Мне было очень приятно услышать от Люка, что я много для него значила, и надеялась: так будет всегда. Но я была уверена, что у него все сложится хорошо, даже если меня и не окажется рядом с ним. Мало было молодых людей его возраста, способных, как он, умело действовать, когда им бросали вызов или когда речь шла о выполнении долга. Нашим учителям нравилось, когда он сам брался за выполнение какого‑либо задания, потому что, в отличие от большинства подростков, Люку не требовалось, чтобы они стояли у него за спиной.
– У тебя все очень хорошо получится, Люк. Я уверена в этом. Хотела бы я быть там и слушать твою речь!
Мои глаза лишний раз убеждали его, как сильно я этого желала.
– Он часто повторяет свою речь перед деревьями за нашим домом, но я еще не слышала никаких аплодисментов, – вмешалась в наш разговор тетя Фанни. Люк поморщился. В нем нарастало раздражение в отношении матери. Такое же чувство испытывала и я. – Хорошо, вот что я скажу тебе, Энни. Если эти снобы в Уиннерроу не устроят Люку овацию, стоя на ногах…
– Ma, я просил тебя…
– Его больше всего беспокоит то, что я не смогу удержаться и брошу в лицо этим снобам что‑нибудь такое, о чем будут опять судачить, – объяснила тетя Фанни. Потом она зашагала по комнате, ее возбуждение становилось все сильнее, а голос все громче. – Люк, дай мне тот стул, вон там, тот, на котором высиживала яйца медсестра Энни.
Я поспешно посмотрела на дверь, чтобы убедиться, что миссис Бродфилд еще не вернулась и не слышала этих слов. Она, очевидно, решила не заходить в комнату до ухода моей тети.
Люк принес матери стул, и она села на него, осторожно сняв свою шляпу и положив ее на кровать около моих ног. Ее волосы были аккуратно уложены назад. Я была уверена, что в ней появилось что‑то новое, в ее голубых глазах было больше серьезности. С минуту тетя Фанни пристально смотрела на меня, сжав губы, затем коснулась моей руки.
– Энни, дорогая, последнее время я много думала. Ничего не делала, только думала. Правда, Люк?
– Это все, что она делает обычно, – сказал Люк насмешливо.
Тетя Фанни заметила взгляды, которыми мы обменялись с Люком.
– Я говорю серьезно.
– Хорошо, тетя Фанни. Я слушаю. Продолжайте. – Я сложила руки на груди и откинулась на подушки. Мои ноги по‑прежнему были подобны двум мертвым привескам. Я должна была перекладывать их руками с одной стороны на другую, а дважды в день миссис Бродфилд массажировала ноги и двигала ими вверх‑вниз.
– Я решила переехать в Хасбрук‑хаус, пока ты поправляешься, просто для того, чтобы быть уверенной, что дом содержится в должном порядке, а слуги делают то, за что им платят деньги. Поселюсь в одной из гостевых комнат. Их достаточно там, и всякий раз, когда Люк будет приезжать туда из своего колледжа, он сможет занимать одну из этих комнат.
– Я начинаю занятия в колледже летом, – объяснил Люк. – В Гарварде есть летняя программа, и я могу ею воспользоваться. Благо, моя стипендия позволяет сделать это.
– Это замечательно, Люк! Но, тетя Фанни, ты сказала Дрейку о своих планах?
– Я не думаю, что должна получать разрешение Дрейка. У меня есть определенные права и обязательства. Мои адвокаты просмотрели завещания. Твоя мать была добра ко мне, Энни, и я чувствую, что у меня есть обязательства здесь. Никто не сможет сказать мне что‑либо другое – ни Дрейк, ни, тем более, Тони Таттертон.
– Я не вижу причин, тетя Фанни, по которым Тони стал бы возражать.
– Видишь ли, Дрейк все еще заканчивает учебу в колледже, и, поскольку никто не скажет, что я не являюсь здесь самым старшим родственником, все еще здравствующим, я буду делать то, что должно быть сделано для моего семейства. Дрейка здесь не будет, тебя тоже, кто‑то ведь должен взять на себя заботы. Хевен хотела бы, чтобы я сделала это. Я уверена.
– Я не имею ничего против того, чтобы ты, тетя Фанни, и Люк переехали в Хасбрук‑хаус. Я ценю то, что ты собираешься сделать.
– Спасибо тебе, Энни, дорогая. Очень мило, что ты так сказала. Не правда ли, это мило с ее стороны, Люк?
– Да, – ответил Люк и посмотрел на меня так, как смотрел в тот день, после того как рассказал мне, что тетя Фанни сделала с его извещением о принятии в Гарвард. Я почувствовала, что краснею, и быстро отвела от него глаза.
– Я желаю только одного: чтобы ты вернулась в свой дом набираться сил, Энни, вместо того чтобы уезжать в тот большой каменный дом и жить среди чужих людей. Я смогла бы ухаживать за тобой не хуже, чем это может сделать та сестра с кожаным лицом, которую нанял для тебя Тони Таттертон. Готова поспорить, что она стоит недешево. Во всяком случае, твоя мать, живя в Уиннерроу, никогда не была более счастливой. Я имею в виду время после замужества. По крайней мере, так я думаю.
– Почему, тетя Фанни? – Меня интересовало, как много она знала о таинственном прошлом.
– Она не любила всех этих задрипанных шарлатанов, – быстро ответила она. – И у нее были серьезные стычки с этой ее сумасшедшей бабушкой. С Тони тоже. Все они путали одного с другим, и дело доходило до того, что человек уже не знал, кем он был или кто живет с ним рядом. Ты знаешь, Джиллиан убила себя, – решительно заявила она и бросила на меня испытующий взгляд.
– Я думала, что это был несчастный случай, тетя Фанни.
– Несчастный случай?! Никаких несчастных случаев! Однажды ночью ей стало плохо, я полагаю, от того, что ее заперли, как сумасшедшую. И тогда она приняла слишком много снотворных таблеток. Не говорите мне, что это был несчастный случай.
– Но если она не знала, кем она была и что она делала…
– Энни права, ма. Это мог быть несчастный случай.
– Может быть, но все равно это не принесло твоей матери ничего хорошего, когда она вынуждена была жить в этом большом доме со всем этим сумасшествием, которое там происходило. И я не думаю, чтобы она захотела быть похороненной на этом шикарном кладбище. Она, вероятно, предпочла бы, чтобы ее положили в Уиллисе, среди лесов, рядом с ее родной матерью.
Мы с Люком обменялись быстрыми взглядами. Он знал, что я часто поднималась одна к той простой могиле в Уиллисе, чтобы посмотреть на могильный камень, на котором было написано: «Ангел. Любимая жена Томаса Люка Кастила».
– Конечно, твой отец, вероятно, предпочел бы громадный монумент и все такое.
– Ты видел его? – Я снова быстро взглянула на Люка. Он кивнул и закусил нижнюю губу.
– Да, мы с Люком заезжали на семейное кладбище Таттертонов по пути сюда, чтобы засвидетельствовать свое уважение.
– Вы были в Фарти, Люк?
– Мы были на территории, но не заходили в дом. К кладбищу ведет отдельная подъездная дорога, и оно находится на определенном расстоянии от дома.
– В любом случае, нас никто не приглашал, Энни. А с того места, где мы стояли, особняк выглядел холодным и заброшенным, – заявила тетя Фанни и обхватила себя руками, словно от этих воспоминаний ей опять стало холодно.
– Мы не могли видеть много, ма, – сказал Люк, взглянув на мать с укоризной.
– Он похож на один из этих старых замков в Европе, – настаивала она. – Вот почему я хотела бы, чтобы ты находилась там, где я могу смотреть за тобой. А тебя собираются запрятать в этот старый особняк, в котором, вероятно, водятся привидения. Может быть, поэтому твоя прабабушка стала тронутой.
– О ма, – застонал Люк.
– Логан однажды рассказывал мне, как Джиллиан утверждала, что видела исчезающий на ее глазах призрак, – прошептала она.
Люк отвернулся. Всякая ссылка на моего отца и его мать постоянно ставила его в неловкое положение. Я выдавила из себя глупый смешок, чтобы поднять настроение.
– Тебе не нужно беспокоиться об этом, тетя Фанни. Тони собирается привести в порядок Фарти, с тем чтобы создать для меня там полный комфорт. У него много различных планов…
– Конечно. – Она отвела свой взгляд от меня, как бы не желая, чтобы я смогла прочесть ее мысли.
– Тетя Фанни, тебе известно, почему моя мать не хотела иметь с ним никаких дел?
Продолжая смотреть в пол, она покачала головой.
– Это было между твоим отцом, твоей матерью и Таттертоном. Все случилось как раз перед слушанием дела об опеке над Дрейком. А тогда у нас с твоей матерью не было настоящих сестринских отношений, так что она не говорила мне всего, а я ее не спрашивала. Когда наши отношения нормализовались, Хевен не хотела ворошить неприятные воспоминания, я же не прилагала особых усилий, чтобы узнать их. Но я уверена, что были какие‑то серьезные причины, так что тебе, может, стоит пересмотреть свое намерение в отношении Тони. – Ее глаза сощурились, а губы плотно сжались.
– Но, тетя Фанни, Дрейк считает, что Тони замечательный человек, и он так много делает для меня. Он обещал предоставить на летний период Дрейку важный пост.
– Что же, хорошо, но ты не теряй головы, когда будешь в этом замке, Энни, если что‑то или кто‑то расстроит тебя, может, эта сестра, ты сразу позвони твоей тетке Фанни, и я немедленно увезу тебя туда, где все тебе родное и знакомое, слышишь меня?
Слова тети Фанни звучали странно, и часто ее идеи были не реальны, но я не могла отвязаться от мысли, что, может быть, она все‑таки права относительно Тони Таттертона. И нет ли у него каких‑то других причин заботиться о нашей семье? И правду ли говорила тетя Фанни о потоке безумия, который якобы проходил через все семейство Таттертонов? Пока же я решила ждать и наблюдать. По крайней мере, я чувствовала себя в безопасности, поскольку Дрейк и Люк будут поблизости в Бостоне. Я думала, что отъезд Люка в Гарвард разлучит нас навсегда. Но теперь, если я останусь в Фарти, мы снова будем рядом.
– Спасибо, тетя Фанни, но я надеюсь, все будет в порядке, и здесь я получаю все специальное лечение, которое мне сейчас нужно.
– Она права, ма.
– Я знаю, что ей нужен специальный уход. Я только думала… в любом случае, я буду там, где ты сможешь быстро найти меня. А теперь… – Она выпрямилась, стараясь быть похожей на мою мать, когда та занималась делами. – Кажется, твои родители так и не изменили ту часть своих завещаний, которая оставила управление их финансами за твоим Тони Таттертоном. Так что, я полагаю, он получил контроль за фабрикой и прочим.
– И Дрейк также должен будет принять большое участие в этом. В один прекрасный день он, вероятно, будет сам управлять фабрикой.
– Мой папа гордился бы этим, – сказала Фанни, сияя. Она покачала головой и достала из своей сумочки кружевной носовой платок и промокнула им глаза. – Ты и Люк – это единственная семья, которая у меня есть, Энни, и я хочу быть хорошей по отношению к вам. Я действительно собираюсь попытаться вести себя прилично и стать хорошей матерью и тетей. Клянусь вам!
Я видела, что она убеждает в этом не столько меня, сколько саму себя.
– Спасибо тебе, тетя Фанни, – проговорила я, благодарная за ее намерения, которые, как мне казалось, ей будет очень трудно осуществить.
Мы расцеловались. В ее глазах блестели слезы. Мне стало грустно при виде их, но я все же сумела сдержаться и не расплакалась сама. Тетя Фанни снова распрямилась и спрятала свой носовой платок в сумочку.
– Я спущусь вниз в этот странный кафетерий и выпью чашечку кофе. Я обещала Люку оставить вас одних на некоторое время. Только не пойму, почему должны быть какие‑то секреты от меня. – Она подозрительно посмотрела на Люка.
Люк покраснел.
– Это никакой не секрет, ма. Я говорил тебе.
– Хорошо, хорошо. Я вернусь через десять минут.
Она встала, стиснула мою руку и вышла. Как только она скрылась за дверью, Люк подвинулся ближе к моей кровати. Я потянулась и взяла его руку.
– Как ты чувствуешь себя на самом деле, Энни?
– Бывает трудно, Люк, особенно когда я не сплю, и тогда меня преследуют мысли и воспоминания. Все, что я делаю, это плачу, – прошептала я и снова заплакала, когда Люк сел на край кровати и начал гладить меня своими сильными руками. Мы пробыли в таком состоянии довольно долго, пока мое сердце не успокоилось, а слезы не высохли.
– Хотелось бы мне что‑нибудь сделать для тебя. – Он посмотрел вниз, потом быстро вскинул голову и поднял на меня взгляд. – Я представил себе, что уже окончил колледж, стал твоим лечащим врачом и ты поправилась очень быстро.
– Ты стал бы прекрасным доктором, Люк.
– Я хотел бы быть им уже сейчас! – Он пристально посмотрел в мои глаза.
– Все замечательно, – проговорила я. – Дрейк приходит каждый день, и Тони действительно много делает для нас. – Люк кивнул головой. – Во всяком случае, я окончательно решила, что поеду в Фарти. Мне только хотелось бы, чтобы для этого была другая причина.
– Я приеду навестить тебя, Энни. Если мне позволят.
– Конечно, они разрешат тебе, – заверила я его.
– Я сделаю это при первой же возможности. И если ты будешь еще в инвалидной коляске, я буду катать тебя всюду, и мы увидим все эти места, о которых мечтали. Мы даже отправимся в лабиринт и затем…
– Возможно, свезешь меня на кладбище, Люк. Если мне не удастся побывать там до того, как ты приедешь, – сказала я печально.
– Я сделаю это с удовольствием, Энни. Я имею в виду…
– Может быть, я скоро сумею кататься на коляске самостоятельно и мы сможем играть, пытаясь найти друг друга, как представляли это себе в наших мечтах, – поспешно перебила я его. Я не хотела, чтобы Фарти стал для меня печальным местом и окончательно развеялся тот фантастический облик из нашей мечты.
– Конечно. И мы направимся также к большому бассейну и теннисным кортам…
– И ты все еще будешь моим принцем? – поддразнила я Люка.
– Да, непременно буду. – Он встал в позу принца. – Моя леди, – обратился он ко мне, сделав широкий взмах руками. – Могу ли я провезти вас по всем садам сегодня утром? Затем мы направимся на веранду, где будем сидеть до захода солнца, забавляя себя нежными разговорами и водой с мятным сиропом.
– Обещаешь ли ты, принц Люк, потом посидеть со мной в концертном зале и послушать вместе фортепьянную музыку.
– Ваше желание для меня приказ, моя леди, – сказал он и опустился на колено около моей кровати, поднеся мою руку к своим губам. Он поцеловал мои пальцы и поднялся. Глаза Люка заблестели, когда ему в голову пришла новая фантазия. – Мы можем теперь снова стать аристократами с Юга, – предложил он.
– И нарядиться во все парадное для изысканных вечерних приемов? – спросила я с улыбкой.
– Конечно. Я надену смокинг, а ты проплывешь вниз по длинной лестнице и будешь выглядеть, как Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром», в своем платье с длинным шлейфом, который будет волочиться за тобой по ступенькам. И ты скажешь…
– Я скажу: «Ах, Люк Кастил, я так рада видеть тебя».
– Энни, ты выглядишь еще более прекрасной, чем когда‑либо раньше, – продекламировал он, подражая голосу, которым говорил в фильме Кларк Гейбл. – Но мне нельзя терять голову. Я знаю, как вы играете мужчинами благодаря своей блистательной красоте.
– О нет, Люк! Я никогда не буду играть тобою.
– Но, Энни, нет на свете другой, кого бы я предпочел, чтобы она играла мною. – Он сказал это с такой искренностью в глазах, что на какое‑то время у меня перехватило дыхание.
– Это нехорошо, Люк Кастил, когда ты даешь мне знать, мол, понимаешь, что я так поступаю, – сумела я наконец произнести прерывающимся голосом.
Мы оба рассмеялись. Потом я посмотрела на юношу и сказала:
– Люк, есть еще одна вещь, которую я хотела бы увидеть. Очень‑очень.
– Что? – Его сапфировые глаза заискрились.
– Коттедж, который находится по другую сторону от лабиринта. Это то, что мне обязательно надо увидеть. Я это чувствую.
– Итак, мы сделаем это. Вместе, – добавил он доверительным тоном.
– Я надеюсь на это, Люк. – Я сжала его руку для убедительности. – Обещай мне, действительно обещай.
– Каждое обещание, которое я даю тебе, Энни, настоящее, – заявил Люк хрипло. При этом он выглядел более взрослым и решительным, чем когда‑либо прежде.
С минуту мы не отрываясь смотрели в глаза друг другу. Мне представилась его любовь ко мне в виде теплого чистого озера, достаточно большого, чтобы в нем можно было купаться.
Затем вернулась миссис Бродфилд, которая налетела на нас подобно холодному ветру.
– Пора сменить повязку на вашей голове, – объявила она.
– Подожди немного в коридоре, Люк.
– Я пойду посмотрю, где моя мать. За это время она могла перевернуть все здесь с ног на голову.
Фанни и Люк вернулись после второго завтрака. И мы с Люком договорились о времени, когда он позвонит на следующий день, чтобы зачитать мне последний вариант своей речи.
– Я кое‑что добавил к ней, – сказал он. – И хочу, чтобы ты первая услышала это.
Позднее пришли Тони и Дрейк.
– Я слышал, что тебя навещала твоя тетя, – заметил Тони с порога.
– Да. – Я повернулась к Дрейку. Он очень хорошо выглядел в шелковом черном костюме в тонкую белую полоску, совершенно таком же, как у Тони. Мне показалось, что он стал еще на несколько лет старше, очень возмужавшим и преуспевающим в делах. – Дрейк, тетя Фанни хочет переехать в Хасбрук‑хаус, чтобы проследить там за порядком. Я сказала, что она может это сделать.
– Что? Подожди минутку, Энни.
– Спокойно, спокойно, – вмешался Тони. – По тому, что я слышал, это большой дом.
Я перехватила и расшифровала взгляд, который он бросил на Дрейка: «Не делай ничего, что может расстроить Энни». Огонь в глазах Дрейка сразу погас. Он пожал плечами.
– Хорошо. Я полагаю, что все в порядке. Временно, во всяком случае. Я буду слишком занят, а ты будешь в Фарти, так что она не сможет беспокоить ни тебя, ни меня.
– Она пытается сделать что‑либо приличное, Дрейк. – Я пробовала защитить тетю Фанни, мне очень хотелось верить в нее. – Она хочет, чтобы у нас опять была семья. Я верю ей, и у меня не хватило сил, чтобы оттолкнуть ее. Во всяком случае, не сейчас.
Он кивнул.
– Это очень мило с твоей стороны, Энни, – заявил Тони, – думать о нуждах других в то время, как у тебя самой их полно. Присутствие в Фартинггейле такого человека, как ты, внесет свежую струю в жизнь поместья. Ты согреешь его, сделаешь таким, каким оно перестало быть с тех пор… с тех пор, как его покинула твоя мать. А теперь, – сменил тему Тони, – у меня есть приятные новости. Доктор Малисоф сказал мне, что они могут отпустить тебя в конце этой недели и ты продолжишь курс лечения в Фарти. Разве это не здорово?!
– О да! Я не могу дождаться, когда выберусь отсюда! – воскликнула я.
Мужчины рассмеялись, при этом Дрейк бросил мимолетный взгляд на Тони, чтобы убедиться, не засмеялся ли он по неосторожности первым. Я была поражена тому, как быстро Тони подчинил себе Дрейка. И как же тот изменился! Во всяком случае, я никогда не замечала, чтобы Дрейк был настолько почтительным к кому‑нибудь.
Таттертон взял меня за руку.
– Я слышал, что ты удивительно послушная пациентка. Миссис Бродфилд просто в восторге от тебя, – добавил он, посмотрев в ее сторону. Вместо того чтобы изобразить на лице одну из своих искусственных улыбок, та посмотрела на меня и кивнула головой, ее глаза были наполнены настоящей симпатией и теплотой.
– Спасибо, – отозвалась я, улыбнувшись сестре.
– Однако, Энни, существует нечто важное, что ты скрываешь от меня.
– Скрываю?
– Дрейк сказал мне, что ты довольно хорошо рисуешь.
– Ты слишком преувеличиваешь мои способности, Дрейк!
– Я сказал правду, Энни. Ты хороший художник, – заявил он уверенно.
– Я только учусь рисовать, – обратилась я к Тони. Я не хотела, чтобы он разочаровался, увидев мою работу.
– Хорошо, я постараюсь найти одного из самых лучших учителей в городе и устрою, чтобы он приходил в дом и давал тебе уроки. Я не позволю скучать тебе, обещаю. Нам нужна новая картина Фарти, и я думаю, что никто другой не сможет ее сделать лучше тебя, Энни.
– Но, Тони, вы даже не видели и не знаете, что я могу делать.
– Думаю, что знаю.
Он задумчиво смотрел на меня острым, пронизывающим и в то же время глубоко сочувственным взглядом. Глаза его были прищурены. А я старалась понять, что же он имел в виду, сказав, будто знает мои способности. Что ему было видно во мне, чего не видела я сама?
– А вот еще один сюрприз. – Тони просунул руку в карман и вынул маленькую ювелирную коробочку. Я взяла ее и медленно раскрыла. В ней было золотое кольцо с великолепной жемчужиной. – Я долго копался в вещах, принадлежавших твоей бабушке, пока не нашел того, что, по‑моему, будет лучше всего смотреться на твоей руке.
Он вынул кольцо из коробочки, взял мою левую руку в свою и не торопясь надел кольцо на палец. Он, казалось, совсем не удивился, что оно было моего размера.
– О Тони, оно восхитительно! – воскликнула я с восторгом. Кольцо с крупной жемчужиной, оправленной в розоватое золото, было действительно восхитительным.
Я подняла руку с украшением и повернула ее к Дрейку.
– Великолепное, – согласился он, одобрительно кивнув головой.
– Со временем все, что я имею, и все, что принадлежало твоей бабушке, будет твоим, Энни.
– Спасибо, Тони. Но вы и без того уже так много сделали для меня, что я просто не знаю, как благодарить вас.
– Просто отправляйся в Фарти и выздоравливай там. Большей благодарности я никогда и не надеялся получить.
Мне очень хотелось спросить его «почему?», но я вновь сказала себе, что все вопросы и, я надеялась, ответы на них будут произнесены в Фартинггейл‑Мэноре. Внезапно я почувствовала, что было бы правильно, если бы тайны прошлого моей матери раскрылись для меня именно в том месте, где она жила.
На следующий день в условленное время позвонил Люк, чтобы прочесть мне новый раздел своей речи.
– Все в Уиннерроу знают о трагедии, случившейся в нашей семье, Энни. После того как директор школы представит меня в качестве лучшего ученика, который должен будет произнести речь, я попаду в центр всеобщего внимания. Поэтому я много думал о Хевен, о том, как, по ее мнению, я должен себя вести на церемонии и что должен сказать.
Энни, ты знаешь, что твоя мать всегда вдохновляла и стимулировала меня в моей жизни. Ведь когда она родилась, ее ожидала трудная, бедная жизнь, но она боролась и выбралась наверх, в основном за счет своих собственных сил. Она преодолела так много трудностей, выйдя из них достойно и красиво. Я уж не говорю о том, что Хевен ни разу не подала мне ни малейшего повода почувствовать себя лишним в вашем доме, хотя ей было больно видеть меня там, я знаю.
– Но, Люк, она никогда…
– Нет, Энни, это было совершенно естественно, что она испытывала боль. Я понимал и… – Его голос надломился. – И я любил ее за это. Любил по‑настоящему. Да простит меня Бог, любил больше, чем свою родную мать.
– Я думаю, она знала это, Люк.
– Да, она знала это, – согласился Люк и сказал уже обычным голосом: – Я решил добавить в речи следующий абзац. Ты готова слушать?
– Мое ухо прилипло к трубке, Люк.
Я живо представила себе, как он выпрямился, каким серьезным стало его лицо, как он держит перед собой свою рукопись и читает.
– В Библии говорится, что для всего есть свое время. Время родиться и время умирать, время света и время тьмы. Сегодня счастливый день, великолепный день – время света, но для моей семьи это все еще время тьмы. Однако я уверен, моя тетя и мой… мой отец захотели бы, чтобы я осветил тьму и думал только о том, что для нашей семьи этот день олицетворяет надежду и перспективу. Он означает, что еще один потомок Тоби Кастила и его любящей жены Энни вышел из нищеты Уиллиса, чтобы стать тем, кем он способен стать. Итак, я посвящаю этот день памяти Логана и Хевен Стоунуолл. Благодарю вас.
Слезы лились у меня ручьями. Не в силах больше держать трубку около уха, я уронила ее на колени, продолжая плакать. Из трубки доносился голос Люка: «Энни? Энни? О Энни, я не ожидал, что заставлю тебя рыдать…»
Миссис Бродфилд, которая за дверью разговаривала с дежурившей сестрой, быстро вбежала в комнату.
– Что случилось? – взволнованно спросила она.
Я сделала несколько глубоких вдохов, пока не заглушила в себе горе и боль и смогла снова говорить. Тогда я подняла трубку.
– Люк, извини меня. Это замечательно. Они были бы так горды тобой. Но ты думаешь… – Я еще раз глубоко вздохнула. – Ты думаешь, тебе следует говорить…
– «Мой отец»? Да, Энни. В этот день мне особенно хочется навсегда прекратить все недомолвки. Я хочу гордиться тем, кто я есть. Ты думаешь, Логан стал бы возражать?
– Нет, я так не думаю. Я просто беспокоюсь за тебя и за возможные последствия.
– Что будет потом, не имеет значения. Я уезжаю в колледж, и, откровенно говоря, это единственный раз, когда я согласен со своей матерью – мне нет никакого дела до того, что думают лицемеры Уиннерроу.
– Я бы очень хотела быть там с тобою рядом, Люк.
– Ты будешь рядом со мной, Энни. Я знаю это.
Я снова начала рыдать, закрыв лицо руками.
Миссис Бродфилд с искаженным от гнева лицом бросилась вперед.
– Вы должны прекратить это немедленно! – вскрикнула она. – Положите трубку. Этот разговор вас слишком расстраивает.
Она быстро взяла у меня телефон.
– Это миссис Бродфилд, – представилась она Люку. – Боюсь, что вам придется прекратить этот разговор. Энни еще слишком слаба для такого эмоционального напряжения.
– Пожалуйста, отдайте мне телефон, миссис Бродфилд, – потребовала я.
– Хорошо, заканчивайте этот разговор. Но учтите, вы сделаете так, что вам станет плохо.
– Я не буду волноваться, обещаю.
Она неохотно вернула телефон.
– Извините, – послышался голос Люка. – Я не…
– Люк, это я. Все в порядке. Я чувствую себя нормально. Я буду держаться. А плачу, потому что счастлива тоже, счастлива за тебя.
– Будь счастлива за нас обоих, Энни.
– Я попытаюсь.
– Я позвоню тебе сразу же после церемонии и расскажу, как все проходило.
– Не забудь.
– Скорее я забуду, что надо дышать.
– Удачи тебе, Люк! – крикнула я и отдала телефон сестре, которая быстро положила трубку на место.
Я откинулась на подушки.
– Вы не оцениваете реально своего состояния, Энни, – начала она. – Вашему организму был нанесен ущерб не только физический, но и эмоциональный. Телефонный разговор, который только что имел место, может отбросить процесс вашего выздоровления на несколько месяцев назад.
В результате пролитых мною слез и перенесенной боли я действительно чувствовала, что сердце в моей груди стало подобно камню. Внезапно я стала задыхаться и, хватая ртом воздух, старалась приподняться. Кровь отхлынула от моего лица, щеки похолодели. Комната начала кружиться. Последнее, что я слышала, был крик миссис Бродфилд: «Стар!».
Затем для меня вновь наступило время тьмы.
Глава 8
ПРЕДПИСАНИЯ ДОКТОРА
Я словно падала в длинном темном туннеле, но постепенно стала различать в конце его свет. Приближаясь к нему все ближе и ближе, мне послышались какие‑то звуки. Вначале это было похоже на шепот толпы, затем на жужжание сотен мух, облепивших оконное стекло в жаркий день позднего лета. Потом жужжание превратилось в слова, и я провалилась через нижнюю часть туннеля в яркий свет.
На мое лицо были направлены лампы очень яркого света. Я заморгала.
– Она приходит в себя, – сказал кто‑то.
Отодвинув голову от света, я посмотрела в озабоченные карие глаза доктора Малисофа.
– Послушайте, как у вас дела, Энни?
Мои губы были настолько сухими, что я боялась оцарапать о них кончик своего языка. Тогда я попробовала сглотнуть.
– Что случилось?
Я снова заморгала и, повернувшись, увидела миссис Бродфилд, говорившую с ассистентом моего лечащего врача – доктором Карсоном. Сестра то и дело качала головой и возбужденно жестикулировала руками, по‑видимому, объясняя, что со мной случилось. Я никогда не видела ее такой оживленной.
– Видите ли, Энни, в том, что произошло, – извиняющимся тоном произнес доктор Малисоф, – есть и моя вина. Мне надо было объяснить вам, насколько вы эмоционально слабы. Мы, кажется, сконцентрировали основное внимание только на ваших телесных недугах, в то время как существуют также эмоциональные и психологические проблемы. Полученные вами ранения являются гораздо более глубокими, чем они показались вначале.
Он снял с моей головы холодную салфетку и отдал ее миссис Бродфилд. Сев подле моей кровати, доктор Малисоф взял мою левую руку в свои ладони.
– Помните, когда вы спросили: «Все ли это, что со мной случилось», я засмеялся? – Я кивнула в ответ. – Однако мне не следовало смеяться. Я должен был вам объяснить, что имеются также эмоциональные и психические травмы. Может быть, тогда мы смогли бы предотвратить подобный срыв.
– Но что произошло? Все, что я помню, это чувство тяжести в груди и…
– Вы потеряли сознание. Эмоциональное перенапряжение. Дело в том, Энни, что вы не осознаете, насколько вы еще слабы, потому что мы делаем все, чтобы ваше состояние улучшалось, чтобы вы получали здесь должные лечение и уход. Но правда заключается в следующем: вам был нанесен ущерб по целому ряду направлений, в том числе по эмоциональному. Кожа на вашем теле получила ушибы, разрывы и царапины, то же самое произошло и с «кожей» на ваших чувствах и мыслях. Например, говорят: «Он толстокожий». Но речь ведь идет вовсе не о толщине кожи на теле, верно? Мы защищаем наши эмоции, защищаем наше мышление многими способами, а ваша защитная функция получила серьезные повреждения. Поэтому вы легко возбуждаетесь, вы уязвимы, не защищены. Понимаете?