Максвелл-Файф: Хорошо, теперь я хочу спросить вас о другом положении. В пятницу вы сказали, что никогда не выражали мнения о том, что Великобритания, воздержится от войны и нарушит свою гарантию Польше. Вы помните это?
Риббентроп: Да.
Максвелл-Файф: Это правда?
Риббентроп: Да.
Максвелл-Файф: Хорошо, я хочу, чтобы вы взглянули на пару документов. Вы помните, что 29 апреля 1939 в 15:30 принимали венгерского премьер-министра и министра иностранных дел?
Риббентроп: Нет этого я не помню.
Максвелл-Файф: Что же, у нас есть запись вашей встречи, подписанный я думаю, фон Эрдмансдорфом[569]. Вы сказали венгерскому премьер-министру и министру иностранных дел:
«Министр иностранных дел Рейха добавил, что его твердое убеждение, таково, что ни при каких обстоятельствах в Европе, ни французский или английский солдат не нападут на Германию. Наши отношения с Польшей в данный момент мрачные»
Вы говорили это?
Риббентроп: Я не думаю, что так говорил. Я рассматриваю это невозможным.
Максвелл-Файф: Что же, если у вас есть копия…
Рибеннотроп: Могу я посмотреть на документ?
Максвелл-Файф: Да, конечно, с удовольствием. Это будет экземпляр Великобритания-289, документ Д-737.
Риббентроп: Я конечно не могу вам сказать, в подробностях, что я тогда говорил, но возможно это было попыткой успокоить венгров, которые вероятно были обеспокоены польской проблемой; такое абсолютно возможно. Но я с трудом верю, что я говорил нечто похожее. Однако, фюрер определенно знал, и я говорил фюреру о том, что Англия придет на помощь Польше.
Максвелл-Файф: Если у вас есть сомнения посмотрите на документ номер Д-738, экземпляр Великобритания-290. По всей видимости, вы увидели этих господ снова 2 дня спустя. Посмотрите на последнее предложение:
«Он (министр иностранных дел Рейха) снова указал, что Польша не представляет для нас военной проблемы. В случае военного столкновения британцы равнодушно бросят поляков в беде»
Вполне ясно сказано, не так ли «В случае военного столкновения британцы равнодушно бросят поляков в беде»
Риббентроп: Я не знаю, на какой это странице.
Максвелл-Файф: В шестом абзаце, это доклад от 1 мая, последнее предложение в цитате. Подписано господином фон Эрдмансдорфом; это указано над его подписью. Слова, о которых я спрашиваю ««В случае военного столкновения британцы равнодушно бросят поляков в беде»
Риббентроп: Это на странице 8 или где? Могу я спросить на какой странице?
Максвелл-Файф: Выше следует абзац 7. Он начинается:
«Министр иностранных дел Рейха вернулся к своему отношению к польскому вопросу и указал на то, что польское отношение ужесточилось»
Риббентроп: Вполне возможно, что я говорил нечто подобное, и что это было сказано не с целью не волновать венгров и сохранить их на нашей стороне. Совершенно ясно, что это не более чем дипломатический разговор.
Максвелл-Файф: Вы не думаете, что требуется говорить правду в политическом разговоре?
Риббентроп: Речь не об этом; речь о том, чтобы возможно было разрешить этот и польский вопрос дипломатическим путем. Если бы я тогда сказал венграм, и это относилось также и к итальянцам, что Англия поможет Польше и что в результате возникнет великая война, тогда бы возникла дипломатическая ситуация в которой было бы невозможно как-либо решить проблему. Без сомнений, я все время использовал сильные выражения, как всегда приказывал фюрер, если бы его собственный министр иностранных дел намекал на иные возможности, это естественно было бы сложно, и я намерен сказать, я подразумеваю, что это, в любом случае привело бы к войне. Но мы хотели усилить немецкие позиции настолько, чтобы можно было решить проблему мирно. Я могу добавить, что венгры были вообще-то волновались германской политикой, и фюрер говорил мне с самого начала использовать четкий и сильный язык в таких предметах. Я использовал такой тип языка довольно часто с моими дипломатами по таким же причинам.
Максвелл-Файф: Вы хотите убедить нас, что вы говорили ложь венграм, но говорите правду Трибуналу. Вкратце это так? То есть вы хотите, чтобы мы поняли — что вы говорили ложь венграм, но говорите правду Трибуналу? Так нам следует это понимать?
Риббентроп: Господин обвинитель я не знаю можно ли говорить о лжи в данном случае. Это дипломатический вопрос; и если мы хотели усилить свою позицию, тогда конечно мы не могли вешать лапшу на уши. Представьте, какое впечатление может произвести германский министр иностранных дел говоря что даже при самом маленьком немецком шаге весь мир нападет на Германию! Фюрер часто использовал такие сильные выражения и ожидал того же от меня. Я утверждаю снова, что я часто использовал такой язык, даже в своем министерстве иностранных дел, так что недопонимания не было. Если фюрер определился с решением проблемы, не важно как, даже с риском войны, нашим единственным шансом оставалось занять твердую позицию, так как если у нас не получилось, война была бы неминуема.
Максвелл-Файф: Теперь я хочу, чтобы вы имели в виду то, что, по словам Чиано[570], вы сказали ему, кажется, 11 или 12 августа, я полагаю, в Зальцбурге: там были вы и Гитлер. Помните, что согласно дневнику Чиано он спросил вас: «Что вы хотите — польский коридор или Данциг»? А вы взглянули на него и сказали: «Нет, мы этого больше не хотим. Мы хотим войны». Вы помните это?
Риббентроп: Это совершенная неправда. Я тогда сказал Чиано: «Фюрер решил, так или иначе, разрешить польскую проблему». Вот установка, которую я получил от фюрера. То, что предполагается, чтобы я сказал «мы хотим войны» это абсурд по той причине, что это ясно для каждого дипломата, что о таких вещах не говорят, даже лучшему и преданному союзнику, но определенно не графу Чиано.
Максвелл-Файф: Я хотел бы, чтобы вы взглянули на запись более поздней беседы, которую вы имели с Муссолини и Чиано немного спустя, 10 марта 1940, то есть примерно через девять месяцев. Взгляните на документ 2835-ПС — беседа между вами, Муссолини и Чиано 10 марта 1940. Она начинается следующими словами:
«Германский министр иностранных дел напомнил, что в Зальцбурге он действительно сказал графу Чиано о том, что он не думает, что Англия и Франция помогут Польше, но что, тем не менее, надо всегда иметь в виду возможность вмешательства западных держав. Теперь он доволен ходом событий, так как, во-первых, всегда было ясно, что рано или поздно должны были возникнуть разногласия, так как они неизбежны».
Далее вы говорите, что хорошо было бы поскорее закончить с конфликтом, пока жив фюрер.
Риббентроп: Да, это было после того, как началась война, не правда ли?
Максвелл-Файф: Да. Я обращаю ваше внимание на следующие слова:
«Он теперь доволен ходом событий, так как ему всегда было ясно, что рано или поздно должны были возникнуть разногласия, так как они неизбежны»
а если вы посмотрите, где он говорит «во-вторых»...
Риббентроп: Разрешите мне ответить на это?
Максвелл-Файф: Да, но я заявляю вам, что это совершенно очевидно показывает, что Чиано прав и что вы были очень довольны, что дело дошло до войны, так как вы считали, что это своевременно.
Риббентроп: Напротив, здесь также сказано, что мы всегда считались с возможностью вмешательства западных держав. Это же здесь ясно сказано.
Максвелл-Файф: Но я обращаю ваше внимание на вторую часть. Я не говорю о вмешательстве англичан. Я говорю: «Он был теперь доволен ходом событий», и если вы посмотрите далее, во втором абзаце говорится:
«Во-вторых, тогда, когда Англия ввела всеобщую воинскую повинность, стало ясно, что отношения между державами, в конце концов, не могли разрешиться благоприятно для Германии и Италии».
Риббентроп: Могу я спросить, где об этом сказано?
Максвелл-Файф: Несколько строчек ниже. Слово «во-вторых» подчеркнуто, не так ли?
Риббентроп: Нет, не здесь. Да, я нашел.
Максвелл-Файф: «Во-вторых, тогда, когда Англия ввела всеобщую воинскую повинность…», на десять строчек дальше.
Риббентроп: Я не совсем понимаю, что британский обвинитель хочет подтвердить этим; я не совсем понимаю?
Максвелл-Файф: Перед тем как вы ответите на мой вопрос, взгляните на следующую фразу:
«Это, так же как и другое, имело решающее влияние на решение фюрера разрешить польский вопрос, даже несмотря на угрозу вмешательства западных держав. Однако решающим фактором является то, что великая держава не могла примириться с некоторыми существовавшими положениями».
Риббентроп: Это кажется мне правильным.
Максвелл-Файф: И такова была тогда ваша точка зрения и точка зрения, которую вы позже признали вашей, — Что вы были полны решимости разрешить польский вопрос, даже если это бы означало войну? Чиано был прав, когда сказал, что вы хотели войны. Вот что я утверждаю по поводу вас.
Риббентроп: Нет, это неверно. Я тогда сказал Чиано в Берхтесгадене, что фюрер решил разрешить эту проблему тем или иным путем. Это высказывание было уже нужно и потому, что фюрер был убежден, что, как и всегда, то, что становится известно в Риме, немедленно передается в Париж, Лондон и другие города. Поэтому он хотел, чтобы мы говорили ясно для того, чтобы Италия в дипломатическом отношении оставалась на нашей стороне. Если фюрер или лично я говорил о том, что фюрер не определился с проблемой, без сомнения это было бы немедленно передано. Но если фюрер определился с решением проблемы, если необходимо войной, если нельзя было её решить иным способом, что означало войну, это четко и твердо объясняет дипломатическое отношение, которое я занимал в Зальцбурге. Но я не знаю, как это противоречит сказанному мной ранее.
Максвелл-Файф: Я хочу перейти к последней неделе августа и кратко осветить её, потому что есть неохваченные моменты.
Вы согласны с вашими показаниями, что 25 августа фюрер отменил нападение, которое было намечено на утро 26-го. Вы помните это? Я хочу чтобы вы запомнили даты.
Риббентроп: Я хорошо помню дату.
Максвелл-Файф: Вы находились в суде, когда Далерус[571] давал свои показания, не так ли?
Риббентроп: Да я находился здесь.
Максвелл-Файф: Позвольте мне напомнить дату, что вечером 24-го подсудимый Геринг попросил господина Далеруса на следующее утро обеспечить доставку предварительных наметок того, что фюрер собирался сказать сэру Невиллу Гендерсону[572] 25-го. Таким было его свидетельство? И 25-го, в 13:30…
Риббентроп: Я не помню точных дат, но я предполагаю это верно.
Максвелл-Файф: Я хорошо знаю эти даты, и Трибунал поправит меня если я ошибусь, но я называю их как помню. Ночью 24-го; Далерус покинул утром 25– го, и затем в 13:30 25-го, вы сказали в полдень, я не спорю с вами в вопросе минут — в середине дня 25-го фюрер встретил сэра Невилла Гендерсона...
Риббентроп: Да, правильно.
Максвелл-Файф: И дали ему то, что называется вербальной нотой, то есть, вопрос в общих чертах.
Риббентроп: Нет, она была дана ему вечером. В полдень он только разговаривал с ним и вечером я поручил посланнику Шмидту[573] передать ему вербальную ноту, я думаю так это было, со специальным посланием в котором я снова просил его довести до своего правительства насколько был серьезен фюрер, выдвигая это предложение. Я думаю, она содержится в британской «Синей книге[574]«.
Максвелл-Файф: Так или иначе, вы дали ему настоящую записку, в которой господин Гитлер говорил ему об общем взгляде и устном разговоре, который был у него с сэром Невиллом, в середине дня?
Риббентроп: Верно.
Максвелл-Файф: И действительная отмена атаки утром 26-го, как вы сказали, не произошла до тех пор пока вы не получили сообщение от господина Муссолини около 3 часов, и не пришли новости о подписании англо—польского формального соглашения подписанного в тот вечер около 4 часов. Вот, что вы хотите сказать.
Теперь, первое положение, которое я хочу довести до вас: во время направления господина Далеруса, и время этой ноты, слов сказанных фюрером сэру Невилу Гендерсону, о немецком намерении напасть утром 26-го; и я предполагаю, что оба сообщения и господина Далеруса и сказанное сэру Невилу Гендерсону просто предназначались с целью создать проблемы для британского правительства; в надежде на то, что это позволит отказаться от помощи Польше; не так ли?
Риббентроп: Вы хотите, чтобы я ответил?
Максвелл-Файф: Разумеется; я спрашиваю вас.
Риббентроп: Ситуация была такой, я не знал о сообщении Далеруса, я не могу сказать чего-либо о нем. Относительно встречи между Гитлером и сэром Невиллом Гендерсоном, я могу сказать, что я читал о переписке между господином Чемберленом и Гитлером утром, я думаю датированной 22-го, и какого-либо рода тупике. После этого я разговаривал с фюрером о том следовало ли нам продолжать попытки с целью достичь какого-либо решения с Англией. Впоследствии, ближе к полудню, я думаю было 1 или 2 часа, фюрер встретил сэра Невилла Гендерсона в моем присутствии и сказал ему о том, что он должен взять самолет с целью поговорить с британским правительством как можно скорее. После решения польской проблемы он намеревался сблизиться с Англией на основании полномасштабного предложения. Он дал, мне кажется, общие начертания предложения в вербальной ноте; но я не помню точно. Затем сэр Невилл Гендерсон вылетел в Лондон. Пока фюрер разговаривал, проводились военные мероприятия. Я узнал об этом на следующий день, потому что поступил отказ Муссолини, мне кажется, не в 3 часа, а раньше, но ранее утром или в полдень. Затем в 4 или 5 вечера я услышал о ратификации польско-британского соглашения. Я немедленно отправился к фюреру и предложил ему прекратить военные меры; и он после короткого спора сделал это. Без сомнений, что в тоже время предпринимались определенные военные меры. Насколько далеко они зашли я, к сожалению не скажу. Но когда фюрер послал это предложение, вербальную ноту Англии, я был убежден и находился под впечатлением того, что если Англия как-либо ответит на неё, вооруженного конфликта не произойдет, и что в таком случае военные меры, которые мне кажется, автоматически будут приняты, могут быть остановлены. Но я не могу сказать, о чем либо таком в подробностях. Я вспоминаю одну вещь, что когда я получил вербальную ноту от фюрера, которая была после полудня или вечером, эти меры уже были остановлены, в любом случае, процесс был остановлен. Я не могу представить хронологический порядок событий. Для этого мне нужны соответствующие документы, которых, к сожалению, у меня нет в распоряжении. Но одна вещь безусловна, предложение фюрера Англии было сделано с целью попытаться вновь придти к решению польской проблемы. Когда я увидел вербальную ноту я даже спросил его: «Что насчет польского решения?» и помню как он сказал мне: «Мы пошлем эту ноту британцам, и если они ответят мы посмотрим, что еще можно сделать, еще есть время»
В любом случае мне кажется, что военные меры были остановлены, когда нота была вручена, или вскоре после этого.
Максвелл-Файф: Вы не присутствовали на совещании фюрера со своими генералами 22 августа, но вы, наверное, неоднократно на этом процессе слышали оглашение протокола этого совещания. Вы помните, что, согласно протоколу, фюрер заявил:
«Для того чтобы объяснить начало войны, я дам причину пропагандистского характера; неважно, — правдоподобна ли эта причина; победителя потом не будут спрашивать, сказал ли он правду. При развязывании войны имеет значение не право, а победа».
Вот что было оказано в Оберзальцбурге. Говорил ли вам Гитлер когда-нибудь что-либо подобное?
Риббентроп: Вы сказали 27-го?
Максвелл-Файф: 22-го. Я спрашиваю о том, говорил ли Гитлер вам, что-либо похожее?
Риббентроп: На совещании 22 августа я не присутствовал. Думаю я был на пути в Москву.
Максвелл-Файф: Я сказал, что вы не присутствовали. Вот почему я так поставил вопрос. Говорил ли он нечто подобное вам? Вы сказали «нет». Что же я хочу, чтобы вы перешли к 29-му.
Риббентроп: Могу я сказать об этом?
Максвелл-Файф: Нет; если вы сказали, что он вам этого не говорил, я не буду развивать эту тему, потому что нам не нужно тратить время на все такие детали. Я подхожу к 29 августа, когда вы увидели сэра Невилла Гендерсона, и в ходе приема, с препирательствами, вами была высказана идея прямых переговоров с Польшей, как условие переговоров с поляками, чтобы они послали уполномоченного на следующий день 30-го. Вы помните это?
Риббентроп: Да, так это было…
Максвелл-Файф: Я не хочу вас прерывать, но пройдем кратко по этому положению.
Риббентроп: В таком случае я скажу «нет». Могу я сделать заявление?
Максвелл-Файф: Простите, это было введение. Я думаю, что общеизвестно, что вы видели сэра Невилла 29-го, перечисляя условия. Одно из условий было о польском уполномоченном обязанном присутствовать 30-го. Если вы не согласны, скажите мне, в чем я ошибаюсь, потому что так я помню документы.
Риббентроп: Да, это верно.
Максвелл-Файф: Итак, 30-го, вы сказали, что называли свои причины не давать копию условий сэру Невилу, во-первых потому что Гитлер приказал вам не давать копии. И я думаю, ваша причина тогда заключалась в том, что польский уполномоченный еще не прибыл, и поэтому было лучше не давать копию условий. Правильно?
Риббентроп: Верно.
Максвелл-Файф: Итак, эти условия, которые были переданы, которые вы зачитали, были не готовы к 29-му, потому что в вашем сообщении об уполномоченном вы сказали, что если бы он прибыл к 30-му у вас были бы готовы условия. Я могу предположить, что эти условия были написаны Гитлером для министерства иностранных дел между 29-м и 30-м?
Риббентроп: Он лично их продиктовал. Я думаю было 16 пунктов, если я правильно помню.
Максвелл-Файф: Итак, вы действительно ожидали после обращения с Шушнигом, Тисо, Гаха, что поляки попадаться в паутину?
Риббентроп: Мы рассчитывали и надеялись на это. Я думаю, чтобы был намек от британского правительства о желании назначить нового посла в Берлин.
Максвелл-Файф: И вы надеялись поставить поляков перед дилеммой, либо эти условия становиться пропагандисткой причиной войны, используя фразу Гитлера, либо вы можете, оказав давление на польского уполномоченного, сделать то же самое, что вы ранее сделали с Шушнигом и Тисо и с Гаха и добиться от поляков капитуляции. Об этом вы думали?
Риббентроп: Нет, ситуация была иной. Я могу сказать, что 29-го фюрер сказал британскому послу о том, что он набросал эти условия или это соглашение и ко времени прибытия польского уполномоченного, мы сделали бы их доступными для британского правительства — или он надеялся на то, что это будет возможно, я думаю вот, что он сказал. Сэр Невилл Гендерсон принял ноту, и я могу повторить, что фюрер, после ответа британцев полученного 28-го, еще раз, и несмотря на чрезвычайно напряженную ситуацию между Польшей и Германией, согласился на такого рода переговоры. Решающим в этих печальных днях было то, что 30-го и 31-го, последовало следующее: фюрер набросал условия, Англия знала о возможности достижения решения. Всё 30 августа мы не услышали ничего от Англии, по крайней мере, ничего определенного. Только в полночь, я думаю, британский посол доложил о дискуссии. В то же время, я отмечаю, что в 7 часов вечера из Польши пришли новости о всеобщей мобилизации, которые возмутили фюрера. Ситуация чрезвычайно обострилась. Я еще помню ситуацию в канцелярии куда каждый час приходили доклады об инцидентах, потоках беженцев, и так далее. Атмосфера была наэлектризована. Фюрер ждал всё 30-е; определенного ответа не последовало. Затем в полночь 30-го, проходил разговор. Ход разговора уже был описан мной и свидетелем, переводчиком Шмидтом. Я сделал больше чем мне было позволено, я целиком зачитал содержание требований сэру Невиллу Гендерсону. Я надеялся на то, что Англия вероятно еще что-нибудь предпримет. Фюрер сказал сэру Невиллу Гендерсону о том, что польскому уполномоченному будут представлены такие же условия. Следовательно, была возможность встречи где-нибудь в определенном месте, или чтобы кто-нибудь прибыл в Берлин, или чтобы польскому послу Липскому были даны необходимые полномочия. Такими были возможности. Я продолжу. Это было просто необходимо, в течение 30-го и 31-го до поздней ночи, или следующего утра, когда началось выступление, чтобы польский посол Липский имел хотя бы полномочия получить немецкие предложения. Если бы это было сделано, дипломатические переговоры в любом случае продолжились, и война была бы предотвращена, по крайней мере, пока.
Мне также кажется, и я говорил ранее, что возражений не было бы. Мне кажется фюрер приветствовал бы если бы вмешался британский посол. Основа переговоров, я уже упоминал об этом, была лично названа сэром Невиллом Гендерсоном разумной. Один намек от британского правительства в ходе 30-го и 31-го, и переговоры продолжались бы на основании разумных предложений фюрера, названных разумными самими британцами. Это вызвало бы раздражение поляков, и мне кажется, что на этой основе разумных предложений, которые были абсолютно согласовались с конвенцией Лиги Наций, которая предусматривала плебисцит для коридора, было бы возможно решение, совершенно приемлемое для Польши.
Председательствующий: Трибунал прервется на 10 минут.
(Объявлен перерыв)
Председательствующий: Подсудимый, Трибунал желает, чтобы я сказал вам о том, что он думает о том, что ваши ответы и объяснения слишком длинные, слишком подробные, и слишком повторяющиеся, и они касаются вопросов, которые ранее рассматривались Трибуналом, следовательно, Трибунал просит, вас сокращать свои ответы насколько это возможно.
Риббентроп: Да.
Максвелл-Файф: Правильно ли я вас понял, что вам не было известно о контакте между Квислингом[575] и подсудимым Розенбергом весной и летом 1939 года? Это было задолго до войны.
Риббентроп: Да. Это верно, я знал, что Розенберг имел друзей в Норвегии, и, конечно, при этом упоминался и Квислинг, но для меня эта фамилия в то время ничего не означала. По желанию фюрера я предоставил Розенбергу определенные суммы денег для его друзей в Норвегии, для газет, пропаганды и тому подобных вещей.
Максвелл-Файф: Насколько я понял ваши показания, вам не было известно о том, что некоторые люди Квислинга обучались в тренировочной школе в Германии в августе 1939 года, до войны?
Риббентроп: Я не помню этого. Я узнал об этом здесь, из одного документа. Но, насколько я помню, в то время я ничего не знал об этом, а если бы и знал, то не в подробностях.
Максвелл-Файф: Было ли вам известно, что немцы, проживающие в Норвегии, были использованы для того, чтобы расширить штат различных германских официальных органов, посольств и консульств вскоре после начала войны?
Риббентроп: Нет, сейчас я этого вообще не помню. Я в то время ничего конкретного не знал об этом, если это и было так.
Максвелл-Файф: Это цитата из ежегодника НСДАП[576]. Все, что я сейчас хочу знать знали вы либо нет об этом. Если вы говорите, что нет…
Риббентроп: Нет, я ничего не могу сказать об этом. Боюсь…
Максвелл-Файф: В то время, в декабре 1939 года, было ли вам известно, что Квислинг два раз беседовал с Гитлером — 16 и 18 декабря?
Риббентроп: Нет, этого я тоже не знал. Могу я спросить какого числа?
Максвелл-Файф: 16 и 18 декабря 1939, с помощью подсудимого Рёдера.
Риббентроп: Нет, я ничего не знал об этих беседах, по моим воспоминаниям.
Максвелл-Файф: То есть вы впервые практически коснулись Норвегии, когда получили письмо от Рёдера, датированное 3 апреля?
Риббентроп: Нет, мне кажется, что это было письмо от Кейтеля. Мне кажется, что это ошибка.
Максвелл-Файф: Прошу прощения. Моя ошибка. Извиняюсь. Вспоминаете ли вы об одном письме от Кейтеля, в котором он писал:
«Военная оккупация Дании и Норвегии в течение долгого времени подготовлялась по приказу фюрера верховным командованием вооруженных сил. Поэтому у верховного командования вооруженных сил было много времени для того, чтобы заниматься всеми вопросами, связанными с осуществлением этой операции».
Так что свидетель — я вероятно могу сократить этот вопрос — вы действительно являетесь не подходящим лицом, чтобы спрашивать вас о ранних приготовлениях в отношении Норвегии, потому что вы не участвовали в ранних дискуссиях с Квислингом и с Рёдером и Гитлером. Правильно? Если так я оставлю вопрос.
Риббентроп: Я хочу лишь коротко пояснить следующее. Я не знаю почему, но я получил это письмо также несколькими днями позднее. Первое сообщение о намерении занять Норвегию ввиду предстоявшей там высадки англичан я получил от фюрера за тридцать шесть часов до выполнения этого плана. Следовательно, это письмо где-то задержалось. Я его увидел позднее.
Максвелл-Файф: Тогда перейдем к вопросу о Голландии. Вы слышали, как я и, видимо, другие, неоднократно оглашали заявление Гитлера от 22 августа 1939, а именно:
«Другая возможность — это нарушение голландского, бельгийского и швейцарского нейтралитета. У меня нет сомнения в том, что все эти государства, а также Скандинавия, будут защищать свой нейтралитет всеми средствами. Англия и Франция не нарушат нейтралитета этих стран».
Это сказал Гитлер 22 августа. Вас там не было, и я вновь вас спрашиваю: высказал ли он вам такое же мнение?
Риббентроп: Нет, он этого не сделал.
Максвелл-Файф: Но было ли вам известно, что 7 октября 1939. был отдан приказ по армейской группе о том, что армейская группа «В» должна провести полную подготовку для немедленного вторжения на голландскую и бельгийскую территории, если политическое положение этого потребует. Вам было известно об этом приказе от 7 октября?
Риббентроп: Нет, я думаю, что я только здесь его увидел. Я ранее не знал о существовании такого приказа.
Максвелл-Файф: А было ли вам известно о том, что 9 октября Гитлер принял следующую директиву:
«Продолжительный период ожидания приведёт не только к отказу, Бельгии и, может быть, также Голландии, от нейтралитета в пользу западных держав но также укрепит в большой степени военную мощь наших врагов, уменьшит веру нейтральных стран в окончательную победу Германии. Следует проводить подготовку к нападению на северный фланг Западного фронта через территорию Люксембурга, Бельгию и Голландию. Это нападение должно быть совершено как можно скорее и с применением крупных сил».