Погода в этот вечер была превосходной для приема. Небо напоминало театральный занавес из совершенно черного бархата с разбросанными по нему в беспорядке крошечными брильянтами. Воздух был ароматен и неподвижен. Мы с родителями уже были готовы отправиться на торжество. У подъезда нас приветствовал Роланд Стар.
– Затишье перед возможной грозой, – сказал он своим медлительным голосом.
– Но на небе нет ни облачка! – заметила я.
Когда дело касалось предсказания погоды, Роланд ошибался редко.
– Они собираются там, за горизонтом, Энни. Они подкрадываются к вам незаметно. Пройдет какое‑то время, и ждите первых раскатов грома. Тогда сразу скрывайтесь под крышей.
– Ты думаешь, что пойдет дождь? – спросила я свою мать. – Весенняя гроза может принести ливень и затопить все вокруг, превратив любой прием в настоящее бедствие.
– Не беспокойся. Мы не останемся в гостях надолго.
Она посмотрела на моего отца, ожидая от него подтверждения, но тот лишь пожал плечами. Затем мы забрались в наш «роллс‑ройс» и направились к дому тети Фанни и Люка.
У них был приличный дом, хотя и скромный по сравнению с Хасбрук‑хаусом, но почти такой же, как у всех в Уиннерроу. После того как тетя Фанни «таинственным образом» унаследовала большую сумму денег (это наследство, как заключили Дрейк, Люк и я, имело какую‑то связь с судебным разбирательством по поводу опекунства над Дрейком), она перестроила и расширила свой дом. Фанни купила его на деньги, которые получила от своего первого мужа – человека по имени Маллори. Я никогда не знала его настоящего имени, потому что она всегда говорила о нем как об «Оле Маллори». Ее второй брак с Рэндлом Уилкоксом был недолговечен. Он давно уже ушел от нее. Тогда тетя Фанни официально вернула свое старое фамильное имя Кастил, отчасти для того, чтобы досадить городским жителям. По крайней мере, я всегда так считала.
Тетя Фанни обычно говорила, что выйдет замуж в третий раз. Это была, скорее всего, пустая угроза, так как, насколько я помню, она никогда не заводила дружбы с кем‑либо из ровесников. Всем ее ухажерам было лет двадцать с небольшим. Один из них – Брент Моррис – был всего на четыре года старше Люка.
Дом находился на вершине холма с видом на Уиннерроу, а динамики, установленные рок‑оркестром, были настолько огромными, что музыка отчетливо слышалась даже на Мейн‑стрит. Грохот музыки сопровождал нас, когда мы поднимались по холму. Мать считала, что это возмутительно, но отец только посмеивался.
К тому времени, когда наша семья прибыла, прием был в самом разгаре. Оркестр рок‑музыки разместился в гараже, а удлиненная и расширенная специально для торжества подъездная дорожка служила площадкой для танцев. Над дверью гаража был укреплен транспарант с надписью «СЧАСТЛИВОГО ДНЯ РОЖДЕНИЯ, ФАННИ!», сделанной светящейся красной краской. С ветвей деревьев спускались бумажные фонарики, а по всей территории развешены разноцветные флажки.
Мама попросила отца поставить нашу машину так, чтобы иметь возможность в любой момент быстро уехать. Но папа, казалось, не проявлял особого старания обеспечить наше исчезновение и пребывал в необычном для него веселом настроении. Я подозревала, что он пропустил дома несколько рюмочек, чтобы подбодрить себя. Несмотря на то что прошло уже много лет и мудрую тактику мамы, папа всегда возбуждался в присутствии тети Фанни. Ее высказывания были обычно полны косвенных намеков, от которых всем становилось не по себе. Я обожала маму за то, с каким достоинством она переносила фривольности Фанни. И надеялась, что предсказания Люка оправдаются и я стану такой же сильной и хладнокровной.
Тетя Фанни подбежала к нам, как только мы вышли из машины. Ее волосы были завиты и растрепаны. Сама она была одета в невероятно обтягивающее черное кожаное платье, выглядевшее как ее вторая кожа. Глубокий вырез в виде буквы «V» откровенно обнажал ее грудь. Она не надела никаких украшений, как будто не хотела создавать никакой конкуренции своей кремового цвета коже. Мама не выглядела пораженной, отец же широко раскрыл глаза, по‑мужски оценивая облик тети Фанни. Я поискала глазами Люка, понимая, насколько он, должно быть, смущен.
Фанни взяла моих родителей под руки, чтобы сопровождать их и объявить присутствующим о прибытии новых гостей, что она с успехом и сделала. Я следовала за ними.
Перед домом был устроен импровизированный длинный бар, который обслуживали два человека. Они разливали напитки с большой щедростью, даже не замеряя количество алкоголя, который они наливали в стаканы для приготовления смесей. Вплотную к бару стоял полный бочонок пива, опущенный в чан со льдом. Около бочонка было многолюдно, причем в основном жители Уиллиса. Мужчины становились в очередь, чтобы наполнить свои кружки, в которые входила кварта пива.
Фанни повесила от дома до ближайших деревьев гирлянды разноцветных лампочек, которые освещали лужайки. Она наняла полдюжины женщин готовить и подавать еду. Одетые в белые хлопчатобумажные платья на пуговицах, они стояли за длинными столами и раскладывали в тарелки для гостей жареных кур, рыбу, различные салаты, картофельное пюре и дымящиеся паром овощи из больших фарфоровых блюд.
– Мои богатые сестра и шурин, король и королева Уиннерроу, Стоунуоллы! – проревела Фанни.
– О, Фанни, пожалуйста. Веди себя прилично, – строго сказала моя мать.
– Позволь ей повеселиться, – обратился отец к матери. Я думаю, ему понравилось, что его назвали королем Уиннерроу. – Это ее вечер. Счастливого тебе дня рождения, Фанни, – добавил он.
– Спасибо тебе, Логан, дорогой, но разве я не получу по крайней мере один поцелуй по этому случаю? Ты ведь не возражаешь, Хевен, правда?
– Это целиком зависит от Логана, дорогая Фанни. Я не указываю ему, кого он может поцеловать, а кого нет.
Ответ матери странно подействовал на Фанни. Внезапно оборвав смех, она обольстительно прижалась к моему отцу, так что все окружающие умолкли, глядя на эту картину. Мать отвернулась, но я не могла отвести своих глаз от пары. Отец нервно улыбнулся, потом наклонился вперед, чтобы поздравить тетю Фанни поцелуем.
Когда их губы соприкоснулись, она ухватила отца за плечи и притянула плотнее к себе. Я заметила, как ее язык нашел дорогу между его губами, а сама она прижалась грудью к его руке. Некоторые из уиллисских мужчин поощрительно громко загикали. Когда наконец их губы разъединились, тетя Фанни потащила отца на площадку для танцев, а он лишь беспомощно оглядывался на нас. Она начала вертеться перед ним, подстрекая его присоединиться к ней в этом, по ее словам, «современном танце».
Тетя Фанни заставила отца ослабить узел галстука.
– Ты совсем не должен рисоваться перед маленькой старенькой Фанни, – провозгласила она. Все, что она говорила, предназначалось для толпы молодых людей, которые смеялись и подталкивали друг друга. Оркестр заиграл еще громче.
Я снова поискала глазами Люка, но не увидела его нигде на территории возле дома.
– Я пойду возьму что‑нибудь поесть, Энни, – сказала мать сухо. – И положи подарок для Фанни на груду других подарков вон там. Не хочешь ли ты тоже поесть немного?
Я посмотрела ей в лицо и подумала, что же она должна испытывать, видя, как отец и тетя Фанни стали объектом всеобщего внимания, и учитывая все слухи об их связи много лет тому назад. Но даже в таких обстоятельствах мама обладала удивительной способностью скрывать свои действительные чувства. Только тот, кто знал ее долго и близко, как я, мог заметить холодный, суровый взгляд голубых глаз и понять, что она была сейчас не просто несчастна, но вся буквально кипела от гнева.
«Как ей удается так контролировать себя? – удивлялась я. – Что, если нечто подобное случилось бы со мной и моим мужем? Смогла бы я так же держаться или сразу взорвалась бы, если бы это Люк целовал другую женщину?..»
Отец пытался попасть в такт тети Фанни, когда она, протянув свои руки, положила их ему на плечи. Я считала, что она выглядела нелепо, танцуя, как похотливая девчонка, отец же казался совершенно сбитым с толку. Как нехорошо они поступали по отношению к маме, устраивая это представление перед орущей толпой. Мне хотелось остановить отца, накричать на тетю Фанни за то, что она не считается с чувствами моей матери. Существовал же предел эгоизму, ведь не все же можно оправдать во имя веселья, возмущалась я. Необходимо было срочно поговорить с Люком.
– Пойду найду Люка, потом мы присоединимся к тебе, – сказала я маме.
– Хорошо, дорогая, – ответила она и, повернувшись назад, бросила взгляд на отца и тетю Фанни. Та в этот момент обхватила его за талию и дико раскачивала бедрами из стороны в сторону. На какое‑то мгновение я подумала, что мне все же стоит вмешаться, но потом я решила, что тетя Фанни может выкинуть очередной бестактный номер и поставит нас в еще более неловкое положение. Я отправилась на поиски Люка и наконец нашла его сидящим в одиночестве на диване в жилой комнате.
– Люк, почему ты сидишь здесь один?
Он поднял голову. Когда он увидел меня, на его суровом от гнева лице появилась слабая улыбка.
– Я просто не мог больше выносить всего этого, оставаясь там, Энни. Я решил, что лучше подождать здесь, когда все кончится. Она бросается на каждого из них, а как они целуют ее и как она сама целует их в ответ… – Он покачал головой. – Что она хочет этим доказать?
– Может быть, что она навечно останется молодой и красивой и что молодые мужчины всегда будут испытывать влечение к ней?
– Почему она не ведет себя по возрасту? Почему у нее нет такого такта, как у Хевен?
– Она сейчас устраивает представление с моим отцом, и мама злится, – сказала я, не скрывая своего негодования.
Люк быстро поднял голову.
– Правда? Знаешь, мне приснился кошмарный сон об этом. А что делает твой отец?
– Я думаю, он просто старается быть вежливым по отношению к ней, чтобы не допустить чего‑то более неприличного с ее стороны. Но я не знаю, как долго моя мать выдержит это. Мне так ее жалко, Люк.
– Догадываюсь, что лучше мне вернуться туда. Может быть, удастся что‑либо сделать. Извини меня.
– Ты не можешь потратить всю свою жизнь на то, чтобы извиняться за свою мать, Люк.
– Кажется, я это делал всегда, сколько себя помню.
Он поднялся. В спортивном пиджаке светло‑голубого цвета, с галстуком, он выглядел очень красивым. Его густые черные волосы лежали мягкими волнами. «Он уже мужчина, – подумала я, – а не мальчик. Мужчина, который сможет справиться с ситуацией вроде этой». Я вышла из дома следом за ним.
Внезапно оркестр заиграл народный танец, популярный в Уиллисе. Мужчины, прибывшие из хижин, образовали круг, в центре которого оказались тетя Фанни и отец, по‑видимому, уже опасающийся за свою жизнь, настолько сильно она вертела его вокруг себя. Волосы отца, недавно тщательно причесанные, разлетались теперь в разные стороны.
Я заметила мать, стоявшую в стороне под сосной. В руках она держала тарелку с едой, но не съела ни кусочка.
– Твой отец делает из себя дурака, – проговорила она тихо, когда мы с Люком подошли к ней. – Я дожидаюсь, чтобы он пришел в себя, но, по моим подсчетам, он опорожнил уже четыре стакана.
– Я разъединю их, – пообещал Люк.
Он бросился вперед, прежде чем мама смогла произнести слово, раздвинул двух мужчин и вошел в круг. Он схватил свободную руку Фанни, оттащил ее к себе, подальше от отца, который какое‑то время еще машинально кружился. Затем он остановился, увидел, что Фанни танцует с Люком, и выбрался из круга. Мать направилась ему навстречу.
– Тебе следует положить что‑нибудь в желудок, чтобы нейтрализовать часть алкоголя, Логан, – произнесла она холодным и твердым как сталь голосом.
– Что?
Он посмотрел на меня, потом бросил взгляд в сторону круга хлопающих в ладоши мужчин и женщин и присоединившихся к танцующим Люка и Фанни. Затем промокнул лицо носовым платком и кивнул головой.
– Твоя сестра сошла с ума, – заявил он. Мать молча взглянула на него. – Я умираю с голоду, – быстро добавил он и направился к столам с едой.
Я смотрела, как отец шел, спотыкаясь. Потом, подняв к небу глаза, увидела, что крадущиеся облака, о которых говорил Роланд Стар, начали переваливаться через темно‑красные горы и направляться прямо к Уиннерроу.
Папа наполнил едой тарелку и шлепнулся в плетеное кресло. Мы с мамой присоединились к нему и стали наблюдать, как толпа пировавших входила во все больший раж. Я узнала многих горожан. Тетя Фанни, очевидно, наприглашала всех, кого она встречала в городе, решив сделать из своего приема памятное событие в Уиннерроу. Большинство гостей составляли рабочие или служащие из сферы обслуживания. Не было даже просто из уважения к моим родителям никого из их друзей, принадлежавших к высшему обществу. Но я знала, что моя мать все равно простит их, хотя и не могла припомнить, чтобы я видела ее в таком неловком положении.
Вдруг тетя Фанни перестала танцевать и подошла к дирижеру оркестра. Он кивнул, и оркестр сыграл небольшое вступление, за которым последовал барабанный бой. Тетя Фанни перевернула бачок для мусора, и двое из ее молодых обожателей помогли ей забраться на него.
– Я хочу сказать несколько слов, – начала она.
– Только несколько? – закричал кто‑то, и раздался хохот.
– Ну, может быть, дюжину или несколько больше, – откликнулась тетя Фанни. Раздался новый взрыв хохота. – Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли на мой прием по случаю моего сорокалетия. Совершенно верно, я сказала, сорокалетия, и я здорово горжусь тем, что мне сорок, а выгляжу на двадцать. – Она повернулась кругом на бачке, чтобы все видели ее фигуру, при этом ее груди обнажились. Мужчины, стоявшие вокруг нее, засвистели и затопали ногами.
Я посмотрела на Люка. Он отошел в сторону и опустил голову. Мне стало очень жаль его и захотелось взять его за руку и увести отсюда далеко‑далеко.
– Другие женщины, особенно из высшего общества и имеющие власть в Уиннерроу, которые не захотели прийти на мой прием, врут о своем возрасте. Они вынуждены это делать. Когда им было двадцать, они выглядели сорокалетними.
Снова раздался смех. Потом один из ее молодых людей закричал:
– Мне двадцать, Фанни. Сколько раз двадцать укладывается в сорок?
Смех стал громче. Фанни сияла, она уперлась руками в бока и повернулась к говорившему.
– Не один раз, – воскликнула она. Публика просто завыла. – Во всяком случае, послушайте вы, болваны, у меня есть многое, что делает меня счастливой сегодня вечером. Вы видите, вон там стоит мой сын Люк, хотя ему хотелось бы сейчас залезть под камень. Так вот, он сделал меня гордой. Его приняли в Гарвардский университет, и они так сильно желали заполучить его, что собираются платить полностью за его обучение. Как вам это нравится, ведь он из семьи Кастил, а?
Люк поднял голову, его лицо в этот миг было таким красным, что я подумала, что его сейчас охватит пламя. Все повернулись и уставились на него.
– Ну, Люк, дорогой, ты хочешь сказать речь в этой связи или ты думаешь, что эти туземцы не поймут тебя?
Люк ничего ей не ответил.
– Это не имеет значения, не беспокойся, дорогой. Я могу говорить за нас обоих, а когда я приеду в Гарвард, я покажу этим профессорам одну штучку или пару.
– Конечно, ты им покажешь, Фанни, – заорал кто‑то.
Затем оркестр грянул «Счастливого дня рождения» и толпа начала петь. Фанни, стоя на бачке, приняла горделивую позу и широко улыбалась, глядя на мою мать и на меня. Когда пение закончилось, все начали аплодировать, а с полдюжины молодых людей бросились помогать Фанни слезть на землю.
Несколько минут спустя наше внимание привлекли двое мужчин, которые начали толкать друг друга. Один из них обвинял другого в том, что тот влез перед ним в очередь за пивом. Их приятели, вместо того чтобы развести забияк, стали еще больше подстрекать их, пока не началась драка. Тогда гости бросились разнимать их. Вся эта сцена показалась отцу забавной.
– Я хотела бы уехать, Логан, – твердо заявила мать. – Это празднество становится все хуже и хуже.
– Подожди одну минуту, – сказал отец и поднялся, чтобы подойти поближе к дерущимся. Через общий шум до меня доносился смех тети Фанни. Ветер усилился, и гирлянды лампочек над лужайкой стали раскачиваться из стороны в сторону. Транспарант, висевший над гаражом, оторвался с одной стороны и болтался теперь в ночи, как флаг во время военной баталии.
Тетя Фанни устремилась к месту драки.
– Что это за подобие драки в мой день рождения? – потребовала она объяснения, уперев руки в бока.
Трое ее молодых поклонников начали описывать ссору. Слушая их объяснения, она с трудом держалась на ногах. Люк подошел к ней сзади, посмотрел на меня и покачал головой. Мама вдруг бросилась вперед и схватила отца за руку.
– Логан, я хочу поехать домой, сейчас! – настойчиво повторила она. Он смотрел на нее какое‑то время, потом кивнул головой. Она подвела его ко мне.
– Пойдем, Энни. – Судя по ее гневному лицу, она была готова взорваться в любую секунду.
Я молча последовала за матерью. Отец плелся сзади. Но еще до того, как мы дошли до своей машины, Фанни заметила нас и закричала:
– Куда ты направилась, Хевенли? Мой праздник только еще начинается!
Я обернулась, но мать сказала мне, чтобы я шла прямо к машине. Смех Фанни следовал за нами, как хвост за воздушным змеем. Отец ковылял вслед за нами и подошел, когда я уже забралась на заднее сиденье.
– Ты можешь вести машину? – спросила его мать.
– Конечно, могу. Я не понимаю, из‑за чего ты так заволновалась. Два парня немного поспорили. Что в этом особенного? Теперь они снова лучшие друзья.
Он влез в машину и стал шарить по карманам в поисках ключей.
– Ты слишком много выпил, Логан. Я знаю, что ты уже принял спиртное до того, как мы отправились на это торжество.
– Ну и что? Для этого и существуют приемы, разве не так? – ответил он с удивительной четкостью.
– Нет, – твердо заявила мать.
Наконец он нашел ключи и сконцентрировал все свое внимание на том, чтобы вставить в гнездо ключ от зажигания. Я никогда не видела отца таким смущенным. Внезапно капля дождя ударилась о переднее стекло. За ней последовала еще одна и еще.
– Кажется, на прием собирается хлынуть дождь, – проговорил он хмуро. – В любом случае Роланд был прав.
– Это самое лучшее, что могло бы произойти, – заметила мать. – Это охладит их всех, – добавила она, внимательно посмотрев на него. – Всем полезно немного остыть.
Отец включил мотор, и мы рванулись вперед.
– Что ты этим хочешь сказать? – Он повернулся к матери и воинственно посмотрел на нее.
– Тебе не нужно было позволять ей целовать себя и так вульгарно с тобой обходиться, Логан. Все видели это.
– Ну и что я, по‑твоему, должен был делать? Драться с ней?
– Нет, но тебе не надо было быть таким податливым и проявлять излишнюю солидарность.
– Солидарность? О, перестань, Хевен. Это нечестно. Ко мне пристали, я…
– Сбрось скорость, дождь усиливается, и ты знаешь, какими становятся эти дороги, – предупредила его мать.
– Я не хотел танцевать с ней, но я подумал: если откажусь, то никто не мог бы поручиться за то, что она могла бы сказать или сделать. Фанни была пьяна, как индеец в субботу вечером, и…
– Медленнее! – закричала мать неистово. Потоки воды заливали теперь переднее стекло, и дворники были бессильны справиться с ними.
Мне было очень неприятно видеть своих родителей в таком состоянии. Я понимала, что подобные стычки случаются между ними только тогда, когда дело касалось тети Фанни. Каким‑то образом ей всегда удавалось вносить раздор между ними, посыпая соль на старые и новые раны. «Очень плохо, – подумала я, – что она не убежала с кем‑либо из своих молодых кавалеров и не оставила Люка жить с нами. Тогда мы смогли бы быть действительно счастливой семьей и никогда бы не беспокоились о том, что может возникнуть неприятная ситуация, подобная сегодняшней».
– Я ничего не могу разглядеть! – закричала мама.
Но отец ее не слушал.
– Можешь себе представить, что творится теперь там? – сказал он со смехом. Затем он посмотрел на маму. – Прости меня, если я причинил тебе боль, Хевен. Честное слово, я только пытался…
– Логан, не отрывай глаз от дороги! Эти бесконечные повороты…
Дорога вниз в Уиннерроу была крутой и с резкими поворотами. Дождь, надвигаясь с востока, обрушился теперь на склоны горы. Неровное управление машиной моим отцом бросало меня из стороны в сторону на заднем сиденье автомобиля. Я потянулась вверх и ухватилась за ручку, которая была над окном.
– Ты знаешь, что я не имел в виду сделать что‑либо… – начал он снова, но мать оборвала его.
– Хорошо, Логан, – перебила она, подчеркивая каждое слово. – Мы поговорим об этом, когда доберемся до дому.
Внезапно, в то время как мы приближались к крутому повороту, перед нами возник автомобиль, который поднимался вверх по той же дороге и в значительной мере заехал на нашу сторону.
Я услышала крик матери и почувствовала, что наш автомобиль бросило вправо. Потом я ощутила, как сработали тормоза…
Последнее, что я помню, был отчаянный крик мамы и постоянно всхлипывающий голос отца, произносящий мое имя: «Энни… Энни… Энни…»
Глава 5
ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОТЕРЯ
Я с огромным усилием открыла глаза. У меня было такое ощущение, что мои веки как будто плотно сшиты. Я постоянно моргала, и с каждым разом мои веки открывались и закрывались все легче.
Где я находилась? Белая комната, на потолке – уродливый пластиковый плафон. А эта кровать… она пахла крахмалом, и белье было таким грубым. В моих ушах тихо позванивал колокольчик.
– Энни! Сестра, она открывает глаза. Сестра… сестра!
Я медленно повернула голову, которая, казалось, была сделана из камня, как бюст Джефферсона Дэвиса[2]во дворике школы в Уиннерроу. Женщина во всем белом, медицинская сестра, приложила пальцы к запястью моей правой руки, чтобы проверить пульс. Я также заметила, что к моей руке прикреплена трубка от капельницы.
Посмотрев налево, я увидела сидящего старого джентльмена с седыми волосами и такими ясными светло‑голубыми глазами, каких я раньше никогда не встречала. Я вновь повернулась к сестре. Она что‑то писала в медицинской карточке и лишь бросила быстрый взгляд на мужчину. Тот взял мою левую руку и наклонился ко мне так низко, что я могла уловить сладковатый запах его одеколона.
– Кто вы? – спросила я. – И что я здесь делаю?
– Энни, мне выпала тяжелая обязанность сообщить тебе самые ужасные новости, какие ты когда‑либо услышишь. Я надеюсь, ты не возненавидишь меня за то, что мне приходится нанести тебе этот страшный удар. – Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, будто израсходовал все свои силы на эти несколько слов.
– Какой удар? – Я попыталась приподняться, но не ощутила ничего ниже своей талии. И смогла лишь на несколько дюймов оторвать от матраца плечи.
– Ты попала в ужасную автомобильную аварию и находилась в бессознательном состоянии.
– Аварию?! – Мои глаза дрогнули. Затем все обрушилось снова на меня: дождь, крик матери, голос отца, зовущего: «Энни!». Мое сердце содрогнулось. – О Боже! Где мои родители? Где моя мама? Мамочка! – Я закричала, внезапно почувствовав страх. Затем посмотрела на сестру. – Где папа? – Холодный, липкий страх завладел мною целиком.
Незнакомый мужчина закрыл свои глаза, затем медленно открыл их и сильнее сжал мою руку.
– Энни, мне очень жаль…
Я чувствовала себя, как в замедленном кошмаре. В глазах сидящего рядом мужчины таяла боль, превращаясь в слезы. Он опустил голову, потом с усилением повторил:
– Мне так жаль, Энни.
– Нет! – Я хотела отвергнуть его слова еще до того, как он произнесет их.
– Они оба погибли, – промолвил он. Слезы ручьями текли по его щекам. – Ты находилась без сознания два дня.
– Нет! – Вытащив свою руку из его сильных пальцев, я уткнулась лицом в подушку. – Нет! Я не Верю Вам! – Я чувствовала, что все во мне онемело, заморозилось, будто я сама стала мертвой. Мне хотелось только одного: чтобы этот мужчина ушел, а я снова оказалась дома вместе со своими родителями. «О Боже, – молила я, – пожалуйста, сделай так, чтобы это произошло, и, пожалуйста, сделай так, чтобы исчез этот страшный кошмар. Пожалуйста, пожалуйста…»
– Энни, бедная Энни. – Он гладил рукой по моим волосам так же, как это делала моя мать. – Я приехал сразу, как мне позвонили, и все это время находился около твоей постели.
Я медленно повернулась и посмотрела сквозь свои пальцы. Лицо мужчины было полно сочувствия и печали. Ему действительно было тяжело и больно.
Внезапно меня осенило, кто этот мужчина. Здесь, у моей постели, находился таинственный Тони Таттертон, принц из Фартинггейл‑Мэнора.
– Я нанял круглосуточных сестер и привез своих личных врачей для тебя, но условия здесь далеки от идеальных. Я должен забрать тебя в Бостон, а затем в Фартинггейл.
Все, что он говорил, доходило до меня, как во сне. Я покачала головой.
– Мамочка. Я хочу видеть ее. Папа…
– Они умерли, и их тела дожидаются погребения в Фартинггейл‑Мэноре. Я уверен, что этого захотел бы твой отец, – сказал он мягко.
– Фартинггейл‑Мэнор?
– Стоунуоллы, твои дедушка и бабушка по отцу, оба умерли, иначе я посоветовался бы с ними, но я уверен, что и они пожелали бы, чтобы твоих родителей подобающе захоронили, а я потратил каждый имеющийся у меня доллар на то, чтобы сделать тебя снова здоровой и счастливой.
С минуту я смотрела на него, потом скопившиеся у меня слезы прорвали сдерживающую их плотину и потоком хлынули из глаз. Я рыдала и рыдала, и вся верхняя часть моего тела содрогалась от слез. Тони Таттертон наклонился, чтобы обнять меня, и держал в своих руках с нежностью, на какую только мог быть способен.
– Мне так тебя жалко, моя бедная Энни, красивая дочка Хевен, внучка Ли, – шептал он, целуя меня в лоб и ласково отводя назад пряди моих волос. – Но ты не будешь одинока, ты никогда не будешь одна. Теперь я с тобой всегда буду рядом, пока живу.
– Что произошло со мной? – спросила я сквозь слезы. – Кажется, я не могу двигать своими ногами. Я даже не чувствую их!
– Ты получила сильные ушибы позвоночника и головы. Доктора считают, что травма позвоночника сказалась на координации твоего двигательного аппарата, но ты не беспокойся, Энни. Я сделаю все, чтобы ты снова стала здоровой. – Он поцеловал мою мокрую от слез щеку и улыбнулся. Его голубые глаза смотрели успокаивающе.
– Дрейк, – вспомнила я. – Где Дрейк? И Люк‑младший. Где Люк? И тетя Фанни? – прошептала я. Возле себя мне хотелось видеть сейчас мою семью, а не этого незнакомого человека. О Господи, что будет со мной? Я чувствовала себя потерянной, покинутой, опустошенной, летящей по воздуху неизвестно куда, подобно воздушному змею, у которого порвалась нитка и его уносит ветер. Что я теперь буду делать?..
– Дрейк находится в зале ожидания, Люк и Фанни были здесь не один раз, и я дам им знать, что ты вышла из комы. Но сначала я пришлю сюда своих врачей.
– Нет. Вначале я хочу видеть Дрейка, и, пожалуйста, позвоните Люку и Фанни и скажите им, чтобы они сразу пришли.
– Хорошо, я сделаю это. Все, что ты хочешь.
Он снова поцеловал меня в щеку и встал. Улыбнувшись тепло, но все же как‑то странно, он вышел. Через несколько минут в комнате появился Дрейк. Его лицо было мрачным, глаза с красными прожилками выдавали бессонницу. Не говоря ни слова, он обнял меня и прижал к себе так сильно, что слезы снова хлынули из моих глаз. Мои всхлипывания вызвали боль в спине и в области сердца. Дрейк целовал меня и укачивал, как ребенка, прижимаясь лицом к моему лицу и смешивая свои слезы с моими.
– Ты знаешь, они были мне как родители, – сказал он. – Моя настоящая мать не могла бы любить меня больше, чем Хевен. И Логан всегда относился ко мне так, как он относился бы к своему родному сыну. Однажды, когда мы вдвоем были на верховой прогулке, он сказал мне – я это хорошо помню, – что всегда думал обо мне, как о своем сыне. «Все мое является и твоим, – заявил он, – и так будет всегда».
– О Дрейк, это действительно правда? Они на самом деле умерли и их больше нет?
– Да. И это чудо, что ты жива. Я видел автомобиль. От него ничего не осталось.
– Я не могу двигать ногами. Я даже не чувствую, что они вообще есть у меня.
– Я знаю. Тони сказал мне мнение врачей. Он все сделает для тебя, Энни. Тони удивительный и замечательный человек. Как только он услышал новости, то привел в движение всю силу и могущество своей империи Таттертонов. Сразу же направил самолетом врачей, которые будут находиться при тебе постоянно. Послал в Уиннерроу одного из своих управляющих, с тем чтобы фабрика Логана продолжала работать, поскольку, как он сказал, для Логана и для Хевен было так важно, чтобы люди здесь имели что‑то значительное. Тони поклялся, что фабрика никогда не прекратит свою деятельность и будет даже расширена. Он уже спрашивал меня, не захочу ли я рассмотреть возможность руководить ею после того, как закончу колледж. Тони сказал мне, что планирует привести снова в порядок Фартинггейл, чтобы ты могла восстанавливать свое здоровье в прекрасном окружении. Нам повезло, Энни, что он есть у нас, когда мы теперь в этом так нуждаемся.
– Но я не хочу ехать в Фартинггейл! Я хочу поехать домой, Дрейк! Никогда не предполагалось, что Фарти станет не раем, а больницей. Пожалуйста, Дрейк.