Города, связанные с ярмарками Шампани (XII—ХШ вв.)

Эта карта проливает свет на экономический комплекс Европы и на ее биполярность в XIII в.: Нидерланды на севере, Италия на юге. (По данным Г. Аммана:Аттапп Н.)

Первый европейский мир-экономика

 

эксплуатирующий к своей выгоде через пункты пересечения ярмарок большого радиуса огромный рынок Западной Европы и его выплаты в наличных деньгах. Разве не ради того, чтобы овладеть европейским рынком, расположились ярмарки Шам­пани не в его экономическом центре, каким была, несомненно, Северная Италия, а вблизи клиентов и поставщиков Севера? Или они были вынуждены там разместиться в той мере, в ка­кой центр тяжести сухопутных обменов сместился начиная с XI в. в направлении крупной северной промышленности? В лю­бом случае ярмарки Шампани располагались около границы этой производящей зоны: Париж, Провен, Шалон, Реймс были с XII в. текстильными центрами. Торжествующая же Италия

XIII в., напротив, оставалась прежде всего торговой, овладев­
шей лучше всех техникой крупной торговли: она ввела в Европе
чеканку золотой монеты, вексель, кредитную практику, но про­
мышленность станет ее сферой лишь в следующем столетии,
после кризиса XIV в.¹⁰⁷ А пока сукна с Севера были необходи­
мы для ее левантийской торговли, которая давала большую
часть ее богатств.

Эти необходимости значили больше, чем привлекатель­ность либеральной политики графов Шампанских, на которую часто ссылаются историки¹⁰⁸. Конечно, купцы всегда домога­лись вольностей—именно их и предлагал им граф Шампан­ский, достаточно в своих действиях свободный, хоть и пребы­вавший под номинальным сюзеренитетом короля Французско­го. По тем же причинам будут привлекательны для купцов¹⁰⁹ (стремившихся избежать опасностей и затруднений, какие обычно создавали чересчур могущественные государства) и ярмарки графства Фландрского. И тем не менее можно ли считать, что именно оккупация Шампани Филиппом Смелым в 1273 г., а затем ее присоединение к владениям французской короны при Филиппе Красивом в 1284 г.¹¹⁰ нанесли ярмаркам решающий удар? Ярмарки пришли в упадок из-за немалого числа иных причин как раз в последние годы XIII в., который так долго был для них благоприятен. Замедление деловой ак­тивности затронуло в первую голову товары; кредитные опера­ции продержались дольше, примерно до 1310— 1320 гг. ^11Х Эти даты к тому же совпадают с более или менее продолжительны­ми и бурными кризисами, которые сотрясали тогда всю Евро­пу, от Флоренции до Лондона, и которые заранее, до Черной смерти, предвещали великий спад XIV в.

Такие кризисы сильно подорвали процветание ярмарок. Но значение имело также и создание в конце XIII — начале

XIV в. непрерывного морского сообщения между Средизем­
ным и Северным морями через Гибралтарский пролив —
сообщения, неизбежно оказывавшегося конкурентом [для сухо­
путных путей]. Первая регулярная связь, установленная Генуей
в интересах своих кораблей, приходится на 1277 г. За нею по­
следуют другие города Средиземноморья, хотя и с некоторым
опозданием.

Одновременно развивалась еще одна связь, на сей раз су­хопутная; в самом деле, западные дороги через Альпы — перевалы Мон-Сени и Симплон — утрачивают свое значение

Ц2 Chomel V. Ebersolt J. Cinq Siecles de circulation internationale vue de Jougne. 1951, p. 42. 11³ См. далее, с. 122. и* Stromer W., von. Banken und Geldmarkt: die Fwktion der Wechselstuben in Oberdeutschland und den Rheinlanden. Prato, 18 avril 1972, 4^C semaine F. Datini.

в пользу перевалов восточных, Сен-Готарда и Бреннера. Как раз в 1237 г. мост, смело переброшенный через реку Рейс, от­крыл дорогу через Сен-Готард ¹¹².С того времени в самых бла­гоприятных условиях оказывается «немецкий перешеек». Гер­мания и Центральная Европа изведали общий подъем с про­цветанием своих серебряных и медных рудников, с прогрессом земледелия, со становлением производства бумазеи, с разви­тием рынков и ярмарок. Экспансия немецких купцов отмечает­ся во всех странах Запада и на Балтике, в Восточной Европе так же, как и на ярмарках Шампани и в Венеции, где, по-видимому, в 1228 г. был основан Немецкий двор (Fondaco del Tedeschi)¹¹³.

Не привлекательность ли торговли через Бреннер объясняет то, что Венеция с таким запозданием (вплоть до 1314 г.) после­довала за генуэзцами по морским путям, ведшим в Брюгге? Принимая во внимание роль серебра в левантийской торговле, не подлежит сомнению, что итальянские города были в первую голову заинтересованы в продукции немецких серебряных руд­ников. К тому же очень рано города Южной Германии и Рейн­ской области были охвачены сетью меняльных лавок, играв­ших ту же роль, что купцы-банкиры Брюгге или Шампани¹¹⁴. Старинное место встреч купцов во Франции было, таким обра­зом, обойдено с фланга системой путей-конкурентов, сухопут­ных и морских.

Иной раз утверждают, будто ярмарки Шампани пострада­ли от некоей «торговой революции», от торжества новой тор­говли, при которой купец остается в своей лавке или конторе, полагаясь на сидящих в определенном месте приказчиков и спе­циальных агентов по перевозкам, и с того времени управляет своими делами издали благодаря контролю за счетами и пись­мам, которые сообщают информацию, распоряжения и взаим­ные претензии. Но разве на самом-то деле торговля не знала задолго до этих шампанских ярмарок такой двойственности: странствования, с одной стороны, оседлости — с другой? И кто мешал новой практике укорениться в Провене или в Труа?

ШАНС, ПОТЕРЯННЫЙ ДЛЯ ФРАНЦИИ

Кто скажет, до какой степени процветание ярмарок Шам­пани было благодетельным для Французского королевства, в особенности для Парижа?

Если королевство это, политически устроенное со времени Филиппа II Августа (1180—1223), сделалось, бесспорно, самым блистательным из европейских государств еще до правления Людовика Святого (1226—1270), то произошло это вследствие общего подъема Европы, но также и потому, что центр тяжести европейского мира утвердился в одном-двух днях пути от сто­лицы этого королевства. Париж стал крупным торговым цен­тром и останется им на должной высоте до XV в. Город извлек выгоду из соседства стольких деловых людей. В то же время он принял у себя институты французской монархии, украсился па­мятниками, дал прибежище самому блестящему из европей-

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции 112

115 Guzzo A. Introduction.- — Secondo Colloquio sull'eta deU'Umanesimo e del Rinascimento in Francia. 1970. 116 Toffanin G. // Secolo senza Roma. Bologna, 1943. 117 Fourquin G. Les Campagnes de la region parisienne a la fin du Moyen Age. 1964, p. 161—162. 118 Следует, однако, отметить попытку Филиппа VI Валуа возродить в 1344—1349 гг. привилегии шампанских ярмарок. См.: Lauriere M., de. Ordonnances des rois de France. 1729, II, p. 200 234, 305.

ских университетов, в котором вспыхнула, вполне логично, научная революция, бывшая следствием введения в обращение заново мысли Аристотеля. На протяжении этого «великого [XIII] века,— заявляет Аугусто Гуццо,—...взоры всего мира были устремлены на Париж. Многие итальянцы были его уче­никами, а некоторые — его учителями, как св. Бонавентура или св. Фома [Аквинский]» ^11S. Можно ли говорить, что тогда сло­жился век Парижсп Именно на эту мысль наводит, если рассу­ждать от противного (a contrario), заглавие полемичной и пыл­кой книги Джузеппе Тоффанина, историка гуманизма, о XIII в., бывшем, как он считает, «Веком без Рима» («Л Secolo senza Ro­ma»)¹¹⁶. Во всяком случае, готика, искусство французское, ра­спространяется из Иль-де-Франса, и сиенские купцы, завсегда­таи ярмарок Шампани, были не единственными, кто его приво­зил к себе домой. А поскольку все взаимосвязано, в это же время завершают свой подъем французские коммуны и вокруг Парижа — в Сюси-ан-Бри, в Буаси, в Орли и в других местах — между 1236 и 1325 гг. при благосклонном отношении королев­ской власти ускоряется освобождение крестьян¹¹⁷. Это было также время, когда Франция при Людовике Святом переняла эстафету крестовых походов в Средиземноморье. Иными сло­вами, почетнейший пост в христианском мире.

Однако в истории Европы и Франции ярмарки Шампани были всего лишь интермедией. То был первый и последний раз, когда экономический комплекс, построенный на основе Евро­пы, найдет завершение в виде ряда ярмарочных городов и, что еще важнее, городов континентальных. То был также первый и последний раз, когда Франция увидит на своей земле эконо­мический центр Запада, сокровище, которым она владела и ко­торое затем утратила без осознания этого теми, кто нес ответ­ственность за судьбу Франции¹¹⁸. И однако же, при последних Капетингах наметилось, и на долгие годы, исключение Фран­цузского королевства из торгового кругооборота. Развитие до­рог с севера на юг между Германией и Италией, связь по морю между Средиземноморьем и Северным морем определили еще до того, как завершился XIII в., привилегированный кругообо­рот капитализма и современности: он шел вокруг Франции на приличном расстоянии, почти не затрагивая ее. Если исклю­чить Марсель и Эгморт, крупная торговля и капитализм, кото­рый она несла с собой, находились почти что вне пределов французского пространства, которое впоследствии лишь отча­сти откроется для крупной внешней торговли во время бед и нехваток Столетней войны и сразу же после нее.

Но не было ли одновременно с французской экономикой вы­ведено из игры и территориальное государство — и задолго до спада, что совпадает с так называемой Столетней войной? Если бы Французское королевство сохранило свою силу и сплочен­ность, итальянский капитализм, вероятно, не располагал бы такой свободой рук. И наоборот: новые кругообороты капита­лизма означали такую монопольную мощь к выгоде итальян­ских городов-государств и Нидерландов, что зарождавшиеся территориальные государства, в Англии, Франции или в Испа­нии, неизбежно испытывали последствия этого.

Запоздалое превосходство Венеции

ЗАПОЗДАЛОЕ ПРЕВОСХОДСТВО ВЕНЕЦИИ

119 Incamati L. Banca e moneta dalle Crociate alia Rivoluzione francese. 1949, p. 62. »«Ibid. 121 Roover R., de. Le role des Italiens dans la formation de la banque moderne. — «Revue de la banque», 1952, p. 12. 122 Cm. t. 2 настоящей работы. 123 Cipolla С. Money, Prices and Civilisation. 1956, p. 33—34.

В Шампани Франция «потеряла меч». А кто подхватил его? Не ярмарки Фландрии и не Брюгге (в противоположность то­му, что утверждает Ламберто Инкарнати¹¹⁹), невзирая на со­здание прославленной биржи этого города в 1309 г. Как мы го­ворили, корабли, негоцианты, дорогостоящие товары, деньги, кредит приходили туда главным образом с юга. Как заметил и сам Ламберто Инкарнати¹²⁰, «профессионалы кредитных операций были там в значительной части итальянцами». И вплоть до конца XV в., да, без сомнения, и позднее, платежный баланс Нидерландов будет оставаться выгодным для южан^{х 21}. Если бы центр тяжести оставался на полпути между Адриа­тикой и Северным морем, он мог бы утвердиться, например, в Нюрнберге, где сходилась дюжина больших дорог, или в Кёльне — самом крупном из немецких городов. И если Брюгге, срединный центр, аналогичный центру ярмарок Шампани, не одержал верх, то произошло это, быть может, из-за того, что у Италии не было больше такой нужды направляться на север теперь, когда она создала свои собственные промышленные центры во Флоренции, Милане и других местах, до которых ее купцам было рукой подать. Флоренция, ремесленная деятель­ность которой до сего времени была посвящена в основном крашению суровых сукон с Севера, перешла от Arte di Calimala (красильного ремесла) к Arte delta Lana (шерстяному производ­ству), и ее промышленное развитие было быстрым и эффект­ным.

Имел значение также и тот регресс, который еще за годы до наступления апокалиптической Черной смерти подготовлял почву для нее и для фантастического экономического спада, ко­торый за ней последует. Мы видели¹²²: кризис и обращение вспять [ведущих] тенденций [развития] способствовали дегра­дации существующих систем, устраняли слабейших, усиливали относительное превосходство сильнейших, даже если кризис и не миновал их. По всей Италии тоже прокатилась буря и по­трясла ее; достижения, успехи сделались там редки. Но замк­нуться в себе означало сосредоточиться на Средиземноморье, остававшемся наиболее активной зоной и центром самой при­быльной международной торговли. Посреди всеобщего упадка Запада Италия оказалась, как говорят экономисты, «защи­щенной зоной»: за ней сохранилась самая лучшая часть тор­говых операций; ей благоприятствовали игра на золоте¹²³, ее опыт в денежных и кредитных делах; ее города-государст­ва, механизмы, гораздо легче управляемые, нежели громозд­кие территориальные государства, могли жить широко и в такой стесненной конъюнктуре. Трудности оставались на до­лю других, в частности крупных территориальных государств, которые страдали и разлаживались. Средиземноморье и ак­тивная [часть] Европы более чем когда-либо свелись к архи­пелагу городов.

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции 114 Запоздалое превосходство Венеции

 

¹²⁴ Kretschmayr Н. Ор.
cit., II, S. 234.

¹²⁵ Ibid., S. 234—236.

¹²⁶ Ibid., S. 239.

Лев св. Марка (1516 г.), Венеция, Палаццо дожей .Фото Жиродона.

Итак, не было ничего удивительного в том, что при смеще­нии центра в зарождавшейся европейской экономике соперни­чество шло теперь только между итальянскими городами. И особенно между Венецией и Генуей, которые во имя своих страстей и своих интересов будут оспаривать друг у друга ски­петр. И та и другая были вполне способны одержать верх. Так почему же победа досталась Венеции?

ГЕНУЯ ПРОТИВ ВЕНЕЦИИ

В 1298 г. Генуя разгромила венецианский флот при острове Корчула (Курцола). Спустя восемьдесят лет, в августе 1379 г., она овладела Кьоджей, маленькой рыбацкой гаванью, которая господствует над одним из выходов из венецианской лагуны в Адриатику¹²⁴. Казалось, гордый город св. Марка гибнет, но невероятным рывком он изменил ситуацию на противополо­жную: в июне 1380 г. Веттор Пизани взял обратно Кьоджу и уничтожил генуэзский флот *^{2 5}. Мир, заключенный на сле­дующий год в Турине, не давал никакого определенного пре­имущества Венеции¹²⁶. Однако же, то было началом отступле­ния генуэзцев — они более не появятся в Адриатическом мо­ре— и утверждения никем с того времени не оспаривавшегося венецианского превосходства.

¹²⁷ Сох О. С. Foundation
of Capitalism. 1959,

p. 29 f.

¹²⁸ Groneuer H. Die
Seeversicherung in Genna
am Ausgang des 14.
Jahrhunderts. — Beitrdge
zur Wirtschafts- und
Sozialgeschichte des
Mittelalters. 1976,

S. 218—260.

¹²⁹ Kretschmayr H. Op.
cit., II, S. 300.

Понять это поражение, а затем этот триумф нелегко. К то­му же после Кьоджи Генуя не была вычеркнута из числа бога­тых могущественных городов. А тогда — какова причина окон­чательного прекращения борьбы на огромной арене Средизем­номорья, где обе соперницы так долго могли наносить друг другу удары, грабить побережье, захватывать конвои, унич­тожать галеры, действовать друг против друга с помощью государей—анжуйских или венгерских, Палеологов или ара-

гонцев?

Но может быть, именно продолжительное процветание, возраставший поток дел долгое время делали возможными эти ожесточенные битвы, не приводившие на деле к смертельному исходу, как если бы всякий раз раны и рубцы заживали сами по себе. Если Кьоджийская война ознаменовала разрыв, то не по­тому ли, что в эти 80-е годы XIV в. взлет долгого периода роста был остановлен, и на сей раз бесповоротно? Роскошь малой или большой войны становилась теперь слишком дорогостоя­щей. Мирное сосуществование делалось настоятельной необ­ходимостью. Тем более что интересы Генуи и Венеции, дер­жав торговых и колониальных (а коль скоро колониальных, значит, достигших уже стадии развитого капитализма), не ве­лели им сражаться до полного уничтожения одной или дру­гой из них: капиталистическое соперничество всегда допуска­ет определенную степень согласия даже между ярыми сопер­никами.

Во всяком случае, я не думаю, что выдвижение Венеции за­висело от примата ее капитализма, который Оливер Кокс¹²⁷ приветствует как рождение самобытной модели. Ибо никакой историк не смог бы усомниться в раннем развитии Генуи, в ее уникальной современности на пути развития капитализма. С такой точки зрения Генуя была куда современнее Венеции, и, может быть, как раз в этой передовой позиции и заключалась для нее некоторая уязвимость. Возможно, одним из преиму­ществ Венеции было именно то, что она была более благора­зумна, меньше рисковала. А географическое положение ей со­вершенно очевидно благоприятствовало. Выйти из лагуны зна­чило попасть в Адриатику, и для венецианца это означало все еще оставаться у себя дома. Для генуэзца же покинуть свой го­род значило выйти в Тирренское море, слишком обширное, чтобы можно было обеспечить эффективный присмотр за ним, и в действительности принадлежавшее всем и каждому¹²⁸. И покуда Восток будет главным источником богатств, преиму­щество будет за Венецией с ее удобным путем на Восток благо­даря ее островам. Когда около 40-х годов XIV в. оборвался «монгольский путь», Венеция, опередив своих соперниц, первой явилась в 1343 г. к воротам Сирии и Египта и нашла их незапер­тыми ¹²⁹. И разве же не Венеция была лучше любого другого итальянского города связана с Германией и Центральной Европой, которые были самыми надежными клиентами для за­купки хлопка, перца и пряностей и излюбленным источником белого металла, ключа к левантийской торговле?

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции

Запоздалое превосходство Венеции

 

¹³⁰ Вес С. Les Marchands
ecrivains a Florence
1375—1434. 1968, p. 312.

¹³¹ Braudel F. Medit..., I,
p. 310.

* Гласис—пологая насыпь перед фронтом крепости, обеспечивающая удобство маскировки и обстрела противника.— Прим. перев.

¹³² Braudel F. Medit..., I,
p. 311.

¹³³ Bilanci generali, 1912
(издание Reale
Commissione per la
pubblicazione dei document!'
flnanziari della Repubblica
di Venezia, II^е serie).

¹³⁴ См. далее, с. 312—313.

¹³⁵ Bilanci generali,

2' serie, I, 1, Venezia, 1912.

МОГУЩЕСТВО ВЕНЕЦИИ

В конце XIV в. первенство Венеции уже не вызывало сомне­ний. В1383 г. она заняла остров Корфу, ключ на путях морепла­вания в Адриатику и из нее. Без труда, хотя и с большими за­тратами ¹³⁰, она с 1405 по 1427 г. овладела городами своих ма­териковых земель (Terra Ferma): Падуей, Вероной, Брешией, Бергамо ^{1 3 1} . И вот она оказалась прикрыта со стороны Ита­лии гласисом из городов и территорий *. Овладение этой кон­тинентальной зоной, на которую распространилась ее эконо­мика, вписывалось к тому же в знаменательное общее движе­ние: в эту же пору Милан стал Ломбардией, Флоренция утвер­дилась над Тосканой и в 1405 г. захватила свою соперницу Пи­зу; Генуе удалось расширить свое господство на обе свои «ри-вьеры», восточную и западную, и засыпать гавань своей сопер­ницы Савоны¹³². Наблюдалось усиление крупных итальянских городов за счет городов меньшего веса, в общем—процесс, принадлежащий к числу самых классических.

И Венеция уже сумела гораздо раньше выкроить себе импе­рию, скромную по размерам, но имевшую поразительное стра­тегическое и торговое значение из-за ее расположения вдоль пу­тей на Левант. Империю дисперсную, напоминавшую заблаго­временно (с учетом всех пропорций) империи португальцев или, позднее, голландцев, разбросанные по всему Индийскому океану в соответствии со схемой, которую англосаксонские ав­торы именуют империей торговых постов (trading posts Empi­re) —цепью торговых пунктов, образующих в совокупности длинную капиталистическую антенну. Мы бы сказали — империю «по-финикийски».

Могущество и богатство приходят вместе. И это богатство (а следовательно, это могущество) может быть подвергнуто испытанию на истинность на основе бюджетов Синьории, ее Bi­lanci ^{г 3 3}, и знаменитой торжественной речи старого дожа Томма-зо Мочениго, произнесенной в 1423 г., накануне его смерти.

В ту пору доходы города Венеции достигали 750 тыс. дука­тов. Если коэффициенты, которые мы используем в другом мес­те 134—бюджет составлял бы от 5 до 10 % национального до­хода,—применимы здесь, то валовой национальный доход го­рода оказался бы между 7,5 млн. и 15 млн. дукатов. Учитывая приписываемую Венеции и Догадо (Dogado — предместья Ве­неции вплоть до Кьоджи) численность населения самое боль­шее в 150 тыс. жителей, доход на душу населения составил бы от 50 до 100 дукатов, что означает очень высокий уровень; даже в нижнюю границу верится с трудом.

Понять эту величину будет легче, если попытаться провести сравнение с другими экономиками того времени. Один вене­цианский документ ^{1 3 5} как раз предлагает нам список европей­ских бюджетов на начало XV в., цифры которого были исполь­зованы для составления карты, приводимой на следующей странице. В то время как собственные поступления Венеции оценивались в 750—800 тыс. дукатов, для королевства Фран­цузского, правда пребывавшего тогда в жалком состоянии, приводится цифра всего лишь в миллион дукатов; Венеция бы-

¹³⁶ Ibid. Documenti, № 81, p. 94—97. Ее текст приводится в: Kretschmayr H. Op. cit., П, S. 617—619.

ла на равных с Испанией (но какой Испанией?), почти что на равных с Англией и намного превосходила прочие итальянские города, так сказать, следовавшие за нею по пятам: Милан, Флоренцию, Геную. Правда, относительно этой последней циф­ры бюджета говорят не слишком много, ибо частные интере­сы завладели к своей выгоде огромной долей государственных доходов.

К тому же мы коснулись лишь Венеции и Догадо. К доходу Синьории (750 тыс. дукатов) добавлялся доход материковых владений (Terra Ferma) (464 тыс.) и доход от империи, с «моря» (376 тыс.). Общая сумма в 1615 тыс. дукатов выводила вене­цианский бюджет на первое место среди всех бюджетов Евро­пы. И даже в большей мере, чем это кажется. Потому что если приписать всему венецианскому комплексу (Венеция плюс Тег-га Ferma плюс империя) население в полтора миллиона чело­век (это максимальная цифра), а Франции Карла VI население в 15 млн. человек (для огрубленного и быстрого расчета), то эта Франция, имеющая в десять раз большее население при равном богатстве, должна была бы иметь бюджет, вдесятеро превышающий бюджет Синьории, т.е. 16 млн. Французский бюджет всего в один миллион подчеркивает чудовищное пре­восходство городов-государств над «территориальными» эко­номиками и побуждает задуматься над тем, что могла озна­чать к выгоде одного города, т.е., в общем, горстки людей, ранняя концентрация капитала. Еще одно интересное, если не категорическое сравнение: наш документ бросает свет на со­кращение бюджетов к XV в., к сожалению, не уточняя, с како­го именно года началось сказанное сокращение. По сравнению со старинной нормой английский бюджет будто бы уменьшил­ся на 65 %, бюджет Испании (но какой Испании?) — на 73, а со­кращение бюджета Венеции составило только 27%.

Второй тест—знаменитая торжественная речь дожа Моче­ниго, бывшая одновременно завещанием, статистическим отче­том и политической инвективой¹³⁶. Перед самой смертью ста­рый дож предпринял отчаянное усилие, чтобы преградить путь стороннику военных решений Франческо Фоскари, который станет его преемником 15 апреля 1423 г. и будет распоряжаться судьбами Венеции до своего смещения 23 октября 1457 г. Ста­рый дож объяснял тем, кто его слушал, преимущества мира перед войной ради сохранения богатства государства и частных лиц. «Если вы изберете Фоскари,—говорил он,—вы вскоре окажетесь в состоянии войны. Тот, у кого будет 10 тыс. дука­тов, окажется всего с одной тысячей; тот, у кого будет десять домов, останется лишь с одним; имеющий десять одежд оста­нется всего с одной; имеющий десять юбок или штанов и руба­шек с трудом сохранит одну, и таким же образом будет со всем прочим...» Напротив, если сохранится мир, «ежели последуете вы моему совету, то увидите, что будете господами золота хри­стиан».

И все же это язык, вызывающий удивление. Он предпола­гает, что люди того времени в Венеции могли понять, что сбе­речь свои дукаты, свои дома и свои штаны — это путь к истин­ному могуществу; что торговым оборотом, а не оружием, мож-

Старинные экономики с доминирующим городским центром: до и после Венеции

Запоздалое превосходство Венеции

 

138 Обычно принимают, что соотношение между ежегодной чеканкой монеты и монетой в обращении составляет 1к20. 139 Comte Daru P.-A. Histoire de la Republique de Venise. 1819, IV, p. 78. i*° Сох. О. С Foundation of Capitalism. 1959, p. 69 et note 18 (по данным Мольменти).

ПОРТУГАЛИЯ ИСПАНИЯ

Сравнительные бюджеты: Венеция лучше других государств противостоит кризису Это графическое отображение венецианских цифр (Bilanci generali, I, 1912, p. 98—99) показывает одновременно и сравнительные объемы европейских бюджетов, и их более или менее крупное сокращение в первой четверти XV в. Цифры, указанные в тексте (см. с. 116—117), самые достоверные, соответствуют кругам с темной штриховкой и определенно—1423 г. Круги со светлой штриховкой изображают бюджеты предшествующего периода, явно более значительные.

¹³⁷ Braudel F. Medit..., I, p. 452.

но сделаться «господами золота христиан», или, что то же са­мое, всей европейской экономики. По словам Мочениго (а его цифры, вчера оспаривавшиеся, сегодня уже не оспариваются), капитал, который ежегодно инвестировался в торговлю, со­ставлял 10 млн. дукатов. Эти 10 млн. приносили, помимо 2 млн. дохода на капитал, 2 млн. торговой прибыли. Отме­тим эту манеру различать торговую прибыль и плату за инве­стируемый капитал, которые оба исчислялись в 20 %. Таким образом, доходы от торговли на дальние расстояния составля­ли в Венеции, по данным Мочениго, 40%—норму прибыли баснословно высокую и объясняющую раннее великолепное здоровье венецианского капитализма. Зомбарт мог обвинять в «ребячестве» того, кто осмеливался говорить о капитализме в Венеции в XII в. Но в XV в. каким другим названием обозна­чить тот мир, что проступает наружу в удивительной речи Мо­чениго?

Четыре миллиона ежегодных поступлений от торговли, по оценке самого дожа, представляли от половины до четверти моей собственной оценки валового дохода города. Речь Мочени­го дает мимоходом некоторые цифровые оценки, касающиеся торговли и флота Венеции. Они подтверждают порядок вели­чин в наших расчетах. Расчеты эти не диссонируют также и с тем, что мы знаем о деятельности Zecca — венецианского Мо­нетного двора (правда, в гораздо более позднюю эпоху, к тому же инфляционную, которая соответствовала тому, что иные именуют «упадком Венеции»). В самом деле, в последние годы XVI в. Монетный двор {Zecca) чеканил примерно два миллиона дукатов в год в золотой и серебряной монете¹³⁷. Это позволи-

ло бы предположить, что находившаяся в движении денежная масса доходила до 40 млн.— поток, который лишь проходил через Венецию, но каждый год возобновлялся ¹³⁸. Что тут уди­вительного, если подумать о том, что ее купцы прочно удержи­вали главные отрасли морской торговли: перец, пряности, си­рийский хлопок, зерно, вино, соль? Уже Пьер Дарю в своей классической и все еще полезной «Истории Венеции» (1819 г.)¹³⁹ отмечал, «сколько эта отрасль соляной торговли могла прино­сить Венеции». Отсюда и забота Синьории о контроле над соля­ными болотами на Адриатике и на кипрском побережье. Каж­дый год для погрузки одной только соли Истрии прибывало больше 40 тыс. лошадей из Венгрии, Хорватии, даже из Герма­нии¹⁴⁰.

Другие признаки богатства Венеции — это громадная концентрация мощи, какую представлял ее Арсенал, число ее галер, грузовых судов, система торговых галер (galere da mer-

Джованни Антонио Каналетто (1697—1768). «Площадь Сан-Джакометто» («// Сатро di San Giacometto»). Именно под портиками этой небольшой церкви, на продолжении площади Риальто, встречались крупные купцы. Дрезденский музей. Фото музея.

Старинные экономики с доминирующим городским центром

до и после Венеции

Запоздалое превосходство Венеции

 

¹⁴¹ См. далее, с. 123.

¹⁴² A.d.S. Venezia,
Notario del Collegio, 9,

P 26 v°, № 81, 12 августа 1445 г.

¹⁴³ Ibid., 14, Г 38 v°,

8 июля 1491 г.; Senato Terra, 12, P 41, 7 февраля 1494 г.

¹⁴⁴ Braudel F. Medit..., II,
p. 215—216.

¹⁴⁵ A.d.S. Venezia,
Senato Terra, 4, P 107 v°.

¹⁴⁶ Molmenti P. La Storia
di Venezia nella vita
privata..., 1880, I. p. 124,
131—132.

¹⁴⁷ Pieri P. Milizie

e capitani di ventura in Italia del Medio Evo. — «Atti della Reale Accademia Peloritana», XL, 1937—1938, p. 12.

¹⁴⁸ Kretschmayr H. Op.
cit., II, S. 386.

* Коммин Филипп, де (ок. 1447—1511) — французский государственный деятель и хронист.— Прим. перев.

¹⁴⁹ Priuli G. Diarii. Ed.
A. Segre, 1921, I, p. 19.

cato), к которой мы еще вернемся¹⁴¹. В неменьшей степени это постоянное украшение города, который на протяжении XV в. мало-помалу обрел новый облик: улицы с грунтовым покрытием были вымощены каменными плитами, деревянные мосты и набережные каналов заменены мостами и тротуарами вдоль каналов (fondamenta) из камня (здесь наблюдалось «ока­менение» капитала, бывшее в такой же мере необходимостью, как и роскошь), не говоря уже о других операциях градострои­тельного характера: рытье колодцев ¹⁴² или очистке городских каналов, зловоние от которых порой становилось непереноси­мым¹⁴³.

Все это вписывалось в некую престижную политику, кото­рая для государства, для города или для индивида может слу­жить средством господства. Правительство Венеции прекрасно сознавало необходимость украшать город, «не скупясь ни на какие траты, как то подобает красоте его» («поп sparangando spexa alguna come e conveniente a la beleza sua») ¹⁴⁴. Хотя работы по перестройке Дворца дожей затянулись надолго, они продол­жались почти беспрерывно; на Старой площади Риальто (Rialto Vecchio) в 1459 г. была воздвигнута новая Лоджиа, в общем торговая биржа, напротив Фондако деи Тедески¹⁴⁵. В 1421— 1440 гг. Контарини строят Золотой дом (Ca'd'Oro) на Большом канале, где будет множиться число новых дворцов. Вне сомне­ния, такая строительная лихорадка была общей для многих го­родов Италии и других стран. Но строить в Венеции—на тыся­чах дубовых стволов, забиваемых в песок и ил лагуны в каче­стве свай, из камня, привозимого из Истрии,—это требовало, безусловно, колоссальных затрат¹⁴⁶.

Естественно, сила Венеции проявлялась также—и с блес­ком—в политическом плане. Здесь Венеция была великим ма­стером; очень рано у нее были свои послы, свои oratori. К услу­гам своей политики она имела также наемные войска: тот, кто имел деньги, нанимал, покупал их и двигал на шахматную дос­ку полей сражений. Это не всегда были лучшие солдаты, ибо кондотьеры изобретут войны, в которых армии любезно следо­вали друг за другом¹⁴⁷, не встречаясь, «странные войны», вроде войны 1939—1940 гг. Но то, что Венеция блокировала попытки Милана достичь гегемонии, что в 1454 г. она была участницей мира в Лоди, создавшего или, вернее, заморозившего равнове­сие между итальянскими государствами; что в 1482—1483 гг. во время Второй Феррарской войны она оказала решительное со­противление своим противникам, мечтавшим, как говорил один из них, вновь погрузить ее в пучину моря, где некогда она была в своей стихии¹⁴⁸; что в 1495 г. она окажется в центре ин­триг, которые захватят врасплох Коммина * и без лишнего шу­ма выпроводят восвояси молодого короля французского Кар­ла VIII, в предшествовавшем году с легкостью дошедшего до самого Неаполя,— все это красноречиво свидетельствует о мо­гуществе сверхбогатого города-государства. Приули имел пра­во в своих «Дневниках» («Diarii»)¹⁴⁹ предаваться гордости, рас­сказывая о необыкновенном собрании всех послов европейских государей плюс представителя султана, где 31 марта 1495 г. бу­дет создана антифранцузская лига, предназначенная защитить

¹⁵⁰ Chabod F. Venezia nella politico italiana ed europea del

Cinquecento. — La Civilta veneziana del Rinascimento. 1958, p. 29. О прибытии послов Испании и «короля» Максимилиана см.: Archivio Gonzaga, seria Е, Venezia 1435. Венеция, 2 января 1495 г.

бедную Италию, куда вторгся король «Загорья» [т. е. Фран­ции.— Ред.], ту Италию, коей «отцами» были «защитники хри­стианства» венецианцы¹⁵⁰.

МИР-ЭКОНОМИКА, НАЧИНАЮЩИЙСЯ С ВЕНЕЦИИ

Мир-экономику с центром в Венеции, источнике его могу­щества, невозможно четко обрисовать на карте Европы. На во­стоке граница, довольно ясная на широте Польши и Венгрии, становится, проходя через Балканы, неопределенной по прихо­ти турецкого завоевания, которое предшествовало взятию Кон­стантинополя (1453 г.) и которое неудержимо распространя­лось к северу: Адрианополь [Эдирне] был занят в 1361 г., битва на Косовом поле, сокрушившая великое Сербское царство, произошла в 1389 г. Зато на западе колебаний быть не может: вся Европа находилась в зависимости от Венеции. Так же как и на Средиземноморье, включая и Константинополь (до 1453 г.), а за ним — пространство Черного моря, еще несколько лет эксплуатировавшееся к выгоде Запада. Мусульманские страны, которыми турки еще не завладели (Северная Африка, Египет и Сирия), своей приморской стороной, от Сеуты, ставшей в 1415 г. португальской, до Бейрута и сирийского Триполи, были открыты христианским купцам. Но глубинные дороги своего хинтерланда, ведшие в Черную Африку, к Красному морю и Персидскому заливу, они оставляли исключительно для себя. Пряности, снадобья, шелка направлялись в порты Леванта; там их должны были дожидаться западные купцы.