Я завершу этот раздел о Муруганаре краткой подборкой его стихов из «Шри Рамана Саннидхи Мурай», в которой представлены подробности о его юности, об обстоятельствах, приведших его к Бхагавану, и событиях, произошедших после его приезда.
На протяжении многих юг я снова и снова проходил через восемьдесят четыре лакха форм жизни [77], в которых с неописуемым, напряженным страданием воплощенного существования я жаждал разнообразных несчастий, которые пожирают тебя. Двигаясь вверх по многочисленным ступеням [животных форм жизни] предопределенным образом, я пришел к человеческому рождению, подходящему для достижения ясности джняны. Хотя у меня и было такое рождение и ум мой обладал любовью к Высшему, природа Высшего не была реализована. Я пришел к выводу, что поскольку сущность, известная как Бог, может быть либо реальной, либо нереальной, а лишь воображаемой, благотворным для моей души на самом деле будет хорошее поведение и характер. Убежденный в этом, я практиковал [благочестивое] поведение, но, хотя я и старался, мне это часто не удавалось.
Высший Шива, не имеющий иллюзии тела, пребывает как истинная природа твоего собственного Атмана. Сияющий внутри интеллекта, освещающий его, он не может быть достигнут теми, кто увлекается поддерживающими заблуждение спорами. Терпимый к моему незрелому поведению и относясь ко мне так, как будто я уже освободился от загрязнений, [Шива] посчитал нужным принять меня в Свою компанию [78].
Подобно тому, как охотник ловит дикого оленя, показывая прирученную олениху [в качестве манка], Он [Шива] проявляет тело, чтобы поймать [воплощенные] души. Поскольку я воспринимал себя как форму, то, чтобы не испугать меня, [Садашива] проявился в необусловленной реальности силой очень чистой майи [79]…
|
|
Он стал несравненным мудрецом Аруначалы, восхваляемого даже богами. Подобно тому, как червь, будучи укушенным осой, сам становится осой, благодаря лишь Его присутствию и взгляду «я» и «мое» были разрушены. Видя меня как свой собственный Атман, Он дал мне возможность ощутить Себя как постоянное, чистое Бытие-Сознание. Я наполнился Атманом, причем мое тело и ум отсутствовали. Так Он одарил своей Милостью этого презренного.
Не умаляя этого мыслью о том, что столь редкий жест был обычным, я принял Его стопы как мою единственную цель, став их неотделимой тенью. Думая о Его Милости, ум размягчался и таял. Я стал подобен безумцу. Текли слезы, тело дрожало, мысль и речь были нарушены. Любовь нахлынула и разрушила эго. Сочился пот, кожа покрылась мурашками. Ум и чувства слились воедино и полностью сдались. Все «мои» действия исчезли, все действия теперь принадлежат Шиве. Он ввел меня в это состояние служения Господу.
Почтение моему Господу, носящему месяц на Своей голове и освободившему меня таким путем… Ты не отверг меня со словами, что я низкий, недостойный, выпавший из Его состояния, как волос падает с головы. Вместо этого Ты пришел по Своей воле, забросив сеть своих лотосоподобных глаз. На виду у многих ученых мужей, хорошо знающих Веды [80], которые – безупречная и неразрушимая истина, Ты наградил меня своим милостивым взором и ввел меня в недвижимое состояние.
Ты – недвижимый; Ты – сострадательный; Ты – искусный Господь истинного знания; Ты – лекарство от болезни рождения, приносящей великое несчастье. Для меня, бедняги, полностью потерявшегося и не искавшего осознавания, Ты подобен хранилищу, заложенному, чтобы пользоваться в тяжелые времена. Ты – Бог, спасший меня из пасти крокодила, моей прошлой кармы [81].
|
|
* * *
Человеческие существа барахтаются в самсаре, принимая себя за формы, не осознавая редкость формы Садгуру, воплощенной Милости. Хотя эта форма проявилась, чтобы разрушить множество их темных васан, [те] кто находится под чарами иллюзии «я – это тело», своим недалеким взглядом, вызванным невежеством, распространяют то же самое представление [он – тело] на Садгуру.
Если по своей незрелости они ведут себя так, тогда подобно тем, кто не отвеял зерно, пока дул ветер, они будут, в конце концов, сожалеть и сокрушаться о своей глупости. Чтобы они освободились, узнав истинную природу Садгуру, побуждаемый моим дружелюбием к ним, я буду воспевать истинную природу Раманы, которая была открыта мне его невозмутимым состраданием:
Господь Аруначала, который есть затвердевшее Сознание, – это Рамана, наслаждение для моего разума. В нем неисчислимые особые качества являются вместе, но поскольку он не отождествляется ни с одним из них, Он – изначальная, непроявленная реальность.
Он меньше самого мельчайшего, но не склонится в благоговении и не будет в восторге восхвалять что-либо как от Него отдельное. В своей божественности Он больше, чем гора. И все же для тех, кто примет эту точку зрения и поклонится Ему, Он не произнесет слов благословения. Соответственно, Его, обладающего богатством, не связанным с формой и качествами, нельзя назвать ни большим, ни маленьким.
|
|
Кроме того, Он сияет внутри всех существ как Сознание, но сколько бы и как сильно ты ни старался прилагать свои мысли, Его невозможно испытать в уме. Что за чудо! Он, воплощение тапаса, будет сиять сам Собой, если ты станешь невозмутимым и недвижимым. Следовательно, узнать Его, чья природа чудесна и чья форма есть пространство Сознания, ни трудно и ни легко.
Точно так же сложно сказать, есть ли у Него прарабдха, есть ли у Него форма или Он бесформенный, мужской ли Он, женский или нейтральный, знание или невежество, один или множество, мельчайший или космический, «Я» или не-«Я», радость или страдание. Так что очень трудно определить Его природу, Его действия, Его пути и их особенности.
В сущности, истинная природа Раманы не поддается определению [82].
Т. П. Рамачандра Айер
Т. П. Рамачандра Айер, которого преданные Бхагавана звали Т. П. Р., родился в Тируваннамалае. В детстве он несколько раз видел Бхагвана, но тогда его больше привлекали сладости, что раздавались в качестве прасада, чем присутствие Бхагавана или его учение. В 1920-х интерес к религии и философии вновь привел его к Бхагавану. Он спросил у одного родственника, способен ли Бхагаван прочитать его мысли и рассказать о его прошлом и будущем. Родственник ответил ему, чтобы тот пошел и узнал сам. Т. П. Р. так описал то, что произошло после:
«Я вошел в холл Шри Бхагавана и посмотрел на него. Вот и все. Шри Бхагаван смотрел на меня очень благосклонно и ожидающе. Полный милостивого сочувствия, он смотрел в самую сердцевину моего существа. Я совершил перед ним простирание, преклоняясь в переживании опыта, всепоглощающего и убедительного. Это было открытие того, что «Он», которого я так страстно жаждал все эти годы, тот, кто мог повлиять на все мое существо и направлять мои энергии, был передо мной. Это было так просто и так великолепно. Я поднялся. Бхагаван снова улыбнулся и подал мне знак сесть. Все эмоции, мысли и бурлящие сомнения исчезли! Я чувствовал, что нашел свое прибежище, и это было величайшей удачей в моей жизни. Это сильное убеждение было порождено мгновенным переживанием благодаря его милости».
Позднее, в 1930-х и 1940-х, Т. П. Р. работал юристом в Мадрасе, где занимался большой частью юридических дел ашрама. Он также служил переводчиком в холле Бхагавана и его личным помощником.
Когда однажды его попросили рассказать, какое влияние Бхагаван оказал на его жизнь, он ответил: «У меня не осталось никакого чувства пустоты или нужды во внутренней силе. Это непосредственный результат твердой веры, вселенной опытом милости Шри Бхагавана. Так должно быть с каждым, кто бы ни искал его милости».
Как-то в начале тридцатых годов, в благоприятный день, один из посетителей устроил бхикшу для Шри Бхагавана и всех присутствующих в ашраме. Пока мы обсуждали предстоящую трапезу, Бхагаван вдруг вспомнил два прошлых случая, когда ему предлагали бхикшу.
«После того как я окончательно уехал из Мадурая (в 1896 году), я ел в частных домах только два раза. Один раз – в доме Мутукришны Бхагаватара из Тирокойлура, по дороге в Тируваннамалай».
Потом, обернувшись ко мне, он сказал: «Другой раз был в доме у твоего деда. Это был единственный дом, где я ел после приезда в Тируваннамалай».
Мне было приятно услышать, что моему деду выпала удача послужить Бхагавану таким образом. Я спросил Бхагавана, как это произошло, и он любезно описал мне событие, оживив его для меня.
«Приехав в этот город, я принял бхикшу в вашем доме, поев из тарелки из листьев. Твой дед, преданный Шивы, был там. Высокий и дородный, он впечатлял украшениями из рудракши и других бусин. Каждый день он непременно посещал храм Аруначалешвары и возвращался только после даршана. В те дни (1896 г.) я жил около храма Гопура Субраманья. Каждый день твой дед молча сидел передо мной некоторое время. Потом поднимался и уходил. Я был мальчиком, соблюдавшим обет молчания. Он был пожилым человеком, и тоже молчал, пока находился со мной, хотя все то время смотрел на меня. Его хорошо знали в городе, и среди его гостей были влиятельные люди. И знаете, что произошло? Однажды какой-то чиновник собирался нанести ему визит, и в доме готовился пир. В тот день, как обычно, после посещения храма и даршана он подошел ко мне и сел рядом. Ему пришла в голову мысль, что он должен отвести меня к себе домой и дать мне бхикшу.
Поднявшись, чтобы идти домой, он нарушил свое обычное молчание и сказал мне: «Эй, эй, вставай! Поднимайся! Пойдем ко мне домой, ты примешь бхикшу и вернешься».
Что поделать? Я отвык говорить и делал знаки, чтобы отказаться, тряс головой и руками, показывая, что это совсем не обязательно. Он не слушал меня, не обращал никакого внимания на мои возражения. Он был полон решимости отвести меня и предложить бхикшу. Что я мог поделать? Он был большой и сильный, а я маленький и худой.
Он настаивал: «Эй, эй, вставай! Вставай! Ты же еще мальчик. Оставь ненадолго йогу и тапас. Мы пойдем в мой дом, съедим бхикшу и вернемся».
С этими словами он взял меня под руку и заставил подняться и идти за ним. Он привел меня в свой дом, находившийся рядом с храмовой колесницей. Это был очень просторный дом, с верандами по обеим сторонам. Посередине был большой открытый внутренний двор с сооружением для богини Туласи в центре. Он усадил меня на самое важное место на северной веранде. Потом развернул лист, больший, чем все остальные, и сам поднес мне еду. И только после того, как я закончил есть, он принялся за свою еду. Это был единственный случай, когда я вошел в дом в этом городе. В те дни, оттого что я никогда не принимал ванну, мое тело пахло. Никто не подходил ко мне близко. Несмотря на все это, твой дед всегда приходил и сидел возле меня. В этом городе столько людей приходили, смотрели на меня и уходили. И лишь он один понял, что, хотя тело это было юным, в нем была Полнота».
В молодости тело Бхагавана было удивительно выносливым, но по прошествии лет его начали одолевать некоторые болезни. Последние десять лет жизни он редко бывал в добром здравии. Его слабое состояние часто усугублялось привычкой отказываться от лекарств или врачебной помощи. В начале 1940-х годов, например, у Шри Бхагавана появились в легкой форме признаки желтухи. Он избегал лекарств и слабел с каждым днем. Преданные упрашивали его принять лекарство, но безуспешно. Некоторые из нас молились, а остальные накручивали молчаливые прадакшины вокруг холла, где сидел Шри Бхагаван. Среди тех, кто умолял Шри Бхагавана принять лекарство, особенно выделялся майор Чадвик.
Однажды, когда я собирался отправиться из дома в свой офис в Мадрасе, почтальон вручил мне письмо. Оно было от майора Чадвика. В письме, я помню, говорилось следующее: «Дорогой Т. П. Р., мне жаль сообщать тебе о слабеющем здоровье Шри Бхагавана. Он сдает с каждым днем и ничего не делает, чтобы облегчить себе участь. Он не принимает никаких лекарств и не обращает внимания на наши просьбы и убеждения. Видеть все это очень печально. Сегодня мне пришла мысль. Ты знаешь, что Шри Бхагаван всегда избегает лекарств, но он не отвергает аюрведических средств, таких как «черная халва» (лехиям). Если ему предложат, он может принять ее. Так почему бы тебе не пойти к какому-нибудь аюрведическому специалисту и не попросить лекарства для Шри Бхагавана? Потом ты сможешь приготовить его в виде лехиям и отправить ему в ашрам. Если судьба к тебе благоволит, он с радостью примет его. Но не говори, что это я тебе написал или выразил беспокойство. Ты можешь сказать, что случайно нашел хорошо приготовленный лехиям, который хорош во многих случаях, и что это просто тонизирующее средство, а не лекарство. Буду ждать твоего скорого ответа».
Прочитав письмо, я тут же отправился в диспансер Венкатараманы в Майлапор, встретился с главным врачом и рассказал о симптомах, не раскрывая личности человека, имевшего их; а также попросил его прописать что-нибудь подходящее. Врач, конечно, спросил меня, почему я не привел пациента для личного осмотра. Я назвал возраст Бхагавана и несколько других подробностей и кое-как убедил доктора, что пациент не может прийти сам. Доктор выслушал меня, выписал два средства, масло и лехиям под названием джирагавилвади и дал совет, как их использовать. Я знал, что Шри Бхагаван не принимал никаких масел внутрь, и потому просто купил фунт лехиям и поехал в свой офис. Я оставил себе небольшую порцию, поскольку знал, что Шри Бхагаван откажется, если почувствует, что я купил лекарство специально для него. Остальное упаковал и отправил его к Шри Ниранджананде Свами, сарвадхикари в ашраме, с письмом, в котором говорилось: «Дорогой Шри Чиннасвами, сегодня, будучи проездом в Майлапоре, я заглянул в диспансер Венкатараманы, где готовили свежий лехиям. Он назывался джирагавилвади и был готов к продаже. Что-то побудило меня купить его немного, так я и сделал. Он такой сладкий и вкусный, что я посылаю его вам. Небольшую порцию я оставил себе. Остальное ты можешь положить перед Шри Бхагаваном как подношение. Это не лекарство. Он относится к тонизирующим средствам, которые широко принимают все».
Позднее мне сказали, что Шри Чиннасвами положил и посылку, и письмо перед Шри Бхагаваном.
В те выходные, как обычно, я приехал в Тируваннамалай. После того как я простерся перед Шри Бхагаваном в холле, он повернулся ко мне и показал небольшую емкость. «Видишь! – сказал он. – Это лехиям, что ты послал. Я его регулярно принимаю четыре раза в день. Джирага и вильва очень полезны при желтушности».
Радуясь успеху плана Чадвика, я сел перед Шри Бхагаваном.
Однако полминуты спустя Шри Бхагаван спросил меня: «Тебе кто-то написал, чтобы ты это прислал?»
Я тут же признался, ответив: «Да, Бхагаван, Чадвик написал мне и предложил так сделать. Так как я тоже хотел, чтобы Бхагаван выздоровел, я сделал то, что он меня попросил, притворяясь, что делаю это по своей инициативе».
Шри Бхагаван благосклонно рассмеялся и отметил: «Только посмотрите на это! Посмотрите на это!»
В тот вечер Чадвик вошел в холл в 4 часа, счастливый и ликующий, но едва поднялся после простирания, как Бхагаван спросил: «Чадвик! Ты что-то писал?»
На мгновение Чадвик был шокирован, но потом, поскольку он затеял все это из своей безмерной любви и преданности Бхагавану, с радостью признался.
«Да, Бхагаван, я написал об этом Т. П. Р. А что мы могли поделать? Шри Бхагаван ни за что не принимает лекарства. Мы, преданные, были несчастны, потому что нам приходилось смотреть, как Бхагаван слабеет с каждым днем. Поэтому я написал о лекарстве, и теперь я счастлив» *.
* Хотя Бхагаван обычно отказывался принимать лекарства, которые ему присылали, был один случай, когда он напугал всех, вызвавшись съесть их все одновременно. Следующий отчет взят из «Бхагаван Смритулу», и рассказан Рода Мак’Ивером:
«Многие преданные приносили или посылали лекарства для Бхагавана. Некоторые были для наружного использования для его ревматических суставов, а другие нужно было глотать для поддержания силы. Поскольку Бхагаван редко притрагивался к таким подношениям, собралось множество бутылок из разных медицинских систем. Однажды Бхагаван попросил, чтобы принесли большую пустую бутылку, и потом попросил, чтобы в нее слили все накопившиеся лекарства. Когда это было сделано, он попросил своего помощника давать ему ложку этой смеси каждый день. Некоторые из средств были ядовитыми, их можно было применять только наружно. «Как вы можете просить такое?» – спросил кто-то в изумлении.
Бхагаван ответил: «Люди присылают эти лекарства из-за любви, которую они чувствуют ко мне. Как я могу нанести или выпить их все? Если я смешаю их вместе и буду глотать каждый день по порции, каждый может быть удовлетворен, что я принимаю его лекарство. Это лучший способ избавиться от всех этих склянок».
Послали за врачом ашрама и, когда он услышал, что предлагал сделать Бхагаван, тут же примчался в холл. Он был в шоке при виде того, что оказалось в этой бутыли. Там были аюрведические, аллопатические и гомеопатические лекарства и различные ядовитые масла, которые вообще нельзя было пить. Все, включая врача, умоляли Бхагавана не принимать ни капли этой смеси. Кто-то рядом даже попытался спрятать эту бутыль, чтобы Бхагаван не мог взять ее.
Ситуация наконец разрешилась, когда одному из преданных пришла замечательная мысль воззвать к легендарному чувству равенства, присущему Бхагавану.
«Вы всегда делитесь всем с преданными в холле, – сказал он. – Как вы можете выпить все это сами и ничего не дать людям вокруг вас?»
Бхагаван принял этот довод, но, поскольку он знал, что эта смесь могла сделать всех присутствующих больными, он согласился, чтобы его помощник выбросил всю бутыль, не дав никому попробовать ее содержимого».
Бхагаван не мог критиковать его тайную деятельность, поскольку она была мотивирована такой любовью и преданностью.
Бхагаван любил простые средства, предпочтительно приготовленные из ингредиентов, которые можно было найти в данной местности. Он знал целебные свойства многих растений, дикорастущих на Аруначале, и временами рекомендовал их преданным. Он даже сочинил несколько стихов на тамильском, содержащих рецепты различных аюрведических препаратов [83]. Он был сторонником простой, питательной диеты, как для профилактики, так и для лечения распространенных недугов.
Как-то я упомянул Шри Бхагавану, что съел на обед только канджи [84], поскольку у меня была дизентерия, и я не хотел слишком раздражать желудок. Шри Бхагаван высказал свое одобрение по поводу моего выбора лекарства и затем расхвалил эффективность канджи, приготовленного из рисовой воды, сухого имбиря, кориандра и каменной соли.
Из-за моего состояния я был приятно удивлен, когда Шри Бхагаван сообщил мне, что канджи как раз должна появиться в меню ашрама. Шри Бхагаван редко выражал свои предпочтения, когда ему подносили еду, но, поскольку все слышали, как он расхваливал достоинства канджи, повара решили приготовить ее. Сам Шри Бхагаван любил простую пищу, но повара и преданные, снабжавшие его едой, обычно настаивали на том, чтобы давать ему более замысловатые блюда, поскольку им казалось, что простые блюда не выказывают достаточную преданность.
После того как Шри Бхагаван рассказал мне рецепт канджи, он отметил: «Люди не понимают, как полезна канджи и как вкусна. Простые блюда – лучше всего. Когда я жил на горе, Кирайпатти собирала листья с горы и готовила из них блюда. И хотя она была полуслепой, она находила их на горе и делала из них вкусную еду. В те дни мы готовили канджи плюс одно овощное блюдо из того, что находилось. Никакие из изысканных блюд, что нынче здесь готовят, не сравнятся с простой пищей, которой мы наслаждались тогда. Люди здесь не понимают, сколько удовольствия в такой еде.
Люди, которые всегда едят изысканные блюда, не способны понять, как бедный человек наслаждается своей простой едой. Он приходит домой голодный после тяжелого дня в полях и уминает ее огромными пригоршнями, одну за другой, кажется, что он мог бы проглотить и саму тарелку. И наоборот, богатый человек садится за стол, уставленный всевозможными яствами в дорогой посуде, и лишь надкусывает и отпивает понемногу, ничего не смакуя. Он практически не получает удовольствия от дорогой еды, поставленной перед ним.
Даже после того, как мы спустились сюда, оставив Скандашрам, мы все еще готовили канджи, часто для рабочих, помогавших нам. В начале нашего пребывания здесь мы нанимали много людей, чтобы очистить территорию от кактусов и разровнять землю. Мы готовили для них обед в дополнение к ежедневной зарплате. Для всех нас мы обычно готовили только два блюда: огромный горшок канджи и блюдо из овощей, что были под рукой. Можете себе представить количество еды, если я скажу, что вместо черпака мы мешали ее большой палкой! В те дни перемалыванием продуктов для готовки занимался я. Однажды я приготовил нечто вроде упмы из листьев и равай (пшеничная крупа). Она состояла на семь частей из листьев, и одна часть приходилась на равай [85].
Еда всем понравилась, но когда я сказал им что это было и как это приготовлено, они не очень-то обрадовались. Людям нравится думать, будто они едят нечто сложно приготовленное и дорогое».
Все мы беспокоились о здоровье Шри Бхагавана, особенно в последние несколько лет его жизни, когда всем было ясно, что он все больше слабеет и истощается, но сам Бхагаван был почти безразличен к различным хворям и проблемам, посещавшим его тело. Если его что-то и беспокоило, так это то, что проблемы его тела могут доставлять неудобство преданным, приходившим увидеться с ним. И даже тогда он не хотел принимать лекарства. Однажды, например, Бхагавана вырвало в его лиственную тарелку в столовой. Он тут же поднялся и вышел. Именно в этот момент я, придя с железнодорожной станции, входил в холл.
Увидев меня, Бхагаван сказал безо всякого вступления: «Видишь, что случилось! Меня вырвало в тарелку в столовой. Я не мог контролировать себя. Как отвратительно! Какое неудобство я, наверное, доставил всем там». В его голосе ясно звучала печаль. «В таких случаях хорошо выпить лимонного или апельсинового сока», – предложил я.
«Но кто мне их принесет? – беспомощно спросил Бхагаван. – Кто принесет лимон или апельсин в это время?» «Как, разве у вас нет?» – спросил я Кришнасвами, его помощника, стоявшего рядом с ним.
Кришнасвами вспомнил, что кто-то принес дюжину апельсинов в тот день. «Они в кладовой. Я принесу».
И хотя Бхагаван испытывал физическое недомогание, он все равно проявил свою обычную бережливость и чувство равенства.
«Принеси только один апельсин, – сказал он. – Половину дай Бхагавану, четверть Кришнасвами и другую четверть Рамачандре Айеру».
Кришнасвами проигнорировал его указание и принес три апельсина, но Бхагаван не заметил. Один апельсин разрезали, и мне дали треть.
Получив свою долю, я сказал: «Бхагаван, я должен получить три четверти апельсина, но мне дали только треть».
Я подумал, что это был лучший способ показать Бхагавану, что было три апельсина, и мы ждали, что половину этого он съест сам.
«Что!» – воскликнул он.
«Кришнасвами принес три апельсина» – сказал я, показывая на них.
Оставшиеся два апельсина тоже поделили. После того как Бхагаван съел свою долю, он почувствовал себя лучше и отклонился назад, прикрыв глаза. В тот раз никто не удосужился посмотреть, что случилось с Бхагаваном после того, как его вырвало. Никто даже не попытался спросить, нужна ли ему помощь. Но Бхагаван, проявляя свою обычную заботу, волновался, не причинил ли он неудобство другим *.
* По-видимому, Рангасвами пытался уговорить Бхагавана съесть в полдень апельсин. Он сказал Бхагавану: «Эти апельсины и другие фрукты принесли преданные лишь для того, чтобы Бхагаван мог использовать их. Так почему бы Бхагавану не использовать их?»
Бхагаван, кажется, ответил: «Почему ты думаешь, что я ем только тогда, когда ем этим ртом? Я ем тысячью ртов». Это мне рассказал Рангасвами.
Сегодня г-н Т. П. Рамачандра Айер приехал из Мадраса. Увидев его, Бхагаван сказал: «Ты очень ослаб. Выглядишь другим человеком».
Т. П. Р. сказал: «У меня опухла ступня. Врачи не могли поставить точный диагноз. Да к тому же, у меня было очень напряженное время».
Некоторые критикуют Бхагавана, будто бы он настолько бесстрастный и абстрагированный, что не способен обращаться к большинству людей. Я описываю этот случай, чтобы опровергнуть подобную критику. Это замечание само по себе, должно быть, очень много значило для Т. П. Р. Многие другие, включая и меня, получали подобные доказательства любви и внимания Бхагавана.
Кто знает, что на самом деле происходит между Бхагаваном и его преданными? Мы должны с большой осторожностью относиться к попыткам интерпретировать подобные события, поскольку Бхагаван обычно действовал в соответствии с состояниями умов преданных, окружавших его. Поскольку мы не знаем, что проходит через умы преданных, когда они находятся в присутствии Бхагавана, мы не можем быть уверены, что понимаем, почему Бхагаван отвечает им именно так, а не иначе.
Его отношение к передаче учения очень хорошо иллюстрирует это. Многие люди полагают, будто Бхагаван все время говорил о философии адвайты и предписывал самоисследование каждому, кто спрашивал его совета. Это вовсе не так: Бхагаван давал разные советы разным людям. Он разговаривал в соответствии с уровнем развития и темпераментом человека. Один преданный мог получить некий ответ на свой вопрос, но через несколько минут другой преданный на тот же самый вопрос мог получить другой ответ, даже противоречащий первому. Если преданный следовал совету, данному именно ему Бхагаваном, с полной верой в его действенность, он обнаруживал, что благодать Бхагавана изливается на него.
Я могу привести хорошую иллюстрацию того, как Бхагаван давал противоречивые советы, описав два случая. Однажды к Бхагавану пришел слепой преданный по имени Каннаппа.
Говоря об этом Каннаппе, Шри Бхагаван отметил: «Те, кто услышит его пение, забудут различие между ночью и днем».
«Тогда почему он не поет?» – спросил я.
Тогда Каннаппа спел несколько песен из «Тируппугаж» Арунагиринатхи. Пение было столь сладостным, а преданность певца растрогала нас до слез. Мы полностью забыли себя. Вскоре после этого прозвенел колокольчик на обед. Шри Бхагаван поднялся и потер колени. Прежде чем он смог уйти, я поделился с ним впечатлением от пения.
«Как прекрасно он пел! Какая мелодия и какая преданность!» – сказал я.
«И не только это. Он может подражать кому угодно», – сказал Шри Бхагаван, пересекая холл.
Перед тем как выйти, он повернулся ко мне и добавил: «Да, он прекрасно пел. Но что нам в том? Если мы погрузимся в эту бхакти, нас унесет прочь. Тогда нам будет сложно выбраться оттуда».
В другой раз знаменитый певец Шри Дилип Кумар Рой приехал из Пондичерри и чудесно пел для Шри Бхагавана.
Когда прозвенел звонок на обед, Шри Рой положил свой инструмент, сложил ладони вместе в жесте уважения и сказал Бхагавану: «Я не практикую йогу и не знаю философии. Все, что я знаю, – это пение. Мое сердце и мои чувства слились в этой музыке. Я хочу достичь стоп Господа, следуя по этому пути. Есть ли у меня хоть какая-то надежда? Все, что у меня есть, – это немного преданности, и ее я тоже получаю только через пение».
Бхагаван ответил: «Да, этого достаточно. Это приведет тебя на более высокие уровни».
Когда я перевел эти слова Шри Рою, они его так воодушевили, что он снова и снова прикасался к стопам Шри Бхагавана.
После того как он вышел из холла, Бхагаван обернулся ко мне и сказал: «Бхакти – мать джняны. Скажи это ему».
Я позвал Роя и перевел ему это замечание. Оно его настолько обрадовало, что он снова прикоснулся к стопам Бхагавана *.
* За несколько дней до этого случая Дилип Кумар Рой сам говорил с Шри Бхагаваном о различии между бхакти и джняной:
«[Дилип Кумар Рой] спросил у Бхагавана: «В „Маха Йоге“ вы говорите, что мудрецы не сказали ничего, что противоречило бы высказываниям других мудрецов. И все же мы видим, что один советует бхакти, другой джняну, и так далее, ведя, таким образом, к всевозможным раздорам».
Бхагаван [ответил]: «На самом деле нет ничего противоречивого в этих учениях. Когда, например, последователь бхакти марги заявляет, что бхакти – лучше всего, он на самом деле имеет в виду то, что человек джняна марги называет джняной. Нет никакой разницы в этом состоянии или его описании прилагательными, или преодолении прилагательных. Просто разные мыслители использовали разные слова. Все эти различные марги, или пути, или садханы ведут к одной и той же цели. Когда это происходит, дхьяна, бхакти или джняна, которые некогда были болезненным усилием, становятся нормальным и естественным состоянием, самопроизвольно и без усилий («День за днем с Бхагаваном», 29 октября 1945 г.).
Несколько дней спустя, утром 2-го ноября, Дилип Кумар Рой спел несколько песен и потом спросил Бхагавана, какому пути ему следовать: «Какой способ убить эго лучший?»
[Бхагаван ответил]: «Просить ум убить ум – то же самое, что делать вора полицейским. Он пойдет с тобой и притворится, что ловит вора, но ничего не произойдет. Поэтому ты должен обратиться внутрь и увидеть, откуда возникает ум, и тогда он перестанет существовать.
Для каждого человека лучший способ тот, который кажется ему самым легким или больше нравится. Все пути одинаково хороши, так как они ведут к одной цели, к слиянию эго с Атманом. То, что бхакта называет самоотречением, человек, осуществляющий вичару, называет джняной. Оба пытаются привести эго назад к источнику, из которого оно возникло, и заставить слиться с ним».
[Дилип Кумар Рой]: «Но какой способ лучше для меня? Бхагаван должен знать».
Бхагаван не ответил. [Девараджа Мудалиар комментирует]: «Это так обычно для Бхагавана. Он оставляет каждому преданному возможность самому обнаружить, какая садхана самая легкая для него» («День за днем с Бхагаваном», 2 и 11 ноября 1945 г.).
По-видимому, Бхагаван, в конце концов, позднее в тот день порекомендовал Дилип Кумар Рою следовать пути бхакти. Этот совет Бхагавана был передан лично Т. П. Рамачандре Айеру в холле, где-то в обеденное время. А Девараджа Мудалиар зафиксировал, как Бхагаван выражал этот совет публично в холле позднее в тот же день. Из этих рассказов можно прийти к выводу, что Бхагаван, следуя своей обычной практике, сначала рекомендовал самоисследование, но когда обнаружил, что Дилип Кумар Рой был более склонен к пути преданности Богу, дал ему разрешение следовать пути бхакти.
В случае с Каннаппой Шри Бхагаван предостерег нас от эмоций преданности, в то время как Рою он сказал, что бхакти достаточно. Бхагаван умел разглядеть, какой путь подойдет каждому. Он вдохновлял всех нас следовать тому пути, который, как он знал, был проще для нас, и иногда в процессе он предостерегал нас от уклонения к другим формам садханы.
Я помню еще один случай, когда Бхагаван сделал столь же необычное замечание, и адресовано оно было только одному преданному. Когда была открыто почтовое отделение ашрама, к нам прибыл высокий чиновник почтового ведомства с женой; их единственный сын умер. Он говорил с Бхагаваном о своей утрате.
«Мы очень любили мальчика. После его смерти мы не знаем ни счастья, ни покоя. С тех пор мы блуждаем бесцельно. У нас осталось единственное желание, и мы глубоко привязаны к нему. Сможем ли мы увидеть нашего сына в нашем следующем рождении?»
Все в холле засмеялись.
Услышав, что мы так отреагировали, чиновник сказал: «Я раньше не был ни в одном ашраме, и я не знаю, как разговаривать с махатмами. Если я сказал что-то не так, простите меня, пожалуйста».
Бхагаван, который лежал на софе, сел и заговорил с ним.
«Сначала узнайте правильное значение и связь отца, сына и перерождения. Если вы узнаете это, тогда можете думать о следующем рождении».
Мужчина возразил:
«Бхагаван, я ничего не знаю об этих вещах, и они мне не нужны. Меня никогда не интересовали ни джняна, ни самоотречение. Просто скажите, мне от вас больше ничего не нужно, смогу я увидеть сына в моем следующем рождении?»
Бхагаван отклонился назад, поднял руки, как будто уверяя этого человека, и ответил: «Да, вы увидите его. В своем следующем рождении вы увидите вашего сына так ясно, как видели его в этом рождении». Это утверждение чрезвычайно осчастливило мужчину.
«Да, Бхагаван, – сказал он. – Это то, чего я хотел».
Он несколько раз дотронулся до стоп Бхагавана и ушел очень довольный.
После того как он ушел, я спросил Бхагавана: «Почему вы так сказали? Как это возможно?»
Бхагаван ответил: «А что я мог поделать? Если бы я так не сказал, его вера разрушилась бы до основания».
Я все еще был скептично настроен. Чтобы развеять мои сомнения, Бхагаван попросил меня принести экземпляр «Бхагавад-гиты». Он показал мне следующий стих и попросил прочитать его:
«Знание следует давать в соответствии со способностью человека понять его. Если мы учим философии тех, кто не готов принять ее, их вера будет полностью разрушена».
В таких случаях относительно легко понять, почему Бхагаван вел себя определенным образом. Но в холле происходили и такие загадочные события, которые никак не объяснишь. Например, один человек приехал аж из Америки, чтобы увидеть Бхагавана. Он сидел напротив него три часа, а потом уехал, без какого-либо намерения вернуться.
Я спросил Бхагавана: «Что это? Он приехал сюда из такого далекого места, и пробыл всего три часа. Что он узнал?»
Бхагаван ответил: «Он приехал с определенной целью. Он получил мой даршан, и я получил его даршан. Его миссия окончена. Зачем ему оставаться дольше?»
Сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь узнает, что случилось за эти три часа. Этот человек уехал, даже не оставив своего имени, а Бхагаван отказался как-то еще комментировать этот случай.
Некоторые стороны характера Бхагавана никогда не менялись, независимо от того, с кем он имел дело. Он не выносил расточительство любого рода; он был необычайно внимателен к животным, жившим рядом с ним; и всегда можно было быть уверенным, что он настоит на том, чтобы все пожертвованные продукты были поровну поделены между всеми находящимися в ашраме.
Это были глубоко укоренившиеся привычки, и на них никак не влияли колеблющиеся умы людей, окружавших его. Еще одна привычка, столь же постоянная, но менее известная, состояла в его упорном требовании, чтобы ашрам никогда не просил денег у посетителей или преданных. Он полагал, что ашрам должен существовать на добровольные пожертвования. Чиннасвами знал об отношении Бхагавана к деньгам, но не мог время от времени не просить денег, когда была необходимость. Где-то в 1940-х я стал свидетелем одного интересного случая, связанного с этим.
В ашраме шло строительство храма Матери, но была острая нехватка финансов. Деньги нужны были срочно. В один из тех дней в ашрам впервые приехал преданный по имени Чхаганлал Йоги из Бомбея.
Когда Чиннасвами увидел его, то сказал мне: «Нам нужно 50 тысяч рупий на храм. Почему бы нам троим не пойти к Джамналал Баджай и не попросить у него денег? Представь меня Чхаганлалу Йоги, и приступим».
Чхаганлалу Йоги это предложение показалось неприемлемым, но, поскольку он был новичком и к тому же стеснялся, он почувствовал, что ему ничего не остается, как согласиться. Чиннасвами позаботился о том, чтобы его багаж отправили, но, прежде чем отправиться нам самим, нужно было преодолеть одну преграду – мы должны были сообщить Бхагавану. Чиннасвами никогда не сообщал что-либо Бхагавану напрямую. Когда нужно было что-то сказать ему, он всегда посылал кого-нибудь передать его слова. В этот раз он позвал меня и попросил рассказать Бхагавану о нашей поездке.
«Как я могу рассказать Бхагавану о таком? – спросил я. – Ты должен пойти со мной».