– Я слишком взволнованна, чтобы утомляться, Тони. Не беспокойтесь обо мне.
– Но это как раз то, чем я собираюсь заниматься отныне, Энни, – беспокоиться о тебе. Теперь ты для меня приоритет номер один. – Он продолжал катить меня в глубину дома. – Вот здесь прямо мой кабинет. Я позволю тебе лишь взглянуть на него, потому что его вид не для женских глаз. Требуется хорошая уборка, – признался он, склонившись так низко, что его губы фактически коснулись моего уха.
Хотя мы лишь остановились в дверях кабинета, я увидела, что Тони не преувеличивал. Единственная лампа в углу испускала длинные лучи безжизненного белого света на громадный письменный стол из красного дерева и черные кожаные кресла. Книги в темных сосновых шкафах казались покрытыми пылью. Лучи солнечного света просачивались через шторы на окнах на задней стене и захватывали кружащиеся пылинки, как лучи прожекторов. Интересно, когда в комнате в последний раз брались за тряпку или пылесос? Стол Тони был завален бумагами. Как он мог что‑то отыскать в этом хаосе?
– Теперь, когда ты здесь, я, конечно, должен буду привести все б порядок. Пока я даже и думать не могу о том, чтобы ввезти тебя в это неубранное логово, учитывая также прочую неухоженность в доме. Мужчины, – добавил он, снова наклонившись ко мне, – когда живут в одиночества, склонны не обращать внимания на многие мелочи. Но теперь этому приходит конец… слава Богу, приходит конец, – пробормотал он и повез меня дальше.
По крайней мере, лестница не вызвала у меня разочарования. Она была такой, какой мы ее себе представляли, – длинные элегантные мраморные ступени с балюстрадой из полированного красного дерева. Одного взгляда на лестницу было достаточно, чтобы вызвать во мне желание стать снова здоровой и спуститься по этим ступеням, подобно принцессе из наших фантазий, в длинном пышном платье, с драгоценностями на шее и на руках, с декоративными камнями, гребнями в волосах. Как я хотела, чтобы Люк был рядом со мной в эту минуту и все увидел.
– Да, к сожалению, эта лестница в настоящее время является для тебя препятствием, но, будем надеяться, не надолго.
Мы направились к лестнице, но когда я посмотрела вправо, то заметила большую жилую комнату с фресками на стенах и потолке и с роялем.
– О, подождите. Какая великолепная комната! Что это за картины?
Он засмеялся и подкатил меня к двери. Это была очень большая комната с безвкусными атласными занавесями, которые были когда‑то белыми, но от пыли и времени ставшие серыми. Некоторые предметы мебели: бархатная кушетка, кресло с изогнутой спинкой и глубокое кресло с подушками – были покрыты пластиком, на котором также лежала пыль. Мраморные столики, рояль, вазы… все это выглядело богатым и элегантным, но сильно нуждалось в чистке и полировке. Утонченные выцветшие фрески изображали сценки из сказок: тенистые деревья с пробивающимися сквозь них солнечными лучами, извивающиеся дорожки, уходящие в покрытые туманом гряды гор, на верхушках которых размещались замки, а поверху было нарисовано небо, где парили птицы и мужчина летел на ковре‑самолете. Я разглядела еще один таинственный воздушный замок, наполовину скрытый в облаках. Но все краски этой сказочной картины потускнели. С течением времени, а также из‑за отсутствия надлежащего ухода она стала серой и потемневшей, так что сама сценка вызывала унылое, печальное настроение, создавая образ мечты, которая уже давно умерла. У меня по спине побежали мурашки.
– Все это нарисовала твоя прабабушка, Энни. Теперь ты знаешь, от кого ты унаследовала талант художника. Она была известным иллюстратором детских книг.
– В самом деле?
– Да. – Его взгляд ушел в глубокое прошлое. – Фактически это и способствовало нашему знакомству. Однажды, когда мне было двадцать лет, я пришел домой после игры в теннис. Заглянув сюда, я увидел на стремянке самые стройные ноги из всех, которые мне когда‑либо приходилось видеть. Божественное существо спустилось вниз, и, увидев ее лицо, мне показалось, что это сон. Она пришла в дом с декоратором и предлагала сделать в комнате фрески. «Сказочное окружение для короля мастеров игрушек» – так она определила свое предложение. Я ухватился за него обеими руками. – Тони подмигнул. – Это давало также повод для того, чтобы она пришла сюда снова.
– Какая удивительная романтичная история! – воскликнула я. Затем посмотрела на рояль.
– Кто играет на нем? – спросила я с интересом.
– Ты о чем?
– Вы играете, Тони?
– Я? Нет. Давным‑давно на нем часто играл мой брат.
Я обернулась и посмотрела на Тони, так как его голос стал таким печальным.
– Его звали Трой. Из‑за разницы в нашем возрасте и потому, что наши родители ушли из жизни, когда ему еще не было и двух лет, я стал для него больше отцом, чем братом. Трой любил играть на рояле, особенно Шопена. Он умер много лет тому назад.
– Моя мать любила слушать Шопена.
– У?..
– И маленький игрушечный коттедж «Таттертон той», который есть у нее… который был у нее, – поправилась я, – играет небольшую часть ноктюрна Шопена, когда поднимаешь его крышку.
– В самом деле? Игрушечный коттедж, ты говоришь?
– Да, с лабиринтом.
Я повернулась к Тони, потому что он никак не реагировал на мои слова. Он сделал несколько шагов и встал сбоку, чтобы осматривать комнату вместе со мной. Неожиданно его отрешенный взгляд остановился на мне, глаза сощурились, а губы чуть заметно задрожали.
– Тони?
– О, извини меня. Немного размечтался. Вспомнил своего брата.
Он снова улыбнулся.
– Вы должны рассказать мне о нем. Хорошо?
– Конечно.
– Я полагаюсь на вас, Тони. Вы единственный человек, который может мне все рассказать, – попросила я, полагая, что наконец для этого настало время. – Я хочу знать все о своей семье – о прабабушке, о бабушке, все, что вы помните о моей матери, когда она жила здесь.
– Этот рассказ будет слишком длинным, и он утомит тебя.
– Нет. Я хочу услышать все это. И, Тони, – добавила я со всей решительностью, на которую только была способна, – я хочу знать наконец, что явилось причиной вашей с мамой размолвки. Обещайте рассказать мне все, каким бы болезненным это ни оказалось.
– Обещаю, и ты уже знаешь, что я всегда держу свое слово. Но, пожалуйста, давай будем избегать всего неприятного до тех пор, пока ты не начнешь как следует выздоравливать.
– Я буду ждать, поскольку вы обещали мне.
– Прекрасно! Теперь, – добавил он весело, – вперед и наверх.
Миссис Бродфилд поднялась наверх чуть раньше, чтобы подготовить мою комнату. Майлс терпеливо ожидал нас. Тони посигналил ему, и он быстро подошел. Затем они, осторожно ступая, стали медленно поднимать меня вверх по великолепной мраморной лестнице. Я представляла себя вдовствующей королевой, возвращающейся в свои дворцовые апартаменты.
– Я доставляю столько хлопот, – обратилась я к Тони, видя напряжение на лицах обоих мужчин, когда они начали подниматься на третий, последний пролет лестницы.
– Чепуха, Майлс и я, мы оба нуждаемся в физической нагрузке. Так ведь, Майлс?
– Не беспокойтесь, мисс Энни. Рад это сделать в любое время.
Они опустили коляску на пол. Я посмотрела вдоль длинных коридоров, которые, казалось, протянулись на километры в обе стороны. Тони повернул меня налево.
– У меня для тебя замечательный сюрприз. Комната, в которой ты будешь жить, – сказал Тони, продолжая катить меня по коридору, – была раньше комнатой твоей бабушки, а затем принадлежала твоей матери. А теперь, – проговорил он, поворачивая к двустворчатой двери, – будет твоей! – Он положил свою ладонь поверх моей руки. – Я всегда чувствовал сердцем, что в один прекрасный день это произойдет.
Я быстро повернулась и взглянула на него. Он выдержал мой взгляд, и его глаза, казалось, посылали какие‑то молчаливые послания. Он выглядел таким решительным, таким довольным собой, что на мгновение мне стало страшно. Иногда у меня появлялось чувство, что Тони давно распланировал за меня всю мою жизнь.
Мое сердце трепетало, как крылышки смущенной канарейки, которая сомневается, влетать ли ей в золотую клетку. Конечно, о ней будут заботиться, ее будут баловать, кормить, любить, но она также понимала, что, стоит ей только попасть в клетку, маленькая дверца захлопнется и она всю жизнь должна будет смотреть на мир через эти золотые прутья.
Что делать бедной птичке? Что делать мне?
Словно почувствовав мои страхи и сомнения, Тони торопливо покатил меня вперед.
Глава 10
КОМНАТА МОЕЙ МАТЕРИ
Тони вкатил меня через широкие двустворчатые двери в двухкомнатные апартаменты. Дневной свет, проходивший через тонкие тюлевые занавеси цвета слоновой кости, был туманным и хилым, придавая гостиной нежилой, нереальный вид. Так же как и комната на нижнем этаже, она больше походила на музей, чем на жилое помещение. Стены были покрыты шелковой в тон занавесям материей с искусной выработкой в виде восточного орнамента бледных оттенков зеленого, фиолетового и голубого.
Горничная в зеленой, как мята, форме, с белым фартуком, окаймленном кружевами, снимала пластиковые покрытия с двух небольших диванов, обитых точно таким же материалом, который был на стенах. Она взбила мягкие голубоватые подушки, которые гармонировали с китайским ковром на полу. После того как многие годы у нас в доме работала миссис Эвери, у меня сложилось представление, что горничными должны быть обязательно пожилые женщины. Поэтому я удивилась, увидев, что горничная в Фарти такая молодая. На вид ей можно было дать не больше тридцати лет.
Тони представил ее:
– Это Милли Томас, твоя личная горничная.
Она повернулась и тепло улыбнулась мне. У нее было простое лицо с тусклыми коричневыми глазами, довольно круглым подбородком и пухлыми щеками. Я подумала: коль скоро природа наградила ее коренастым телом, маленькой грудью и широкими бедрами, делавшими ее похожей на церковный колокол, то сама Судьба уготовила ей роль домашней прислуги, постоянно что‑то чистящей и полирующей в чужом доме.
– Рада видеть вас, мисс. – Она слегка присела и повернулась к Тони. – Я закончила прибирать в спальне, осталось только снять и унести эти чехлы.
– Очень хорошо. Спасибо, Милли. Давай посмотрим теперь твою спальню, – сказал Тони, продвигая мою коляску через гостиную. Мы остановились в проеме двери, чтобы я могла оглядеть всю комнату. Я слышала, как миссис Бродфилд моет в ванной тазы и готовит все необходимое.
Медленно обводя глазами комнату, я пыталась представить, как моя мать смотрела на нее в первый раз. До этого она жила с Кэлом и Китти Деннисон, парой, которая заплатила за нее пятьсот долларов ее отцу.
Но в первые свои годы она жила в хижине в Уиллисе беднее церковной мыши, потом с этой странной парой Деннисон и затем неожиданно прибыла сюда, в этот особняк, где ей предоставили пару чудесных комнат. Мама, наверное, как и я, остановилась у этой двери и смотрела восхищенными, удивленными глазами на все это великолепие: красивая кровать с полукруглым балдахином из голубого шелка и кружев цвета слоновой кости, голубая атласная кушетка, хрустальные люстры, длинный туалетный столик с зеркалом во всю стену и три кресла в тон мебели в гостиной.
Комната выглядела так, словно оставалась нетронутой с того дня, как ее покинула моя мать. На туалетном столике были фотографии в серебряных рамках, некоторые из них лежали изображением вниз. Сбоку находилась щетка для волос. Под кресло, стоящее около стола, были засунуты бархатные домашние тапочки цвета красного вина. Они были в тон халату, который принес мне в больницу Тони. Был ли это новый халат или же он взял один из висевших в стенных шкафах здесь, в спальне?
Я обратила внимание на слабый затхлый запах в комнате, как будто двери и окна не открывали годами. Везде стояли цветы, чтобы освежить воздух.
Шкафы были заполнены одеждой. Некоторые вещи находились в пластиковых мешках, а некоторые, казалось, только что повесили. Я заметила там и десятки пар всевозможной обуви. Тони увидел, как я рассматриваю одежду.
– Часть вещей принадлежала твоей матери, часть – твоей бабушке. У них удивительно совпадали все размеры. Все вещи подойдут и тебе, и нет необходимости что‑то покупать. Перед тобой громадный выбор одежды, которая дожидается тебя.
– Но, Тони, некоторые вещи, должно быть, вышли уже из моды и их теперь не носят.
– Я заметил, что многие старые фасоны вновь стали модными. Во всяком случае, мы не должны бросать все это на ветер.
Миссис Бродфилд вышла из ванной комнаты и откинула одеяло на кровати.
– Я собирался поставить здесь больничную кровать, – пояснил Тони, – но потом подумал, что эта будет более приятной и удобной. У нас есть специальный столик и подушка с подлокотниками на тот случай, если ты захочешь посидеть и почитать.
– Я не хочу сразу ложиться в кровать! – заупрямилась я. – Отвезите меня к окну, чтобы я могла взглянуть на вид отсюда. Пожалуйста, Тони.
– Ей нужно немного отдохнуть, – обратилась к нему миссис Бродфилд. – Она не осознает, насколько это утомительно – покинуть больницу и сразу совершить такую поездку.
– Еще несколько минут, – попросила я, – пожалуйста.
– Позвольте мне только показать ей вид из окна.
Миссис Бродфилд скрестила руки под своей тяжелой грудью и отступила назад в ожидании. Тони подкатил меня к окну и широко раздвинул занавеси, давая мне возможность посмотреть на окрестность. С левой стороны отсюда я могла видеть по крайней мере половину лабиринта. Даже при солнечном свете позднего утра дорожки и каналы выглядели мрачными, таинственными и опасными. Когда я взглянула направо, то заметила вдали подъездную дорогу в Фартинггейл. Я разглядела в стороне то место, которое должно было быть семейным кладбищем, а также то, что наверняка являлось надгробным памятником моих родителей.
Я долго не могла произнести ни слова. Боль и тоска овладели всем моим существом. Я чувствовала себя потерянной, беспомощной, парализованной от горя. Затем, отогнав печальные воспоминания и глубоко вздохнув, я прильнула к окну, чтобы получше рассмотреть окрестности. Тони понял, что особенно привлекло мое внимание.
– Через день или два я отвезу тебя туда, – прошептал он.
– Я хотела бы быть там прямо сейчас.
– Мы должны думать о твоем эмоциональном состоянии. Это распоряжение доктора, – напомнил он. – Но я обещаю свозить тебя туда очень скоро. – Он покровительственно похлопал меня по руке и выпрямился.
– Кажется, я действительно устала, – призналась я, откинувшись на спинку коляски, закрыв глаза и глубоко вздохнув. Две слезинки выскользнули из‑под век и упали, как теплые дождевые капли, на щеки, а затем зигзагами пробрались к уголкам моего рта. Тони вытащил аккуратно сложенный носовой платок и осторожно смахнул их. Я поблагодарила его, и он, повернув коляску, подвез меня к кровати. Потом помог миссис Бродфилд уложить меня.
– Я переодену ее в ночную рубашку, мистер Таттертон.
– Хорошо. Я вернусь через несколько часов, чтобы убедиться, все ли в порядке. Хорошего тебе сна, Энни. – Он поцеловал меня в щеку и вышел, тихо затворив за собой двери в спальню.
Перед его уходом я мельком взглянула на Тони. Он выглядел счастливым, его глаза блестели и горели, как язычки голубого пламени в газовой горелке. Неужели хлопоты обо мне настолько наполняют смыслом его жизнь? Какая ирония судьбы, чтобы несчастье одного человека давало другому возможность вновь стать счастливым.
Но я не могла презирать его за это. Ведь не по его же умыслу я попала сюда, и за что, собственно говоря, я должна была винить его – за то, что он предоставляет мне самое лучшее лечение? За то, что он предложил мне свой дом и своих слуг, чтобы я могла здесь поправиться? За то, что он делает все, что может, дабы облегчить мои боль и страдания?
Скорее, я должна жалеть его. Передо мной одинокий, сломленный человек, замкнуто живущий в особняке, наполненном воспоминаниями, и единственное, что могло снова вернуть его к жизни, были мои собственные горе и страдания. Если бы не случилось этой трагедии с нашей семьей, я не была бы здесь и Тони не смог бы проявить своего участия. Несомненно, наступит такой день, когда он все поймет и это сделает его снова несчастным.
Миссис Бродфилд начала раздевать меня.
– Я могу сама, – запротестовала я.
– Очень хорошо. Делайте, что вы сможете сами, а я помогу вам в остальном. – Она отошла в сторону и достала одну из моих ночных сорочек.
– Я хочу голубую, – сказала я, специально отклоняя то, что выбрала она.
Не говоря ни слова, она положила назад зеленую и достала голубую. Я понимала, что поступаю нехорошо, капризно, но ничего не могла с собой поделать. Я была зла на свое состояние.
Расстегнув платье, я попыталась снять его через голову, но из этого ничего не вышло. Когда меня укладывали в кровать, я села на подол своего платья. Чтобы вытянуть подол, нужно было лечь на бок. Я тихо ворчала и прилагала все свои силы, понимая при этом, что выгляжу довольно жалко. Миссис Бродфилд спокойно стояла в стороне и следила за мной, ожидая, когда я позову ее на помощь. Но, будучи упрямой и настойчивой, я изгибалась и поворачивалась, как только могла, пока не сумела подтянуть платье до талии, затем до груди. Однако почувствовала, что не в состоянии стянуть его через голову – все силы были полностью израсходованы. Мне требовалось время, чтобы восстановить свое дыхание, к тому же сильно болели руки. Я оказалась гораздо слабее, чем предполагала.
Наконец я почувствовала, что миссис Бродфилд ухватилась за платье и закончила незавершенное мною дело. Я ей ничего не сказала. Затем сестра, просунув руки и голову в прорези, натянула на меня ночную сорочку.
– У вас есть нужда в ванной комнате? – спросила она.
Я отрицательно помотала головой. Затем она помогла мне положить голову на подушку, покрыла одеялом и заправила его края под матрац.
– После того как вы немного поспите, я принесу вам ленч.
– Где вы спите, миссис Бродфилд?
– Мистер Таттертон отвел мне комнату по другую сторону зала, но большую часть времени я буду находиться в вашей гостиной, оставив двери в вашу спальню открытыми.
– Это, должно быть, очень скучная работа, – предположила я, надеясь, что мои слова дадут ей повод рассказать что‑либо о себе, о своих чувствах. Я была с ней практически все это время, в течение более двух недель, но я не знала о ее жизни ничего.
– Это дело всей моей жизни. – Произнеся эти слова, она даже не улыбнулась, как сделали бы большинство людей на ее месте. Она сказала это как будто само собой разумеющееся для меня с самого начала.
– Я понимаю, но все же…
– Конечно, не каждый день мне приходится смотреть за больным в такой богатой обстановке, – добавила она. – Это очень интересный дом с очень интересной территорией. Я уверена, что не буду скучать. Не беспокойтесь об этом. Думайте о том, что нужно делать, чтобы с вами опять было все в порядке.
– Вы никогда не были здесь раньше?
– Нет. Мистер Таттертон нанял меня через агентство.
– Но территория… здание…
– Что?
– Не думаете ли вы, что все это разрушается?
– Это меня не касается, – резко ответила сестра.
– И вы не удивлены? – На самом деле я хотела сказать «разочарованы», но побоялась, что миссис Бродфилд сочтет меня испорченным и неблагодарным человеком.
– Я представляю себе, насколько дорого поддерживать порядок в таком месте, Энни. Кроме того, как я вам уже сказала, это не моя забота. Ваше здоровье и ваше выздоровление – вот что для меня главное. И вы должны сосредоточить практически все свое внимание на том же и не беспокоиться, как содержится эта территория. А теперь, не собираетесь ли вы немного отдохнуть?
– Да, – ответила я тихо.
Она, безусловно, была хорошей и квалифицированной сестрой, вероятно, даже экспертом в делах ухода за такими больными, как я. Однако мне не хватало теплого и дружеского ко мне отношения. Мне очень недоставало матери, возможности прийти к ней с любым своим горем, даже просто с плохим настроением. Мне нужны были тепло ее глаз, нежность ее голоса, мне нужна была та, которая любила меня больше своей собственной жизни. Но особенно мне не хватало маминой мудрости, которая, как я знала, пришла к ней после многих лет трудностей и испытаний.
«Тяжелые времена старят человека так же, как непогода старит кору на дереве», – любила говорить ее бабушка из Уиллиса, та самая бабушка, которой я обязана своим именем. А еще она говорила так: «Если ты умный, то найдешь дерево, на которое и будешь опираться».
Мне было больно думать, что теперь у меня нет никого, на кого я могла бы опереться. Дрейка уже сильно захватил новый и увлекательный для него деловой мир. Люк уехал в колледж и, конечно, заполнен новыми интересами и обязанностями. Я еще не была уверена в Тони. Он был очень добр ко мне, и все же мои мысли о нем окутывали тени. Почему мама была так сильно настроена против него?
– Я вернусь через пару часов, – сказала миссис Бродфилд. – Если вы захотите пить, на ночном столе стоит стакан со свежей водой. Можете вы достать его?
– Да.
– Хорошо. Я вернусь.
Она выключила свет, плотно закрыла занавеси и покинула комнату.
Теперь, оставшись одна, я села в кровати, чтобы как следует рассмотреть комнату. Что чувствовала моя мать в первую ночь в Фарти? Она приехала, чтобы жить с людьми, которых до этого никогда не видела, которые были совершенно ей чужими, хотя и приходились родственниками. По существу, мы обе прибыли сюда как сироты: ее сделал сиротой отец, предавший ее семью, а меня сделала сиротой Смерть, завистливая, жадная Смерть, которая пришла и украла моих родителей.
Мама знала о прошлом семьи почти так же мало, как и я. Она должна была изучать Фарти, как исследователь, чтобы узнать, кто же она на самом деле. Правда, она не зависела от сиделок и прислуги и не была прикована к коляске. По крайней мере, мама имела возможность самостоятельно везде ходить и все изучать.
Я не могла ждать, пока окончательно поправлюсь, пока я снова встану на ноги. Я не могла дождаться, когда появится здесь Люк и пойдет со мной по следам наших детских мечтаний.
Люк! Как мне его не хватало, как мне были нужны его утешения. Уже несколько дней я не имела от него никаких известий, и все из‑за того, что произошло тогда в больнице. Но, конечно, я вскоре получу от него что‑нибудь. Я повернулась и посмотрела на ночной столик. Никакого телефона!
Телефона нет. Как же Люк сможет позвонить? Волна жара и паники залила мою грудь.
– Миссис Бродфилд! – позвала я. – Миссис Бродфилд! – Может, она уже ушла, подумав, что я заснула? – Миссис Бродфилд!
Я услышала торопливые шаги, и через мгновение она появилась.
– Что случилось? – Она включила свет.
– Миссис Бродфилд, в этой комнате нет телефона!
– Боже мой! И из‑за этого вы так кричали? – Она приложила руку к своей груди.
– Пожалуйста, пусть сюда придет Тони.
– Послушайте, Энни. Я сказала вам, чтобы вы немного поспали, а вы…
– Я не буду спать, пока не увижу Тони, – упорствовала я, сложив руки под грудью, как это часто делала тетя Фанни, когда настаивала на своем. Я могла быть такой же упрямой и настойчивой, чтобы добиться своего.
– Если вы будете поступать подобным образом, вы затянете процесс излечения на многие месяцы. Возможно, вы вообще не поправитесь.
– Мне все равно. Мне нужен Тони.
– Очень хорошо. – Она повернулась на своих каблуках и вышла. Вскоре после этого я услышала шаги Тони и с трудом заняла сидячее положение.
– В чем дело, Энни? – спросил он. В его глазах была тревога.
– Тони, в этой комнате нет телефона. Я не могу никому позвонить, и никто не может позвонить мне. В больнице, как мне известно, это было сделано, потому что я плохо себя почувствовала. Но теперь я пробуду здесь какое‑то время и должна иметь собственный телефон.
С лица Тони сошло напряжение. Он быстро взглянул на миссис Бродфилд, которая стояла около него с недовольным видом.
– Конечно, он у тебя будет. Со временем. Я говорил об этом с доктором непосредственно перед тем, как привезти тебя сюда. Он просил, чтобы мы подержали тебя в состоянии покоя еще немножко, а затем постепенно смягчали этот режим. Доктор Малисоф будет здесь сам послезавтра, чтобы определить, как идет выздоровление, и дать указания о том, что делать дальше.
– Но естественно, что мой разговор с Люком, или Дрейком, или с кем‑то еще из моих старых друзей…
– Дрейк посетит тебя сегодня, и если Люк пожелает прийти потом, он может сделать это. Я следую предписаниям доктора, Энни. Если бы я не делал этого и с тобой что‑нибудь произошло, я чувствовал бы себя виноватым.
Я уставилась на него. Он протянул руки, почти умоляя делать то, что хорошо для меня. Мне стало стыдно, и я отвела взгляд к окнам.
– Извините меня, я только… Я в чужом месте и…
– О, пожалуйста, не думай так. Это дом и твоих предков.
– Мой родовой дом?
– Здесь жили твои прабабушка, бабушка и мать. Очень скоро ты будешь чувствовать себя в Фарти по‑настоящему дома. Я обещаю это.
– Простите, – снова извинилась я и уронила голову на подушку. – Я теперь посплю немного. Вы можете выключить свет.
Он подошел к кровати и поправил одеяло.
– Хорошего тебе сна.
После того как Тони ушел, я посмотрела в дверь и увидела силуэт миссис Бродфилд, освещенный из коридора. Она была похожа на часового на посту. Я решила, что она не уходит, поскольку хочет убедиться, что я собираюсь выполнить указание.
Я чувствовала себя уставшей, побежденной и потерянной. Закрыв глаза, я снова стала думать о матери, о том, как она в первый раз положила голову на подушку в этой кровати. Интересно, а размышляла ли она тогда о своей матери и о ее жизни в Фарти? Было ли столько же таинственного в прошлом моей бабушки, как и в прошлом моей мамы? Мне казалось, что я унаследовала их страхи.
Несомненно, моя бабушка Ли чувствовала себя чужой, когда ее мать, а моя прабабушка Джиллиан привезла ее сюда в первый раз. Все здесь, очевидно, было новое и свежее, краски яркими, ковры и занавеси чистыми и новыми, залы блестели и окна сияли чистотой. Везде было много слуг, садовников, горничных. Но все же, как я понимала, Ли испытывала одиночество в этой обстановке: ее оторвали от отца и привезли в Фарти, где она должна была начать новую жизнь с отчимом Тони Таттертоном.
А потом, много лет спустя, ее дочь, а моя мать, оказавшись здесь, тоже, наверное, ощущала себя такой же одинокой. Со временем этот громадный особняк стал для нее родным домом, каким он может стать и для меня. Если здраво рассуждать, Тони, конечно, прав. Я не должна чувствовать себя чужой в Фарти, с которым связано слишком много из моего прошлого. Но меня продолжали смущать все эти остающиеся без ответа вопросы, цепляющиеся за меня тайны, окружавшие меня темные тени.
Возможно, с каждым днем тени и тайны прошлого моей матери будут постепенно исчезать и Фартинггейл снова засияет при свете, как он сиял когда‑то для моей бабушки Ли и для моей матери.
Мне показалось, что я нахожусь в середине того лабиринта, что перед домом, и пытаюсь найти путь, который привел бы меня назад, к началу пути.
Назад, но куда?
Назад к чему?
Я заснула не потому, что, как учили с детства, считала слонов, а от перечисления всех этих бесконечных вопросов.
Глава 11
ДРЕЙК
Я проснулась от смеха в коридоре и узнала голос Дрейка. Как я была рада услышать эти звуки, такие близкие, родные. Смех прекратился, но шаги приближались. Через несколько секунд появился он сам в дверях с массивным серебряным подносом, на котором стоял мой завтрак. Он включил свет и вошел в комнату.
– О Дрейк!
– Энни, я проделал весь этот путь от Бостона, чтобы принести тебе ленч.
Он засмеялся и поставил поднос на столик на кровати. Затем поцеловал меня и несколько секунд крепко сжимал мне плечи. У меня на глазах проступили слезы, но это были слезы радости, они не обожгли душу, лишь затуманили глаза и заставили хлюпать носом.
– Дрейк, я так рада видеть тебя!
– Ты чувствуешь себя хорошо, правда? – Он попятился назад и посмотрел на меня с беспокойством.
Дрейк выглядел превосходно – высокий, красивый, с бронзовой кожей, темными волосами и черными как уголь глазами. Каким возмужавшим и повзрослевшим он казался рядом со мной. Как будто я, подобно Рип Ван Винклю[3], проспала двадцать лет, а проснувшись, обнаружила, что все переросли ее за одну ночь. Может, и Люк также перерастет меня?
Дрейк был одет в двубортный светло‑голубой шелковый костюм, совершенно такой же, какие носил Тони. И его волосы коротко подстрижены и зачесаны назад, как и у Тони. «Если бы я столкнулась с ним где‑нибудь на городской улице, – подумала я, – то не узнала бы его».
– У меня все хорошо, Дрейк. Ты выглядишь как… как банкир.
Он рассмеялся:
– Просто как бизнесмен. Необходимо выглядеть как положено, Энни. Это вызывает уважение людей. Я понял это очень быстро. А теперь ешь и рассказывай о том, как ты доехала сюда. – Он придвинул столик ближе ко мне и помог поправить подушки, чтоб я могла сесть.
Я посмотрела на дверь, и он перехватил мой взгляд.
– Я отпустил твою сестру, сказал ей, что сам покормлю тебя.
– А где Тони?
– Он в своем кабинете, пытается разделаться с грудой бумаг, которые скопились на его столе. Говорит, что должен придать приличный вид своему кабинету, чтобы ты смогла как‑нибудь посетить его и посмотреть, как он там работает. Он сказал также, что так обычно поступала твоя бабушка.