«Ле Параплюи», первая работа нашего движения, написана маслом на холсте чуть больше метра шириной и семнадцать метров высотой. Вообще-то, на нем нет краски, только грунтовка, которая покрывает большие участки так, что местами ее слои находят друг на друга, образуя абстрактные фигуры разного цвета. Несколько окружностей, по паре-тройке сантиметров в диаметре каждая, очерчены волнистыми черными линями, внутри которых розоватые мазки выделены другими цветами, а те, в свою очередь, содержат пятна текстурированного красного с серовато-белыми середками. Между ними повсюду разбросаны линии, зигзаги и полупрозрачные, точно вычерченные, векторы.
На расстоянии двух-трех метров от основания полотна видно скопление более крупных силуэтов с черными или коричневыми краями, похожих на очертания материков. Примерно метром выше фигуры этого второго слоя начинают уменьшаться.
Еще через несколько метров изображение становится почти отчетливым, загрунтованное пространство прерывается теперь лишь отдельными извилистыми линиями, узкими, словно ленты, серебряными стрелками и щепочками. Наконец, в верхнем левом углу полотна мы видим коллекцию расположенных совсем рядом друг с другом, почти переплетающихся зеленых штрихов, коротких и тонких, а вокруг них – чуть более толстые коричневые линии.
Выберите работу, на основе которой вы будете писать собственную. Отныне это оригинальное произведение будет называться трупом.
Теперь, когда мы входим во вторую фазу нашего движения, различные отколовшиеся от нас группировки основывают свои коллажи на малоизвестных оригиналах Райли, Матта, Гештоффа. Мы презираем такие псевдорадикальные эксперименты. Наше искусство просто обязано быть репрезентативным, без этого оно ничто.
Конечно, мы никоим образом не настаиваем на происхождении от фотореалистического искусства. Однако для наших целей необходимо, чтобы репрезентативность исходного полотна перевешивала его абстрактность.
Итак, встаньте перед вашим трупом. Включите в себе интуицию наемного убийцы.
«Ле Параплюи» – это изображение пешеходов на парижской улице в дождь.
Это преломление одноименного полотна Ренуара, написанного в 1881–1886 годах, фрагмент, вырезанный задом наперед из этой работы.
Край фрагмента начинается несколькими сантиметрами выше основания оригинала, затем идет абсолютно параллельно полотну и возвращается в картину. Линии, похожие на клетки фигуры, – это поверхности идеально расколотых изображений одежды, зонтов, рук и тел.
Изображение уходит вверх от зрителя, проходя через платья, брюки, кости, деревянное серсо в руке ребенка, головы людей, туда, где над толпой кружат веселые зонтики. Своим дальним краем разрез уходит в крону дерева.
Темп: Резать.
Проведите концептуальную линию через избранный вами фрагмент картины. Она может входить в изображение под любым углом и с любой точки зрения, главное, чтобы она пересекала и правый, и левый край повешенного трупа. Правильно говорить именно так: «повешенного», поскольку произведение искусства воспринимается нами в аспекте умерщвления.
Ваша задача – изобразить поперечный разрез вашего трупа.
Рассечение фрагментов картины Ренуара, обнаружение их скрытой стороны приносит немало открытий. Формы содержат в себе тайны. Крохотный мазок свободно летящего коричнево-серого есть не что иное, как пуговица, оторвавшаяся от слишком туго натянутого плаща и еще не достигшая земли. А это что за тонкая волосяная линия, прилипшая к красному пространству, похожему на гигантскую клетку? Это мужчина несет письмо, но не в кармане, а на груди, прямо под рубашкой.
Таково наше представление самого разоблачительного толка. В нем заключена радикальная эстетическая демократия. Наши работы уравнивают любую материю внутри поля трупа.
Также они раскрывают агентов, присутствующих в трупе всегда, но до сих пор скрытых. В оригинальной работе они спрятаны за другими вещами, невидимы, но мы высекаем их из их укрытия с беспощадной решимостью. Мы обнажаем их внутренности, показываем самую их сущность.
До тех пор, пока существует хоть малейшее отклонение от планарного метода сечения, описанного раньше, нет ничего зазорного в том, чтобы основывать резку на образе, уже подвергшемся вивисекции ранее. Именно повторяемость и завоевала нашему методу славу удаленного зрения.
Потому что все повторяющиеся работы, включая и те, что списаны с одного трупа, а на самом деле, по незнанию, друг с друга, трактуют все элементы одной и той же сцены одинаково. Только третье слайсирование трупа обнаружило за дальней деревянной ножкой, в месте, прежде невидимом для зрителя, замысловатый комочек черной органики, и всем исследователям пришлось согласиться, что, когда в 1889 году Ван Гог писал знаменитое «Кресло Ван Гога», за его ножкой на полу кухни сидел жук.
Слайсированный метод письма викторианских натюрмортов показал овальные срезы из кожи, мяса и костей – за дверьми в момент письма прятались дети. Тонкие серебристые линии пересекающейся стали в тени дерева, которые десятилетиями принимали за трости, оказались шпагами. Новый метод письма служил раскрытию преступлений – в чемоданах обнаруживались яркие пятна драгоценностей. Серо-коричневые пятна рыбьей крови под днищами лодок.
Однако важнее всего в искусстве слайсированного письма оказалась трансформация темного искусства в черную магию, когда на полотнах начали обнаруживаться такие образцы плоти, такие мышечные препараты вокруг костяных спилов, такого цвета и такой формы, какие попросту не могли существовать в реальности. К примеру, в ночных пейзажах кисти Джона Эткинсона Гримшоу что за светящиеся мембраны и человекоподобные осколки ребер видны за облаками? И что это за огромные пятна из крови и перьев по обе стороны от них?
И это повторяется из картины в картину. Только мы можем постичь, кто еще, кроме нас, невидимо обитает в наших галереях и в нашем мире.
Среди зеленых и коричневых пятен в верхней части «Ле Параплюи» есть еще один сгусток красочных пятен, который отказывается поддаваться расшифровке. Это что-то мускулистое, жилистое, пронизанное извивами кровеносных сосудов.
Что-то живое, хотя и не животное, затаилось в кроне того дерева и смотрит оттуда на нас.
Коувхит
Несколько ночей прошли в Данвиче, где хозяйка небольшого хостела без конца твердила им о том, как им повезло найти комнату. Гуляя по пляжу и давая дочке поглядеть на зимующих гусей через бинокль, такой тяжелый, что она каждый раз начинала хохотать, он радовался, что они именно в Данвиче, а не в Саутволде и не в Валберсвике. Там куда больше народу. По вечерам они покупали себе жареную рыбу с картошкой или ели в каком-нибудь пабе. Ночью, когда она засыпала, он без пароля влезал в соседский вай-фай, читал сообщения и проглядывал форумы.
В четверг он разбудил ее, когда она заснула. Была почти полночь.
– Вставай, детка, – сказал он ей. – Только тихонько. Нам надо никого не разбудить.
– Ненавижу тебя, – проворчала она в подушку.
– Я знаю, – сказал он. – Вставай. Телефон оставь здесь.
На дорогах было спокойно. Но Дуган все же решил поехать кружным путем, через Блитборо, по шоссе А145 до Уггесхолла, мимо поселков дорожных рабочих там, где расширяли проезжую часть.
– Куда мы едем? – спросила девочка, но только один раз. Она сидела, нахохлившись, но просить его включить в машине печку ни за что не стала бы.
Рентхам лежал на западном краю зоны безопасности. Она продолжалась на север вдоль трассы А12 и на юг вдоль В1127 до Саутволда. В пределах этих границ при свете дня еще распахивали и засевали поля кормом для животных, и дороги почти все были открыты, но это, честно говоря, было скорее исключение, чем правило; с наступлением ночи любое передвижение по дорогам без официального эскорта было запрещено. Не охранялся разве что один крошечный треугольник, гипотенузой которого служила шестимильная береговая полоса со средней точкой в Коувхите.
У паба к югу от Рентхама Дуган остановился. Открыл дочке дверь, прижав к губам палец.
– Пап, – сказала она.
– Тише, – прошептал он.
Снаружи было пасмурно и ветрено, ночные тени набрасывались на них и снова отпускали все время, пока Дуган искал дорогу через заросли к пограничной канаве. Они пересекли ее молча, затаив дыхание. Оказавшись по ту сторону, они зашагали к востоку, держась краев полей.
– Пап, ну, правда, ты спятил.
У него был с собой фонарь, но он не включал его. Когда из-за туч наконец появилась луна, он остановился и засек координаты.
– У них же ружья, – сказала она.
– Поэтому ш-ш-ш.
– А что они с нами сделают, если поймают?
– Скормят волкам.
– Ха-ха…
Они застыли, услыхав приближающийся треск вертолета. Луч прожектора скользнул по полю впереди, и от света оно на миг стало как будто твердым.
В воздухе витали запахи. Где-то гуляло эхо. Дуган не стал заходить в деревушку, где еще совсем недавно жили местные и которая была реквизирована у них, правда, почти без шума. Издали они видели светящиеся окна. К Коувхиту они подошли с севера.
У руин церкви без крыши он остановил дочь и молча показал пальцем. Она ахнула. Пока луна, снова выбравшись из-за облаков, скользила над продырявленными и полуобрушенными стенами, девочка не сводила глаз с новой, приземистой церковки, обосновавшейся в нефе старой. Он улыбнулся. Когда она наконец насмотрелась, они продолжили свой путь через кладбище. В могилах не было совсем ничего страшного.
Так близко к волнам земля, по выражению девочки, разухабилась. Хорошее слово для поддержания в ней бодрости духа. В кронах безлистных деревьев этого региона то и дело мелькали безмолвные, непредсказуемые вспышки холодного света. Коснувшись земли рукой, сначала Дуган, а потом и его дочь почувствовали, что почва под их пальцами жирная и скользкая, как будто на нее пролили сливки.
– В какую сторону мы идем?
– Осторожно, детка, – предостерег он ее. – Земля здесь…
– Откуда ты знаешь, что это уже сегодня?
Он ответил не сразу.
– Да так, – сказал он наконец. – Отовсюду понемножку. – Он посмотрел через плечо туда, откуда они пришли. – Есть способы.
– А если они узнают? – Она ткнула пальцем в коттеджи. И закатила глаза, когда он промолчал.
Они продолжали идти по шоссе, миновав знак, который запрещал именно это – ходить по этому короткому участку пути, где асфальт был такой старый, что уже казался частью естественного пейзажа. Вид оттуда открывался прелюбопытный. Пахнуть должно было, по идее, землей, зеленью и морем.
– Смотри! – вскрикнула девочка. Дорога кончилась так внезапно, как будто ее откусили, зазубренный край асфальта повис над пустотой. Дуган следил, как она, крадучись, подходит к нему маленькими шажками. – Там пропасть!
– Море забирает назад все, что отдало когда-то, – сказал он. – Раньше берег здесь был еще больше. Осторожно.
Но она уже предусмотрительно легла на живот в нескольких шагах от края, так что теперь только кончики ее пальцев шарили по асфальтовому обрыву, а взгляд устремлялся туда, где утес переходил в пляж.
– Оно и сейчас продолжает? – спросила она. Голос был еле слышен, она опустила голову так, что ее рот оказался ниже уровня дороги. – Пожирать берег?
Дуган пожал плечами. Подождал, пока она отползет от края и снова встанет с ним рядом, и повторил движение.
Он сказал ей, что часа через два-три они узнают, будет сегодня что-нибудь происходить или нет. Он не стал говорить ей о том, что руководствуется только намеками и неясными слухами, выловленными из новостных сводок. Двое знакомых, его бывшие коллеги, объявили, что будут на следующей неделе в районе Ипсвича, так что не хочет ли кто-нибудь из старой команды с ними выпить? Он не знал, какими они теперь пользуются кодами, но это приглашение плюс зашифрованная болтовня, которой взорвалась Сеть, подсказали ему, что пора собираться в дорогу.
Он взглянул на часы и опустился рядом с девочкой на край разлагающейся дороги. Он сидел, скрестив ноги, она – обняв колени и положив на них подбородок. Ее взгляд был устремлен в море. Его равномерный шум успокаивал их так, словно был специально для этого создан. Было темно, только светила луна за облаками, да изредка из-под земли вырывались непонятные минеральные вспышки. Где-то пела обезумевшая птица, явно не соловей.
Несмотря на несколько слоев одежды, обоим скоро стало холодно. У них уже зуб на зуб не попадал, когда где-то через час, Дуган уловил какое-то шевеление на берегу. Он сделал дочери знак сидеть тихо, а сам навел бинокль на огоньки, рывками движущиеся по пляжу. Три пары фар замерли, перекрыв в темноте друг друга, посылая лучи в море и на берег впереди.
– Это они, – сказал он. – Готовятся. Наверное… – По голосу отца девочка чувствовала, что причина его волнения не в одном только энтузиазме. – Они… мы не зря здесь.
Он не видел ничего, кроме огней на берегу, не слышал ничего, кроме волн. Он сделал небольшую вылазку на разведку, но их, видимо, не заметили. Их утес был далеко от того места, где зажглись огни, и они, незваные гости, сидели на нем в полном одиночестве. Его дочь не сводила глаз с воды. Дуган ждал, что она будет ныть, спрашивать, долго еще, или что-нибудь такое, но она молчала. Двадцать минут спустя она первой протянула руку к волнам, первой заметила в них что-то.
Вертолет больше не появлялся. Слишком от него много шума. Столб света не падал отвесно в воду с небес, не освещал то, что поднималось над волнами далеко-далеко от берега. Только при свете луны можно было различить неясные очертания. Что-то похожее на башню. Сваренный из железных балок шпиль, который поднимается все выше и выше, а с него хлещет во все стороны вода.
Девочка тоже встала. Там была гнутая металлическая конструкция. Покореженная и угловатая, словно скособочившийся строительный кран, который вот-вот рухнет. Двигалась она не равномерно, а спазматически, точно могучими рывками подтягивала себя к суше. Дернется, потом постоит, подумает; потом еще подрастет над водой, уже ближе к суше.
Огни на берегу погасли. Зато теперь вспыхнуло пламя на вершине башни. Мутный огонек вырвал конструкцию из тьмы. Море у ее подножия лежало тихо и словно само отбегало от причудливой громады, черной, угловатой, покрытой многочисленными наростами. Как будто кусок морского дна поднялся вдруг со своего места и, любопытный, вышел на поверхность.
Башню поддерживала платформа. Пламя на вершине сооружения освещало ее бока так, что они видели цемент и ржавчину, железо обросших ракушками пилонов, в воде, наверное, косматых от обжившей их морской растительности, которая на воздухе обвисла склизкой бахромой.
Башня двигалась прямо на Коувхитский утес. То, что наросло на ней в море, не могло до конца скрыть метки явно искусственного происхождения, нанесенные по трафарету предупреждающие надписи. Остатки краски: обведенная в круг буква Н.
Еще один шаг – потому что она действительно передвигалась неуклюжими шагами, – и вся огромная масса оказалась над поверхностью, вода хлестала из нее со всех сторон. Теперь она брела, переступая ногами. Бетонными цилиндрическими колоннами толщиной с дом или с хорошую дымовую трубу каждая. Сначала вперед продвигались две с одной стороны, потом – две с другой. Какие-то трубы болтались с изнанки ее днища, находившегося на уровне крыши многоэтажного дома, их пучки отваливались и падали назад в море. Она несла на себе стальные контейнеры, развалины домов, похожие на трущобы, старые подъемные механизмы, лифты, из провалов шахт которых извергалась черная вода.
В нескольких бросках волны от берега она остановилась. Лизнула воздух языком пламени размером с дом.
– П-36, – произнес Дуган. – «Петробрас».
Под ними один из автомобилей снова зажег фары. Вышка шарахнулась в сторону. Дуган зашипел с досады. Но огни тут же погасли, и, немного погодя, он сказал:
– Ладно, наверное, обойдется.
Платформа остановилась на одном уровне с их утесом. Теперь девочке стала понятна причина ее неуклюжести. Каждая пара опор с одной стороны завершалась горизонтальными распорками, так что ей приходилось двигаться, как четвероногому, поставленному на лыжи. Там, где она стояла, глубина достигала футов десяти, но под ее опорами они казались лужицей под ботинками ребенка. Хотя никакого лица у нее, конечно, не было, все же хотелось сказать, что она повернулась лицом к северу и заскользила-затопала по мелководью вдоль берега.
– Скорее, – бросил Дуган. Они помчались по тропе вдоль края утеса, нырнули в тень живой изгороди справа и продолжали бежать, а вышка нефтяной платформы раскачивалась над кронами деревьев параллельно с ними.
– Затонула в две тысячи первом, – сказал он. – Месторождение Ронкадор.
– Сколько погибших?
– В смысле, утонувших? Нисколько.
– А ты… это первая?..
Он на мгновение остановился, повернулся и взглянул прямо ей в глаза. В тишине было слышно гудение пламени на вышке. Скрежет напрягающегося металла.
– Детка, я никогда раньше ее не видел, – сказал он.
Тропа пошла вниз.
Когда ее отец уезжал, она была еще слишком мала, чтобы придумывать разные истории о его подвигах, гордиться им или бояться. Она помнила только его возвращения, когда он, усталый, измученный человек, осторожно сажал ее к себе на колени, нежно целовал в макушку, дарил привезенные из дальних стран конфеты и игрушки. Когда она подросла и спросила его о том, чем он занят в этих своих поездках, он отвечал так расплывчато, что она почувствовала себя виноватой и решила никогда больше ни о чем его не спрашивать. Не спрашивала она и о его увечьях.
Вышка замедляла скорость. Запах усиливался, воздух и земля под их ногами вздрагивали, и не только в такт ее чудовищным шагам. Дуган замер под деревом в самом конце тропы. Он и его дочь прильнули к древесным стволам и наблюдали за тем, как, покачиваясь из стороны в сторону, приближается к ним нефтяная платформа. Он протянул девочке руку. Она наблюдала и за ним тоже, но его лицо не выразило ни страха, ни отвращения, ни даже минутного испуга.
Осенним вечером в первый год двадцать первого столетия рыболовецкий корабль из Галифакса передал SOS, нападение – связь была нечеткой. Спасатели обнаружили двух травмированных моряков, которые болтались по волнам, зацепившись за обломки. Вместе с ними побережья достигла весть о причинах катастрофы. Власти, как ни старались, не смогли перехватить все любительские видео происшествия.
Это была буровая платформа «Рован Горилла-1». Она стала первой. Не «Пайпер-Альфа», не «Глубоководный Горизонт»; малоизвестная катастрофа. Самоподъемная буровая платформа на трех опорах затонула еще в 1988 году во время шторма в Северном море из-за повреждения корпуса. Изломанная крушением и немало пострадавшая за тринадцать лет под водой, она все же вернулась. Вся какая-то скрюченная, несмотря на свои гигантские размеры, решетчатые ноги выдвижных опор торчат наполовину над платформой, наполовину под ней, уходя в море. На кадрах хорошо видно, как их устремленные в небо верхние части кренятся сначала навстречу друг другу, наподобие рычагов, потом со скрежетом расходятся, опускаясь, как стрелы огромных кранов, и так она идет, выдавливая своими опорными кессонами донную грязь. Словно увечный марсианин, она поднялась с морского дна и пошагала в Канаду.
От ее могучих шагов содрогалось все побережье. Она шагала между строениями, сильными ударами оборванных кабелей и труб, которые болтались у нее под брюхом, напоминая не то плохо обученных змей, не то слишком массивные щупальца, сметая с дороги грузовики и целые цистерны. Вокруг более устойчивых препятствий, укорененных в земле, она обматывала проржавевшие цепи и выкорчевывала их с пути. Морская вода, промышленные химикаты и застоявшаяся нефть текли с нее на каждом шагу, оставляя след промышленной катастрофы.
Она ушла на целых десять миль вглубь континента, где ее наконец встретили военные и разнесли в клочья из пушек. Позже разгромленную ею территорию превратили в мемориальный парк. Фрагменты буровой решено было не вывозить, а оставить на месте – их и сейчас еще можно видеть там, среди цветочных клумб.
Во время всеобщей паники, когда все полетело к черту, отряд Дугана оказался отрезанным на пути взбесившейся платформы, между «Рован Горилла-1», как они потом узнали, и морем. Треть его товарищей погибли. Одни были задавлены насмерть, других разорвало проводами, третьи погибли от взрывов, оставив ему наследство в виде ночных кошмаров и воспоминаний о превращенных в кровавую кашу людях.
Мир еще не успел прийти в себя от случившегося, расследование едва началось, когда «Океанский Экспресс», затонувший в 1976-м – тогда погибло тринадцать человек – и, как все думали, тихо-мирно догнивавший на дне Мексиканского залива, в относительно мелких водах, вдруг тоже встал и зашагал к берегу.
Истребители, поднятые по тревоге с авиабазы Эглин, сумели нанести ему серьезный урон и замедлить его продвижение, а там подошел корабль ВВС США «Карни» и торпедировал одну из его опор. Вышка покачнулась, накренилась и рухнула набок, напоминая рыцаря, вставшего на колени перед победителем. Снаряды «Карни» разнесли ее вдребезги.
Все это Дуган наблюдал с палубы того самого «Карни». Его и еще нескольких товарищей направили на корабль в качестве экспертов, давать советы американским морякам. Но ему еще не раз доводилось принимать активное участие в боевых действиях: и против «Ки Бискайен», которая решила прогуляться до Австралии, и против полуобгоревшей «Си Квест», сделавшей попытку проложить себе путь в Нигерию.
Правительства разных стран, объединившись, создали международную Организацию по борьбе с агрессией нефтяных платформ: в нее вошли ученые, инженеры, теологи и экзорцисты, военные и такие, как Дуган, – ветераны первых встреч. Он хорошо изучил все приемы возвращающихся вышек, научился предсказывать их агрессию, не обманываясь их кажущейся неловкостью. Тем временем его коллеги по ОБАНПу бились, выясняя причины этого внезапно обрушившегося на человечество углеводородного Рагнарёка. Дважды Дугану приходилось высаживаться на кренящиеся, вонючие платформы, чтобы добыть вожделенные крупные кадры, которые, однако, тоже ничего не дали. Ученые пытались понять, кому выгодны эти жертвоприношения и за что так наказан человек. Каким образом покореженные, затонувшие, разорванные на части, сожженные нефтедобывающие платформы исцелялись на дне моря и возвращались назад. Любые платформы: самоподъемные, полупогружные, – одним словом, все, что было когда-то потеряно в море.
Под шквальным огнем тяжелой артиллерии только-только отступила полупогружная «Си Квест», а ОБАНПу уже пришлось бросить все силы против «Оушен Рейнджер», которая шагала по дну Атлантики. Вот почему, когда «Си Квест» после недолгого отсутствия вынырнула снова и продолжила свой прерванный поход на изгаженную нефтью дельту, там не оказалось никого, кто мог бы ее перехватить. Слух об этом настиг Дугана и его товарищей уже на пути в Канаду. Развернув самолет в воздухе, они тут же направились обратно.
Вглубь материка их сопровождали бывшие партизаны ДОДН[20], бесподобно знавшие местность; правительство Нигерии даже наспех объявило им ради такого случая амнистию. Они шли по оставленному вышкой следу: взрытая земля, затянутые радужной пленкой лужи, треугольные кратеры отпечатков. В ретроспекции приходится признать, что определенные характеристики изуродованного ландшафта уже тогда предвещали еще более страшные грядущие катастрофы, которые восставшие из небытия инженерные сооружения принесут с собой позже.
Уничтоженные когда-то буровые вышки, о которых было точно известно, что они погибли в последние минуты жизни платформы, теперь, хотя и покореженные взрывом, отрастали заново и покачивались себе над пологом леса. Солдаты достигли края просеки, которую протоптала в джунглях «Си Квест». Огонь открыли не сразу, решили сначала понаблюдать.
Повиснув на опорах, толстых от коралловых наростов, «Си Квест» торчала в грязи. Она начала бурение. Бур легко прошел сквозь мягкий почвенный слой и погрузился внутрь.
Долгое время буровая не делала ничего, только иногда у нее под брюхом пульсировала какая-то висячая штуковина. «Нападем?» – то и дело спрашивали офицеры. Но Дуган отрицательно мотал головой. Он просматривал изображения, присланные отрядом «Бета»: «Оушен Рейнджер» приближается к побережью Лабрадора, верхушка его буровой режет воду, как спинной плавник. Устрашающее видео содержало доказательство, которого, оказывается, всем не хватало, хотя никто о нем и не помышлял, – под водой буровые тоже шагают.
Тем временем факел на вершине «Си Квест» почти погас: на его месте возник грязный дымный плюмаж, вроде петушиного гребня.
– Она пьет, – сказал кто-то из солдат, имея в виду содрогания ее насосов. Четыре часа спустя Дуган выслал команду в разведку, а когда вышка не ответила, пошел сам. Во втором отряде разведчиков было тоже четверо. Через одиннадцать часов после начала бурения факел на вышке вспыхнул снова, и она, как бы встряхнувшись, решительно выдернула бур из земли.
Тучей взлетели птицы, которые устроились на ней поклевать поднятую со дна растительность и мелкую морскую живность. Солдаты отступили назад, к лесу. «Си Квест» поднималась на мачтах своих опор, точно невообразимо огромное толстокожее. Она развернулась и затопала назад, к воде, а ее тень плыла за ней по морю тропического леса.
Солдаты ОБАНПа следовали за ней. Старались предупреждать местных. Они сопровождали платформу назад, к морю. Платформа медленно вошла в воду, задержалась ненадолго в волнах и скрылась из виду.
Группа мертвых деревьев торчала посреди поросшего кустами пустыря, словно отмечая своими выбеленными от старости стволами границу Коувхита. Лента сорной травы отделяла море и его берег от Бенакр-Броуд – соленого болота, места гнездовья многих птиц. Туда и направлялся «Петробрас».
Дуган замешкался, и его дочь сразу это заметила. Ему хотелось подойти ближе, но там не было совсем никакого укрытия.
Буровая. Она нагнала их, и девочка перестала дышать. Сразу стало холодно – вышка шагала как будто в окружении собственного микроклимата, источая запахи гниения и частично переработанной нефти. Девочку с головы до ног окутало облако мелких брызг. Огромное строение выбрасывало их фонтанами, словно кит. В один гигантский шаг оно миновало ее укрытие, распугав окрестных суффолкских птиц, шагнуло в трясину и присело, такое монументальное, что трудно было себе представить, что когда-то его не было здесь.
Вышка напряглась. Пулеметной очередью загремели цепи, затрещал панцирь из наросших раковин, показался бур.
Первые платформы выходили на сушу недалеко от тех мест, где затонули когда-то. Но «Интероушен-2» поднялась совсем не на берегах Северного моря, а в гавани спешно эвакуированного Опорто и замерла, раскорячившись над дамбой, точно старая тетка, перелезающая через ограду. «Седко-135Ф» появилась на Галапагосских островах, очень далеко от бухты Кампече. Многоногая баржа «Оушен Принс» всплыла не на Доггер-банке, а в Сардинии. Одним словом, теперь они появлялись где угодно, выходили на сушу, бурили и уходили назад, нанося иногда повторные визиты.
Дочь Дугана отшагнула поближе к гостье. Заметил ли он ее маневр? Он всегда мог сказать, что и глазом не успел моргнуть, как она исчезла. И это могло быть правдой. Она прижалась спиной к одному из мертвых деревьев. Прямо перед ней, точно выброшенный из города огромный дом, громоздился «Петробрас». Дуган окликнул ее шепотом. А она стояла и смотрела, как погибшая и снова воскресшая буровая делает свое дело.
Конечно, он пошел к ней, воодушевленный возможностью покинуть укрытие. Он быстро добрался до нее и тоже стал смотреть сквозь бескорые стволы.
Платформа притихла, пламя на ее вершине почти погасло. Но при этом все ее тысячи тонн мелко, едва заметно дрожали. По заболоченной земле пошла рябь, но круги не расширялись, а, наоборот, уменьшались, сходились к центру, исчезая в той точке, где в почву углублялся бур.
Они смотрели. Прошло много времени, когда Дуган вдруг почувствовал, как что-то твердое прижалось к его спине. Ему еще хватило времени удивиться, как это кто-то подобрался к нему так близко, а он и не заметил, прежде чем этот кто-то заговорил. Видно, во всем была виновата болотная вонь и странное зрелище, которое он наблюдал здесь.
Голос сказал:
– Двинешься – и я тебе мозги вышибу.
Каждый раз, когда потерянные буровые возвращались в мир, люди опытные, видевшие их бурение, утверждали, что оно происходит шиворот-навыворот. Дуган никогда в это не верил: ну, подумаешь, трясется земля, да и трясется. Однако в тех местах, куда устремлялись буровые, никогда не было нефтяных месторождений. Не исключено, что они вытягивали из почвы что-то другое, иной тип питания для себя, однако тоже вряд ли.
– Повернись кругом, – скомандовал голос. Перед ними стоял молодой мужчина в форме, ему было страшно. При виде направленного на него ствола Дуган почувствовал, как в нем пробуждается память мышц, оживают усвоенные когда-то приемы, но у него лишь дрогнули пальцы, и он остался спокоен.
Человек шарил по нему взглядом: гранатомета нет, миномета нет, оружия помельче, и того нет. На олеофоба, задавшегося целью повредить «Петробрас», вроде не похож, на Жаждущего Нефти, пробравшегося сюда, чтобы убить всех тех, кто приехал для изучения или, как они говорят, исследования этого посещения, тоже.
– Ты что за хрен? – Через их головы охранник глянул на вышку, переминавшуюся с ноги на ногу. Говорил он шепотом, хотя Дуган знал – теперь она все равно ничего не заметит.
– Мы пришли просто посмотреть, – сказала девочка тихо. Теперь она брала на себя заботу о нем. – Папа привел меня сюда просто для того, чтобы посмотреть. Мы только посмотрим и пойдем, мы ничего ей не сделаем.
Охранник неуклюже обыскал их. Дуган подсчитывал про себя, сколько раз за это время мог бы его разоружить. Тот ничего не нашел, только бинокль, фонарь и фотоаппараты. Хмурясь, просмотрел сделанные ими снимки саффолкских видов, кукольного театра на улице и разных придорожных диковин. Ничего запрещенного.
– О господи! – выдохнул он. – Ну, двигайте тогда.
Буровая за их спиной сменила позу, и охранник даже вздрогнул от раздавшегося вдруг долгого протяжного чавканья.
– Как вы сюда вообще попали? – напустился он на них, когда все трое укрылись среди живых деревьев. – Вы хоть понимаете, насколько это опасно?
– Извините, это все из-за меня, – сказала девочка. – Мне так хотелось посмотреть на эту штуку поближе, и я просила, просила его, и вот… выпросила. Простите нас.
Парень промокнул себе лоб.
– Вот что я вам скажу, – начал он. – В прошлый раз, когда такая штука выходила на берег в Камбер-Сэндз, знаете, что случилось? – «Адриатика-4». Дуган не произнес этого вслух. – К ней подкрались двое парнишек. Прошли мимо нас, мы не заметили. Хотя зря я это вам говорю. Короче, они баловались. Фотки делали, все такое. И знаете, что вышло? С ними был пес, и вот он подобрался к вышке совсем близко и напугал ее своим лаем. Она полшага сделала. – Он взмахнул рукой в сторону вышки. – И пса как не бывало.
Дуган повернул голову, чтобы взглянуть на притушенное пламя «Петробраса».
– А теперь пошли, – скомандовал охранник. – Надо отсюда выбираться.
Когда под их подошвами заскрипел прибрежный песок, девочка спросила у него:
– Долго еще?
Как раз возле самого залива, за цепочкой впадин, оставленных вышкой на пути к соленому болоту, вспыхнули фары машин. На минуту стали видны и сами джипы, и люди возле них.
– Минимум полдня, – ответил он. – А через пару месяцев все остальные отвалят.
Он даже улыбнулся немного.
– Знаешь, – сказал он, – тебе, может, будет уже неинтересно, ты все-таки великовата для таких дел, но у них тут есть что-то вроде детского клуба. Игры разные, развлечения.
– Ты ведь уже такое видел, правда, па? – Дуган не рассердился, когда она так сказала. Наоборот, чем дальше, тем он больше ей удивлялся.
Несмотря на все свои исследования, сотрудники ОБАНПа были потрясены не меньше всего остального человечества, когда через год после визита на сушу «Оушен Рейнджер» на том самом, еще не пришедшем в себя, побережье Ньюфаундленда, куда вышка опускала свой бур, из земли вдруг выкарабкался целый выводок молоденьких буровых.
Они вылуплялись в темноте, ночью. Стояли, стряхивая с себя грязь. Сначала их покачивало, но постепенно их цементные или металлические опоры твердели. Они походили на крошечные посадочные площадки для игрушечных вертолетиков. Наконец, неуверенно ступая, они заковыляли к морю.
– Какой они величины, а, папа? – спросила она.
– Ты же видела фильмы, – ответил он. – Примерно с меня ростом.
Дуган тогда возвращался в Нигерию. Месяцами ждал возле того места, прикидывал, когда подойдут сроки. И вот наконец мониторы уловили подземное шевеление в почве дельты. Несколько часов спустя, тоже в предрассветной тьме, он наблюдал, как, пошатываясь на неверных ножках, в джунглях выкапываются из земли шестифутовые платформы. Их было семь, и все разные: с домами для рабочих, на опорах, с распорками вроде лыж, с вышками. Покачавшись еще немного, на манер новорожденных телят, они, еще мокрые от просмоленной мешковины, дружно потопали к морю, помахивая стрелами подъемных кранов размером с зонтик.
Он и его помощники поймали тогда две платформы, а остальные проводили до моря. На берегу на них надели специальные метки и отпустили – вышки пошли на глубину, где их еще долго сопровождали дайверы, – конечно, настолько глубоко, насколько дайверы вообще могут опуститься. Двух пленниц отвели в ангар, где их уже ждали громадные емкости с соленой водой. Но те скоро заболели и через считаные дни умерли, развалившись на ржавые обломки и цементный мусор.
Власти Опорто закачали отраву в почву на территории университета, где проводила бурение «Интероушен-2», и земля там стала скользкой и как будто мыльной. Помогло это избавиться от нежелательного потомства или нет, никто так и не понял: когда землю потом перекопали, никаких следов яиц в ней обнаружено не было. Во многих приморских городах вдруг начали появляться новорожденные буровые платформы: выскочив из-под земли, они нервным галопом носились по улицам, пугая прохожих и сея панику.
Прекратить все это могли лишь самые решительные меры, иначе однажды умершие и неизвестно каким образом воскресшие вышки продолжали бы возвращаться, куда и когда им вздумается, и бурили бы где попало. Причем на одно и то же место могли приходить совершенно разные вышки из тех, что, одичав, бродили по дну моря. Можно было подумать, что они принимали решения коллективно. ОБАНП наблюдал за местами для нереста, которых становилось чем дальше, тем больше, а также, насколько это было возможно, вел учет поголовья взрослых буровых, которые скитались по просторам океанского дна и паслись там, словно огромные бегемоты.
– Какие у них тут развлечения, в клубе? – спросила дочь.
– Ну, не знаю. – Охранник пожал плечами. – Например, можно посмотреть на яйца под землей в режиме реального времени. Когда кладку находят, ее частично откапывают и погружают туда камеры, термометры и прочее. Иногда даже можно заметить движение через скорлупу. Еще там есть раскраски, игры и всякая всячина. – Он снова улыбнулся. – Я же говорил, это все для маленьких.
Вышки откладывают яйца, значит, считают многие люди, у них бывает и секс. Какой там секс, черт побери! Это же буровые вышки! Дуган думал, что эта вера служит оправданием того странного зуда, который нападал время от времени на этих гигантов, кочующих по океанскому дну на глубине многих миль. Нечеловеческая порнография, сопровождаемая скрежетом и гулкими ударами, от которых стада китов бросались врассыпную там, где одна вышка взбиралась на другую, а аппетиты обеих были подогреты гидротермальными источниками.
– И никто так и не знает, что п<