События в Чапаррале ознаменовали разрыв Фонсеки с никарагуанскими коммунистами. Его исключили из партии за «авантюризм» и «партизанщину» (есть версия, что Фонсека сам вышел из компартии). Это не означает, что коммунисты были против вооруженной борьбы как таковой. В конце 1960 года они провели в подполье свой VII съезд и пришли к следующим выводам: «Без вооруженного восстания народа, возглавляемого и руководимого независимой партией рабочего класса Никарагуа, освободительная революция невозможна»[495].
Однако, в отличие от кубинцев и нетерпеливой молодежи типа Фонсеки и его друзей, коммунисты считали, что вооруженное восстание надо подготовить кропотливой повседневной политической пропагандой, чтобы вовлечь в него десятки тысяч, а не десятки людей. Но многие молодые люди в Латинской Америке того времени, включая Карлоса Фонсеку и Эрнесто Че Гевару, полагали, что коммунистические партии закостенели в своей повседневной мелочной борьбе и не способны на революционный порыв. Фонсека, например, упрекал компартию в «экономизме», то есть увлечении борьбой за улучшение повседневных условий труда рабочих.
Пока, однако, сбывались как раз прогнозы коммунистов. Партизанские группы в Никарагуа (которых в 1958‑1959 годах насчитывалось несколько десятков) не встретили поддержки населения, так как это самое население зачастую и не знало, за что партизаны борются. Напротив, многие крестьяне принимали партизан за спецподразделения национальной гвардии и старались держаться от них подальше. Другие даже сообщали национальной гвардии о месте расположения отрядов.
В 1967 году с этим же столкнется и сам Че Гевара в Боливии – и за горький урок ему придется заплатить жизнью.
|
|
23 июля 1959 года в Леоне состоялась крупная студенческая демонстрация в поддержку бойцов Бригады Ригоберто Переса Лопеса с требованием отпустить пленных партизан, в том числе и популярного студенческого лидера Фонсеку. К демонстрации присоединилось около трех тысяч человек. Но национальная гвардия расстреляла мирную демонстрацию, убив четверых студентов и двух случайных прохожих[496]. Около сотни демонстрантов были ранены. Зверский расстрел вызвал волну возмущения в стране, и участников протестного движения по аналогии с событиями 1944 года стали называть «поколением 1959 года» или «поколением 23 июля». Именно этому поколению и было суждено свергнуть диктатуру клана Сомосы.
24 июля хоронить погибших студентов (которым было от 17 до 21 года) на улицы Леона вышли уже 12 тысяч человек. Университет объявил забастовку с требованием убрать национальную гвардию с территории вуза. Правительству пришлось с этим согласиться, и 31 августа работа университета возобновилась.
В сентябре 1959 года Фонсеку выпустили из гондурасского госпиталя и отправили на Кубу. В Никарагуа некоторые газеты успели сообщить, что он умер. Состояние Фонсеки действительно было крайне тяжелым. В самолете он лежал на носилках и харкал кровью.
На Кубе Фонсеку подлечили, и он занялся изучением деятельности Сандино, так как искал того героя никарагуанской истории, который мог бы поднять народ страны на восстание уже одним своим именем. До этого Фонсека как истинный коммунист считал Сандино незрелым мелкобуржуазным революционером, который не смог соединить борьбу за национальную независимость с борьбой за социальный прогресс.
|
|
Карлос Фонсека хотел найти общий знаменатель, который мог бы объединить максимально возможное число никарагуанцев для вооруженной борьбы против Сомосы. Политическое образование масс методами повседневной пропаганды марксизма, как это предлагали коммунисты, казалось Фонсеке очень долгим и, главное, тяжелым в условиях диктатуры процессом. Половина населения страны не имела среднего образования, и понять Маркса таким людям было трудно. Напротив, имя Сандино знали все. Как бы к нему ни относились, он был героем вооруженной борьбы против самой сильной державы мира, и это вселяло в любого никарагуанца чувство гордости.
Именно имя Сандино Фонсека и решил сделать знаменем общей борьбы против клана Сомосы, тем более что в этом случае эта борьба приобретала понятный каждому характер священного возмездия за подлое убийство национального героя.
При этом Фонсека, оставаясь по убеждениям коммунистом, прекрасно понимал и значение политической пропаганды. Но, в отличие от компартии, он считал, что лучшим средством этой пропаганды станет вооруженная борьба под знаменем Сандино. Фонсека думал, что Сандино – это не столько набор готовых идей для политической программы, сколько символ, «тропа», по которой массы никарагуанцев можно привести на сторону социализма.
Фонсека стал писать популярные краткие статьи о Сандино и его заслугах, так как в Никарагуа во время диктатуры имя Сандино старались предать забвению и многие (особенно молодежь), кроме имени, о нем ничего не знали. При этом Фонсека подчеркивал, что Сандино был не просто борцом за национальную независимость, но и социальным революционером. Одна из статей так и называлась: «Сандино – партизан‑пролетарий»[497]. В этой статье Фонсека сравнивал Сандино с тогдашним кумиром латиноамериканской молодежи Че Геварой: «Эрнесто Че Гевара, Аугусто Сесар Сандино – это герои партизанской борьбы, которая приведет народы – жертвы империализма к тому, что они станут подлинными хозяевами своих стран. Сандино – рабочий, выходец из крестьянской семьи…»
|
|
Побыв на Кубе, Фонсека отправился в Венесуэлу и Коста‑Рику, где 20 февраля 1960 года от имени студенческой молодежи подписал программу созданного единого фронта никарагуанской оппозиции (Единый фронт Никарагуа – испанская аббервиатура ФУН). Его арестовали и депортировали в Мексику. Вернувшись в Никарагуа, Фонсека стал организовывать демонстрации в Манагуа и Леоне, которые должны были пройти 23 июля в память о первой годовщине расстрела демонстрации 1959 года. Его снова арестовали и выслали в Гватемалу.
Не сидели без дела и коммунисты. 7 июня 1960 года в Никарагуа прошла забастовка на обувной фабрике «Ла Калифорниа». Стачечники впервые в истории страны заговорили о неолбходимости заключения с ними коллективного договора[498]. В июне – июле бастовали несколько тысяч строительных рабочих.
От рабочих не отставала и молодежь. 2 сентября 1960 года Никарагуа сотрясла всобщая забастовка студентов. Национальная гвардия убила в тюрьме одного из лидеров студенческого движеяни Аякса Дельгадо, и его похороны 5 сентября превратились в мощную демонстрацию против режима.
В ноябре 1960 года в горах Сеговии боролся с Сомосой отряд партизан под командованием полковника Эриберто Рейеса, бывшего заместителя Сандино. 11 ноября партизаны попытались захватиить Хинотегу. Бой продолжался несколько часов.
В том же месяце при помощи Томаса Борхе Фонсека нелегально чрез Коста‑Рику снова вернулся на родину[499]. В это время Луис Сомоса в ответ на непрекращающиеся демонстрации и стычки с партизанами объявил в стране осадное положение. Консерваторы (в основном молодежь) ответили на это вооруженными нападениями на национальную гвардию в ряде городов. Сомоса попросил США о содействие против «кубинского вторжения», и американцы направили к атлантическому побережью Никарагуа авианосец с 72 самолетами на борту[500].
В начале 1961 года коммунисты стали готовить кадры для партизанского движения среди никарагуанцев, которые работали на банановых плантациях в Коста‑Рике. Однако партия была на распутье в том, что касалось тактики борьбы против диктатуры. Было ясно, что до сих пор национальная гвардия легко разбивала малочисленные партизанские группы самой разной политической окраски потому, что население не было готово умирать с оружием в руках. В этих условиях коммунисты решили создать легальный оппозиционный фронт, чтобы победить Сомосу или его ставленника на выборах 1963 года. Возмущение людей более чем вероятными фальсификациями на этих выборах предполагалось использовать для массовых акций против диктатуры (демонстраций, забастовок), которые могли бы перерасти в восстание.
В марте и апреле 1961 года при участии коммунистов были организованы забастовки полиграфистов и медицинских работников. Но настоящей пощечиной клану Сомосы была стачка на его «фамильном» траспортном предприятии «Маменик Лайн» в октябяре 1961‑го.
Действуя в рамках легальной Партии республиканской мобилизации, коммунисты смогли в начале 1962 года выполнить свою задачу и организовать Фронт национальной оппозиции, куда вошли пять партий, в том числе и консерваторы. Кандидат консерваторов и объединенной оппозиции на пост президента Фернандо Агуэро заявил, что призовет народ к оружию, если проиграет выборы[501]. В 1959 году, напуганный ростом протестных акций в стране Луис Сомоса заявил, что не будет баллотироваться на новый срок.
Карлос Фонсека был настроен на немедленную вооруженную борьбу, но до 1962 года не оставлял надежды убедить в этом руководство компартии. Однако в начале 1961 года он, Томас Борхе и Сильвио Майорга («три мушкетера», как их прозвали) решили основать собственную вооруженную организацию – Движение за новую Никарагуа. Позднее, в конце 1961‑го – начале 1962 года ее стали называть Фронтом национального освобождения – в честь алжирского Фронта национального освобождения, ведущего в те времена тяжелую борьбу против французских колонизаторов и очень популярного среди революционеров всего мира.
Не было никакого учредительного съезда или программных документов. В организацию приглашали всех никарагуанцев с «чистыми руками», желавших с оружием бороться против диктатуры. Как писал Фонсека, главным в то время была не программа, а само действие.
Фонсека видел во фронте инструмент не только вооруженной, но и политической борьбы, средство раскачать спящее никарагуанское общество своим героическим примером. В 1970 году Фонсека говорил в интервью мексиканскому журналисту, что к 1958 году никарагуанское общество пребывало в 25‑летней спячке, темноте и параличе: «…на протяжении четверти века не было ни революционного сознания, ни революционной организации…»[502]Теперь, как думал Фонсека, эта организация, наконец, появилась.
Фонсеке не без труда удалось уговорить некоторых членов только что созданной организации прибавить к ее названию эпитет «сандинистский». Многие считали, что рассуждения о Сандино как о «тропе» движения не представляют собой ничего, кроме бессодержательной лирики. Но все же Фонсека убедил товарищей, и в 1962 году его детище стали именовать Сандинистским фронтом национального освобождения (СФНО, испанская аббревиатура FSLN), а его бойцов – сандинистами. Символом связи поколений старых и новых сандинистов стало присоединение к СФНО полковника армии Сандино Сантоса Лопеса. Лопес пришел в лагерь Сандино 12‑летним мальчишкой, и первое время был у партизан водоносом[503]. Затем его назначили связным, а после дали в руки винтовку. В 1933 году Лопес был уже полковником у «генерала свободных людей». В 1961‑м Лопесу не было еще и 50 лет. Он привнес в СФНО ценный военный опыт, которого абсолютно не имела студенческая молодежь, составившая костяк фронта.
СФНО первоначально состоял из трех ячеек в Эстели, Леоне и Манагуа, и количество его членов не превышало 50 человек. За месяц до вторжения американских наемников на Кубу в апреле 1961 года фронт организовал демонстрации в поддержку кубинцев – это была первая акция СФНО.
Тем не менее Луис Сомоса оказал в подготовке вторжения в бухту Свиней самое деятельное содействие американцам. В 1960‑1961 годах на территории Никарагуа была создана сеть лагерей для кубинских контрреволюционеров, где они проходили военную подготовку под руководством инструкторов из ЦРУ и национальной гвардии. В Пуэрто‑Кабесасе располагались американские самолеты без опознавательных знаков, которые должны были прикрыть высадку кубинских эмигрантов с воздуха. В этом же городе‑порте находились сами десантные корабли. Сомоса предоставил в распоряжение кубинских контрреволюционеров четыре самолета «мустанг»[504].
Командование СФНО первоначально находилось на территории Гондураса.
Что касается тактики вооруженной борьбы, то СФНО решил следовать кубинскому примеру. Сначала требовалось создать в горах Никарагуа недалеко от гондурасской границы (чтобы получать оттуда оружие) очаг партизанской борьбы, который постепенно должен был распространяться на всю страну. Такая тактика получила название «фокизм» – от испанского слова «фоко»: «фокус», «центр», «очаг».
Первый опыт «фокизма» в 1962‑1963 годах окончился полным провалом. Никарагуанские партизаны стали возвращаться в страну из Кубы через Мексику после окончания «карибского кризиса» осенью 1962 года. Под видом сборщиков латекса с сапотиловых деревьев они с фальшивыми гватемальскими и гондурасскими паспортами проникали на север Никарагуа.
Очаг борьбы создали на севере Москитии в районе реки Коко (Бокай). Этот район в 1962 году избрали Сантос Лопес и Карлос Фонсека. По их мнению, жившие там в крайней нищете крестьяне обязательно должны были помочь партизанам. Но местные индейцы практически не говорили по‑испански, и многие из них, как вспоминали потом сандинисты, так и не поняли, за что борются появившиеся в их краях молодые люди. Сандинсты, в свою очередь, считали индейцев отсталыми людьми, лишенными всякой политической сознательности[505].
Партизан было 63 человека, разделенных на три «колонны», но только половина из них были вооружены огнестрельным оружием. Несмотря на то, что многие бойцы СФНО получили военную подготовку на Кубе (а некоторые даже участвовали в отражении американской агрессии в апреле 1961 года), первые же стычки с национальной гвардией заставили партизан отступить в Гондурас.
Фонсека счел, что «очаг» был выбран неправильно: «Вопрос об определении центра вооруженного движения в различные периоды был основной нашей заботой, но все‑таки этой теме не всегда уделялось должное внимание: борьба Патука, Коко, Бокай, Каратера показала, что центр должен находиться в горах. Однако неблагоприятное стечение обстоятельств приводит иногда к обратным результатам… С октября 1963 по декабрь 1966 г. центр борьбы перемещается в город, где действовала основная часть наших кадров»[506].
Фактически СФНО накапливал кадры для новой попытки партизанского движения, а Фонсека был вынужден признать правоту коммунистов в том, что для успешной партизанской борьбы нужна солидная политическая и пропагандистская подготовка. В горах был оставлен Ригоберто Крус (Пабло Убеда), которому поручили вести пропаганду среди крестьян.
3 февраля 1963 года президентом Никарагуа при поддержке клана Сомосы от партии либералов был избран Рене Шик. Ранее Шик был личным секретарем Сомосы‑старшего, а в 1957‑1962 годах – министром образования. Оппозиционные силы бойкотировали выборы.
Никакой революции опять не получилось, во многом потому, что после кризиса 1956‑1961 годах никарагуанская экономика стала развиваться быстрыми темпами. Этому способствовала, как обычно, благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, в том числе и связанная с войной США во Вьетнаме. Экспорт в США вырос с 28,1 миллиона долларов в 1960 году до 37,5 в 1965‑м и 59,6 в 1970‑м[507]. Импорт из США за то же время вырос в два раза: с 37,8 миллиона долларов в 1960‑м до 72,3 миллиона в 1970 году.
Если в 1957‑1962 годах из‑за снижения цен на кофе на американском рынке Никарагуа потеряла 600 миллионов долларов, то потом ситуация начала выправляться. В 1950‑1960 годах средние темпы роста ВВП Никарагуа составляли 5,2 % (чуть ниже среднего показателя по Латинской Америке – 5,3 %), а в 1960‑1970 годах – 6,9 % (второе место в Латинской Америке после Панамы; средний темп роста ВВП в Латинской Америке за этот период – 5,4 %)[508]. Если в 1950 году ВВП на душу населения в Никарагуа (в ценах 1970 года) составлял 249 долларов, то в 1960 году – 311, а в 1970‑м – 436 долларов США[509]. Никарагуа обошла по этому показателю Гондурас, Гватемалу и Сальвадор.
Однако, как и везде на континенте, за исключением Кубы, доходы в стране от экономического бума распределялись крайне неравномерно. 20 % самых бедных никарагуанцев потребляли в 1970 году 3,1 % национального дохода, а 20 % самых богатых – 65 %. Правда, среднесуточное потребление калорий все же выросло с 2185 в 1961‑1963 годах до 2536 в 1969‑1971 годах.
Никарагуа постепенно становилась аграрно‑индустриальной страной (хотя промышленность в основном занималась переработкой сельскохозяйственного сырья): и на сельское хозяйство, и на промышленность приходилось в 60‑е годы примерно по 24 % ВВП. Производство электроэнергии выросло с 1960‑го по 1970 год с 187 до 627 млн кВт‑ч (хотя это было все равно меньше, чем в Гватемале, Коста‑Рике и Сальвадоре). Но все же лидирующую роль в экономике сохранял финансовый паразитический капитал.
Хотя аграрное производство росло в 50‑е – 60‑е годы в среднем на 5 % в год, страна не могла обеспечить себя пшеничной мукой (в 1970 году ее произвели всего 29 тысяч тонн), так как все площади были заняты под технические экспортные культуры[510]. Помимо хлопка и кофе Никарагуа стала активно экспортировать говядину, сахар, морепродукты и бананы.
В 1970 году в стране было только 34 тысячи легковых автомобилей. Виллы разбогатевших на внешней торговле олигархов находились в Манагуа недалеко от тысяч хижин сезонных рабочих, перебивавшихся случайными заработками. Население Манагуа удвоилось в 60‑е годы за счет бежавших из сельской местности, лишенных земли людей и достигло к 1970 году примерно 400 тысяч. В 1969 году три четверти домохозяйств в Манагуа имели месячный располагаемый доход менее 100 долларов. В 1963 году 0,1 % населения владело 20 % всей земли, в то время как 50 % сельских бедняков – тремя процентами[511].
В большой мере внешняя экономическая стабильность Никарагуа 60‑х годов объяснялась и щедрой американской помощью – она выросла в 1960‑1968 годах в 27 раз.
Потерпев поражение в горах Бокай, сандинисты приняли активное участие в политической деятельности Партии республиканской мобилизации, которую из подполья направляли коммунисты. Но СФНО не прекращал и партизанской борьбы, делая теперь упор на «городскую герилью». Главным в вооруженных акциях был теперь не военный, а пропагандистский эффект. 22 марта 1963 года накануне встречи президента США Джона Кеннеди с главами центральноамериканских республик сандинисты под командованием Хорхе Наварро захватили радиостанцию «Мундиаль» в Манагуа и передали в эфир воззвание фронта с протестом против этого саммита[512]. Наварро (боевой псевдоним Хуан Луна) прошел боевую подготовку на Кубе и фактически возглавлял партизанские действия фронта в городах. Позднее городских партизан СФНО объединили во Внутренний фронт, который и возглавил Наварро. До 1961 года Наварро был членом компартии.
Не забывали городские партизаны и о своих товарищах в горах на севере страны. 30 мая 1963 года в 10 часов утра бойцы СФНО напали на отделение «Бэнк оф Америка» и экспроприировали там 52 тысячи кордоб. На эти деньги Хорхе Наварро купил медикаменты, обувь и еду для партизан, боровшихся в районе гондурасской границы. Правительство объявило вознаграждение в 5000 кордоб за поимку партизан Наварро. Самого Наварро товарищи называли «святым революции»: он распоряжался большими деньгами и при этом ходил в старых потрепанных шлепанцах[513].
В 1963 года руководство СФНО выглядело следующим образом:
– Карлос Фонсека – организационные вопросы, политическая работа и пропаганда,
– Ноэль Герреро – финансовые вопросы,
– Сильвио Майорга – полтическая работа,
– Байярдо Альтамирано – политическая работа,
– Сантос Лопес, затем Томас Борхе – военная работа,
– Орландо Квант – военная работа,
– Родольфо Ромеро – представитель СФНО на Кубе.
В декабре 1963 года при попытке нападения на казармы национальной гвардии в Белене и Потоси (южный департамент Ривас) были арестованы бойцы фронта, среди которых был и будущий президент Никарагуа Даниэль Ортега (его вновь арестовали в Гватемале годом позже).
29 июня 1964 года были арестованы руководители СФНО Карлос Фонсека и Виктор Тирадо (мексиканец, марксист). После полугодового пребывания в тюрьме их выслали за границу. 18 октября бойцы фронта совершают налеты на два банка. 2 января 1965 года Фонсеку выслали в Гватемалу.
Но революционное движение в Никарагуа явно шло на спад, и в 1965 году кандидаты фронта проиграли выборы в органы студенческого самоуправления университета Леона. В 1966 году во время одного из бейсбольных матчей в присутствии Анастасио Сомосы‑младшего (бейсбол был любимым видом спорта в его семье) студенты (среди которых были и сандинисты) неожиданно развернули огромный плакат «Хватит нам Сомос!».
Рене Шик был обычной марионеткой клана Сомосы и запомнился никарагуанцам только тем, что каждую среду раздавал у президентского дворца денежные купюры беднякам, образовывавшим большие очереди. Правда, собственные министры критиковали президента за то, что он берет эти деньги из государственной казны. В июле 1966 года после возвращения из поездки по Европе у Шика, давно страдавшего от пристрастия к бутылке и даже вступившего в общество анонимных алкоголиков, прихватило сердце, и 3 августа президент скончался от инфаркта.
До окончания президентского срока, истекавшего в мае 1967 года, конгресс избрал президентом министра внутренних дел Лоренсо Герреро Гутьерреса, родственника усопшего Шика.
В августе 1966‑го Анастасио Сомоса‑младший («Тачито») заявил о своей готовности баллотироваться на пост президента. «Тачито» за цинизм и крайнюю жестокость не любили даже в собственной семье. Он предпочитал лично пытать политических противников и держал в саду зоопарк – клетки с заключенными вперемежку с клетками, в которых сидели настоящие звери.
«Тачито» родился 5 декабря 1925 года и с семи лет учился в элитной христианской школе, в одном классе с Педро Хоакином Чаморро. Но уже в 10 лет Анастасио отправили учиться в США, где он окончил гимназию во Флориде и католическое военное училище Ла‑Саль (примерный аналог кадетского училища). 3 июля 1943 года он был принят в лучшее военное училище США – Вест‑Пойнт, сразу же после окончания которого отец назначил его начальником штаба национальной гвардии.
В 1950 году «Тачито» женился на своей родственнице, жившей в США, – Хоуп Поротокарреро. Сомосе‑старшему нравились элегантность, знание нескольких иностранных языков и умение шикарно одеваться Хоуп. «Она – высший класс!» – говаривал «Тачо». Хоуп считалась, по меркам семьи Сомосы, культурной и светской дамой (она подражала Жаклин Кеннеди), хотя больше всего ее интересовали бутики Майами и танцы. В шикарной свадебной церемонии участвовали 4000 приглашенных. У Сомосы‑младшего было пятеро детей. Они, как и их мать, были ярыми поклонниками американского образа жизни и говорили по‑английски лучше, чем по‑испански. Уже в 60‑е годы супруги отдалились друг от друга, и Хоуп большую часть времени проводила в США. Развода избегали только по политическим мотивам.
Сначала молодые жили в Нью‑Йорке, где собирались остаться на всю жизнь. Там Сомоса‑младший занимался бизнесом клана, в частности, транспортной судоходной компанией «Маменик Лайн». Но сын был нужен отцу в Никарагуа.
Путь к президентскому креслу для «Тачито» был окончательно расчищен, когда в апреле 1967 года его старший брат Луис неожиданно умер от инфаркта в 45 лет.
Известие о выдвижении ненавистного «Тачито» (куда более жесткого и властолюбивого, чем Луис) заставило сандинистов вновь вернуться к партизанской борьбе.
Карлос Фонсека во второй половине 60‑х жил то в Мексике, то в Коста‑Рике. Будучи в очередной раз арестован и отбывая срок в костариканской тюрьме, он влюбился в Марию Хайде Теран, которая навещала его по четвергам и воскресеньям. Молодые люди познакомились на тайной студенческой сходке. Мария, бывшая на два года младше Карлоса, происходила из видной леонской семьи, известной своими либеральными взглядами. Ее отец и брат были членами Независимой либеральной партии. Семья владела издательством и книжным магазином недалеко от университета. В апреле 1965 года Мария и Карлос поженились, и в ноябре 1966‑го у них родился сын – Карлос‑младший.
Надо отметить, что Фонсека терпеть не мог свободных отношений между мужчиной и женщиной. Если в партизанском отряде или подполье он замечал, что между юношей и девушкой вспыхивали романтические чувства, он, как правило, немедленно вызывал молодого человека и требовал, чтобы тот оформил нормальный брак, прежде чем пара начнет жить вместе. Ясно, что такие «старомодные» уже по меркам тогдашней молодежи взгляды объяснялись тяжелой судьбой самого Фонсеки – незаконнорожденного сына матери‑одиночки.
В январе 1966 года в Гаване была проведена Триконтинентальная конференция. На ней лидеры кубинской революции, в частности, Че Гевара в своем послании конференции, призвали народы Африки, Азии и Латинской Америки к вооруженной борьбе против американского империализма. Фидель Кастро обрушился с критикой на «консервативные» коммунистические партии Латинской Америки, которые, по его мнению» слишком увлеклись парламентаризмом и работой в профсоюзах. Кастро призвал дать США «два, три, еще больше Вьетнамов»[514]. Именно в то время Че Гевара отправился делать революцию в Боливию.
Под влиянием кубинцев СФНО опубликовал в ноябре 1966 года манифест, в котором отказывался от мирных средств борьбы. Характерным был уже заголовок этого документа: «Сандино – да, Сомоса – нет, революция – да, избирательный фарс – нет!»[515].
В Никарагуа в то время, Партия республиканской мобилизации (в которой работали и коммунисты, и сандинисты) решила поддержать на выборах 1967 года кандидатуру консерватора, богатого скотовода Фернандо Агуэро. Принадлежащая бывшему однокласснику Сомосы‑младшего Педро Хоакину Чаморро газета «Ла Пренса» была рупором объединенной оппозиции – Национального союза оппозиции.
В воскресенье 22 января 1967 года буржуазная оппозиция и коммунисты решили провести в столице мощный митинг против кандидатур «Тачито». На улицы Манагуа вышла небывалая в истории страны демонстрация – более 50 тысяч человек. Оппозиция требовала отмены намеченных на 5 февраля президенских выборов и реформы избирательного законодательства. Агуэро призвал командование национальной гвардии к диалогу с народом. Сандинсты распространяли среди демонстрантов листовки с призывом бойкотировать выборы.
И тут Сомоса‑младший показал, что превзошел кровожадностью даже своего отца. Национальной гвардии был отдан приказ стрелять на поражение. На центральной улице Манагуа – авениде Рузвельта – были убиты более 100 человек (по неофициальным данным – около 1000‑1500). Лидеры оппозиции укрылись в одном из отелей, который был обстрелян из танка «шерман».
Правда, по некоторым сведениям, первый выстрел прозвучал из рядов манифестантов и сделал его бывший национальный гвардеец, в то время – член СФНО Давид Техада Перальта. Но это, конечно, не оправдывает звериную жестокость национальных гвардейцев по отношению к собственному народу.
По стране прокатилась волна арестов. В числе прочих был арестован один из лидеров СФНО – Эден Пастора, которого обвинили в незаконном ношении оружия. Редакция «Ла Пренсы» была 22 января разгромлена национальной гвардией, и газета не выходила до 3 февраля. Но Агуэро все же продолжал предвыборную борьбу.
СФНО обвинил буржуазную оппозицию и коммунистов в том, что они своей неправильной тактикой подставили безоружных людей под пули. Тактика буржуазной оппозиции, которая надеялась, что жестокая расправа над мирными людьми вызовет раскол в национальной гвардии и вмешательство США в пользу оппозиции, оказалась неверной.
Неудивительно, что 5 февраля 1967 года «Тачито» был избран президентом Никарагуа, получив 75 % голосов.
Сандинисты решили заново начать партизанскую борьбу, понимая, что мирными средствами устранить диктатуру не получится. Теперь в качестве «очага» был выбран горный лесной район Панкасан, в котором жили испаноговорящие крестьяне и который находился неподалеку от родного города Фонсеки Матагальпы. В Панкасане не было крупных городов и дорог с твердым покрытием, что затрудняло возможные контрпартизанские операции национальной гвардии. Люди жили в деревнях, в каждой из которых насчитывалось не более 200 жителей. Это был центр района боевых операций Сандино в 1927‑1933 годах. Многие здесь помнили «генерала свободных людей» и даже воевали в рядах его армии.
Хотя регион Панкасан занимал 15 % территории Никарагуа, там жил лишь 1 % населения страны[516].
Фонсека с апреля 1967 года находился в горах и лично готовил партизанское движение вместе с другими руководителями фронта Оскаром Турсиосом[517], Сильвио Майоргой и Томасом Борхе. Вдвоем с проводником из местных Фонсека осторожно обходил крестьянские дома (крестьяне знали его как «Иисуса») и вел беседы на тему эксплуатации крестьян местными богатеями и американскими империалистами. Крестьяне в Панкасане жили очень бедно, так как были оттеснены в этот негостеприимный район кофейными плантаторами, захватившими лучшие земли. Фонсека обещал им аграрную реформу, но предупреждал, что ее придется завоевать с оружием в руках.
Фонсека считал никарагуанский народ мятежным, но пока не революционным. Это означало, что люди в принципе готовы к восстанию против режима, но не могут сформулировать политическую программу борьбы.
Крестьяне охотно слушали «Иисуса» и обещали помощь. Проблема была, правда, в том, что у многих родственники служили в национальной гвардии. Это была давняя политика Сомосы‑старшего в районах сандинистского движения 1927‑1933 годов. Чтобы привлечь местное непокорное население к сотрудничеству, его охотно брали в национальную гвардию.