В 1942 году — и это не упоминалось до сих пор, потому что Гизевиус не участвовал — я снова пытался мобилизовать генерала фон Вицлебена возобновить деятельность. Я отправился в специальное путешествие во Франкфурт-на-Майне, где у него была штаб-квартира, и фон Вицлебен подтвердил, как всегда о готовности действовать, но он рассказал мне, что, конечно, он мог лишь сделать так, если он снова получит команду с фронта. Тогда я…
Дикс: Тогда фрау Штрунк, которая знала об этих вопросах, была во Франкфурте?
Шахт: Она знала об этих вещах и может подтвердить это.
Дикс: Вероятно, я могу рассказать Трибуналу об этом положении, том, что фрау Штрунк была допущена в качестве моего свидетеля, и она находилась здесь. Однако с целью сэкономить время, я решил отказаться от этого свидетеля, поскольку она могла сделать только кумулятивные заявления о том, что уже сказал Гизевиус и я не думаю, что это необходимо. Шахт сам только что заявил об информации, которую она могла добавить, а именно, этом путешествии, этой особой поездки во Франкфурт к фон Вицлебену. В силу опыта Трибунал сам знает, что в ходе революционного движения, растянувшегося на годы, такого как это, совершались многие путешествия и в отношении этого особого путешествия не важно представлять особое доказательство. Поэтому, с целью сэкономить время, я решил отказаться от показаний фрау Штрунк. Простите меня, я просто хотел сказать это сейчас. Тогда следующий…
Шахт: Я, вероятно, могу сказать еще одну вещь? Я, конечно, всегда участвовал в разговорах — упоминавшихся здесь Гизевиусом — с остальными генералами, то есть группой Бека, Фромма[1413], Ольбрихта[1414], и т.д. Эти вещи некоторое время не проводились из-за переговоров за рубежом, которых всегда ждали генералы. Я думаю, что достаточно было сказано здесь об этой теме и мне не нужно делать дальнейший доклад об этом. Я перехожу тогда к одному последнему пункту, который не стал, видим из заявления Гизевиуса, но о котором здесь будут представлены письменные показания полковника Гронау. Я могу упомянуть это совершенно кратко с целью сэкономить время. Естественно, Гизевиус и остальные и я были полностью проинформированы, и инициировали дело 20 июля. Однако, и я думаю это было взаимно, мы говорили друг другу везде где возможно только те вещи, которые остальные абсолютно должны были знать, с целью не смущать остальных людей, тем, что они в любое время предстанут перед пытками Гестапо. По этой причине, состоя в контакте с Беком, Герделером, Гизевиусом и Штрунком, и т.д., у меня была другая связь с генералами, которые являлись головой восстания и это был генерал артиллерии Линдеман[1415], один из главных участников переворота, который, к сожалению, позже лишился жизни.
|
|
Дикс: Вероятно, будет удобнее — и также более доходчиво в связи с вашим участием в 20 июля — если я зачитаю краткий отрывок из письменных показаний полковника Гронау, который ссылается на Линдемана.
(Обращаясь к Трибуналу)
Это экземпляр номер 39 нашей документальной книги, страница 168 немецкого текста и страница 176 английского текста. Я опущу первую часть письменных показаний, но я прошу Трибунал принять судебное уведомление о ней; по сути, он содержит только вопросы, по которым уже давались показания. Я зачитаю только часть, что касается 20 июля. Она начинается на странице 178 английского текста и на странице 170 немецкого текста, и я начну с вопроса 5:
|
|
«Вопрос 6) Чего ожидал Линдеман от Шахта, и каким было отношение к нему Шахту?
«Ответ 6) Создания политических отношений с зарубежными государствами последующего за успешной попыткой восстания. Он обещал своё будущее содействие. В начале 1944 Линдеману высказывались серьезные упреки о том, что генералы» — что следует читать «он серьезно упрекал Линдемана»; оно здесь не правильно копировано — «потому что генералы слишком медлили. Попытка восстания должна произойти до высадки союзников.
«Вопрос 7) Линдеман вовлекался в попытку покушения 20 июля 1944?
«Ответ 7) Да, он был одной из основных фигур.
«Вопрос 8) Он информировал Шахта о деталях своего плана?
«Ответ 9) Ничего о манере в которой осуществлялась попытка; однако, он проинформировал его, о том, что произойдет впоследствии.
«Вопрос 9) Шахт одобрял план?
«Ответ 9) Да.
«Вопрос 10) Шахт предоставил себя в распоряжение военных на случай успеха попытки?
«Ответ 10) Да.
«Вопрос 11) Вы были арестованы после 20 июля 1944?
«Ответ 11) Да.
«Вопрос 12) Как вы смогли пережить заключение?
«Ответ 12) Стоически отрицая соучастие»
Итак, мы оставим 1941 и 1942 годы и объясняя логическую последовательность путча мы дошли до 1944 года, того чего нельзя избежать, но мы должны сейчас снова вернуться в 1941. Вы уже упоминали, мимоходом, усилия предпринимавшиеся за рубежом. В 1941 вы были в Швейцарии. Вы предпринимали какие-либо усилия в этом направлении там?
|
|
Шахт: Каждый раз, отправляясь за рубеж, я долго говорил со своими зарубежными друзьями и снова и снова искал некий путь, которым можно было сократить войну и начать переговоры.
Дикс: В этой связи, важно письмо Фрезера. Я думаю, письмо Фрезера, и способ его контрабанды в Швейцарию достаточно обсуждался свидетелем Гизевиусом. У меня было два повода, кратко заявить о подробностях содержания, однажды, когда обсуждался перевод и снова во время обсуждения допустимости письма в качестве доказательства. Я не думаю, что мне нужно заниматься с ним здесь или зачитывать. Я просто хочу приобщить его. Это экземпляр 31, на странице 84 немецкого текста и страница 91 английского текста. И — я скажу теперь, мы обсудим его позже — то же относится к «Basler Nachrichten[1416]«который касается недавнего разговора Шахта и американца. Я его также не зачитываю, поскольку я уже заявлял об основных пунктах его содержания. Я приобщаю его в качестве экземплярного номера 32, страница 90 немецкого текста и страница 99 английского текста. Я могу указать на то, что эта статья уже была предметом определенных обвинений в ходе перекрестного допроса Гизевиуса представителем советского обвинения.
Руденко [1417]: Я хочу заявить возражение в отношении документа 32; эта статья о докторе Шахте и его идеях неизвестного автора описывающего его разговоры с неизвестным экономистом. Спорная статья была опубликована в «Basler Nachrichten» 14 января 1946, то есть, когда суд уже начался, и я не могу считать, что эта статья может быть представлена в качестве доказательства в отношение дела Шахта.
Дикс: Я могу — могу я, до решения Трибунала, сказать кое-что очень кратко?
Председательствующий: Да, разумеется.
Дикс: Статья уже признана в качестве доказательства. Мы обсуждали её, и Трибунал одобрил статью в качестве доказательства. Трибунал, конечно, может, пересмотреть это решение. Я думаю, для меня…
Председательствующий: Я думаю, Трибунал всегда ясно давал понять, что допуск этих документов это предварительный допуск и что, когда документ действительно приобщается в качестве доказательства, он скорее решает об относимости или его допустимости, скорее его относимости.
Дикс: В этом нет сомнений. Я просто хотел указать на то, что мы уже обсуждали вопрос ранее. Конечно, Трибунал может сегодня отвергнуть документ. Я…
Председательствующий: Допуск предварительный. Это не вопрос пересмотра Трибуналом предыдущего решения. Предыдущее решение было просто предварительным, и вопрос допустимости снова вынесен для решения.
Дикс: Ваша светлость мне это совершенно ясно. Я просто удивлен в возражении, заявленном советским обвинением, потому как представитель советской делегации сам сослался на данную статью в своих наблюдениях во время перекрестного допроса свидетеля Гизевиуса. Это правда, он не приобщал её Трибуналу, но он ссылался на неё в своих наблюдениях о свидетеле Гизевиусе. Однако, если Трибунал имеет малейшие возражения о разрешении данной статьи в качестве документального доказательства, тогда я прошу разрешения оставить его. Я тогда — и я думаю смогу — спросить свидетеля Шахта о том правда ли, что в 1941 у него был разговор с американцем, который был профессором национальной экономики, разговор, который касался возможности мира. Я оставляю это за Трибуналом. Для меня, если нет — я думал будет проще, если я приобщу статью.
Председательствующий: Генерал Руденко, так как вы заявили возражение об этом документе, что вы скажите о положении доктора Дикса о том, что вы сами использовали документ в перекрестном допросе?
Руденко: Господин Председательствующий, мы не использовали этот документ в перекрестном допросе свидетеля Гизевиуса. Пояснительный вопрос был задан с целью определиться с этим положением, и я особо подчеркиваю…
Председательствующий: Вы скажете это снова? Я не понял вас.
Руденко: Я сказал, что мы не использовали документ во время перекрестного допроса свидетеля Гизевиуса, но мы задали пояснительный вопрос с целью того, чтобы, когда документ был представлен доктором Диксом, мы могли возразить ему по отсутствию доказательственной ценности. Я особо…
Председательствующий: Но вы не приводили содержание документа Гизевиусу? Я не помню. Я хочу знать, вы приводили содержание документа?
Руденко: Нет, нет, мы не представляли содержимое, и мы не обсуждали сущность документа. Мы просто задали вопрос — знает свидетель Гизевиус о статье в «Basler Nachrichten» от 14 января 1946? Это был вопрос, и свидетель ответил, что она ему известна.
Дикс: Могу я сказать ещё одну вещь? Мне кажется, что советская делегация не желает приобщения статьи в качестве доказательства. Поэтому, я отзываю его из доказательств. И поскольку у меня нет причин возражать, фактической причины возражать, я могу точно выполнить желание советской делегации. Я хочу, чтобы Трибунал считал вопрос разрешенным.
Могу я теперь поставить свой вопрос?
(Обращаясь к подсудимому)
Что же, у вас были разговоры в Швейцарии?
Шахт: Да.
Дикс: Каким был предмет этих разговоров, в общих чертах, и с кем вы их вели?
Шахт: Эта статья, которую только, что обсуждали…
Джексон: Ваша честь, могу я сначала заявить возражение? Причина, почему я не присоединился к советскому возражению об этом документе в том, что я не знаю кто этот экономист. Я хочу это проверить. Это самые особые обстоятельства об этом документе, и я возражаю его пересказу разговора с неизвестным экономистом. Все чего я прошу это идентифицировать время и место и лицо, с которым он разговаривал, для того, чтобы мы могли сделать небольшое подтверждение этого усилия, получив для Трибунала нечто чего не было до 1946.
Дикс: Вопросу сейчас придано значение, которого он сравнительно тривиально не заслуживает. Поэтому, я также снимаю этот вопрос. Пожалуйста, теперь не ссылайтесь на разговор с профессором, и я оставлю это обвинению, для постановки вопроса господином Джексоном для упоминания в его перекрестном допросе.
Что же, тогда ваши разговоры в Швейцарии, за исключением неизвестного профессора.
Шахт: Да, я пытался снова и снова сократить войну и добиться некой формы посредничества, которого я всегда хотел особенно через добрые услуги американского президента. Это всё, что я могу сказать. Не думаю, что мне требуется вдаваться в подробности.
Дикс: Очень хорошо. Вы в своих письмах Риббентропу и Герингу — вы уже упоминали Гитлера — или помимо, вы в течение войны, заявляли когда-либо о своих взглядах на политику войны в письменном виде? Прежде всего, что касалось Гитлера.
Шахт: Я упоминал свою дискуссию с Гитлером в феврале 1940. Летом 1941 я написал подробное письмо Гитлеру, и свидетель Ламмерс признал его существование. Я не думаю, что его спрашивали ранее о содержании письма, или ему не позволили говорить об этом. Если я могу к нему вернуться; в том письме, я указывал на следующее — я использую прямую речь — «Вы находитесь на вершине успеха» — это было после первых русских побед — «враг думает, что вы сильнее, чем на самом деле. Союз с Италией сомнителен, поскольку Муссолини[1418] однажды падет и тогда Италия выйдет. Окажет ли вам помощь Япония вообще сомнительно в виду японской слабости перед лицом Америки. Я полагаю, что японцы не будут такими глупыми, чтобы вести войну против Америки. Производство стали, например, несмотря на приблизительно похожие данные о населении, насчитывает одну десятую от американского производства. Поэтому, я не думаю, что Япония вступит в войну. Сейчас я рекомендую вам в любом случае полностью изменить внешнюю политику и попытаться любыми средствами заключить мир».
Дикс: В ходе войны вы заявляли о своих взглядах Риббентропу?
Шахт: Я не знаю, когда это было. По одному поводу господин фон Риббентроп послал ко мне своего государственного секретаря господина фон Вайцзеккера[1419], с упрекающим сообщением о том, что я не должен оправдывать пораженческие замечания. Это могло быть в 1940 или в 1941, в течение одного из этих 2 лет. Я спросил, где я делал пораженческие замечания и оказалось, что я говорил со своим коллегой Функом и приводил ему обширные причины, почему Германия, никогда не победит в войне. Я непоколебимо придерживался этого убеждения всё время до и в течение войны, даже после падения Франции. Я ответил Риббентропу через своего государственного секретаря, что я, в качестве министра без портфеля, считал своим долгом заявлять о своём мнении коллеге министру в правдивой концепции, и в том письменном ответе я поддерживал взгляд, что экономическая мощь Германии не достаточна для войны. Это письмо, то есть, копия этого письма была отправлена как министру Функу так и министру Риббентропу через его государственного секретаря.
Дикс: Ваша светлость я думаю, будет подходящим моментом…
(Объявлен перерыв до 14 часов)
Вечернее заседание
Дикс: Я говорил ранее о 20 июля. Вы вспоминаете заявление сделанное Гитлером о вас в связи с 20 июля?
Шахт: Со—подсудимый министр Шпеер представил и рассказал мне о нём. Это было 22 июля 1944, когда Гитлер отдал приказ своему окружению о моём аресте. Тогда он сделал уничижительные замечания обо мне и заявил, что из-за моих негативных действий ему было значительно затруднена программа перевооружения, и что было бы лучше если бы он расстрелял меня до войны.
Дикс: Завершая, я перехожу к нескольким общим коллективным вопросам. Внутри страны и также за рубежом звучали голоса, — и даже обвинение, хоть и осознавая ваши интеллектуальные качества и услуги, что вы оказывали, кажется также учло — что было незатруднительно для такого человека настолько умного как вы не осознавать истинную природу, тогдашние реальные намерения Гитлера. Я хочу, чтобы вы заявили о своей позиции в отношении этого обвинения.
Шахт: Я очень сильно хотел бы знать о господ, которые теперь судят меня, во время о котором идёт речь. Это люди, которые всегда задним умом знают, что будет сделано заранее. Прежде всего, я могу лишь заявить, с 1920 до захвата власти Гитлером, я пытался влиять на нацию и зарубежные государства таким, путём, который бы предотвратил восхождение и захват Гитлером власти. Я предупреждал зарубежные нации о развитии экономической политики, которая позволит Германии жить. Во мне не было необходимости, хоть как это теперь кажется, я рассматривался как умный и дальновидный человек. Гитлер пришел к власти потому, что моим советам не последовали. Немецкий народ был в огромной экономической нужде и никто…
Руденко: Господин Председательствующий. За 2 дня мы наслушались долгих объяснений со стороны подсудимого Шахта, и я скорее думаю, что эти объяснения, которые даются подсудимым Шахтом не точные ответы на вопросы, касающиеся обвинительного заключения предъявленного ему, но просто речи. Я считаю, что они только затягивают Трибунал.
Председательствующий: Доктор Дикс, Трибунал, я думаю полностью проинформирован о деле от имени подсудимого Шахта. Он не хочет останавливать полноценное представление его защиты, но он будет рад, если вы сократите его насколько возможно и если он сможет делать это настолько коротко насколько возможно.
Дикс: Ваша честь, я уверен в том, что я проходил в перерыве, и вероятно даже до перерыва; но я прошу вас вспомнить, что подсудимого обвиняют в содействии захвату власти. Возникают вопросы, как было…
Председательствующий: Я не устанавливал, что это доказательство недопустимо. Я лишь попросил вас разобраться с ним быстрее.
Дикс: Очень хорошо. Доктор Шахт, пожалуйста, продолжайте и попытайтесь насколько возможно следовать предложениям представителя советского обвинения.
Шахт: Настолько коротко насколько возможно. Я не вдаюсь в подробности; я просто заявлю, что из-за краха 1918 и неудовлетворительных условий Версальского договора, Германия предстала перед лицом тяжелой депрессии. Демократические партии, которые имели тогда твёрдую поддержку режима, не были способны улучшить ситуацию; и остальные нации не знали какую политику занимать к Германии. Я не упрекаю кого-либо; я просто констатирую факты. Впоследствии, в этом состоянии депрессии, Гитлер получил крупное большинство в Рейхстаге, чего не было с создания Рейха.
Теперь, я спрашиваю людей, которые, хоть и молчали тогда, могут мне сказать сейчас, что я должен был делать; я спрашиваю их, что делали они. Я заявлю, что я был против военного режима, что я хотел избежать гражданской войны, и что, в сохранении демократических принципов я видел единственную возможность: позволить человеку возглавить правительство, раз он пришел к власти. Я сказал далее, что с момента, когда я осознал это, я попытался участвовать в правительстве, не с намерением поддержки этого человека в его экстремистских идеях, но действуя как тормоз, и если возможно, направляя его политику в обычное русло.
Дикс: Затем позже настало время, когда вы осознали опасности, когда вы сами пострадали от невыносимых условий террора и подавления мнения, так что вероятно это вопрос важен и допустим: почему вы не эмигрировали?
Шахт: Было бы это вопросом лишь моей личной жизни, ничего не было бы проще, особенно поскольку, как мы услышали ранее, мне представлялась возможность, и сделать так было просто. Это был не просто вопрос моего собственного благополучия; но так как с 1923 я посвятил себя общественному интересу, это был вопрос существования моего народа, моей страны. Я не знаю примеров в истории, где эмигранты помогали своей нации. Конечно, я говорю о тех эмигрантах, которые уехали по своей воле, а не были высланы. Этого не было в случае 1792, во время Французской революции[1420]; этого не было в случае 1917, в течение Русской революции[1421]; и этого не было во время национал-социалистической революции, которой мы стали свидетелями. Сидеть в безопасности за рубежом и писать статьи, которые никто не прочтет в родной стране…
Председательствующий: Доктор Дикс, нам не нужна историческая лекция, не так ли?
Дикс: Мне кажется, мы можем здесь остановиться. Он просто хотел заявить о том, почему он не эмигрировал.
(Обращаясь к подсудимому)
Вас поняли.
Шахт: Спасибо.
Дикс: Во время этих слушаний, как в письме или в поэме — я не знаю какой сейчас — было упоминание ваших мыслей о возможности мученической смерти; если бы она послужила поводом мира для немецкой нации, если бы вы сделали больше чем вы сделали; если бы вы пожертвовали жизнью…
Шахт: Я думаю, вы ссылаетесь на цитату из одной из моих записей, которую представитель американского обвинения зачитал здесь, в которой я говорил о молчании смерти.
Дикс: Да.
Шахт: Если бы я пожертвовал собой, это не имело ни малейшего применения, из-за обстоятельств моей жертвы не ставшими известными. Исчезни я в какой-нибудь тюрьме или я умри я здесь, и никто не знал бы жив я или нет; или став жертвой запланированной аварии, и не было бы возможным стать мучеником. Мученики могут быть эффективны, только если их мученичество известно публике.
Дикс: Могу я сейчас попросить внимания Трибунала? Вчера мне было отказано в вопросе касающимся общественного отношения дипломатического корпуса и его влияния, например на таких людей как Шахт. Вопрос, который я хочу поставить вам сейчас не тот же самый вопрос; иначе я бы не поставил его. Но вместе с тем…
Председательствующий: Возражение, что я сделал, было к использованию слова «отношение», потому что я не понимаю, как свидетель может дать показания об отношении корпуса. Я сказал, что я особо думаю, что факт о том, что дипломатический корпус присутствовал на партийном съезде можно привести в качестве доказательства, но я сказал, что слово «отношение» было слишком общим. Что вы сейчас хотите спросить?
Дикс: Вчера, был, отвергнут вопрос, который я оформил следующим способом: «Как влияло на Шахта коллективное отношение дипломатического корпуса?». Этот вопрос был отклонен, и этим вопрос завершился. Теперь я, хочу сначала разъяснить вопрос, потому что, я не хочу создавать впечатление протаскивания в эти слушания вопроса, который вызовет такие же возражения. С одной стороны, он существенный, для моей линии защиты, показывающий, что люди за рубежом с суждениями, которые были превыше каких-либо подозрений о желании подготовки агрессивной войны, имели такое же отношение к режиму как и Шахт. С другой стороны, это один из сильных пунктов моей защиты показать, что работа этих людей в своей оппозиционности не только не поддерживалась зарубежными странами, но в действительности делала еще сложнее. То есть представляет для меня важную тему, и по этой теме — но, пожалуйста, господин Шахт, не отвечайте, прежде чем я не получу разрешение Трибунала — эта тема…
Председательствующий: Заявите точно, о чём ваш вопрос.
Дикс: Да, я сейчас поставлю вопрос. Согласно моим записям я намеревался сослаться на знаки почтения, которые нацистский режим получал из-за рубежа, и представители и множество государств которые уже упоминались здесь, совершали визиты почтения режиму. Я хотел спросить подсудимого, какое влияние эти частые знаки почтения оказывали на работу и цели группы заговорщиков. Однако, поскольку этот вопрос очень похож на тот, что было отклонен — и я предпочту заявить возражения себе, чем их сделают мне — я хотел сначала представить вопрос Трибуналу и убедиться в его допустимости.
Председательствующий: Доктор Дикс, вопрос был:» Какой эффект имело признание нацистского режима из-за рубежа на группу заговорщиков с которыми подсудимый Шахт находился в контакте? Таков вопрос, не так ли? Что же, этот вопрос, как думает Трибунал, вы можете поставить.
Дикс: Он допустим если «Anerkennung» переведено верно как «почтение» — почтение, не признание в смысле признания правительством на официальном дипломатическом языке, но почтение, уважение. Это сложно перевести и я не хочу недопонимания — могу я представить ему, сначала, визиты отдельного чиновника, которого я отметил для того, чтобы он мог ответить на вопрос? Могу?
Председательствующий: Да, вы можете; действительные визиты?
Дикс: Да. Список не полон.
(Обращаясь к подсудимому)
Я напомню вам, что в 1935, делегация Лейбористкой партии[1422], Алан Гартвуд[1423]…
Председательствующий: Трибунал думает, чтобы вы сами поставили вопрос общим образом, которым я представил его вам, а не вдавались в подробности каждого визита или подробности всего ряда визитов.
Джексон: С позволения вашей чести, я хочу возразить этим обобщениям, потому что уже кажется, что Соединенные Штаты не участовали в этом и я пытаюсь держаться вне европейской политики в этом деле, и это вбивает клин. Итак, я не хочу вдаваться в такого рода вещи. Я думаю, это полностью недопустимо, чтобы какой-то иностранец, обманутый окружением, которому подсудимый Шахт содействовал, не начал войну раньше. Такая вещь совершенно не относится к делу. Соединенные Штаты не желают вникать в такого рода вещи в этом деле, потому что они бесконечны, если мы вдаемся в них. Мне кажется, если господин Шахт хочет возложить ответственность за своё поведение на какого-нибудь иностранца, этого иностранца следует назвать. Он уже сказал, что представители Соединенных Штатов господин Мессершмит и господин Додд, не участвовали в этом, потому что они всегда были против этого. Итак, это приводит к ситуации, которая кажется мне невозможной для Трибунала, и я не могу понять, как это согласуется с какой-либо защитой для смягчения Шахту показывая, что зарубежные державы поддерживали диалог с Германией даже в период её упадка.
Председательствующий: Трибунал думает, что вопрос допустим, но должен ставиться без подробностей.
Дикс: Я поставлю вопрос без подробностей, и я хочу сказать, что я не могу, конечно, говорить о себе и об Америке на одном дыхании; но я, также, пытаюсь избегать внешней политики. Однако, мой вопрос не касается внешней политики.
(Обращаясь к подсудимому)
Вот вопрос: какое влияние оказывали на вашу группу заговорщиков почести, выражаемые нацистскому режиму зарубежными государствами, в манере известной вам,?
Шахт: За годы с 1935, до включая 1938 множество деятелей из почти всех стран прибывали в Берлин для визита к Гитлеру, включая коронованных особ. Из Америки, например, был заместитель государственного секретаря Филлипс[1424].
Дикс: Не упоминая имен.
Шахт: Я сказал это лишь, потому что имена здесь упоминались. Они не ограничивались Европой. Я не намерен делать каких-либо политических объяснений, я просто скажу, что было настолько много посетителей, что означало не только признание, но уважение для Гитлера, что этот человек казался очень великим человеком в глазах немецкого народа. Я всё еще вспоминаю в 1925, мне кажется короля Афганистана, Амманулу[1425], появившегося в Берлине. Он был первым иностранцем посетившим социал-демократическое правительство, и это был праздник, потому что наконец великий человек из другой страны посетил нас. В случае с Гитлером, начиная с 1935 были один посетитель за другим; и Гитлер шёл от одного внешнеполитического успеха к другому, что делало чрезвычайно сложным просвещение немецкого народа и делало невозможной работу по просвещению внутри немецкой нации.
Дикс: И теперь, два окончательных вопроса.
Вы слышали речь британского генерального прокурора Шоукросса[1426], который сказал, что существовала точка, в которой слуги Гитлера отказывались следовать за ним. Мы хотим принять эту точку зрения, и я спрашиваю вас: вы верили, что вы сами действовали согласно постулату, руководителя британской делегации?
Шахт: Я не только принимаю его, но полностью одобряю его. С того самого момента, когда я осознал вредоносность личности Гитлера, угрожавшей миру, я порвал с ним, не только тайно, но публично и лично.
Дикс: Значит вы считаете, что когда вы осознали правду вы делали всё по—человечески возможное для попытки и спасения человечества от катастрофы этой войны и делали так до конца, однажды начав.
Шахт: Я не знаю ни одного в Германии, который бы сделал больше в этом отношении чем я. Я предупреждал против чрезмерного вооружения. Я препятствовал и если хотите, своей экономической политикой саботировал эффективное вооружение. Я ушел в отставку с министра экономики вопреки воле Гитлера; я публично протестовал Гитлеру против всех посягательств партии; я постоянно предупреждал народ за рубежом и предоставлял им информацию; я пытался влиять на политику остальных наций в отношении колониального вопроса с целью достичь наиболее мирной атмосферы. Кредиты для продолжения вооружения…