Ha rimesse vi paresse miglore»)³².

Сколь бы ни важна была роль Брюгге, не будем слишком обольщаться. Не станем верить Анри Пиренну, который утвер­ждал, будто Брюгге имел «международное значение», превосхо­дившее таковое значение Венеции. С его стороны это уступка ретроспективному национализму. К тому же Пиренн сам при­знавал, что большая часть приходивших в порт кораблей «при­надлежала чужеземным арматорам», что «жители Брюгге при­нимали лишь незначительное участие в активной торговле. Им было достаточно того, чтобы служить посредниками между прибывавшими отовсюду купцами»³³. Это то же самое, что сказать: жители Брюгге были подчиненными, а торговля горо­да— «пассивной», как будут говорить в XVIII в. Отсюда и по­лучившая широкий отклик статья Й. А. ван Хаутте (1952 г.), ко­торый показал разницу между Брюгге и Антверпеном, между «портом национальным» (Брюгге) и «портом международ­ным) » (Антверпеном)³⁴. Но, быть может, это означает захо­дить слишком далеко в противоположном направлении? Я сог­ласился бы говорить о Брюгге (чтобы доставить удовольствие Рихарду Хёпке³⁵) и о Любеке (чтобы сделать приятное Фрицу Рёригу³⁶) как о центрах, уже бывших мировыми рынками (Weltmarkte), хотя и не вполне городами-мирами, т.е. солнцами в центре мира, не имевшими равных.

СЕВЕРНЫЕ ПРОСТРАНСТВА: ВЗЛЕТ ГАНЗЫ³⁷

Брюгге был всего лишь одним из пунктов — конечно, са­мым значительным, но все же одним из пунктов — обширной зоны на Севере, простиравшейся от Англии до Балтийского моря. Это обширное пространство, морское и торговое — Балтика, Северное море, Ла-Манш и даже Ирландское море, — было той областью, где во всю ширь развернулись морские и торговые успехи Ганзы, сделавшиеся ощутимыми с 1158 г., с основания города Любека неподалеку от вод Балтики, между прикрывавшими его болотами речных долин Траве и Вакеница.

Тем не менее речь не шла о строительстве на голом месте, ex nihilo. В VIII и IX вв. набеги и пиратство норманнов очерти­ли границы этой северной морской империи и даже вышли за них. Если авантюры норманнов и «растворились» по всему пространству и всему побережью Европы, то здесь от них кое-что осталось. И после норманнов легкие и беспалубные сканди­навские ладьи довольно долго бороздили Балтийское и Север­ное моря: иные норвежцы добирались до Англии и до Ирланд­ского моря³⁸; корабли крестьян с острова Готланд посещали южные гавани и реки вплоть до Великого Новгорода³⁹; от Ют-

Стари нны е экономики с доми нирующим городским центром: до и после Венеции

Первый европейский мир-экономика

 

⁴⁰ Hensel W., Gieysztor A.
Les Recherches
archeologiques en Pologne.
1958, p. 54 sq.

⁴¹ Dollinger Ph. Op cit.,
p. 21.

⁴² Doehaerd R. A propos
du mot «Hanse». — «Revue
du Nord», Janvier 1951,

p. 19.

⁴³ Dollinger Ph. Op. cit.,
p. 10.

⁴⁴ Braudel F. Medit..., I,
p. 128.

⁴⁵ Dollinger Ph. Op. cit.,
p. 177.

⁴⁶ Ibid., p. 54.

⁴⁷ Cm. t. 2 настоящей
работы, с. 355.

⁴⁸ Dollinger Ph., Op. cit.,
p. 39.

⁴⁹ Ibid., p. 148.

⁵⁰ Ibid., p. 39.

⁵¹ Ibid., p. 59.

⁵² Ibid., p. 86.

ландии до Финляндии создавались славянские города, откры­тые свету недавними археологическими раскопками⁴⁰; русские купцы появлялись в Штеттине, городе, бывшем тогда чисто славянским⁴¹. И все же Ганза не имела своим предшественни­ком никакой подлинно международной экономики. Медленно, полюбовно, благодаря обмену, соглашениям с государями, при случае также и насильственным путем, двойное морское про­странство, Балтийское море — Северное море, было захвачено и организовано немецкими городами, купцами, воинами или крестьянами.

Но не следует представлять себе какие-то города, тесно связанные между собою с самого начала. Слово «Ганза» (гот­ское Hansa, группа купцов ⁴²) появляется поздно, будучи впер­вые написано должным образом в английской королевской грамоте 1267 г.⁴³ Поначалу речь шла о некоей «туманности» купцов плюс некая туманность кораблей — от Зёйдер-Зе до Финляндии, от Швеции до Норвегии. Центральная ось торго­вых операций шла от Лондона и Брюгге до Риги и Ревеля (Таллинна), где открывался путь на Новгород, или на Витебск, или на Смоленск. Обмены осуществлялись между еще слабо развитыми странами Прибалтики, поставщиками сырья и про­довольственных продуктов, и Северным морем, где Запад уже организовал свои перевалочные пункты и [осознал] свои по­требности. Мир-экономика, возникший на базе Европы и Сре­диземного моря, принимал в Брюгге крупные суда Ганзы — прочно построенные коггены с обшивкой внахлестку, появляю­щиеся с конца XIII в. (они послужат образцом для средиземно­морских нефов — «naves»⁴⁴). Позднее появятся урки (hourqu-es)⁴⁵, другой тип больших плоскодонных судов, способных перевозить тяжелые грузы соли и требующие много места бо­чонки с вином, лес, пиловочник, зерно, засыпанное в трюмы. Господство ганзейских городов на море было очевидным, если даже оно и не было полным: в самом деле, вплоть до 1280 г. их корабли избегали ходить опасными датскими проливами, а когда Umlandfahrt ^4б (плавание вокруг Дании по этим проли­вам) сделалось обычным, route d'isthme (дорога через перешеек), соединявшая Любек с Гамбургом—в действительности отрез­ки рек и канал, движение по которым было очень медлен­ным,— по-прежнему будет использоваться⁴⁷.

Эта дорога через перешеек привела к преобладанию Любе­ка: товары с Балтики в Северное море обязательно проходили через него. В 1227 г. Любек получил привилегию, сделавшую его имперским [вольным] городом, единственным городом этой категории к востоку от Эльбы⁴⁸. Еще одно преимущество: близость города к люнебургским соляным копям, рано оказав­шимся под контролем его купцов⁴⁹. Преобладание Любека, наметившееся с 1227 г. (с победой над датчанами при Борнхёве-де⁵⁰), делается очевидным с пожалованием ганзейцам привиле­гий во Фландрии в 1252—1253 гг.⁵¹, за доброе столетие до пер­вого общего ганзатага (сейма), депутаты которого соберутся в Любеке в 1356 г., создав наконец Ганзу городов⁵². Но задолго до этой даты Любек был «символом ганзейского Союза... при­знаваемым всеми за столицу купеческой конфедерации... Его

53 Samsonowicz H. Les liens culturels entre les bourgeois du littoral baltique dans le bas Moyen jgg — Studia maritima. I,

p. 10—11-

s* Samsonowicz H. Op.

cit., P- 12.

ss Ibid.

s* Ibid.

s⁷ Dollinger Ph. Op. cit.,

p. 266.

герб — имперский орел — сделался в XV в. гербом всей конфе­дерации в целом»⁵³.

Тем не менее лес, воск, пушнина, рожь, пшеница, продукты леса Восточной и Северной Европы имели ценность, лишь бу­дучи реэкспортированы на Запад. А в обратном направлении обязательным ответом были соль, сукна, вино. Система эта, простая и крепкая, наталкивалась, однако же, на многие труд­ности. И именно эти трудности, которые предстояло преодо­леть, сплавили воедино совокупность городов Ганзы, совокуп­ность, по поводу которой можно одновременно говорить о хрупкости и о прочности. Хрупкость вытекала из нестабиль­ности объединения, собравшего огромную «толпу» городов (от 70 до 170), которые находились далеко друг от друга и делега­ты которых не собирались в полном составе на общих съездах. За Ганзой не стояли ни государство, ни крепко сколоченный со­юз —только города, ревниво относившиеся к своим прерогати­вам, гордившиеся ими, при случае соперничавшие между со­бой, огражденные мощными стенами, со своими купцами, па­трициатом, ремесленными цехами, со своими флотами, склада­ми, со своими благоприобретенными богатствами. Прочность же проистекала из общности интересов, из необходимости вес­ти одну и ту же экономическую игру, из общей цивилизации, «замешанной» на торговле в одном из самых многолюдных морских пространств Европы — от Балтики до Лисабона, из общего языка, наконец, что было отнюдь не малозначащим элементом единства. Язык этот «имел субстратом нижненемец­кий (отличный от немецкого Южной Германии), обогащав­шийся в случае потребности элементами латинскими, эстонски­ми в Ревеле, польскими в Люблине, итальянскими, чешскими, украинскими, может быть, и литовскими»^S4. И то был язык «элиты власти... элиты богатства, что предполагало принад­лежность к определенной социальной и профессиональной группе»⁵⁵. А кроме того, коль скоро эти купцы-патриции бы­ли на редкость мобильны, одни и те же семейства — Ангермюн-де, Векингхузены, фон Зесты, Гизе, фон Зухтены—встречались в Ревеле, Гданьске, Любеке и Брюгге⁵⁶.

Все эти узы рождали сплоченность, солидарность, общие привычки и общую гордость. Общие для всех ограничения сде­лали остальное. В Средиземноморье при относительном сверх­обилии богатств города могли вести каждый свою собствен­ную игру и наперебой яростно драться между собой. На Балти­ке, на Северном море это было бы не в пример трудней. Дохо­ды от тяжеловесных и занимающих большой объем при низкой цене грузов оставались скромными, затраты и риск — значительными. Норма прибыли в лучшем случае составляла, как считают, около 5% ⁵⁷. Больше чем где бы то ни было тре­бовалось рассчитывать, делать сбережения, предвидеть. Одним из условий успеха было держать в одних руках предложение и спрос, шла ли речь об экспорте на Запад или же, в противопо­ложном направлении, о перераспределении товаров, импорти­руемых Восточной Европой. Конторы, что содержала Ганза, были укрепленными пунктами, общими для всех ганзейских купцов, защищенными привилегиями, которые упорно отстаи-

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции

Первый европейский мир-экономика

 

⁵⁸ Ibid., p. 55.