Ночь тянулась бесконечно, а мне едва удалось задремать. Ближе к предрассветным часам многочисленные вражеские оружия сосредоточили огонь на участке, с которого подполковник Льюис Уолт отвел нас. Снаряды визжали и выли над нами и падали в зарослях позади.
- Ого, парни, послушайте, как нипы лупят по тому участку, - сказал наш товарищ в соседней ячейке.
- Да, - сказал Снафу, - они, небось, думают, что мы всё ещё там, и готов спорить, контратаку они устроят точно в этом месте.
- Слава Богу, что мы здесь, а не там, - добавил наш товарищ.
Обстрел усиливался, японцы задавали пустому участку джунглей настоящую взбучку. Когда обстрел начал, наконец, утихать, я услышал, как кто-то произнёс со смешком: "Да ладно, не останавливайтесь, засранцы. Вышвыривайте свои проклятые снаряды не туда, куда надо".
- Не волнуйся, тупица, у них ещё полно всего, чем стрелять куда надо, и скоро так и будет, когда станет светло, и они нас заметят, - отозвался другой голос.
Поставки припасов в день "D" отставали от потребностей пехотных рот 5-го полка морской пехоты. Японцы весь день вели плотный артиллерийский, миномётный и пулемётный обстрел всего занятого полком побережья, вражеские корректировщики огня наводили артиллерийский и миномётный огонь на десантные средства, едва те достигали берега. Таким образом, становилось трудно доставить жизненно необходимые припасы на берег и эвакуировать раненых. Весь Пелелиу в день "D" стал линией фронта. Никто, кроме мертвецов, не был неуязвим для вражеского огня. Парни из береговой команды73 старались изо всех сил, но они не могли восполнить тяжёлые потери амтраков, чтобы доставить нам припасы.
Мы не знали о проблемах на побережье, и были слишком заняты своими собственными. Мы ворчали, ругались и молились, чтобы нам доставили воду. Я расходовал свою воду более экономно, чем многие другие, но, в конце концов, опустошил обе фляги к тому времени, как мы закончили яму для миномёта. Рассасывание декстрозных таблеток немного помогало, но за ночь жажда стала ещё сильнее. Впервые в своей жизни я оценил распространённое клише из кинофильмов, изображающее человека в пустыне, кричащего "Воды, воды!"
Артиллерийские снаряды по-прежнему пролетали туда и сюда над нашими головами почти до самого рассвета, но стрельбы из ручного оружия на нашем участке почти не было. Внезапно, на нас обрушился один из самых мощных японских пулемётных обстрелов, что когда-либо на моей памяти были сконцентрированы на столь небольшом участке. Трассеры проносились и пули щёлкали не более чем в одном футе над краем нашей ямы. Мы лежали, растянувшись на спине, и ждали, пока шквал огня не закончился.
Пулемёт снова открыл огонь, к нему присоединился второй, и, возможно, третий. Потоки иссиня-белых трассеров (американские трассеры были красными) густыми потоками проносились над нами, по-видимому, вылетая откуда-то со стороны аэродрома. Перекрёстный обстрел продолжался по меньшей мере четверть часа. Они нас просто засыпали пулями.
Незадолго до того, как начался пулемётный обстрел, нам передали, что после рассвета мы выдвигаемся вместе со всем 5-м полком в наступление через аэродром. Я молился, чтобы пулемётный огонь закончился до того, как нам придётся выходить. Нас крепко прижали к земле. Любой предмет, поднятый выше края миномётной ямы, срезало бы, словно гигантской косой. Минут через пятнадцать огонь внезапно прекратился. Мы вздохнули с облегчением.
D+1
Наконец, рассвело, и с рассветом температура начала быстро повышаться.
- Где, чёрт побери, вода? - простонал боец рядом со мной. В предыдущий день у нас произошло немало случаев потери сознания из-за жары. Нам нужна вода, или же мы все отключимся во время наступления, подумал я.
- Приготовиться к выходу! - пришёл приказ. Мы собрали свои вещи. Снафу сложил миномёт, сложив сошки и пристегнув их, пока я упаковывал оставшиеся мины в снарядную сумку.
- Мне надо попить воды, или я свихнусь! - сказал я.
В эту минуту наш товарищ неподалёку закричал, махая нам рукой: "Идите сюда, мы нашли колодец!"
Я схватил свой карабин и сорвался с места, гремя пустыми флягами на поясе. Примерно в двадцати пяти ярдах группа морпехов из роты "К" собрались у дыры футов пятнадцати в диаметре и десяти глубиной. Я заглянул вниз. На дне с одной стороны было небольшая лужица молочного цвета воды. Японские снаряды начали падать на аэродром, но жажда была слишком сильной, чтобы меня это беспокоило. Один из наших уже спустился вниз, наполнял фляги и передавал их наверх. Товарищ, который нас позвал, пил из каски со снятой подкладкой. Он отхлебнул молочно-белой жижи и сказал: "Это не пиво, но оно мокрое". Нам наверх передали каски и фляги с водой.
- Не скучивайтесь, парни. Мы точно притянем японский чёртов снаряд, - закричал кто-то.
Первый из тех, кто пил воду, посмотрел на меня и сказал: "Я сейчас проблююсь!"
Ротный медик подбежал с криком: "Парни, не пейте эту воду! Она может быть отравлена" Я как раз поднёс ко рту полную каску, когда стоящий рядом со мной морпех повалился на землю, держась за бока и жестоко давясь. Я бросил свою каску с водой, молочно-белой от коралловой пыли и принялся помогать медику с пострадавшим. Он ушёл в тыл, где выздоровел. Был ли это яд или просто загрязнение, мы так и не узнали.
- Собрать снаряжение и приготовиться! - закричал кто-то.
Расстроенный и разозлённый, я направился обратно к миномётной яме. Примерно в это время прибыло подразделение с канистрами с водой, патронами и пайками. Мы с моим товарищем помогли друг другу перелить воду из пятигаллонной канистры в наши чашки от фляг74. У нас тряслись руки, так нам не терпелось утолить жажду. Меня удивило, что вода в моей алюминиевой чашке казалась коричневой. Неважно, я сделал большой глоток - и чуть не выплюнул воду, несмотря на ужасную жажду. В воде было полно машинного масла и ржавчины, она воняла. Не веря себе, я посмотрел в чашку, где синеватая плёнка масла лениво плавала на поверхности вонючей коричневой жидкости. Мой желудок схватило судорогой.
Мой товарищ поглядел на меня и простонал:
- Кувалда, ты думаешь то же, что и я?
- Конечно, эти задания по очистке бочек на Павуву, - сказал я устало. Мы с ним вместе были в бригаде, отправленной чистить бочки.
- Я мудозвон, - пробормотал он, - Я никогда в жизни больше не буду сачковать на работе.
Я сказал, что не думаю, что это только наша вина. Мы были не единственными членами бригады, и с самого начала было очевидно (кроме разве что некоторых офицеров-интендантов), что тем методом, которым нам приказали их чистить, бочки на самом деле не отчищались. Но осознание этого было малым утешением на аэродроме Пелелиу на усиливающейся жаре. Сколь ни отвратительна была эта жижа, нам пришлось её пить, или получить тепловой удар. Когда я осушил свою чашку, в ней остался осадок из ржавчины, напоминающий кофейную гущу, и у меня разболелся желудок.
Мы собрали вещи и приготовились выдвигаться, готовясь к наступлению через аэродром. Поскольку позиции 3/5 ночью были обращены фронтом к югу и располагались спиной-к-спине с позициями 2/5, мы должны были двигаться и готовить наступать на север через аэродром вместе с остальными батальонами полка. Японцы начали обстреливать наши позиции на рассвете, так что нам приходилось двигаться быстро и в разомкнутом строю. Наконец, мы заняли позиции для наступления и нам приказали залечь, пока не поступит приказ выдвигаться. Мне это пришлось в самый раз, потому что японский обстрел усиливался. Наша артиллерия, корабли и самолёты обрушивали ужасающий огонь на аэродром и горные кряжи позади него, готовя нашу атаку. Наша артподготовка длилась около получаса. Я знал, что нам предстоит выдвигаться, когда она закончится.
Пока я лежал на горячем поблёскивающем коралле и глядел на голый аэродром, волны жара мерцали и плясали, искажая видимость хребта Кровавый Нос. Нам в лица дул горячий ветер.
Мимо пробежал унтер-офицер, низко пригибаясь и крича: "Вы, парни, там не задерживайтесь! Меньше шансов, что вас заденет, если вы проскочите побыстрее и без остановок!"
- Вперёд! - закричал офицер, махнув рукой в сторону аэродрома. Мы двинулись шагом, затем перешли на рысь, широкими рассеянными волнами. Четыре пехотных батальона - слева направо 2/1, 1/5 2/5 и 3/5 (таким образом, мы оказались на краю аэродрома) - двигались через голый, выметенный огнём аэродром. Единственное, что меня тогда заботило - мой долг и выживание, а не панорамные сцены боя. Но позже я часто задумывался, как наше наступление выглядело для воздушных наблюдателей и тех, кто не был погружён в огненную бурю. Моё внимание занимали лишь небольшая зона вокруг меня и оглушающий шум.
Хребет Кровавый Нос возвышался над аэродромом. Японцы сконцентрировали свое тяжёлое вооружение на высотах, их огонь корректировался с наблюдательных постов на высоте до трёхсот футов, с которых они могли следить за нами во время наступления. Я видел бойцов, движущихся впереди моего отделения, но я не знал, наш ли это батальон, 3/5, идёт позади 2/5 и затем смещается вправо. Позади нас, ярдах в двадцати, тоже виднелись морпехи.
Мы быстро продвигались по открытому пространству, среди воронок и кораллового щебня, под усиливающимся вражеским огнём. Я видел, как справа и слева от меня морпехи бегут, пригибаясь как можно ниже. Снаряды свистели и визжали, разрываясь повсюду вокруг нас. Во многих отношениях я испытывал больший ужас, нежели при высадке, потому что здесь не было машин, чтобы нас перевозить, не было даже тонких стальных бортов амтрака для защиты. Мы были беззащитны, и бежали на своих ногах сквозь настоящий дождь из смертоносного металла и постоянный грохот взрывов.
Наступление напомнило мне фильмы о Первой Мировой войне, где показывали самоубийственные атаки союзников на Западном фронте. Я стиснул зубы, сжал приклад карабина и повторял про себя снова и снова: "Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня75".
Солнце безжалостно палило, и жара стояла невыносимая. Дым и пыль от артобстрела ограничивали видимость. Земля, казалось, ходила ходуном от сотрясений. Я чувствовал, что я будто плыву в водовороте какого-то нереального шторма. Японские пули щёлкали, и трассеры проносились с обеих сторон от меня на уровне пояса. Смертоносный огонь из ручного оружия выглядел незначительным на фоне снарядных разрывов. Взрывы и рычание осколков раздирали воздух. Куски раскрошенного коралла впивались мне в лицо и руки, а стальные осколки сыпались на твёрдый камень, словно ливень на городскую улицу. Снаряды вспыхивали повсюду, словно гигантские хлопушки.
Сквозь мглу я видел, как морпехи спотыкаются и падают ранеными. После этого я перестал смотреть по сторонам и глядел строго вперёд. Чем дальше мы шли, тем хуже становилось. Грохот и сотрясения давили на мои уши, словно тиски. Я стиснул зубы и сжался в предчувствии, что в любой момент меня может снести. Казалось невозможным, что кто-то из нас сможет пройти до конца. Мы миновали несколько воронок, которые могли бы послужить укрытием, но я помнил приказ продолжать движение. Благодаря превосходной дисциплине и высочайшему духу морской пехоты нам и в голову не приходило, что атака может сорваться.
Примерно на половине пути я споткнулся и упал вперёд. В это мгновение большой снаряд со вспышкой и грохотом разорвался слева от меня. Осколок отскочил от земли и с рычанием пронёсся над моей головой, пока я лежал на земле. Справа от меня Снафу хрюкнул и упал, потому что осколок угодил в него. Падая, он схватился за левый бок. Я быстро подполз к нему. К счастью, осколок утратил большую часть своей скорости и очень удачно попал в толстый поясной ремень. Нитки из широкого ремня были выдраны на участке в квадратный дюйм.
Я опустился на колени возле Снафу, и мы осмотрели его бок. К своему необычайному везению, он мог похвастаться лишь синяком. На земле я увидел кусок стали, попавший в Снафу. Он был примерно дюйм на дюйм размером и в полдюйма толщиной. Я подобрал осколок и показал его Снафу. Снафу указал на свой рюкзак. Перепуганный посреди адского хаоса, я спокойно перебрасывал осколок в руках - он был ещё горячим - и засунул его ему в рюкзак. Он прокричал что-то, что напоминало приглушённое "пошли!". Я протянул руку к ремню миномёта, но он оттолкнул мою руку и взвалил миномёт на плечо. Мы поднялись и пошли так быстро, как могли. Наконец, мы перешли аэродром и присоединились к остальным бойцам нашей роты, которые залегли, потея и тяжело дыша в невысоких кустах на северо-восточной стороне аэродрома.
Какое расстояние мы прошли по открытой местности, я так никогда и не узнал, но это должно было быть несколько сот метров. Все выглядели заметно потрясёнными сокрушительным обстрелом, сквозь который мы только что прошли. Глядя в глаза славным ветеранам Гуадалканала и мыса Глостер, лучшим сынам Америки, я уже не чувствовал стыда за свои дрожащие руки и чуть ли не смеялся над собой от облегчения.
Оказаться под мощным артиллерийским и миномётным обстрелом - абсолютный ужас, но оказаться под обстрелом на открытом месте - ужас, выходящий за пределы воображения любого, кто его не пережил сам. Атака через аэродром Пелелиу стала для меня самым страшным боевым опытом, что я повидал за всю войну. Она превосходила по интенсивности и плотности обстрела все последующие ужасные испытания на Пелелиу и Окинаве.
Жара стояла необычайно жестокая. Температура в тот день достигала 105 градусов в тени, а мы были не в тени, и в последующие дни взлетела до 115 градусов. Медики одного за другим отмечали морпехов с тепловым ударом, как неспособных продолжать бой. Мы их эвакуировали. Мои ботинки так наполнились потом, что ноги хлюпали в них при ходьбе. Улегшись на спину, я поднял вверх сначала одну ногу, затем другую. Вода буквально полилась из ботинок.
- Эй, Кувалда, - фыркнул боец, растянувшийся рядом со мной, - ты прямо ходишь по воде.
- Наверное, поэтому его и не задело на аэродроме, - засмеялся другой.
Я попытался улыбнуться, и был рад, что вновь появились неистребимые шуточки.
Из-за формы аэродрома, после его пересечения 3/5 был выдавлен из линии батальоном 2/5 слева и 3/7 справа. Мы развернулись к востоку, и рота "К" соединилась с 3/7, который наступал на болотистые местности на восточной стороне аэродрома.
Когда мы собирали своё снаряжение, один из ветеранов заметил, указав кивком головы в сторону аэродрома, где продолжался обстрел.
- Жёсткая вышла передряга, не хотелось бы мне такого каждый день.
Мы двигались через болота под огнём снайперов и окопались на ночь спиной к морю. Я расположил свой миномёт в выемке на невысоком бугорке примерно в пятнадцати футах от выступающего утёса, который обрывался на десять футов в океан. Заросли в джунглях был чрезвычайно густыми, но у нас был просвет в кронах деревьев, через который мы могли стрелять из миномёта, не опасаясь, что мина заденет ветви и взорвётся.
Большую часть личного состава роты не было видно в густых мангровых зарослях. Нам по-прежнему не хватало воды, все ослабли от жары и напряжения прошедшего дня. Я расходовал свою воду настолько экономно, насколько возможно, и в тот день мне пришлось съесть двенадцать солевых таблеток. Мы вели тщательный учёт этих таблеток. Они вызывали рвоту, если принять больше положенного.
Вражеские лазутчики стали для нас ночным кошмаром. Осветительные снаряды, выпущенные над аэродромом в предыдущую ночь (в день "Д"), отогнали лазутчиков в моём секторе, но остальные в полной мере пережили эту адскую напасть, с которой теперь столкнулись мы, и с которой нам предстояло встречаться каждую ночь всё оставшееся время на Пелелиу. Японцы славились своей техникой проникновения. На Пелелиу они отточили её и использовали с невиданной ранее интенсивностью.
После того, как мы ближе к вечеру окопались, мы провели процедуру, которую проводили почти каждый вечер. Используя указания наблюдателя, мы пристреливали миномёт, выпуская пару разрывных снарядов в ложбину или другой подобный путь подхода к позициям роты, не простреливаемый пулемётным или ружейным огнём, где противник мог бы атаковать. Мы установили прицельные вешки, чтобы отметить прочие детали ландшафта, которые мы могли обстреливать. Все закурили и по цепи от ячейки к ячейке передали пароль на ночь. Пароль всегда содержал букву "Л", которую японцам было трудно произносить так, как её произносят американцы.
Прошли новости о расположении взводов роты и подразделений на флангах. Мы проверили оружие и разложили снаряжение, чтобы до него легко было добраться в наступающей темноте. Когда стемнело, передали приказ "Курительная лампа погашена76". Все разговоры прекратились. В каждой ячейке один человек устраивался поудобнее, чтобы можно было уснуть на неровной скале, пока его напарник напрягал глаза и уши, чтобы засечь в темноте любое движение или звук.
Иногда неподалёку падала случайная японская мина, но пару часов вокруг всё было хорошо и тихо. Мы выпустили несколько разрывных мин в качестве беспокоящего огня, чтобы предупредить движение перед фронтом роты. Я слышал, как море мягко плещется у подножия скал позади нас.
Вскоре японцы начали предпринимать попытки проникновения по всему фронту роты и вдоль берега к нам в тыл. Мы слышали внезапные серии выстрелов из ручного оружия и хлопки гранат. Наша огневая дисциплина должна была быть особо строгой в подобной обстановке, чтобы случайно не подстрелить своего товарища-морпеха. После войны широко распространилось обвинение в том, что американцы на войне по ночам были охочи до стрельбы и стреляли во все, что двигалось. Это обвинение было зачастую справедливо для тыловой зоны или для неопытных войск, но в стрелковых ротах знали, как "Отче наш", что каждый, кто ночью покидает свою ячейку, не проинформировав сначала бойцов вокруг себя, и не отвечает без промедления на вопрос о пароле, может ожидать, что его подстрелят.
Вскоре моё внимание привлекло шевеление в засохших зарослях перед нашей позицией. Насторожившись, я повернулся и стал ждать, держа наготове принадлежавший Снафу взведённый автоматический пистолет 45-го калибра. Шуршащее движение приближалось. Моё сердце колотилось. Определённо, это не был один из водившихся на Пелелиу сухопутных крабов, которые шастали повсюду по ночам, всю ночь. Кто-то полз в сторону миномётной позиции. Затем настала тишина. Снова шум, снова тишина. Шуршаший звук, затем тишина - по шаблону.
Это, должно быть, японец, пытающийся подобраться как можно ближе, то и дело останавливающийся, чтобы его не заметили, подумал я. Наверное, он заметил дульную вспышку, когда я стрелял из миномёта. Я ничего не видел в бледном свете и чернильной тьме в тени.
Пригнувшись ниже, чтобы лучше видеть любой силуэт на фоне неба, я пальцем снял большой пистолет с предохранителя. Фигура в каске нарисовалась на фоне ночного неба перед миномётной позицией. По силуэту я не мог сказать, была ли каска американской или японской. Прицелившись в центр головы, я вдавил предохранитель на рукоятке, слегка надавив на спуск, выбирая зазор. В голове у меня пронеслась мысль, что он стоит слишком близко, чтобы бросать свои гранаты, так что он, по-видимому, применит против меня штык или нож. Моя рука была твёрдой, даже несмотря на то, что я был напуган. Я или он.
- Какой пароль? - спросил я, понизив голос.
Нет ответа.
- Пароль! - потребовал я, и мой палец напрягся на спусковом крючке. Большой пистолет мог бы выстрелить и дёрнуться назад отдачей через мгновение, но поторопиться и дёрнуть спуск означало бы наверняка промахнуться. Так что я или он.
- Ку-кувалда! - пробормотала фигура.
Я отпустил спусковой крючок.
- Это де Ло, Джей де Ло. У тебя есть попить?
- Джей, почему ты не говоришь пароль? Я тебя чуть не застрелил! - выдохнул я.
Он увидел пистолет и застонал.
- Господи Иисусе, - тут он понял, что чуть было не произошло, - Я думал, ты знаешь, что это я, - сказал он слабым голосом.
Джей был одним из моих ближайших друзей. Ветеран Глостера, он должен был быть достаточно опытным, чтобы не ползать по ночам так, как он это сделал. Если бы мой палец преодолел последнюю крупицу сопротивления спускового крючка, Джей бы погиб на месте. Моя жизнь была бы сломана, если бы я его убил, даже при таких обстоятельствах.
Моя правая рука жестоко тряслась, когда я опустил свой 45-й калибр. Мне пришлось ставить его на предохранитель левой рукой, мой правый большой палец слишком ослаб. Я чувствовал головокружение и мне хотелось плакать. Джей подполз ближе и сел на край ямы.
- Извини, Кувалда. Я думал, ты знаешь, что это я, - сказал он.
Протянув ему флягу, я весь содрогнулся и поблагодарил Господа за то, что Джей всё ещё жив. "Какого чёрта, откуда я мог понять, что это ты ползаешь в темноте, когда тут повсюду нипы?" - прорычал я. И затем я как следует распёк одного из своих лучших за всю жизнь друзей.
Направляемся на север
- Собрать снаряжение и быть готовыми к выходу!
Мы взвалили на плечи свою ношу и начали медленно выбираться из густых зарослей. Проходя мимо неглубокой ячейки, где когда-то окопался Роберт Б. Освальт, я спросил одного бойца поблизости, правду ли говорили, что Освальт убит. К сожалению, он сказал "да". Освальт был смертельно ранен в голову. Светлый молодой ум, стремившийся проникнуть в тайны человеческого мозга, чтобы облегчить людские страдания, сам был уничтожен крошечным кусочком металла. Какая потеря, подумал я. Война - это самоистребление, организованное безумие, уничтожающее цвет нации.
Я также задумался над надеждами и устремлениями мёртвого японца, которого мы только что вытащили из воды. Но те из нас, кто попал в водоворот боя, не имели особого сострадания к врагу. Как сказал один умный, бывалый унтер-офицер однажды на Павуву, когда новобранец спросил его, было ли ему когда-нибудь жалко японцев, когда их убивают: "Чёрта с два! Либо их, либо нас!"
Мы выдвигались, держа интервал в пять шагов через густые заросли туда, откуда слышалась частая стрельба. Жара стояла почти непереносимая, и мы часто останавливались, чтобы предупредить тепловой удар при 115 градусах.
Мы дошли до восточного края аэродрома и устроили привал в гуще кустов. Сбросив снаряжение, мы повалились на землю, потные, задыхающиеся, вымотанные. Едва я успел потянуться за флягой, как над головой щёлкнула пуля.
- Он близко. Всем лечь! - скомандовал офицер. Винтовка снова выстрелила.
- Похоже, что где-то прямо вон там, недалеко, - сказал офицер.
- Я его возьму, - сказал Говард Низ.
- Окей, вперёд, но будь осторожнее.
Низ, ветеран Глостера, схватил винтовку и направился в кусты с небрежностью охотника, отправляющегося в лес за кроликом. Он обходил сбоку, чтобы зайти снайперу в тыл. Мы прождали несколько волнующих минут, а затем услышали два выстрела из М1.
- Старина Говард его сделал, - уважительно заметил один из бойцов.
Вскоре появился Говард с торжествующей ухмылкой на лице, он нёс японскую винтовку и некоторые личные вещи. Все хвалили его за мастерство, а он реагировал со своей обычной скромностью.
- Прижмём их покрепче, парни, - смеялся он.
Через несколько минут мы вышли через доходящие до колена кусты на открытое место на краю аэродрома. Жара была ужасающая. Снова остановившись на привал, мы улеглись в скромной тени кустарника. Я поднял по очереди обе ноги и дал поту вытечь из ботинок. Один боец из другого миномётного расчёта упал в обморок. Он был ветераном Глостера, но жара на Пелелиу оказалась для него чрезмерной. Мы его эвакуировали, но, в отличие от других пострадавших от теплового удара, он уже не вернулся в роту.
Некоторые морпехи вытаскивали задний край камуфляжного чехла каски из-под подкладки так, что ткань висела поверх шеи. Это давало некоторую защиту от палящего солнца, но выглядели они, как французский Иностранный Легион в пустыне.
После краткого отдыха, мы продолжили путь в рассеянном строю. Мы видели хребет Кровавый Нос слева и впереди от нас. К северу от этого места 2-й батальон 1-го полка морской пехоты (2/1) отчаянно дрался против японцев, засевших в хорошо укреплённых пещерах. Мы выдвигались, чтобы сменить 1-й батальон 5-го полка морской пехоты (1/5) и сомкнуться с 1-м полком. Затем нам предстояло наступать к северу вдоль восточной стороны горных хребтов.
В тот день, 17-го сентября, смена проходила медленно и трудно. Пока 3/5 прибывал, а 1/5 отходил, японцы в горах слева и спереди от нас открыли артиллерийский и миномётный огонь. Мне было жаль усталых морпехов из 1/5, когда они пытались выбраться без потерь. Их батальон, как и остальные из 5-го полка морской пехоты, днём ранее пережил трудные минуты, пересекая аэродром под плотным обстрелом. Но едва перейдя его, они столкнулись с упорным сопротивлением из ДОТов на восточной стороне. Мы оказались более везучими, 3/5 вышел в мангровые болота, которые не так плотно оборонялись.
Когда смена 1/5 завершилась, мы сомкнулись с 1-м полком морской пехоты слева и с 2/5 справа. Наш батальон должен был во второй половине дня наступать через низину вдоль восточной стороны Кровавого Носа, пока 2/5 зачищал бы джунгли между нашим правым флангом и восточным побережьем.
Едва двинувшись вперёд, мы попали под плотный огонь с фланга с Кровавого Носа слева от нас. Когда мы повалились на землю, Снафу изложил мне своё свежее коммюнике относительно тактической обстановки: "Надо бы им притащить сюда ещё побольше чёртовых войск!" - прорычал он.
Был вызван огонь нашей артиллерии, но наши миномёты могли бить только вперед от фронта роты, но не в сторону левого фланга, потому что там был участок 1-го полка морской пехоты. Японские наблюдатели на хребте имели чистый, беспрепятственный обзор на нас. Их артиллерийские снаряды выли и визжали, и им вторил свист миномётных мин. Вражеский обстрел усиливался все больше, пока нас не прижало к земле. Мы вкушали первые порции горечи от битвы за хребет Кровавый Нос, и росло наше сострадание к 1-му полку морской пехоты слева от нас, попавшему прямо в самую гущу.
Японцы прекратили огонь, когда наше движение прекратилось. Однако, стоил трём бойцам собраться вместе, или кто-то начинал двигаться, вражеские миномёты открывали нам огонь. Если начиналось общее движение, подключалась их артиллерия. Японцы начали демонстрировать нам свою великолепную огневую дисциплину, которая на Пелелиу отличала использование любого оружия с их стороны. Они стреляли только тогда, когда могли рассчитывать на максимальный урон и заканчивали стрельбу, как только возможность проходила. В то же время наши наблюдатели и самолёты испытывали трудности с обнаружением их хорошо замаскированных позиций в скалах.
Когда враги прекращали стрелять из пушек и миномётов, они закрывали стальные защитные двери и пережидали, пока наша артиллерия, корабельные орудия и 81-мм миномёты обрушивались на скалы. Если мы продвигались вперёд под прикрытием нашей огневой поддержки, японцы прижимали нас к земле и наносили серьёзный урон, потому что в камнях было почти невозможно вырыть защитную ячейку. Никакие отдельные события наступления не закрепились в моей памяти, просто жестокий обстрел слева и ощущение, что в любой момент по своему желанию японцы могут зашвырнуть нас на небо.
Нашему наступлению был дан отбой в самом конце дня, и нам приказали установить миномёт на ночь. Пришёл унтер-офицер, он сказал мне и ещё примерно четверым из других взводов идти с ним, чтобы разгрузить амтрак, который привёз припасы для роты "К". Мы прибыли в назначенное место, слегка рассредоточились, чтобы не привлечь вражеского огня, ждали амтрака. Через несколько минут он с лязгом подъехал, окружённый облаком белой пыли.
- Вы, парни, из роты "К" 5-го полка? - спросил водитель.
- Да, ты нам привёз жратву и патроны? - спросил унтер-офицер.
- Да, точно. Комплект боеприпасов77, вода и пайки. Будет лучше разгрузить их побыстрее, не то попадём под обстрел, - сказал водитель, когда его машина дёрнулась, остановившись и он спустился вниз.
Транспортёр был старой модели, такой же, с какого я высаживался в день "Д". У него не было заднего откидного борта, так что мы влезли в кузов, поднимали тяжёлые патронные ящики через борт и укладывали их на землю.
- Давайте, парни, - сказал наш унтер, когда он сам и двое из нас взобрались на борт транспортёра.
Я увидел, как он с изумлением уставился внутрь грузового отсека транспортёра. На дне, прижатая штабелем патронных ящиков, виднелась одна из этих адских пятидесятигаллонных бензиновых бочек с водой. Наполненные, они весили несколько сотен фунтов. Наш унтер-офицер положил руки на борт транспортёра и заметил раздражённо:
- Какой чёртов умник из снабжения до этого додумался? Как нам эту сраную бочку полагается оттуда вытаскивать?
- Я не знаю, - ответил водитель, - Я её просто привёз.
Мы выругались и принялись разгружать патроны настолько быстро, насколько возможно. Мы ожидали, что вода придёт в нескольких пятигаллоновых канистрах, каждая из которых весила чуть более сорока фунтов. Мы работали быстро, как только возможно, но потом услышали неизбежное и смертоносное "уишшш-ш-ш-ш". Три больших миномётных мины разорвались одна за другой неподалёку от нас.
- О-ох, вот и дерьмо влетело в вентилятор, - простонал один из моих товарищей.