Интересно, какие она собрала примеры? Она ведь наверняка занималась историей этого дела. Отклонений от сценария. А вдруг это и раньше случалось, ну, то, с чем мы столкнулись? Вдруг это что-нибудь значит? И мы сможем понять – что.
Брэндон был слаб и слабел все больше. Дерматологи не знали что и думать.
– Он бредит, – сказал Джонас, – но температура у него не высокая. Скорее даже наоборот, она понижается.
Галлюцинации Брэндона усиливались день ото дня, но время от времени с ним еще можно было разговаривать нормально.
В последние разы, когда мы с Тор ходили выпить или пообедать с друзьями, она всегда была, хотя бы отчасти, в роли. То есть нельзя сказать, чтобы она не была сама собой. Нет, она была собой-в-пациентке, собой и/но ей сразу. Иногда она представлялась углубленной в себя больной, иногда встревоженной больной, иногда бодрой больной. Но всегда больной.
Мне, конечно, хотелось поговорить с ней об этом, еще как хотелось, но она в таком состоянии всегда бывала так сосредоточенна, что к ней и подойти было страшно. Я не знал, с чего начать.
– Я вижу в темноте, доктор, – заявила она как-то одному студенту. Джонас показывал мне теперь все ее видео, в которых что-то пошло не по сценарию.
– Всех так и подмывает ее выгнать, – сказал он.
– Вижу прекрасно, – продолжала она на экране. – Куда лучше, чем днем. А еще я выдыхаю больше, чем вдыхаю.
– Я пишу письмо президенту АСП, – сказал Джонас. – Хочу спросить, сталкивалась ли она с чем-нибудь подобным.
Мы занялись историей стандартных пациентов. В 1963 году Говард Бэрроуз подготовил первую СП. Она должна была симулировать рассеянный склероз и параплегию. В 1970 году Паула Стиллман наняла нескольких женщин, чтобы они рассказывали о болезнях своих воображаемых детей. Не наш случай.
– А я уже думал, что история АСП – это как история тайного ордена, – признался Джонас. – Ну, знаешь там, Опус Деи, рыцари-госпитальеры и прочая такая хрень. Думал, может, в Ассоциации Стандартных Пациентов есть свои милитаристы, или черные маги, или телепаты какие.
– Пожалуйста, не говори ерунды, это же Тор, – ответил я.
– Ладно, ладно, не буду. Но послушай, что я хочу тебе сказать. Есть еще люди, у которых открылось то же, что и у Брэндона.
Вторым человеком – ну, по крайней мере, в нашем регионе, – у кого обнаружилась такая же болезнь, как у Брэндона, стала мисс Дин, женщина тридцати с небольшим лет. Она быстро угасала. Она не согласилась пустить меня к себе, и потому Джонасу пришлось описывать мне, что с ней происходит.
В тот вечер я очень внимательно наблюдал за Тор, и она сказала, что ей не по себе под моим взглядом. Тогда я сказал ей, что мне от нее тоже не по себе, например, от ее одежды, которая и ее, и в то же время не ее. Иногда, когда мне становится особенно плохо, я даже сомневаюсь, применима ли к ней еще такая категория, как «она».
– Ты какой-то странный, – говорила она. – Дай мне подумать.
Я неловко обнял ее и стал просить остаться.
– Нам надо друг от друга отдохнуть, – сказала она. – Недели две, не больше. Я поживу у Стейси. Пусть это будет шаг в направлении «мы-менеджмента».
В тот день, когда Тор переехала к Стейси, умерла мисс Дин.
– Теперь ее кожа снова мягкая, – сказал мне Джонас.
– Теперь, когда она умерла?
– Ну да.
Он храбрился, но на самом деле сильно переживал ее смерть.
Мы все плохо себя вели. Боялись, тряслись, не могли выработать план действий, а тем временем то, что стало происходить, происходило все быстрее и быстрее. В больницу доставили еще двоих, с теми же тайными письменами на коже.
В детском отделении, рассказывал мне Джонас, две девочки целый день попеременно то рыгали, то обливались слезами.
– И что?
– А то, что одна из них сидит на строгой кошерной диете, – сказал Джонас. – Но ее рвет сосисками и мясом. Которые съедает ее подружка, она сама к ним даже не притрагивается. Короче, их тошнит едой друг друга.
Я позвонил Стейси, она сказала, что Тор нет, она вышла подумать, и еще чтобы я не волновался, Тор очень меня любит и скоро сама мне позвонит.
– Она хорошая девочка, – добавила Стейси.
– Я знаю, – сказал я. Позвонил Джонасу и предупредил, что еду за ней.
– Оʼкей, – отозвался он, – только сначала поговори с Дэнни Мерчантом.
– Кто это?
– Тоже СП, – сказал он, и я вспомнил, что встречал этого парня, он был в группе Тор на подготовительных занятиях.
– А в чем дело? – спросил я.
– Несколько дней назад он делал для нас одну работенку. Я сам только что услышал. Он отклонился. Начал описывать болезнь, которой не существует.
Никакой записи не было. Джонас на словах сообщил мне, что симптомы, которые описывал этот парень, Мерчант, нисколько не походили на те, которыми завиралась Тор.
– Он рассказывал, как у него выросла новая конечность, а через день пропала, – объяснил он. – Безволосый хвост торчал из середины его груди, весь покрытый миниатюрными органами наподобие опухолей, с тонкой кожистой оболочкой. Теперь божится, что ничего такого не говорил и ни слова не помнит.
Мы встретились с Мерчантом в небольшом кафе в дешевом районе, где он снимал квартиру.
– Как Тор? – был его первый вопрос.
– Я хочу поговорить с тобой о том, что случилось недавно, – перебил Джонас. – Помнишь, когда ты работал боль в нижней части брюшины? И вдруг на полдороге…
– Я знаю, о чем ты, – сказал Дэнни. – Но нет, я ничего не помню. Кроме того, что мне потом рассказали. Так что не знаю, что тебе сказать.
– Когда ты в последний раз говорил с Тор? – спросил я.
– Что? Да, наверное, еще на курсах, – ответил он. – Зато я много думаю о ней в последнее время. Не знаю почему, может быть, оттого, что о ней все сейчас болтают.
– Что? – спросил Джонас, а я тут же добавил:
– И кто именно?
– Да ты сам что-то о ней говорил, еще когда расспрашивал меня в самом начале, – сказал он Джонасу. – В общем, ничего особенного, просто я то и дело слышу от разных людей ее имя. Не знаю, когда это началось: до того, как я сделал то, что, как мне говорят, я сделал, или уже после.
Может быть, существуют вирусы, которые имеют обратную силу во времени. Но, в чем бы с ним ни было дело, его вирус затронул лишь слегка, не так конкретно, как Тор. Наверное, он и симптомы описывал не так четко и доходчиво, как она. И по сценарию говорил не так ясно. И все же готов поспорить, в какой-нибудь больнице уже есть пациент со странным наростом на груди – или между грудями. Возможно, он похож на большой кожный клапан.
Короче, если у Дэнни то же, что было у Тор, то слабее, не в такой форме. Но что-то у него явно есть. Тор была нулевым пациентом. С нее все началось. Прозрение оказалось заразным. Все больше и больше СП начинают ни с того ни с сего описывать симптомы невозможных заболеваний, которых еще вчера не было.
– Хватит на меня орать! – сказала Стейси, когда я наконец дозвонился до нее после того, как Тор не вернулась домой. – Я думала, она к тебе едет. Нет, я не знаю, где она сейчас, и если она не хочет тебе звонить, то это ее право. Серьезно, я не знаю, что там у вас с ней произошло, но только не надо делать из меня крайнюю, ладно? Никто ее за руки не хватал и насильно в машину не заталкивал, она сама села.
Машина черного цвета ждала ее возле дома. Ну, машина и машина, откуда Стейси знать, какая именно? Не лимузин точно, попроще. В ней сидели люди – трое, кажется, – не в костюмах, нет, скорее, в черных свитерах под горло. Ну, люди как люди, молодые вроде. Тор их, наверное, знала, потому что из окна гостиной Стейси видела, как сестра подошла к автомобилю, наклонилась к передней дверце, взглянула на клочок бумаги, который показал ей один пассажир, кивнула и вроде бы что-то ему сказала, а он записал это на том же листке. Тогда она помахала Стейси рукой и спокойно села в машину со всеми вещами.
Я попросил Стейси описать мне одежду, которая была тогда на Тор, и узнал все до последней тряпочки – вещи были старые, она давно их носила, – и все же не смог представить, как Тор выглядела: оказалось, мне мало знать, во что она была одета, я должен увидеть ее, чтобы понять, чьи это вещи. Я не знаю, кем она была в той одежде и от какой болезни страдала, когда ее посадили в машину и куда-то повезли.
Я поехал к Стейси, и мы здорово поругались. Потом, правда, помирились, ведь Тор так и не вернулась, а Тор – ее сестра, Стейси любит ее почти больше всех на свете и хочет, чтобы она вернулась, а от копов нет никакого толку.
На этой конференции я зарегистрирован под вымышленным именем. Мы приняли такое решение потому, что я, кажется, послал в АСП слишком много писем, причем чересчур нервозных, чтобы заявиться к ним под своим именем.
Дома, в Тримонте, установили контроль за распространением заболевания. Я стараюсь не вникать в это дело. Но говорят, что случаи затвердения кожи еще бывают.
Через пять недель после того, как исчезла Тор, я проснулся ночью, меня тошнило так, что я едва успел добежать до туалета. Даже не глядя, я чувствовал, что пища, которая вылетает у меня изо рта, это не то, что я ел в последнее время.
Блевотина плавала в унитазе. Похоже, торт с чьего-то дня рождения. Детского.
Да, я испугался, но в больницу не пошел – никогда ведь не знаешь, чем это кончится. Кто тебя увезет и куда.
Брэндон умер.
– Нам так грустно, – сказал Джонас. – Такой был славный чувак. Мы на нем столько всего опробовали, и кое-что, кажется, даже помогало. Богом клянусь, мы уже начинали помаленьку в этой ерунде разбираться. Ну то есть мы, конечно, еще ничего толком не поняли, но некоторых уже почти вылечили.
Для лечения нужно прозрение, а оно не зависит от понимания.
Люди постоянно путают корреляцию и каузацию. Если мы стали замечать эти болезни только после того, как Тор нам о них рассказала, то это не значит, что она была их причиной. Хотя, конечно, может, и была. Но, если честно, я не верю, что это она все вызвала.
Я все время играю с собой в грустную игру: пытаюсь догадаться, кто забрал Тор – правительство, заболевшие, лидеры тайной аэспэшной кабалы, кто-нибудь еще или вообще никто. Что с ней – заболела она или нет и была ли больна раньше? Жива ли она?
Джонас говорил правду – он сам и его коллеги справляются с новыми болячками все лучше. А я думаю, что Тор – именно та, кем всегда казалась. Невероятно талантливая исполнительница, чья игра научила, а может, и до сих пор продолжает учить целителей исцелять.
Письменные отчеты с этой конференции какие-то совершенно неразборчивые, и меня это нервирует, ведь я привык с первого взгляда разбираться в любом незнакомом материале и быстро вникать в самую его суть.
Я не сумасшедший и не жду от этой конференции многого, но кто на моем месте упустил бы такой шанс? Вот почему я сижу здесь с бейджиком на шее, а на нем значится «Тодд Брайансон, независимый исследователь», и жду, когда настанет моя очередь поговорить с подвыпившей психологиней и, по совместительству, юмористкой.
ТОРС[19], тюрьмы, птичий грипп. Через какие еще барьеры перепрыгнут болезни? Знай вы, что вам вскоре предстоит столкнуться с какой-нибудь новой, экзотической эпидемией, разве не придумали бы вы новую программу подготовки докторов, способных бороться с ней? Конечно, это было бы ужасно, и/но необходимо.
Надо бы нам внести такое предложение. Надо бы. Я не шучу. Я даже составил список таких болезней, которые уже есть или могут быть теоретически. Передам его Гауэр. Пусть добавит его к своим обычным занятиям или заменит им свои обычные занятия, потому что кто знает, что в этой игре поставлено на карту? К чему нас готовят?
Я выздоровел. Грущу, но со здоровьем у меня все в порядке. Но, помяните мое слово, пройдет не так уж много времени, и где-нибудь в Сакраменто, в Куала-Лумпуре или в Лагосе появится пациент, чьи теплые человеческие руки из плоти и крови будут заканчиваться призрачными пальцами.
Правила
Шли тысячелетия, но ни один ребенок не подражал этому звуку, так хорошо знакомому теперь каждому на Земле, не показывал этот узнаваемый размах. Никто не качал раскинутыми руками, креня корпус то вправо, то влево, не бежал, с инстинктивной грацией подражая движениям машины. Все когда-то бывает впервые. Так и тут – жил где-то ребенок, который однажды впервые изобразил самолет.
Ей было восемь, когда она открыла новую эру. А за день до этого девочка стояла на краю выкошенного почти под корень луга и, как зачарованная, следила за машиной, которая, ворча двигателем и чуть подпрыгивая на кочках, в очередной раз пробежала по земле и наконец взлетела. С восторгом, незнакомым ей прежде, наблюдала она этот рискованный полет.
Размышления о началах и концах. О взаимосвязях между ними.
Первая играющая рисует горизонтальную прямую, которую называет «Время».
Вторая размечает хронологию вертикальными штрихами разного цвета.
Третья подписывает штрихи цифрами в соответствии с принятой логикой.
Лист со схемой помещается в центре стола, играющие заводят таймер (в комплекте). И медитируют над схемой, покуда не истечет наугад выбранное время.
Девочку звали Эммелиной, и она оказалась в Нутаче по прихоти своего брата. Это она, наскучив венками, которые они плели с подружкой из долины, вдруг вскочила и, раскинув невиданным доселе крестом прямые руки, побежала по склону горы вверх, к избушке, где жила с матерью, а ее грязная юбчонка трепыхалась от ветра вокруг ног.
– Что ты делаешь? – крикнула другая девочка ей вслед. – Постой!
И не потому, что не могла угнаться за ней, просто ей хотелось по крупицам проанализировать это новое, навеянное посещением Нутача, движение. Вчерашнее вознесение проходило без нее, но чутье тут же подсказало ей неизбежность того, что она видела.