Под социальной справедливостью новый президент понимал равную защиту государством интересов рабочих, крестьян, предпринимателей и капиталистов (то есть крупных торговцев), поддержание равновесия между их интересами.
Внутренняя политика Сомосы базировалась на принципе трех П – «плата» («серебро» по‑испански в значении «деньги») – для друзей, «пало» («палка») – для тех, кто стоит в стороне, и «пломо» («свинец») – для врагов.
На все более или менее важные посты назначались либо друзья и родственники диктатора, либо офицеры национальной гвардии (часто это были одни и те же люди). Назначение офицеров национальной гвардии на посты в гражданском госаппарате было для Сомосы предпочтительно еще и потому, что офицеров всегда можно было привлечь к суду военного трибунала – они не могли позволить себе уже в силу нахождения на военной службе никакой критики в адрес президента.
Весь государственный аппарат был пронизан доносчиками, которых называли «орехас» («уши»). Любое «неправильное» высказывание могло стоить человеку должности и ввергнуть его семью в голод.
Сомоса быстро забыл о своем обещании 1936 года отменить обязательные взносы госслужащих в казну правящей либерально‑националистической партии. Многие никарагуанцы, особенно в условиях тяжелого экономического кризиса, мечтали о государственной службе. Там платили пусть и не очень большое, но зато стабильное жалованье. Однако попасть на госслужбу люди могли лишь по рекомендации местного ставленника Сомосы или национальной гвардии. Иногда получить должность на государственной службе можно было только после доклада личному секретарю Сомосы. Тот (самостоятельно или после консультации с диктатором) решал, куда направить претендента.
В 1938 году Сомоса повысил зарплату госслужащим: от 10 % для самых высокооплачиваемых до 60 % для тех, кто получал мало. Однако это было связано в основном с резким ростом инфляции, причем повышение зарплаты не смогло ее в полной мере компенсировать.
Сомоса всячески стремился придать национальной гвардии элитный характер кузницы кадров никарагуанского общества. В 1938 году он создал военно‑воздушную и военно‑морскую гвардии и стал приобретать соответствующую боевую технику в США. В 1939‑м Сомоса основал Никарагуанскую военную академию для подготовки высшего командного состава. Для гвардии диктатор средств не жалел, несмотря на сложное финансовое положение Никарагуа. В 1935‑1936 годах на национальную гвардию было потрачено 37 % бюджета, в то время как на образование – 6,6 %[426]. В конце 30‑х – середине 40‑х годов доля военных расходов колебалась в пределах 19‑28 %, но это было связано с общим ростом объема бюджета, а не с ослаблением внимания Сомосы к вооруженным силам – главной опоре своей власти.
Лояльность высших офицеров Сомоса покупал просто – им разрешалось (под контролем диктатора) заниматься прибыльным бизнесом, зачастую связанным с государством. Гвардия контролировала национальную радиосеть, зарабатывая на рекламе. Гвардия выдавала водительские права, различного рода санитарные и ветеринарные сертификаты. Гвардия контролировала таможни, почту, налоги и иммиграцию. Только с помощью взяток национальным гвардейцам можно было получить лицензию на занятие бизнесом или поучаствовать в выполнении государственного заказа[427].
Почта и телеграф были официально «милитаризованы» якобы с целью повышения качества работы. После начала Второй мировой войны были поставлены под военное управление и таможни.
Помимо легальных доходов гвардия активно «крышевала» игорный бизнес, проституцию и контрабанду.
Служить в гвардии стало престижно, и многие представители элиты, ранее презиравшие «выскочку» Сомосу, теперь охотно отдавали в офицеры гвардии своих сыновей.
Другой главной опорой Сомосы был бизнес, прежде всего экспортно‑ориентированный. Друзья диктатора за крупные «откаты» могли получить освобождение от налогов или пошлин, а также льготные тарифы по перевозке железными дорогами. Сомоса, который позиционировал себя как «националиста‑государственника», национализировал в 1937 году железные дороги, но доходы от них только частично шли в казну государства. Большую часть диктатор оставлял за собой. Он официально являлся главой железных дорог с титулом «Верховный руководитель»[428].
Государству принадлежал и единственный крупный экспортный порт Коринто, тарифы на услуги которого для бизнеса тоже зависели от воли диктатора.
Вообще Сомоса, любивший красивую жизнь, вскоре стал самым крупным предпринимателем страны. В качестве президента он активно захватывал в личную собственность принадлежавшие государству так называемые пустынные земли (то есть те, которые никто не обрабатывал). Затем за счет государства он оснащал их инфраструктурой (дорогами, мостами, водоснабжением и т. д.). После начала Второй мировой войны Сомоса как верный союзник США объявил войну Германии и Японии и конфисковал принадлежащие немецкому капиталу кофейные плантации в департаменте Матагальпа. На своих землях клан Сомосы помимо кофе выращивал хлопок и разводил крупный рогатый скот – это были традиционные источники богатства никарагуанской олигархии. На экспорт говядины были введены налоги, от которых, естественно, освобождалось мясо, выращенное на фермах Сомосы.
Как только Сомоса завладел единственным в стране заводом по пастеризации молока, он немедленно законодательно запретил продавать непастеризованное молоко населению.
Если в 1934 году у Сомосы практически не было никакого имущества, то в 1944‑м президент владел уже 51 фермой по выращиванию крупного рогатого скота и 46 кофейными плантациями[429]. К этому времени он был крупнейшим земельным собственником и крупнейшим производителем кофе в Никарагуа. Кроме этого, диктатор приобрел завод по производству сахара в Монтелимаре, кожевенный завод (для выделки кожи со своих животноводческих ферм), цементную фабрику, спичечный завод, Национальную страховую компанию, газету «Новедадес» («Новости»), текстильное производство и доходные дома в нескольких городах.
Все отечественные и иностранные капиталисты должны были платить Сомосе «откаты» для получения лицензии на вырубку древесины или добычу полезных ископаемых, прежде всего золота. В 40‑х годах годовая сумма таких «откатов» только от добычи золота оценивалась в 175‑400 тысяч долларов[430].
Естественно, сколотив неправедными путями такое огромное состояние, Сомоса с самого первого дня своего пребывания в президентском кресле стал делать все, чтобы в этом кресле и остаться.
Как только Сомоса стал президентом, он стал добиваться изменения конституции страны с одной целью – закрепить свое право на переизбрание. А до изменения основного закона Сомоса в августе 1937 года провел через конгресс закон о запрете муниципальных выборов[431]. Все выборные органы власти были замены «комитетами соседей», находившимися под жестким контролем центрального правительства. Даже бюджеты муниципалитетов теперь тоже утверждали в Манагуа. Причем в столице санкционировали единое для всей страны процентное соотношение тех или иных расходов. Например, на административные расходы полагалось тратить не более 35 % бюджета, на жилищно‑коммунальные услуги и развитие инфраструктуры – 40 %, на здравоохранение и гигиену – 10 % и т. д.
Если учесть, что посты глав департаментов («политических руководителей») тоже не были выборными, то получается, что Сомоса сформировал «вертикаль власти», замкнутую только на него самого.
Через две недели после прихода Сомосы к власти конгресс по настоянию нового президента стал обсуждать проект реформы конституции. «Зачищенная» от сторонников Сакасы либеральная партия была готова на все. Однако консерваторы, прежде чем дать свое согласие, хотели гарантий для своей партии относительно будущего распределения выборных должностей.
В августе 1938 года комитет конгресса по конституционной реформе представил парламенту проект новой конституции. В ней, по замыслу Сомосы, должен был быть наконец‑то узаконен статус национальной гвардии, сделан ряд посулов трудящимся. Партии меньшинства (в данном случае консерваторам) было обещано пропорциональное представительство в законодательной, исполнительной и судебной власти.
Однако консерваторы решили голосовать против нового проекта конституции, так как прекрасно понимали его основное назначение – продлить срок пребывания Сомосы в президентском дворце. Но у консерваторов в обеих палатах конгресса было явное меньшинство, и парламент решил 15 декабря 1938 года провести выборы в Конституционное собрание. Сомоса всячески хотел добиться участия консерваторов в принятии новой конституции, чтобы придать ей «общенародный» характер. Была образована «техническая комиссия» по выработке проекта новой конституции в составе семи человек, причем три места отвели консерваторам (одним из них был Карлос Куадра Пассос – давний противник Чаморро)[432].
Сами выборы в Конституционное собрание было решено фактически вообще не проводить ввиду «неопытности „электората“». Главным партиям заранее отводилось определенное количество мест на основании итогов предыдущих выборов. Сомоса объяснял это стремлением обеспечить достойное представительство формально «оппозиционной» консервативной партии.
В результате консерваторы решили не участвовать и в фарсе «выборов» 6 ноября 1938 года, тем более что за распределение избирательных бюллетеней по участкам отвечала национальная гвардия. Неудивительно, что результаты были «подсчитаны» в рекордно короткие сроки – за 24 часа. Но даже на этих выборах сомосовские либералы получили на 10 тысяч голосов меньше, чем во время президентских выборов 1936 года. «Национальные консерваторы» (просомосовская фракция консервативной партии) вообще потеряли половину голосов: вместо 21 582 голосов в 1936 году они получили только 11 196 голосов в 1938‑м.
Конституционное собрание выработало проект нового основного закона за четыре месяца. В документе в духе времени было несколько «социальных» положений. Так, например, государство получало право конфисковывать частную собственность ради «общего блага». Содержалось в конституции и обещание государства распределять неиспользуемые земли между мелкими и средними землевладельцами. Рабочим впервые в истории Никарагуа гарантировались один выходной день в неделю, минимальная заработная плата, ограничение продолжительности рабочего дня и выплата пособий при несчастном случае на производстве[433]. Государство брало на себя обязательство учредить службу социального страхования.
Проект новой конституции серьезно ограничивал гражданские права. Например, вне закона ставили всех, кто «делал заявления против общественного порядка, фундаментальных институтов государства (например, национальной гвардии), республиканской и демократической формы правления, установившегося социального строя, общественной нравственности и добрых традиций…»[434]. Ясно, что под такими предлогами можно было бросить в тюрьму кого угодно.
В конституции окончательно закреплялась отмена выборности муниципалитетов. Отныне президент должен был раз в два года назначать муниципальные советы. Национальная избирательная комиссия теперь тоже переходила под контроль исполнительной власти.
Наконец, конституция закрепляла статус национальной гвардии, не только как гаранта независимости и территориальной целостности нации, но и как хранителя внутреннего мира в стране.
Сомоса знал, чем «купить» американцев и заручиться их поддержкой в демонтаже демократии в Никарагуа. Еще 3 ноября 1938 года он сказал американскому посланнику Никольсону, что намерен включить в новую конституцию положения договора Брайана – Чаморро о трансокеанском канале[435]. К тому же Сомоса обещал американцам заранее представить на их рассмотрение соответствующее положение конституции. Одновременно диктатор воспользовался этим предлогом, чтобы инициировать свой визит в США.
Но госсекретарь США довольно высокомерно ответил, что договор Брайана – Чаморро и так действует, вне зависимости от того включен он в никарагуанскую конституцию или нет. В любое время США с санкции американского сената могут начать строительство канала[436]. Сомосе посоветовали лучше разрядить напряженные отношения с Коста‑Рикой и Сальвадором, которые были против строительства канала без их согласия.
Посланник Николсон рекомендовал вообще не передавать договор Брайана – Чаморро на обсуждение Конституционного собрания, опасаясь, что его могут подвергнуть критике.
Однако все вышеперечисленные и многие другие положения новой конституции были призваны закамуфлировать главную новацию – срок президентских полномочий Сомосы продлялся до 1 мая 1947 года. Конституционное собрание тоже преображалось в нормальный парламент со сроком полномочий до 15 апреля 1947 года[437].
30 марта 1939 года Сомоса снова принес присягу в качестве президента республики согласно новой конституции – теперь уже без всяких выборов.
С самого начала своего пребывания у власти Сомоса хотел объединить либеральную партию под своим руководством. В 1937 году он послал специальную делегацию в Сальвадор, где жил в эмиграции лидер «сакасовского» крыла либералов и неудавшийся преемник самого Сакасы Аргуэльо. Сомоса прекрасно знал цену «принципиальности» лидеров старой либеральной партии. В обмен на обещание министерских постов своим людям Аргуэльо уже в июле 1937 года приехал в Манагуа.
Сомоса решил также милитаризовать часть либеральной партии. В 1937 году так называемой Военной либеральной лиге (в ней состояли члены либеральной партии – ветераны гражданских войн) был присвоен статус вспомогательных военных формирований национальной гвардии. Всего в лиге было примерно 2600 членов, и ее боевые отряды были распределены по городам и поселкам[438]. Главой лиги был сам Сомоса.
Консервативная партия была в первое время правления Сомосы лояльной оппозицией, несмотря на то, что ее бывшие лидеры Диас и Чаморро в эмиграции выступали против режима. Чаморро, проживавший в Мексике, призвал консерваторов не участвовать в выборах в Конституционное собрание. Однако некоторые группы консерваторов все же выдвинули кандидатов – сотрудничество с Сомосой сулило реальные материальные выгоды. При этом консервативная националистическая партия, отколовшаяся от консерваторов, вообще напрямую поддерживала диктатуру. Часть крайне правых депутатов конгресса от этой партии симпатизировали нацистам, что в Рузвельт был противником Гитлера, значит, и Сомоса должен был быть таковым.
Можно сказать, что серьезной внесистемной оппозиции Сомосе до начала 40‑х годов не было. Оппоненты диктатора сетовали, что население Никарагуа пребывало в глубокой политической апатии.
В области внешней политики Сомоса ориентировался на Вашингтон даже в мелочах. Он понимал, что именно от доброй воли американцев зависело как его восхождение к власти, так и его будущее. В январе 1939 года Сомоса фактически стал напрашиваться на визит в США – ведь именно в это время обсуждалась новая конституция, и поездка в Америку продемонстрировала бы поддержку США его властных амбиций. Рузвельт ответил необычно быстро и согласился принять Сомосу 5 мая 1939 года[439].
Сомоса посетил Вашингтон, причем билет на пароход до Нового Орлеана ему оплатили американские бизнесмены из Москитии. На вокзале столицы США никарагуанского диктатора встречал лично Рузвельт, что было с протокольной точки зрения очень значимым проявлением внимания[440]. Сомосе даже разрешили переночевать в Белом доме – честь, которой удостаивались очень немногие главы иностранных государств.
Сомоса просил Рузвельта наконец начать строительство трансокеанского канала с параллельной шоссейной дорогой, а также оказать Никарагуа финансовую помощь в электрификации железных дорог и в развитии инфраструктуры в целом. Президент США много обещал в общем, но конкретики в его обещаниях было мало. Конгресс США в который раз начал обсуждать вопрос о строительстве канала в Никарагуа, но, как и раньше, дальше обсуждения дело не продвинулось.
Военное ведомство США оценивало строительство никарагуанского канала в громадную сумму – от 750 миллионов до миллиарда долларов – и сомневалось, что можно обеспечить его адекватную защиту, в том числе и от нападения с воздуха.
Сомоса и посланник США в Никарагуа Никольсен предлагали для защиты канала купить у Никарагуа острова Корн в Атлантике[441], но в Вашингтоне сочли это непрактичным – ведь по договору Брайана – Чаморро американцы и так получали эти острова в долгосрочную аренду.
Газеты в Соединенных Штатах в целом благосклонно восприняли Сомосу как прогрессивного и эффективного латиноамериканского деятеля, своего рода менеджера американского образца.
Якобы именно после переговоров с Сомосой Рузвельт произнес ставшую крылатой фразу: «Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». На родине Сомосу прозвали «тачо» («мерзавец», «подонок» по‑испански). Правда, многие исследователи считают слова Рузвельта более поздней выдумкой прессы, так как никаких документов или свидетельств на сей счет найдено не было. Некоторые даже полагают, что Сомоса сам запустил эту утку.
Впервые эта история появилась 15 ноября 1948 года в журнале «Тайм». В 1960 году возникла версия, что Рузвельт говорил так не о Сомосе, а о доминиканском диктаторе Трухильо. Как бы то ни было, на самом деле и Сомоса, и Трухильо (которые, кстати, дружили) вполне заслуживали такой характеристики. Но вряд ли Рузвельт сказал о Сомосе что‑либо подобное. Ведь «сукина сына» переночевать в Белом доме не пригласили бы.
22 мая 1939 года в послании Рузвельту Сомоса писал: «Возможность лично познакомиться с Вами стала для меня источником глубокого удовлетворения и позволила подтвердить впечатление, которое уже сложилось у меня о Вашей блестящей личности и Вашей благородной и искренней приверженности идеям панамериканизма, равно как и о Ваших дружеских чувствах по отношению к моей стране»[442].
Помимо помощи США в реализации проекта постройки канала и других объектов транспортной инфраструктуры Сомоса просил Рузвельта прислать американского офицера, чтобы он возглавил Военную академию национальной гвардии, а также «подходящего офицера» на должность генерального инспектора создаваемых никарагуанских ВВС.
Рузвельт ответил Сомосе в тот же день (что явно говорило об уважении, которое американский президент испытывал к никарагуанскому диктатору), заметив в своем послании: «…для нас было истинным удовольствием познакомиться с Вами и услышать от Вас заверения в искренней дружбе правительства и народа Никарагуа»[443]. По конкретным вопросам американско‑никарагуанских отношений ответ Рузвельта выглядел следующим образом:
– инженерной службе армии США будет дано поручение оценить проект углубления реки Сан‑Хуан, с тем, чтобы она могла принимать корабли крупного водоизмещения (река Сан‑Хуан рассматривалась как часть будущего трансокеанского канала)[444];
– США готовы оказать инженерную и финансовую поддержку строительству участка Панамериканского шоссе в Никарагуа;
– Сомоса получит кредит для стабилизации курса кордобы;
– американцы готовы закупать в Никарагуа каучук и манильскую пеньку (товары явно военного назначения);
– Рузвельт обещает подобрать директоров для военной академии и авиационного училища[445].
После возвращения из Вашингтона Сомоса хвалился, что разъяснил Рузвельту сущность своей «упорядоченной демократии»: «Демократия в наших странах (Сомоса имел в виду Центральную Америку – прим. автора) – это дитя, а разве можно давать младенцу все, что он попросит? Я даю свободу, но на свой лад. Попробуйте дать младенцу горячего пирога с мясом и перцем – вы его убьете»[446].
Главной цели визита в США Сомоса добился. Рузвельт, обладавший серьезным авторитетом не только в Латинской Америке, но и во всем мире, признал никарагуанскую модель Сомосы достойной всяческой поддержки. А это означало, что в борьбе против диктатуры никто не мог рассчитывать даже на моральное содействие США.
Но Сомоса не обманывался относительно реальной стабильности своего режима. Никарагуанские тюрьмы при нем никогда не пустовали. Даже в самом президентском дворце была оборудована камера для пыток арестованных. Она была такой маленькой, что напоминала поставленный на попа гроб. Рядом в клетках держали хищников, которым иногда удавалось отведать и человеческого мяса[447].
Сомоса ввел на подступах к президентскому дворцу особый режим безопасности. На холме Тискапа наряду с президентским дворцом размещались казармы национальной гвардии, военная академия и полицейское управление. Вокруг холма был живописный бульвар, но никто не мог пересечь его без специального разрешения.
После принятия в 1939 году новой конституции Никарагуа главным лозунгом Сомосы стало слово «континуисмо», то есть «последовательность», «преемственность» по‑испански. Это означало, что Сомоса должен продолжать свое правление во имя успешного эволюционного развития Никарагуа.
Однако диктатор понимал, что ключом к стабильности ситуации в стране является экономика, а именно жизненный уровень большинства населения. И следует признать, что с первых дней пребывания у власти Сомоса (в отличие, например, от Сакасы) уделял экономике самое пристальное внимание.
К моменту прихода к власти Сомосы состояние никарагуанской экономики было по‑прежнему тяжелым. Кофе стоил на мировом рынке всего лишь 7 центов за фунт – то есть цена на этот важнейший продукт никарагуанского экспорта не выросла по сравнению с самыми тяжелыми кризисными годами – 1932‑м и 1933‑м. Бананы, которые экспортировались из Москитии на атлантическое побережье США, тоже продавались с трудом – безработным бедным американцам (в то время таковых насчитывалось больше половины населения США) явно было не до бананов. К тому же в 1937 году ВВП США снова упал, и все заговорили о второй волне кризиса. Никарагуа экспортировала и золото, но вся выручка оседала в карманах американских компаний, которые сразу же переводили ее за рубеж. Чем может закончиться попытка поставить под контроль американцев в Москиии, Сомоса знал на примере Селайи.
Поэтому главной задачей правительства Сомосы была ликвидация дефицита никарагуанской внешней торговли, чтобы получить валюту для критически важного импорта.
Уже через две недели после принесения президентской присяги Сомоса резко девальвировал кордобу. Теперь Национальный банк продавал ее импортерам не по курсу 1:1. а по курсу 1,9:1[448]. Тем самым был нанесен удар по черному валютному рынку, где за доллар давали 2,6 кордобы. Однако эта мера оказалась недостаточной, так как самих долларов у Национального банка было мало. Импортеры требовали, чтобы банк продал свои золотые резервы и купил долларов для свободной продажи.
Тогда было принято решение, чтобы Национальный банк продавал импортерам до 70 % получаемой им экспортной выручки. Но банк, находившийся под контролем американцев, делал это весьма неохотно – основная часть денег шла на погашение внешнего долга.
Сомоса пригласил американского финансового эксперта Джеймса Эдвардса и поручил ему разработать план стабилизации валютно‑финансовой системы Никарагуа. Рекомендации Эдвардса были традиционно‑монетаристскими. Он предлагал вернуться к системе жесткого распределения валюты, то есть фактического лицензирования импорта.
В августе 1937 года никарагуанский конгресс принял соответствующий закон, согласно которому Комиссия по валютному обмену (созданная еще в 1931 году) могла контролировать все импортные и экспортные операции, а курс кордобы к доллару не должен был быть ниже 1:2. Однако «план Эдвардса» не решал главной проблемы – отсутствия валюты в Никарагуа. Фактически американцы лишь предлагали меньше импортировать. Но без импорта не мог функционировать и экспорт – аграриям были нужны машины, оборудование, горючее и т. д.
Неудивительно, что уже в декабре 1937 года Торговая палата Манагуа и Аграрная ассоциация Никарагуа, объединявшая крупных сельхозпроизводителей, открыто высказались против «плана Эдвардса». Предприниматели требовали отмены ограничений валютного курса и свободной продажи валюты.
Сильной стороной Сомосы была гибкость в проводимой политике, так как никаких собственных убеждений у него не было. Поэтому 10 декабря 1937 года Сомоса признал «план Эдвардса» неудачным, но, правда, лишь потому, что Эдвардсу якобы дали «неправильные данные» (Сомоса не хотел обижать американцев)[449]. Сомоса предложил, чтобы экспортеры могли самостоятельно продавать на рынке 80 % валютной выручки по фактически сложившемуся курсу.
Такое коренное изменение валютной политики привело к резкому падению курса кордобы, который установился на уровне 1:5,9 к июню 1938 года. Однако такой курс не устраивал импортеров, и они решили договориться и не покупать кордобу дороже курса 1:4,5.
Между тем в стране из‑за подорожания импорта резко выросли цены, что угрожало уже политической стабильности режима.
В июне 1938 года Сомоса опять ввел контроль над обменным курсом, запретив свободную покупку и продажу долларов частными лицами. Правительство теперь устанавливало официальный курс кордобы еженедельно, что опять‑таки не добавляло стабильности в ведении бизнеса для экспортеров и импортеров. Фактически правительство закрепило кордобу на сложившемся крайне низком обменном курсе по отношению к доллару.
Население было крайне недовольно ростом цен – ведь, продавая кофе и бананы, Никарагуа закупала очень много продовольствия, цены на которое с падением кордобы, естественно, сильно выросли. В марте 1937 года «популист» Сомоса начал бороться с порождением собственной политики. Он заставил всех торговцев помещать ценники на видных местах на витринах магазинов и лавок, чтобы правительственные чиновники (из состава Комиссии по валютному обмену) могли их контролировать. К тому же чиновникам дали право проверять бухгалтерскую отчетность торговцев, чтобы выяснять, насколько их закупочные цены отличаются от цен продажи.
Однако торговцев такие меры не сильно напугали, и цены продолжили свой стремительный рост. Тогда Сомоса был вынужден перейти уже к прямому контролю над ценами. В январе 1938 года максимальная торговая наценка на товары повседневного пользования (ткани, нитки, мачете, плуги, лопаты, лекарства, мука и т. д.) была установлена в размере 20 %.
Для контроля над ценами был создан специальный государственный орган – Национальная комиссия по регулированию. В нее имели право обратиться все недовольные потребители. Комиссия могла оштрафовать и даже закрыть торговое предприятие за превышение предельной наценки.
Торговая палата Манагуа в письме к Сомосе отмечала, что причиной постоянного роста цен является нестабильность курса кордобы, и предприниматели стараются с помощью повышения цен гарантировать себя от возможных потерь при обмене (ведь кордоба в любом случае не росла, а только падала по отношению к доллару).
В июне 1937 года, чтобы сбить цены, Сомоса ввел пятилетнее эмбарго на экспорт говядины (причем сам диктатор этот запрет обходил, продавая мясо со своих предприятий). Предприниматели, конечно, были недовольны, но к тому времени руководство Торговой палатой уже находилось в руках ставленников Сомосы, и протесты были вялыми и сервильными. На границе с Коста‑Рикой расцвела контрабанда говядины, в которой активно участвовали национальная гвардия и близкие к режиму бизнесмены.
В феврале 1938 года Сомоса объявил о более радикальных мерах по борьбе с инфляцией. Предполагалось создать национальный комиссариат, который продавал бы рабочим и крестьянам продукты первой необходимости по себестоимости[450]. Организовывать такие магазины предполагалось за счет взносов самих же рабочих. Но такая мера ударила бы по бизнесу уже сильно, а Сомоса никогда не ссорился с предпринимателями – главной социальной опорой своей власти. Поэтому из идеи альтернативных государственных магазинов так ничего и не вышло.
Таким образом, валютная политика Сомосы не решила ни одной из поставленных задач, но зато привела к резкому росту цен в стране.
Для укрепления доходной базы бюджета Сомоса упорядочил налогообложение, создав единую налоговую службу. Однако основная тяжесть при взимании налогов по‑прежнему лежала на рядовых потребителях, потому что практически все собираемые налоги были косвенными. Правительство взимало акциз на бензин, алкогольные напитки, табак и сахар. Правда, в декабре 1939 года был введен налог на имущество (0,5 % от оценочной стоимости) и налог на наследство на недвижимость (плавающая шкала от 0,5 до 15 %). Однако этих налогов собиралось очень мало, и существенной роли в формировании дохода бюджета они не играли.
Единственным налогом, не затрагивающим население впрямую, был налог на экспорт кофе, но он был снижен на 20 % по просьбе экспортеров[451].
Соответственно, введение Сомосой акцизов только усилило инфляцию в стране.
Тем не менее благодаря девальвации кордобы Сомоса смог на бумаге серьезно увеличить доходы правительства: с 5,5 миллиона кордоб в 1935‑1936 годах до 16,7 миллионов в 1938‑1939 годах[452]. Однако в долларах эти доходы только упали: с 4,8 миллиона долларов до 3,4 в этот же отрезок времени.
Сомосе удалось подчинить правительству Национальный банк, который с 1938 года был зарегистрирован в Манагуа (ранее – в США). Совет директоров банка теперь назначался лично президентом. Была учреждена единая служба банковского надзора. Реорганизации подвергся Ипотечный банк, выдававший долгосрочные кредиты аграрному сектору. Были расширены кредитные полномочия «Национальной кассы народного кредита»: раньше этот банк выдавал кредиты в размере до 100 кордоб, теперь – до 3000.