Как только закончилась погрузка, мы подняли якорь и направились прямо к Гуадалканалу, где дивизия проводила манёвры в районе мыса Тассафаронга53. Побережье мало напоминало берега, на которые нам предстояло высаживаться на Пелелиу, но мы провели несколько дней за отработкой десантирования в составе больших и малых подразделений.
Некоторые из наших ветеранов Гуадалканала хотели посетить кладбище на острове, чтобы отдать долг памяти товарищам, погибшим во время первой кампании дивизии. Тем ветеранам, которых я знал, не разрешили посетить кладбище, что, конечно, стало поводом для горького разочарования и возмущения с их стороны.
В промежутках между учениями некоторые из нас обследовали прибрежную полосу и разглядывали выброшенные на берег останки японских десантных судов, транспортный корабль "Ямадзуки-мару" и двухместную подводную лодку54. Один из ветеранов Гуадалканала рассказал мне об ощущении беспомощности, которое охватывало их, когда им приходилось сидеть на горах и смотреть, как японские подкрепления беспрепятственно высаживаются на берег во время мрачных дней кампании, когда японский флот показал свою мощь у Соломоновых островов55. О недавних боях свидетельствовало немалое количество поломанных деревьев и несколько человеческих скелетов, которые мы нашли в зарослях.
Были и светлые моменты. Когда вечером амтраки возвращали нас на корабль, мы спешили в свои кубрики, сбрасывали снаряжение, раздевались и шли на танковую палубу. После того, как все амтраки въезжали на борт, корабельный офицер любезно оставлял грузовые ворота открытыми, а рампу опущенной, так что мы могли купаться в синей воде пролива Силарк, которому больше подходило название Железное Дно из-за множества кораблей, потопленных во время кампании на Гуадалканале. Мы плавали, ныряли и плескались в прекрасной воде, словно компания малышей, и на несколько быстролётных часов забывали, для чего мы там.
Наконец, рано утром 4 сентября тридцать LST, перевозящих штурмовые роты 1-й дивизии морской пехоты снялись с якоря, чтобы отправиться в путешествие длиной примерно в 2100 миль, к Пелелиу. Плавание прошло без происшествий. Море было тихим, и всего раз или два налетал дождь.
Каждое утро после еды несколько наших направлялись на корму, чтобы посмотреть на выступление комендор-сержанта Хэйни. Одетый в шорты хаки, ботинки и гетры, Хэйни проводил свой обычный ритуал упражнений со штыком и чистки оружия. Он надевал на штык ножны и использовал в качестве мишени покрытый брезентом пиллерс, спускающийся с надстройки судна. Пиллерс был никудышной заменой движущейся спарринговой палке, но Хэйни это не останавливало. Почти целый час он проводил свои процедуры вкупе с монологом, а десятки бойцов роты "К" сидели вокруг на бухтах канатов и других снастях, куря и болтая. Иногда азартная партия в пинокль56 игралась почти под ногами у Хэйни. Он обращал на игроков так же мало внимания, как и они на него. Время от времени кто-то из матросов проходил мимо и глядел на Хэйни, не веря своим глазам. Некоторые спрашивали, не "азиат" ли он. Не в силах преодолеть соблазн слегка над ними подшутить, я говорил, что нет, он такой же, как и все в нашем подразделении. Затем они смотрели на меня так же, как и на Хэйни.
У меня всегда было ощущение, что моряки смотрят на морских пехотинцев, как будто бы мы все были немного сумасшедшими, полоумными или безрассудными. Может быть, мы такими и были. А может быть, нам пришлось выработать в себе отношение "пошло-всё-к-чёрту", чтобы остаться в здравом уме в преддверии того, что нам предстояло вынести.
Как рядовые, мы мало знали о природе острова, который стал нашей целью. Во время учебных лекций на Павуву мы узнали, что Пелелиу необходимо занять, чтобы обезопасить правый фланг генерала Дугласа Макартура перед его вторжением на Филиппины. Я не помню, когда мы впервые услышали название острова, хотя на лекциях мы рассматривали рельефные карты и модели. Название звучало красиво - Пелелиу. И, несмотря на то, что наши письма с Павуву подвергались строгой цензуре, наши офицеры, по-видимому, опасались возможности, что какой-нибудь тип напишет шифром кому-то у себя дома, что мы собираемся напасть на остров под названием Пелелиу. Впрочем, как мне потом сказал один мой товарищ, дома всё равно никто даже не знал, где его искать на карте.
Острова Палау, самая западная часть цепочки Каролинских островов состоят из нескольких крупных островов и более чем сотни мелких. За исключением острова Ангаур на юге и пары мелких островов на севере, весь архипелаг лежит внутри замкнутого кораллового рифа. Примерно в пятистах милях к западу находятся южные Филиппины. К югу приблизительно на том же расстоянии лежит Новая Гвинея.
Пелелиу, лежащий у края кораллового рифа, имеет форму клешни омара, двух протяжённых полос суши. Южная половина тянется на северо-восток, превращаясь из равнины в мешанину коралловых островков и приливных зон, густо покрытых мангровыми зарослями. Над более длинной северной половиной доминируют параллельные коралловые хребты горы Умурброгол.
С севера на юг протяжённость острова составляет около шести миль при ширине около двух миль. На обширной, преимущественно равнинной южной части японцы построили аэродром, формой напоминающий цифру 4. Горные хребты и большая часть острова за пределами аэродрома покрывал густой лес, там встречались лишь отдельные рощи диких пальм и травяные участки. Густые заросли так маскировали истинный характер местности, что аэрофотосъемка и предшествующие дню вторжения фотографии, сделанные с подводных лодок, не дали офицерам разведки ни малейшего представления о её пересечённости.
Предательский риф вдоль побережья высадки и плотно обороняемые коралловые хребты делали штурм Пелелиу комбинацией сложностей Таравы и Сайпана. Риф длиной более шестисот ярдов представлял собой наиболее труднопреодолимое природное препятствие. По этой причине войска и снаряжение для штурма пришлось перевозить в амтраках, десантные катера не могли пробраться по неровному кораллу и непостоянной глубине.
Прежде, чем мы покинули Павуву, нам сказали, что 1-я дивизия морской пехоты будет пополнена до численности примерно в 28 тысяч человек для штурма Пелелиу. Однако, как знали все низшие чины, большинство из людей, включаемых в понятие "пополнение" не были ни подготовлены, ни оснащены, как боевые войска. Это были специалисты, прикомандированные к дивизии для обеспечения десанта, работающие на кораблях и позже на суше. Они не должны были сражаться.
Перед отправлением на Пелелиу 1-я дивизия морской пехоты насчитывала 16459 солдат и офицеров. Тыловой эшелон из 1771 человека остался на Павуву. Всего лишь около девяти тысяч были пехотинцами трёх пехотных полков. Источники в разведке сообщали, что нам предстоит встретиться с более чем десятью тысячами японских защитников Пелелиу. Немало разговоров среди нас касалось сравнения наших сил.
- Эй, парни, лейтенант мне только сказал, что 1-я дивизия станет самой крупной дивизией морской пехоты, которая когда-либо проводила десант. Он говорит, мы получили пополнение, какого ещё никогда не получали.
Один из ветеранов оторвался от чистки своего пистолета 45-го калибра и сказал:
- Малыш, этот желторотый лейтенант тебя надул.
- Почему это?
- Подумай головой, дружище. Конечно, у нас есть 1-й полк морской пехоты, 5-й полк и 7-й полк, это всё пехота. 11-й полк морской пехоты - артиллерия нашей дивизии. И где, чёрт их подери, все эти люди, которым полагается нашу дивизию пополнить? Ты их видел? Кто они вообще такие, и где они, чёрт бы их побрал?
- Я не знаю. Я просто говорю, что мне сказал лейтенант.
- Хорошо, я тебе расскажу, что такое эти пополнения. Все они те, кого называют специалистами, они не морпехи из линейных рот. Запомни это, парнишка. Когда дерьмо попадает в вентилятор, а мы с тобой пытаемся выжить под обстрелом, эти специалисты сидят на жопе на командном пункте на берегу и пишут домой, что война - это ад. А кто понесёт все потери, кто потеряет людей в бою с японцами? 1-й полк морской пехоты, 5-й полк морской пехоты, 7-й полк морской пехоты пройдут через самое пекло, и 11-й полк тоже потеряет сколько-то бойцов. Проснись, малыш, от этих желторотых лейтенантов толку не больше, чем от сосков на брюхе у кабана. Когда начинается стрельба, всем заправляют унтер-офицеры57!
D минус 1
После вечернего приёма пищи 14-го сентября 1944 года мы с одним моим товарищем стояли, прислонившись к перилам "LST-661" и разговаривали о том, чем будем заниматься после войны. Я старался не выглядеть озабоченным насчёт завтрашнего дня, и мой товарищ тоже. Может быть, нам и удалось отчасти провести друг друга и самих себя, но не сильно. Когда солнце скрывалось за горизонтом, и его сияние уже не отражалось от водной глади, я подумал, какие же красивые на Тихом океане закаты. Они даже красивее, чем закаты над заливом Мобил. Внезапная мысль пронзила меня, словно молния. Доживу ли я до завтрашнего заката? Мои колени вдруг подломились, и меня охватила паника. Я вцепился в поручень и постарался сделать вид, что меня занимает наша беседа.
Корабли конвоя превратились в тёмные глыбы, скользящие по воде, когда наш разговор был прерван громкоговорителем. "Внимание всем. Внимание всем". Тихо беседующие парами и небольшими группами бойцы вокруг нас, казалось, уделили объявлению больше внимания, чем обычно. "Всему личному составу разойтись по кубрикам. Всему личному составу разойтись по кубрикам".
Мы с моим товарищем направились в наш носовой отсек. Один из наших унтер-офицеров отправил рабочую команду в другой отсек принести пайки и патроны. Когда они вернулись, вошел наш лейтенант, дал команду "Вольно" и сказал, что собирается нам что-то сообщить. Его брови были нахмурены, лицо напряжено, и сам он выглядел озабоченным.
- Парни, вы, должно быть, знаете, завтра день D. Генерал Рупертус говорит, что бой будет чрезвычайно жестоким, но коротким. Всё закончится через четыре дня, может быть, через три. Бой, как на Тараве. Будет жёстко, но быстро. Затем мы сможем вернуться в зону отдыха. Помните, чему вас учили. Пригибайте головы в амтраке. Много ненужных потерь на Сайпане были следствием того, что бойцы выглядывали через борт посмотреть, что происходит. Как только амтрак остановится на берегу, выбирайтесь бегом, и быстро уходите с берега. Отходите с пути амтраков, когда они поедут назад, чтобы подвезти бойцов из волн поддержки. За нами будут следовать наши танки. У водителей и так будет полно забот, и они не смогут объезжать пехоту, так что не стойте у них на пути. Быстро уходите с берега! Джапы будут лупить по нему из всего, что есть, и если нас прижмут к земле на берегу, артиллерия и миномёты нас разнесут. Держите оружие наготове, потому что джапы всегда стараются задержать нас на береговой линии. Они могут встретить нас в штыки на берегу, как только артобстрел с кораблей передвинется вглубь острова. Так что, вылезая из амтраков, будьте готовы ко всему. Держите патрон в патроннике и поставьте оружие на предохранитель. Держите контейнеры с миномётными минами распакованными и сложенными в снарядных сумках готовыми к немедленному использованию, как только нам прикажут обеспечить огонь с фронта роты. Наполните фляги, возьмите пайки и солевые таблетки, и почистите оружие. Подъём будет до рассвета, а час "Ч" будет в 0830. Ложитесь спать пораньше. Вам нужно будет хорошо отдохнуть. Удачи, держитесь!
Он покинул кубрик и унтер-офицер раздал патроны, пайки и солевые таблетки.
- Ну что же, - сказал один из наших, - похоже, вся эта болтовня, что мы слышали на манёврах на Гуадалканале, насчёт того, что блицкриг58 будет жёстким, но коротким, на самом деле правда, если командир дивизии так говорит.
- Святой Антоний, - пробормотал один техасец, - Только представьте, всего четыре или даже три дня для боевой звезды. Чёрт, я готов сносить что угодно, но только не дольше.
Он выразил настроение большинства из нас, и мы все приободрились от слов командующего дивизией, подтвердившего часто повторяемые слухи про "жёстко, но быстро", которые мы все не раз слышали59. Мы по-прежнему пытались убедить себя, что командующий знал, о чём говорит. Нас всех страшила длительная, затяжная кампания, которая тянулась бы сверх всяких сил, подобно Гуадалканалу или мысу Глостер. Наш боевой дух был на высоте, и мы были подготовлены ко всему, сколь угодно жёсткому. Но мы молились, чтобы нам удалось покончить с этим делом побыстрее.
Мы сидели на своих койках, чистили оружие, укладывали рюкзаки и приводили в порядок снаряжение. На протяжении всей истории боевые войска различных армий носили в бою рюкзаки весом во много фунтов, но мы путешествовали налегке, нося с собой лишь абсолютно необходимое - так же, как делала быстроходная пехота Конфедерации во время Гражданской войны.
Мой боевой рюкзак содержал сложенное пончо, пару носков, пару коробок с пайками, солевые таблетки, дополнительные патроны для карабина (двадцать штук), две ручные гранаты, авторучку, маленькую бутылочку чернил, писчую бумагу в непромокаемой обёртке, зубную щётку, маленький тюбик зубной пасты, несколько фотографий моих родных и письма в непромокаемой обёртке, и ещё форменную кепку.
Остальное моё обмундирование и снаряжение составляли стальная каска, покрытая камуфляжной тканью, плотная хлопчатобумажная куртка с эмблемой морской пехоты и буквами "USMC", отштампованными над левым нагрудным карманом, штаны из того же материала, старая зубная щётка для чистки карабина, тонкие хлопковые носки, ботинки высотой до щиколоток и светло-коричневые брезентовые гетры, в которые я заправлял штаны. Из-за жары я не носил кальсон и майки. Подобно многим, я приколол бронзовую эмблему морской пехоты на один из лацканов на счастье.
Пристегнутыми к своему поясному ремню я носил сумку с полевой формой, две фляги, чехол с двумя пятнадцатипатронными обоймами для карабина, и отличный латунный компас в водонепроницаемом футляре. Мой кабар в кожаных ножнах висел у меня на правом боку. Гранату я носил, прицепив её к ремню за рычаг. Ещё у меня был нож с тяжёлым лезвием, похожий на секач для разделки мяса, его прислал мне мой отец. Я пользовался им для перерубания проволоки, которой перетягивались прочные ящики с 60-мм минами.
К прикладу своего карабина я прикрепил футляр с двумя запасными обоймами. Штык я не носил, потому что карабины той модели, как у меня, не имели крепления для штыка. Снаружи к рюкзаку я прицепил лопатку в брезентовом чехле. Этот инструмент оказался бесполезным на Пелелиу из-за твёрдого коралла.
И рядовой состав и офицеры одевались в основном одинаково. Главными различиями были виды поясного ремня и личного оружия.
Мы старались выглядеть беззаботными и говорили о чём угодно, кроме войны. Некоторые писали последние письма.
- Кувалда, ты чем собираешься заниматься после войны? - спросил меня один мой приятель, сидящий напротив меня. Он был чрезвычайно интеллигентным и интеллектуально развитым молодым человеком.
- Я не знаю, Освальт. А ты что планируешь делать?
- Я хочу стать нейрохирургом. Человеческий мозг - удивительная штука, он меня просто поражает.
Но он не пережил Пелелиу, чтобы осуществить свои намерения.
Постепенно беседы угасали, и бойцы ложились спать. В ту ночь трудно было заснуть. Я думал про дом, про своих родителей, своих друзей - и о том, исполню ли я свой долг, окажусь ли раненым или искалеченным, или убитым. Я пришёл к заключению, что меня не смогут убить, потому что Бог любит меня. Затем я сказал сам себе, что Бог любит нас всех и что многие погибнут или будут изувечены физически и психически, или и то и другое, на следующее утро или в ближайшие дни. Моё сердце заколотилось, и я покрылся холодным потом. В конце концов, я назвал себя проклятым трусом и постепенно уснул, читая про себя молитву к Господу.
День "D", 15 сентября 1944 года
Казалось, я проспал совсем немного, как унтер-офицер вошёл в кубрик со словами: "Окей, парни, все на палубу". Я чувствовал, что корабль замедлил движение и почти остановился. Если бы я только мог задержать движение стрелок часов, подумалось мне. Стояла полная темнота, наверху не горел свет. Мы вывалили наружу, одетые и побритые и приготовились к завтраку - стейку с яичницей. Это была традиция 1-й дивизии морской пехоты - отдавать должное кулинарной комбинации, позаимствованной у австралийцев. Впрочем, ни стейк, ни яичница не оказались особо съедобными, мой желудок скрутило в узел.
Когда я вернулся в кубрик, там обнаружилась специфическая проблема. Хэйни, который одним из первых вернулся с приёма пищи примерно за сорок пять минут до нас, засел на одном из двух мест в маленьком гальюне нашего отсека. Он сидел там, спустив хлопчатобумажные штаны до колена, натянув свои любимые гетры поверх ботинок, улыбался, вполголоса разговаривал сам с собой и курил сигарету. Нервничающие морпехи выстроились в очередь, один за другим пользуясь вторым туалетом. Некоторые ходили в туалет на другой стороне отсека, тогда как остальные в отчаянии бежали в гальюны других отсеков. Удобства в нашем отсеке в обычное время отвечали потребностям, но в утро дня "D" мы все были на нервах, напряжённые и испуганные. Ветераны уже знали то, что мне предстояло узнать: во время напряжённых боёв у человека нет возможности даже есть или спать, тем более опорожнять кишечник. Все ворчали и недовольно поглядывали на Хэйни, но, поскольку он был комендор-сержантом, никто не осмеливался его поторопить. С присущей ему отстранённостью, Хэйни нас игнорировал, не спешил, и ушел, лишь когда сам изволил.
Лишь показались первые лучи рассвета, когда я оставил своё снаряжение на койке, всё приведённое в порядок и подготовленное, и вышел на главную палубу. Все бойцы негромко разговаривали, курили и поглядывали в сторону острова. Я встретил Снафу60 и держался около него, он был миномётчиком из нашего расчёта, так что мы сблизились. К тому же он был ветераном мыса Глостер, а я чувствовал себя в большей безопасности рядом с ветеранами. Они знали, чего ждать.
Он вытащил пачку сигарет и протянул: "Закуривай, Кувалда"
- Нет, Снафу, спасибо. Я миллион раз тебе говорил, что не курю.
- Ставлю два против одного, Кувалда, что ещё до конца дня ты будешь бросаться на любую сигарету, до какой сможешь дотянуться.
Я ответил лишь болезненной улыбкой, и мы стали смотреть на остров. Солнце только начинало подниматься, и в небе не было ни облачка. Море было спокойным. Дул лёгкий ветерок.
Зазвонил судовой колокол и громкоговорители объявили: "Взять снаряжение и приготовиться". Я и Снафу поспешили к своим койкам, на ходу здороваясь и перебрасываясь словом с остальными нашими товарищами, которые с помрачневшими лицами торопились за своим снаряжением. В переполненном кубрике мы помогали друг другу надевать рюкзаки, расправляли наплечные лямки и застёгивали ремни с подсумками. Генералы и адмиралы могут беспокоиться насчёт карт или тонн продовольствия, но моей главной заботой в ту минуту было то, как легли лямки рюкзака и удобно ли сидят ботинки.
Снова ударил колокол. Снафу поднял сорокапятифунтовый миномёт и повесил его за лямку на плечо. Я повесил на одно плечо карабин, а на другое тяжёлую снарядную сумку. Мы вереницей спустились по трапу в танковый трюм, где унтер-офицер приказал нам забираться на борт амтрака. У меня ослабли колени, когда я увидел, что это была не последняя модель с откидным задним бортом для выхода десанта, на которой мы тренировались. Это означало, что когда амтрак доберётся до берега, нам придётся выпрыгивать через высокие борта, гораздо больше подставляясь под вражеский огонь. Я был слишком испуган и взволнован, чтобы что-то говорить, но некоторые парни ворчали.
Носовые ворота корабля открылись, и рампа начала опускаться. Моторы транспортёров взревели и изрыгнули дым. Вокруг нас закружились выхлопы. Сияющий дневной свет полился в танковый трюм через открытые ворота корабля, и первый амтрак тронулся и загрохотал по уходящей круто вниз рампе.
Наша машина тронулась с рывком, мы схватились за борта и друг за друга. Гусеницы амтрака скреблись и скрежетали по выступам рампы, затем амтрак свободно поплыл, держась на воде, словно большая утка. Вокруг нас грохотали залпы корабельных орудий, участвующих в предварительном обстреле береговой линии Пелелиу и его оборонительных позиций.
В Корпусе морской пехоты нас, новичков, тренировали до тех пор, пока мы не сплавились с ветеранами в абсолютно вымуштрованную боевую дивизию. Теперь ход событий, разворачивающихся на этом клочке коралла размером две на шесть миль, неумолимо толкал нас вперёд, каждого навстречу его персональной судьбе.
Любое событие в моей жизни до или после этого дня меркнет в свете того трепетного момента, когда мой амтрак под грохот артобстрела двинулся в сторону пылающего, окутанного дымом берега на штурм Пелелиу.
С окончания Второй Мировой войны историки и военные аналитики безрезультатно спорят о необходимости кампании на островах Палау. После битвы многие считали - и считают до сегодняшнего дня - что Соединённым Штатам не стоило захватывать их в рамках подготовки к возвращению генерала Макартура на Филиппины.
Адмирал Уильям Ф. Хэлси, по прозвищу Бык, предлагал отказаться от операции на Палау после того, как высокопоставленные командиры узнали, что японские военно-воздушные силы на Филиппинах оказались не столь сильными, как разведка предполагала изначально. Но Макартур считал, что операция должна состояться, и адмирал Честер У. Нимиц сказал, что уже слишком поздно отменять операцию, потому что конвой уже вышел в путь.
Из-за важных событий в Европе в то время и недостатка непосредственных, явных преимуществ от взятия Пелелиу, это сражение остаётся одним из наименее известных и оценённых во всей Тихоокеанской войне. Тем не менее, оно считается самой жестокой схваткой, что морская пехота провела во Второй Мировой войне.
Генерал-майор (позднее генерал-лейтенант) Рой С. Гейгер, опытный командир III амфибийного корпуса, неоднократно утверждал, что Пелелиу стал самой жестокой битвой во всей войне на Тихом океане. Бывший командир Корпуса морской пехоты, генерал Клифтон Б. Гейтс, говорил, что взятие Пелелиу было одним из самых ожесточённых и упорных сражений в войне, и что нигде больше боевая эффективность американских морских пехотинцев не проявилась столь убедительно.
Битва за Пелелиу также имела большое значение для продолжения войны морской пехотой из-за новой тактики, применённой японцами. Японцы отказались от обычного сосредоточения усилий по обороне береговой линии в пользу комплексной обороны, опирающейся на взаимно прикрывающие укреплённые позиции в пещерах и ДОТах, уходящие глубоко во внутренние районы острова, в частности, на высоты горы Умурброгол61.
В предыдущих битвах японцы тратили свои силы в банзай-атаках против морпехов, едва последним удавалось закрепиться на береговом плацдарме. Морпехи истребляли бешено наступающих японцев тысячами. В предыдущих кампаниях ни одна японская банзай-атака не оказалась успешной.
Но на Пелелиу командующий японцами полковник Кунио Накагава позволил морской пехоте приблизиться к нему и примерно десяти тысячам солдат из его любимой 14-й пехотной дивизии. С взаимно прикрывающих позиций японцы тщательно простреливали каждый ярд Пелелиу от берега и дальше вглубь до командного пункта Накагавы, скрытого в глубине коралловой скалы в центре горной системы. Некоторые позиции вмещали лишь одного человека. Некоторые пещеры вмещали сотни. Таким образом, морпехи не видели единой главной линии обороны. Японцы выстроили прекрасную глубокоэшелонированную оборону, где весь остров был линией фронта. Они дрались, пока не была разбита последняя позиция.
С учётом необычайно пересечённой местности, новая японская тактика оказалась столь успешной, что 1-я дивизия морской пехоты на Пелелиу понесла более чем вдвое больше потерь, чем 2-я дивизия морской пехоты на Тараве. В относительном исчислении потери Соединённых Штатов на Пелелиу близки к потерям, понесённым позже на Иводзиме, где японцы также выстроили замысловатую глубоко эшелонированную оборону, берегли войска и вели войну на истощение. В большем масштабе искусная, прочная оборона южной части Окинавы использовала ту же сложную систему глубокой обороны, впервые опробованную на Пелелиу.
Глава 4
Десант в преисподнюю
Час "H", 0800. Длинные языки красного пламени, вперемешку с густым чёрным дымом вырывались из жерл огромных корабельных 16-дюймовых орудий с грохотом, подобным ударам грома. Гигантские снаряды раздирали воздух, улетая в сторону острова с рёвом, как от паровоза.
- Наверное, целую кучу денег стоит выстрелить из такой шестнадцатидюймовой малышки, - сказал мой товарищ, стоящий рядом со мной.
- Срать на расходы, - пробурчал другой.
Лишь немногим менее впечатляющими были залпы крейсеров, стреляющих из 8-дюймовок и стаи малых кораблей, ведущих беглый огонь. Обычно чистый солёный воздух насытили запахи взрывчатки и дизельного топлива. Пока формировались штурмовые волны, и мой десантный транспортёр неподвижно лежал на воде с мотором, работающим на холостых оборотах, интенсивность артобстрела возросла настолько, что в оглушительном грохоте я уже не мог различать звук разных видов орудий. Нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. Большие корабли усилили огонь и отошли к флангам шеренги амтраков, когда мы двинулись вперёд, чтобы не стрелять поверх нас и не рисковать недолётами.
Мы, казалось, целую вечность ждали сигнала начать движение к берегу. Напряжение было таким, что я едва мог его выносить. Ожидание составляет большую часть войны, но я никогда не переживал столь мучительного напряжения, как невыносимая пытка последних минут перед получением сигнала начать штурм Пелелиу. Меня пробивал холодный пот, и напряжение росло вместе с интенсивностью артиллерийского огня. Мой желудок скрутило в узел. В горле у меня застрял комок, и я с большим трудом мог сглотнуть. Мои колени едва не подламывались, так что я цеплялся ослабшими руками за борт транспортёра. Я ощущал головокружение и боялся, что мой мочевой пузырь того и гляди самопроизвольно опустошится и выдаст всем, какой я трус. Но бойцы вокруг меня, похоже, чувствовали себя точно так же, как и я. Наконец, с чувством фаталистического облегчения, смешанного со вспышкой гнева на флотского офицера, который был командиром нашей волны, я увидел, как он машет флагом в сторону берега. Наш водитель прибавил оборотов. Гусеницы вспенили воду, и мы - вторая волна - двинулись к острову.
Мы двигались вперёд, наблюдая устрашающее зрелище. Огромные гейзеры воды вырастали вокруг амтраков впереди нас, когда те приближались к рифу. Берег по всей длине превратился в сплошную полосу огня на фоне стены густого дыма. Казалось, что посреди моря извергается огромный вулкан, и мы не направляемся к острову, а нас затягивает в водоворот пылающей бездны. Многим суждено было исчезнуть там навсегда.
Лейтенант передёрнулся и вытащил полупинтовую бутылочку виски.
- Вот оно, парни, - закричал он.
Прямо как в кино! Происходящее казалось нереальным.
Он протянул бутылочку мне, но я отказался. В тех условиях мне хватило бы понюхать пробку, чтобы отключиться. Он сделал длинный глоток из бутылки, и ещё пара человек сделала то же самое. Внезапно крупный снаряд разорвался рядом, всё вокруг сотряслось, и огромный фонтан воды взметнулся вверх чуть правее перед нами. Он едва не попал в нас. Двигатель заглох. Носовую часть транспортёра качнуло влево и ударило об корму другого амтрака, который либо заглох, либо был подбит. Я так никогда и не узнал, в чём было дело.
Мы стояли с заглохшим двигателем, плавая на поверхности воды в течение нескольких кошмарных минут. Мы стали сидящими утками для вражеских стрелков. Я поглядел вперёд через люк за спиной водителя. Он яростно бился с рычагами управления. Японские снаряды завывали в воздухе и рвались повсюду вокруг нас. Сержант Джонни Мармет наклонился к водителю и что-то ему прокричал. Чтобы это ни было, но слова, похоже, успокоили водителя, потому что ему удалось завести мотор. Мы снова двинулись вперёд посреди фонтанов от разрывающихся снарядов.
Наша артподготовка начала отодвигаться от побережья и перемещаться вглубь острова. Наши пикирующие бомбардировщики тоже перемещались глубже, обстреливая остров и сбрасывая бомбы. Японцы усилили свой огонь против волн амтраков. Сквозь шум я мог различить зловещий звук снарядных осколков, гудящих и воющих в воздухе.
- Приготовиться! - заорал кто-то.
Я схватил свою снарядную сумку и повесил её на левое плечо, застегнул ремешок каски, поправил ремень карабина на правом плече и постарался держать равновесие. Моё сердце колотилось. Наш амтрак выехал из воды и проехал несколько ярдов по пологому песчаному берегу.
- Покинуть машину! - закричал унтер-офицер за несколько секунд до того, как машина качнулась и встала.
Бойцы повалили через борта настолько быстро, насколько могли. Я последовал за Снафу, взобрался наверх и устойчиво встал обеими ногами на левый борт, чтобы прыгнуть как можно дальше. В это мгновение пулемётная очередь с раскалёнными добела трассерами пронеслась в воздухе на уровне глаз, едва не задев моего лица. Я отдёрнул голову, как черепаха, потерял равновесие и неуклюже свалился на песок спутанным комом из снарядной сумки, рюкзака, противогаза, подсумков и гремящих фляг. "Уходить с берега! Уходить с берега!" - крутилось у меня в голове.