А затем вы вносите ясность в позицию кабинета Рейха:
«Правительство Рейха само должно воздерживаться от выступлений перед правительством Праги или перед Лондоном и Парижем в качестве защитника», — обратите внимание на следующие слова: «или умиротворителя в отношении требований судетских немцев».
Политика, о которой я вам сейчас говорю, заключалась в руководстве деятельностью судетских немцев. Последние должны были избежать согласия с чехословацким правительством, избежать участия в чехословацком правительстве, а правительство Рейха, в свою очередь, должно было избегать положения, при котором оно бы действовало как умиротворитель. Другими словами, благодаря вашему влиянию на судетских немцев вы предпринимали всяческие меры и делали все, что было в ваших силах, для того, чтобы никакое соглашение не было достигнуто ни в отношении этих трудностей, ни в отношении проблемы меньшинства. Разве это не так? Разве это не то, о чем вы говорили во время той беседы?
Риббентроп: Нет, это не соответствует действительности.
Максвелл-Файф: Дайте свое объяснение. Что же, по вашему, значили эти слова?
Риббентроп: Я пригласил Конрада Генлейна для того, чтобы сказать о том, что проблема судетских немцев должна назревать постепенно и без эксцессов. Требования судетских немцев уже тогда были большими. Они хотели присоединиться к Рейху. Это оставалось невысказанным или, в некоторых случаях, открыто высказывалось. Такое разрешение вопроса казалось мне опасным, и мне казалось, что надо это как-то взять в свои руки, ибо иначе это могло привести к войне. Генлейн наконец-то прибыл ко мне, но я желаю отметить заранее, мне кажется, что это был единственный раз, чтобы я обсуждал этот вопрос с Генлейном, и вскоре после того я утратил контроль над вопросом. Вся проблема судетских немцев, то есть, та о которой было письмо и о котором можно несомненно сказать что:
|
|
Во-первых, что я хотел предпринять усилия для мирного развития судетских немцев, чему мы могли помочь дипломатически, что выглядит для меня оправданием.
И во-вторых, что таким путем мы избегали внезапного развития ситуации, которая из-за актов террора или других инцидентов, могла привести к германо-чешскому и европейскому кризису.
По этой причине я тогда вызвал Генлейна.
Итак, из различных предложений зачитанных обвинителем, ясно, что судето-немецкая партия тогда имела далеко идущие требования. Естественно, они хотели, чтобы Адольф Гитлер послал в Прагу ультиматум говорящий: «Вы так сделаете, и это окончательно», вот чего она хотела.
Конечно, мы этого не хотели. Мы хотели спокойного, мирного развития и разрешения таких вещей. Поэтому, тогда я обсуждал с Генлейном путь, по которому будет постепенно следовать судето-немецкая партия, предлагая свои требования. Требования, о которых я сейчас помню, были требованиями далеко идущей культурной автономии, и возможно автономии в других сферах.
Максвелл-Файф: Если вы думали о культурной и социальной автономии, почему вы говорили этим господам не соглашаться с пражским правительством?
Риббентроп: Я не могу сейчас это уточнить. Это могли быть тактические соображения. Я заверяю, что Конрад Генлейн сделал такое предложение и, что я согласился с этим. Естественно я не очень хорошо знал проблему в подробностях и это следует заметить — и предполагаю, случилось просто то, что Генлейн сам объяснил свою программу — подробностей там не содержалось — и что я более или менее с ней согласился. Поэтому, я уверяю, что тогда вероятно выглядело мудрее для Генлейна по тактическим причинам не входить в правительство и брать в тот момент ответственность, но скорее сначала попытаться подойти к вопросу с другой стороны.
|
|
Максвелл-Файф: Это было 29 марта, и вы говорили Трибуналу несколько минут назад о своем стремлении к миру. Вы узнали через очень короткое время о том, что нечего было рассчитывать на мероприятия мирного порядка, не правда ли? Вы помните об этом? Вы помните, когда Гитлер раскрыл вам, что он ведет военную подготовку к захвату Чехословакии той осенью?
Риббентроп: Гитлер очень мало говорил со мной о военных делах. Такого сообщения я не помню, но мне, конечно, было известно о том, что фюрер принял решение в определенные сроки решить эту проблему, и по опыту, полученному Германией в прошлом, ему было ясно, что, может быть, придется прибегнуть к каким-либо военным мероприятиям для того, чтобы подкрепить свои требования.
Максвелл-Файф: Я помогу вам с этим. Переверните страницу 31 вашей книги документов. Это страница 37 английской книги документов. (Документ номер 2360-ПС, экземпляр Великобритания-134)
Риббентроп: Страница, 31?
Максвелл-Файф: Обратитесь к странице 31 вашей документальной книги. Это цитата из речи Гитлера в январе 1939 года. Свидетель, вы нашли?
|
|
Риббентроп: Да, нашел.
Максвелл-Файф:
«В связи с этой нетерпимой провокацией, которая приняла еще более определенные формы в поистине позорных преследованиях и терроре в отношении наших немцев, проживающих там, я пришел к решению окончательно и радикально разрешить судетскую проблему. 28 мая я дал приказ, это был первый приказ о подготовке военных мероприятий против этого государства — то есть Чехословакии, которые должны были быть закончены ко 2 октября. Я приказал решительно и быстро завершить подготовку нашего фронта обороны на Западе».
Я хочу вам напомнить об этом, так как 28 мая состоялось совещание, и об этом есть собственное замечание Гитлера. Он сказал: «Моим непреклонным желанием является стереть Чехословакию с карты мира». И затем он сказал об оборонительном фронте на Западе. Вы теперь, быть может, вспомнили об этом совещании 28 мая?
Риббентроп: Мне кажется, что здесь я видел документ, относящийся к этому совещанию, но я не припоминаю этой встречи.
Максвелл-Файф: Кажется, капитан Фриц Видеман[540] был еще адъютантом фюрера тогда; это было до его отъезда за границу. Он говорил, что вы были там. Вы отрицаете это?
Риббентроп: Я видел это, но считаю, что это ошибка Видемана.
Максвелл-Файф: Итак, вы думаете, что вы там не были?
Риббентроп: Я предполагаю, что это ошибка. Я не помню этой встречи. Точно я не могу сейчас сказать. Вообще меня Гитлер не привлекал к решению военных вопросов. Но я знал, что поговаривали о том, будто фюрер в течение 1938 года принял решение, как он сам говорил, о том, чтобы отстоять права судетских немцев, и о том, что он именно с этой целью проводил военную подготовку. Это мне было известно, но в какой форме и в каком объеме это проводилось, — этого я не знаю.
Максвелл-Файф: Другими словами, ваша точка зрения такова: вы знали, что военные приготовления производились, но вы не знали деталей того, что нам сейчас известно под названием плана «Зелёный[541]«.
Риббентроп: Нет, подробности мне были неизвестны. Я никогда о нем не слышал, но я знал, что в последние недели и месяцы кризиса…
Хорн [542]: Господин Председательствующий, я возражаю данному вопросу. Мне кажется, я могу сэкономить время, указав, что в целом политика судетских немцев была одобрена четырьмя великими державами, Англией, Францией, Италией и Германией, и Мюнхенским соглашением[543] определившим такую политику. Поэтому, я не понимаю какое отношение это имеет к нарушению международного права.
Председательствующий: Трибунал считает вопрос допустимым.
Максвелл-Файф: Во всяком случае, вы знали достаточно для того, чтобы обсуждать с представителями зарубежных держав возможный ход развития возможной войны. Посмотрите на страницу 34 — это заметка о беседе с итальянским послом. Я не знаю, кто из ваших официальных лиц принимал участие в этой беседе, но я хочу, чтобы вы взглянули на этот документ. Это запись от руки с грифом: «Для министра Рейха, лично»
«Аттолико[544] затем заметил, что мы действительно безошибочно показали итальянцам наши намерения в отношении чехов». Кроме того на сегодняшний день у него была информация, что он пойдет в отпуск через 2 месяца или позднее…» (Документ номер 2800-ПС)
Если вы взглянете на дату, то увидите, что это было 18 июля. Затем вы увидите, месяцем позднее, заметку, подписанную, кажется, лично вами 27 августа
«Аттолико нанес мне визит. Он получил новые письменные директивы от Муссолини[545] с просьбой, чтобы Германия своевременно сообщила возможную дату нападения на Чехословакию. Муссолини просил о таком уведомлении, так как Аттолико уверил меня, для того, чтобы иметь возможность своевременно принять необходимые меры на французской границе. Я ответил послу Аттолико, так же как это было однажды в прошлом, что я не могу назвать ему какую-либо дату, но что, во всяком случае, Муссолини будет первым, кого информируют о любом решении».
Так что вполне ясно — не правда ли? — что вам было известно о том, что общая подготовка Германии к нападению на Чехословакию началась, но дата конкретно еще не была указана, имелось лишь общее указание Гитлера о завершении подготовки к началу октября. Таково было положение в июле и августе, не правда ли?
Риббентроп: В августе в отношениях между Германией и Чехословакией в связи с этой проблемой уже возник кризис, и было ясно, что в это время уже задумывались над тем, чем окончится этот кризис, и этот документ свидетельствует о том, что я говорил с итальянским послом, что в случае, если этот кризис перерастет в военную операцию, безусловно, об этом заранее будет сообщено Муссолини.
Максвелл-Файф: И Муссолини должен был быть готов продемонстрировать на французской границе свою готовность помочь в осуществлении ваших военных планов. Это так?
Риббентроп: Это написано в документе. Об этом я ничего не знаю. Может быть, это сказал Аттолико. Если здесь это записано, — значит, он это сказал.
Максвелл-Файф: Теперь обратитесь примерно к тому же самому времени страницы 36–38, страницы 41 и 43 английской книги. Это отчет о вашем совещании с венгерскими министрами Имреди[546] и Каниа[547], и мне хотелось бы в интересах времени, чтобы вы попытались ответить на этот общий вопрос. Пытались ли вы во время этой беседы с Имреди и Каниа обеспечить готовность венгров к нападению на Чехословакию в случае, если война разразится?
Риббентроп: Я не помню точного содержания документа. Разрешите мне еще раз прочитать его.
Максвелл-Файф: Я вам прочитаю.
Риббентроп: Может быть, я смогу ответить по памяти. Я не знаю точно, что написано в документе, но я помню, что тогда кризис уже начался и, вполне естественно, что ввиду возможности военного конфликта, в связи с судетской проблемой, Германия и устанавливала бы в какой-либо форме связь с пограничными государствами. Это само собой разумеется. Максвелл-Файф: Но вы зашли несколько дальше установления связи с ними, не правда ли? Документ гласит в конце шестого абзаца: «Фон Риббентроп повторил, что все, стремящиеся к пересмотру данного вопроса, должны использовать удобный случай и принять в нем участие».
Это немного больше чем контакты с людьми. Вы сказали венграм: «Если вы хотите пересмотра ваших границ, вам придется воевать с нами». Это вполне ясно, не так ли, свидетель, то что вы сказали, это то что вы пытались сделать?
Риббентроп: Да, это как раз совпадает с тем, что сказал я. Я не знаю только, был ли таков ответ. Но совершенно очевидно, что в тот момент, когда я беседовал с этими господами, такая возможность конфликта была налицо. Это я помню. Совершенно очевидно также и то, что в таком случае было необходимо согласовать наши интересы. Я хотел бы упомянуть еще один момент, а именно, что Венгрия всегда самым тягостным для себя пунктом из условий мирного договора считала отторжение территорий на севере и была в них, конечно, очень заинтересована.
Максвелл-Файф: Вы были чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы предложить пересмотр вопроса? Взгляните на два последних абзаца. Они озаглавлены: «29-го числа». В вашем документе — это страница 38 вашей документальной книги. Они начинаются так:
«В отношении военной готовности Венгрии в случае германско-чешского столкновения Каниа упомянул несколько дней назад, что его стране потребуется один — два года для того, чтобы развить соответствующим образом военную мощь Венгрии. Во время сегодняшнего разговора Каниа внес поправку в это замечание и сказал, что военное положение Венгрии значительно улучшилось и что в отношении вооружения его страна будет готова принять участие в столкновении к 1 октября текущего года».
Понятно? Я хочу сказать вам, что ваша позиция была совершенно ясна. Прежде всего, вы подчинили судетских немцев своему контролю. Затем вы узнали от Гитлера, что велись военные приготовления, затем вы привлекли к этому итальянцев, затем венгров. Вы привлекли всех, кто был готов к наступлению на Чехословакию. Вот о чем я сейчас вам говорю. Я хочу, чтоб вам это было совершенно ясно. Теперь посмотрите на…
Риббентроп: Разрешите мне ответить на этот вопрос?
Максвелл-Файф: Конечно.
Риббентроп: Разрешите мне ответить на этот вопрос. Я уже говорил, что партия судетских немцев не находилась под моим контролем. А в общем я стоял и стою на той точке зрения, что судетские немцы на основании провозглашенного в 1919 году права народов на самоопределение пользовались основным правом решить, к кому они хотят присоединиться. Когда Гитлер пришел к власти, это стремление присоединиться к Рейху стало очень сильным, и Гитлер решил разрешить эту проблему либо дипломатическим, либо иным путем. Это было совершенно ясно. Я лично принял все меры к тому, чтобы эта проблема была разрешена дипломатическим путем, но, с другой стороны, я делал все для того, чтобы создать такую ситуацию, которая позднее и привела к Мюнхену, я естественно делал все возможное, чтобы окружить Германию друзьями с целью усилить наши позиции перед лицом такой проблемы.
Максвелл-Файф: Вы прекрасно знали о плане «Зелёный», не правда ли? О том, что военные планы Гитлера охватывали покорение всей Чехословакии, не правда ли?
Риббентроп: Нет, этого я не знал, и что касается германо-судетской проблемы, то нужно сказать, что королевское британское правительство само заключило в Мюнхене это соглашение, и эта проблема была разрешена так, как я этого хотел с точки зрения немецкой дипломатии.
Максвелл-Файф: Свидетель я не собираюсь спорить с вами на политические темы. Я напоминаю вам о том, что план «Зелёный» и гитлеровские планы в этом вопросе стали известны правительству его величества лишь только по окончании войны, после того, как этот документ был захвачен нами в качестве трофейного материала. Но я вас спрашиваю о следующем: вы говорите, что, будучи министром иностранных дел Рейха, вы не знали об этих военных планах, о том, что предполагался захват всей Чехословакии? Вы это утверждаете? И вы хотите, чтобы Трибунал вам поверил?
Риббентроп: Я еще раз повторяю, что само название план Зеленый я прочел впервые здесь, в документах, и этого термина до сих пор я не знал. Конечно, позднее мне стало ясно, что в ходе событий после создания Протектората[548] Богемии и Моравии фюрер хотел решить эту проблему на более широкой основе.
Максвелл-Файф: Я хочу, чтобы вы посмотрели на последний акт подготовки, которую вы проводили, и я предлагаю назвать это явной агрессией; если вы посмотрите на страницу 45 книги, лежащей перед вами, то увидите следующее письмо министерства иностранных дел посольству в Праге:
«Пожалуйста, уведомите заместителя Кундта[549] о требовании Конрада Генлейна немедленно связаться со словаками побудить их начать завтра выступление за свои требования автономии».
Такова была дальнейшая деятельность вашего министерства? Не правда ли? Затруднить положение правительства в Праге? Вы старались, чтобы ваши друзья побудили — употребляю ваши собственные слова — словаков начать выступление за автономию, это так? Этим занималось ваше министерство?
Риббентроп: Безусловно, эта телеграмма была послана министерством иностранных дел. Я уже не помню подробностей, но согласно содержанию, Генлейн собирался направить нам телеграмму, потому что Генлейн предъявил требования автономии пражскому правительству. Как это произошло, я подробно не скажу. Я снова утверждаю, что деятельность Конрада Генлейна — я скажу, к сожалению, и я говорил ранее — была вне моего контроля. Я видел Генлейна только раз или два за все время.
Максвелл-Файф: Я не хочу, чтобы вы вдавались в детали. Вы понимаете, что я говорю о том, что ваше министерство сделало тогда один из своих последних шагов, так как это было в середине кризиса, 19 сентября, пытаясь ослабить чехословацкое правительство подстрекательством словаков к требованию автономии. Вы сказали, что вы лишь передавали желания Генлейна. Если вы настаиваете на такой формулировке, я не стану вас больше утруждать.
Я перехожу сейчас к тому, что произошло весной. Я задам вам один или два вопроса по этому поводу. Весной, следуя желаниям Гитлера, вы должны были добиться присоединения Богемии и Моравии к Рейху и заставить Словакию отделиться от Богемии и Моравии; Теперь взгляните на страницу 65 книги документов, лежащую перед вами. Это секретная зашифрованная телеграмма от министерства иностранных дел, то есть от вас, посольству в Праге.
«В отношении инструкций, переданных сегодня Кордтом[550] по телефону: в случае, если вы получите какие-либо письменные сообщения от президента Гаха[551], пожалуйста, не предпринимайте никаких шагов и не делайте никаких, ни письменных, ни устных замечаний, а передавайте их сюда шифрованной телеграммой. Более того, я должен просить вас и других членов посольства, чтобы правительство Гаха, если оно захочет связаться с вами, не смогло вас застать в течение нескольких ближайших дней».
Почему вы были так заинтересованы в том, чтобы ваш посол не выполнял своих обычных функций и не устанавливал связи с чешским правительством?
Риббентроп: Это произошло следующим образом. Я это хорошо помню. Чехословацкий министр иностранных дел Хвальковский[552] в один из этих дней — это, очевидно, было в тот же день — пришел к послу в Праге и заявил, что чехословацкий президент Гаха хочет иметь аудиенцию у фюрера. Я об этом сообщил фюреру, и фюрер заявил, что он согласен дать аудиенцию чехословацкому премьер-министру или президенту. Фюрер вместе с тем заявил, что он сам хочет вести эти переговоры и не хочет, чтобы кто-либо из посольства в этом принял участие. Это было основанием для указанной телеграммы, и послана она была для того, чтобы в Праге ничего не предпринимали, так как принять решение должен был фюрер. Предварительно я должен заметить, что в отношениях между нами и Прагой уже появились признаки кризиса.
Этим и следует объяснить посещение президента Гаха или, вернее, желание президента Гаха посетить фюрера.
Максвелл-Файф: Хорошо, теперь я хотел бы вам напомнить, что вы и фюрер делали в течение того дня. Вы это увидите, если посмотрите на страницу 66. У вас было совещание, у вас и фюрера с Мейснером[553] и подсудимым Кейтелем, а также с Дитрихом и Кеплером[554], и у вас было совещание со словаками, с Тисо[555]. Вы помните об этом совещании?
Риббентроп: Да, я хорошо помню это совещание.
Максвелл-Файф: Хорошо, тогда я задам вам общий вопрос и, пожалуй, без деталей. На этом совещании Гитлер и вы говорили словакам следующее: «Если вы не объявите свою независимость от Праги, мы оставим вас на милость Венгрии». В одной этой фразе содержится неплохое резюме того, что говорили Гитлер и вы на этом совещании. Не правда ли?
Риббентроп: Это правильно только в некоторой степени. Но я хочу добавить следующее заявление к этому. Ситуация в то время была следующей, и любому с политической точки зрения было видно: венгры были сильно недовольны и они хотели вернуть территории, которые они потеряли по мирному договору и уже была создана часть Чехословакии, то есть словацкая часть Чехословакии. Поэтому, существовали постоянные разногласия между Прессбургом и Будапештом и, в основном, также между Прагой и Будапештом. Начало вооруженного конфликта можно было ожидать в любое время; по крайней мере, более дюжины раз мы давали понять венгерскому правительству, что так вечно продолжаться не будет; они должны так или иначе пересмотреть своё отношение. Ситуация была такой, что достаточно длительное время у словаков существовало очень сильное движение за независимость. К нам часто обращались по этому вопросу, сначала Тука[556], потом Тисо. На конференции описанной здесь, ситуация была такой, что фюрер, который несколькими неделями ранее знал о стремлениях словаков к независимости, наконец принял Тисо, позднее президента государства, и сказал ему, конечно — мне кажется он сказал ему во время разговора — что он не заинтересован пускать вопрос на самотек. Но если вообще что-нибудь случиться, тогда словаки могут объявить о своей независимости настолько быстро насколько возможно. Не было сомнений, что тогда мы ожидали действий от Венгрии. Однако, верно…
Максвелл-Файф: Вы можете увидеть, как словаки стремились к независимости и что предпринимали Гитлер и вы сами, чтобы добиться ее, если вы попытаетесь найти на странице 67 следующее: «Теперь он разрешил министру Тисо приехать сюда...»
И несколько ниже, в середине абзаца,говорится о том, что Гитлер сказал, что он не потерпит этого неустойчивогоположения внутри страны и поэтому разрешил Тисо приехать и выслушать его решение. Это был вопрос не дней, а часов. И он тогда констатировал следующее: если Словакия хочет стать независимой, он будет поддерживать эту попытку и даже гарантировать ее осуществление; он будет держать свое слово до тех пор, пока Словакия будет явно стоять за независимость. Если же она начнет колебаться или выражать нежелание порвать связь с Прагой, он оставит Словакию на волю судеб и снимет с себя ответственность за нее. Затем он спрашивает вас, не хотели ли вы что-нибудь сказать, и вы, как указывается там, ответили;
«Министр иностранных дел Рейха также подчеркнул, со своей стороны, точку зрения о том, что в данном случае решение было вопросом часов, а не дней. Он показал Гитлеру донесение, которое он получил о том, что венгерские войска двигались к словацкой границе. Фюрер прочел этот доклад и упомянул о нем Тисо».
Отрицаете ли вы, что Гитлер и вы сами оказывали сильнейшее давление, какое вы только могли, на словаков с тем, чтобы они порвали отношения с Прагой и таким образом оставили чехов одних встретить тот нажим, который должен был быть осуществлен через пару дней?
Риббентроп: Нет, это неправильно. Никакого сильного давления не было оказано. Не было сомнений, что со стороны Венгрии — и мое замечание относится к возможности военных приготовлений венгров — но о желании независимости словаки снова и снова сообщали нам. В то время это было возможно, и документы это показывают, Тисо был нерешителен, прежде всего, это был важный шаг для него. Но в свете желания фюрера, которое являлось тогда очевидным, так или иначе решить вопрос Богемии и Моравии, в интересах фюрера было со своей стороны дать независимость Словакии.
Максвелл-Файф: Еще вопрос, затем я перейду к беседе с Гаха. Помните ли вы, что за два дня до того Бюркель[557] — то есть по моим воспоминаниям Бюркель и другой австрийский национал-социалист, подсудимый Зейсс-Инкварт, и несколько немецких офицеров около 10 часов вечера в субботу 11 марта отправились на заседание кабинета в Братиславе и заявили так называемому словацкому правительству, что оно должно объявить независимость Словакии. Вы этого разве не знаете?
Риббентроп: Я не помню подробностей, однако мне кажется, что что-то в этом духе произошло, но подробностей я не помню.
Максвелл-Файф: Я очень кратко…
Председательствующий: Сэр Дэвид, уже четверть 1. Мы прервемся до 2.
(Объявлен перерыв до 14 часов)
Вечернее заседание
Максвелл-Файф: Вы присутствовали во время беседы президента Гаха и Гитлера 15 марта 1939?
Риббентроп: Да, я присутствовал.
Максвелл-Файф: Помните ли вы, что во время этой беседы Гитлер сказал, что он отдал приказ германским войскам вступить в Чехословакию и что в 6 часов утра германская армия вторгнется в Чехословакию вдоль всей границы?
Риббентроп: Я уже не помню точно текста этого приказа, но я знаю, что Гитлер сказал Гаха, что он займет Богемию и Моравию.
Максвелл-Файф: Помните ли вы, что он сказал то, о чем я вас спрашивал, что он издал приказ германским войскам вступить в Чехословакию?
Риббентроп: Да, это как раз то, что я сейчас сказал.
Максвелл-Файф: Помните ли вы, что подсудимый Геринг, как он сам сказал Трибуналу, сообщил президенту Гаха, что он отдаст германским воздушным силам приказ бомбить Прагу?
Риббентроп: Нет, этого я не знаю, при этом я не присутствовал.
Максвелл-Файф: Я не прошу вас делать подробное заявление; я прошу вас вспомнить, то что я предполагаю, достаточно заметным заявлением, о том что подсудимый Геринг сказал президенту Гахе, что он отдаст приказ германским воздушным силам бомбить Прагу, если будет оказано чешское сопротивление. Вы помните это?
Риббентроп: Нет: я этого не знал, я не присутствовал.
Максвелл-Файф: Вы присутствовали все время при этой беседе, не правда ли?
Риббентроп: Нет, я не присутствовал, и если представитель британского обвинения даст мне возможность, то я расскажу, как обстояло дело.
Максвелл-Файф: Я хочу, чтобы вы сейчас ответили на вопрос. Вы говорите, что вы не помните об этом. Во всяком случае, если подсудимый Геринг сам заявил, что он это сказал, согласитесь ли вы с тем, что это произошло?
Риббентроп: Если Геринг это сказал, то это действительно было так. Я только заявил, что я не присутствовал на этом совещании между президентом Гаха и рейхсмаршалом Герингом.
Максвелл-Файф: Помните ли вы, как Гитлер заявил, что в течение двух дней чешская армия прекратит свое существование?
Риббентроп: В деталях я не помню этого; это была очень длинная беседа.
Максвелл-Файф: Помните ли вы, что Гитлер заявил, что в 6 часов войска вступят в пределы страны? Ему даже было почти стыдно говорить, что на каждый чешский батальон приходится германская дивизия.
Риббентроп: Очень возможно, что нечто подобное было сказано, но деталей я не помню.
Максвелл-Файф: Если это действительно было сказано, тогда согласитесь ли вы со мной, что на президента Гаха оказывалось самое недопустимое давление?
Риббентроп: Несомненно, Гитлер говорил очень ясно. Но я должен сказать, что президент Гаха со своей стороны прибыл в Берлин для того, чтобы найти решение вместе с Гитлером. Он был ошеломлен тем, что должно начаться вступление войск. Я точно это помню. Но затем он заявил о своем согласии и связался со своим правительством и начальником генерального штаба для того, чтобы германским войскам не оказывалось сопротивления, а затем подписал с Гитлером и министром иностранных дел Чехословакии составленное мной соглашение.
Максвелл-Файф: Согласитесь ли вы со мной, что этого соглашения вы добились с помощью угрозы агрессивными действиями германской армии и воздушных сил?
Риббентроп: Верно то, что фюрер сказал президенту Гаха, — что германская армия вступит в Чехословакию, и что этот документ был подписан под впечатлением этого заявления.