Экснер: Вы сами не пытались за это время освободиться из ОКВ[2487]?
Йодль: В течение всего этого времени, даже на следующий день я попросил генерала Шмундта[2488] рассмотреть то, чтобы меня, наконец, направили на должность на фронте с горными войсками в Финляндии. Я хотел отправиться туда. Но ничего не случилось.
Экснер: Обвинение утверждает, что вы пользовались хорошим расположением фюрера и что фюрер выказывал вам свою любезность. Насколько это правда?
Йодль: Мне не требуется тратить на это много слов. То, что я сказал действительная правда. Я боюсь, то о чём говорило обвинение является воображаемым.
Экснер: Также говорилось, что вы были амбициозным в своей военной карьере. Что с этим?
Йодль: Если обвинение имеет в виду, что в качестве так называемого политического солдата я производился особенно быстро, оно ошибается. Я стал генералом в пятьдесят лет. Это совершенно нормально. В июле 1940, когда я был назначен генералом артиллерии, правда, что я пропустил звание генерал-лейтенанта, но это было случаем. Более молодой генерал воздушных сил, Ешшонек[2489], начальник генерального штаба Люфтваффе, был повышен до главного маршала авиации. Тогда Шмундт сказал фюреру: «С Йодлем можно вероятно сделать также». Впоследствии, вскоре после заседания Рейхстага[2490], фюрер также решил повысить меня — до генерала артиллерии. Этот Ешшонек, который был младше чем я, стал генерал-полковником гораздо быстрее чем я. Цейтцлер[2491], который ранее был моим подчиненным, стал генерал-полковником в то же самое время, что и я.
Председательствующий: Я думаю, мы прервёмся.
(Объявлен перерыв)
Председательствующий: Мы отложимся после полудня в 16: 30.
Экснер: Мы обсуждали, в какой степени вы пользовались расположением фюрера, то есть относительно —
Вы не получали исключительных наград от Гитлера?
Йодль: К своему удивлению, когда закончился кризис в Виннице, 30 января, я получил от фюрера золотой партийный значок.
Экснер: За все 5½ года войны?
Йодль: Да.
Экснер: Вы получали подарок или пожертвование от Гитлера или от партии?
Йодль: Не единого цента. Чтобы ничего не утаивать, я должен упомянуть факт, что в штаб-квартирах мы получали пакет кофе от фюрера на каждое рождество.
Экснер: Вы приобретали какую-либо собственность на территориях оккупированных нами или получали какой-либо подарок или памятный знак?
Йодль: Ничего такого. Когда в обвинительном заключении находится предложение в отношении того, что подсудимые обогащали себя с оккупированных территорий, что касается меня у меня есть только одно слово, и я должен быть откровенным — это клевета на достоинство немецкого офицера.
Экснер: Во время войны вы сберегли немного из своего содержания как генерал-полковника. Как вы вкладывали эти деньги?
Йодль: Все мои сбережения в этой войне сейчас в облигациях Рейха…
Председательствующий: Он сказал, что он не мог сберечь и пенни. Его об этом ещё перекрёстно не допрашивали.
Экснер: За время всего периода войны вы находились с Гитлером и следовательно вы должны реально знать его лучше. Значит, я хочу спросить вас о подробностях личности фюрера, но суд не любит повторений. Поэтому расскажите нам совсем кратко, что в поведении Гитлера особо влияло на вас, что вас особо впечатляло? Какие вещи вам не нравились?
Йодль: Гитлер был лидером в исключительной степени. Его знания и его интеллект, его риторика и его сила воли побеждали в конце каждого духовного конфликта со всеми. Он сочетал необычайную степень логики и ясности мысли, скептицизма и избытка воображения, которым часто предвидел, то, что произойдет, также очень часто сбиваясь с пути. Я действительно поражался ему, когда зимой 1941–42, своей уверенностью и энергией, он укрепил колебавшийся Восточный фронт; тогда, как в 1812 катастрофа была неминуема. Его жизнь в штаб-квартире фюрера не являлась ни чем как долгом и работой. Простота его жизни была впечатляющей. Не было ни одного дня в течение этой войны…
Председательствующий: Минуточку. Доктор Экснер, как вы сказали Трибунал уже слышал такого рода вещи снова и снова. Мы в этом не заинтересованы.
Экснер: Вероятно, вы можете рассказать Трибуналу нечто, что он слышал не так часто, а именно, что вам не нравилось в личности Гитлера.
Председательствующий: Я не думаю, что представление таким общим путём, того что ему не нравилось в Гитлере является интересом Трибунала. Я имею в виду, он не может разобраться со своим собственным делом?
Экснер: Вы чувствовали, что вы лично находитесь близко к фюреру?
Йодль: Нет; вообще никоим образом.
Экснер: Все ваши отношения являлись достаточно официальными?
Йодль: Да, чисто официальными. Я не входил в его ближний круг и он не знал больше чем то, что меня зовут Йодль, и следовательно предполагалось, что я был из Баварии.
Экснер: Кто входил в его ближний круг?
Йодль: В основном вся старая гвардия со времени, когда партия находилась на стадии развития: прежде всего Борман, изначальные женщины-секретарши, его личный врач и политические или эсэсовские адъютанты.
Экснер: Ваша речь гауляйтерам[2492] использована обвинением для подтверждения того, что вы являлись неизменным последователем фюрера и его энтузиастким приверженцем. Скажите нам, как вы пришли к данной речи?
Йодль: Борман предложил данную речь фюреру и фюрер приказал её, хотя я произнёс данную речь очень неохотно, в основном из-за нехватки времени. Но в целом желание в период кризиса…
Экснер: Когда была эта речь?
Йодль: В ноябре 1943. Итальянское отступничество предшествовало этому. Это было время тяжёлых воздушных атак. Тогда естественно было необходимо дать политическим руководителям дома полностью неприкрашенную картину общей военной обстановки, но в то же время наполнить их некоторым количеством доверия к верховному руководству. Эта речь, которая называлась «Стратегическая ситуация Германии к началу пятого года войны», очевидно не могла произноситься блокляйтером[2493], она могла произноситься только офицером оперативного штаба, и таким образом я произнёс данную речь.
Экснер: Каким было содержание той речи?
Йодль: Содержание, как я уже говорил, являлось полномасштабной картиной стратегической ситуации. Данное введение обрисовывало картину, лежавшую позади нас, но не с политической точки зрения, скорее со стратегического угла. Я описал оперативную необходимость всех операций, так называемых агрессивных войн. Никоим образом я не идентифицировал себя с Национал-социалистической партией, но, так как это единственно подходило офицеру генерального штаба, со своим верховным главнокомандующим; тогда это больше не являлось вопросом национал-социализма или демократии. Вопросом было «быть или не быть» немецкому народу. И патриоты также существовали в Германии, а не только в соседних государствах; и я рассматривал себя среди таких патриотов пока я дышу. Более того, это не важно кто говорит, но важно, что он говорит и о чём говорит. Кроме этого, я могу также заявить, что я произносил такую же речь перед командующими военными округами и старшими офицерами армии резерва.
Экснер: От начала и до конца речь содержит панегирик партии и фюреру, что является неоспоримым. Почему вы включили это в чисто объективную военную речь?
Йодль: Для меня было невозможным начинать такого рода речь с критических замечаний о партии или о своём верховном главнокомандующем. Было необходимо создать доверие между офицерами и партийным руководством; так как данное доверие не только требовалось с целью того, которой служила данная речь; это доверие был неотъемлемым требованием победы. Более того, я хочу сделать важное замечание; что обвинение представило в качестве документа номер Л-172…
Экснер: Эту речь гауляйтерам?
Йодль: Это вообще не речь гауляйтерам; это не та речь, которую я произнёс. Это ничего более чем версия речи для «мусорной корзины». Это первый черновой проект, который был полностью пересмотрен и изменён, потому что содержал много вещей, которые не являлись важными. Всё ядро речи, а именно раздел о ситуации того времени, часть касавшаяся противника и средств в его распоряжении и его намерениях, всё это исчезло. Вещи, содержащиеся в этом документе являются многими сотнями пометок для речи, которая была направлена в мой штаб. Я скомпилировал речь из этих заметок и затем я вернул весь материал своему штабу.
Экснер: Тогда это не рукопись вашей речи?
Йодль: Это никоим образом не рукопись; она выглядит совершенно по-иному.
Экснер: Итак, мы вернёмся к иному положению. Каких руководителей партии вы узнали со времени захвата власти до начала войны?
Йодль: Не упоминая солдат, только министра Рейха Фрика. Я был с ним дважды, когда обсуждались вопросы реформы Рейха.
Экснер: И каких из подсудимых присутствующих здесь вы знали до 1939 или до начала войны?
Йодль: Из подсудимых здесь, я знал только рейхсмаршала, гросс-адмирал Рёдера, фельдмаршала Кейтеля и министра Фрика; никого другого.
Экснер: Между тем, вы сами занимались с национал-социалистической литературой?
Йодль: Нет.
Экснер: Вы участвовали в партийных съездах Рейха?
Йодль: В 1937 году, в своём официальном качестве, я участвовал на последних 3-х днях в Нюрнберге, когда обозревались Трудовая служба[2494], СА[2495] и Вермахт.
Экснер: Вы участвовали в поминовениях в Мюнхене, то есть, каждый год 9 ноября?
Йодль: Нет, я там действительно не присутствовал.
Экснер: Вы можете рассказать нам, какой была ваша позиция в отношении полувоенных подразделений партии?
Йодль: Эти полувоенные организации росли как грибы после захвата власти; но только СА подчиненные Рёму попытались потягаться за власть. Свидетель Гизевиус говорил здесь, что путча Рёма не было. Это верно, но он почти случился. Тогда в военном министерстве Рейха мы были вооружены до зубов и Рём был настоящим революционером, а не диванным мятежником. Когда фюрер в июне 1934[2496] вмешался больше не было конфликтов между Вермахтом и СА. Вермахт стал всё более подозрителен к подразделениям СС, которые с того момента чрезвычайным образом увеличились. Армия, можно смело сказать, никогда не соглашалась с таким дуализмом двух вооруженных организаций внутри страны.
Экснер: Теперь я хочу процитировать различные отрывки из вашего дневника — документа номер 1780-ПС, страница 2 первого тома документальной книги — с целью показать, что Йодль снова и снова занимался этим проникновением СС в армию. С 19 апреля — то есть второй параграф — или до того, с 22 марта, есть записи в этом отношении. Затем 19 апреля: «Г. посетил начальника управления вооруженных сил; сказал ему о своих сомнениях касающихся развития СС».
Во французском переводе «Г.» заменили на «Гейдрих». Конечно, это не имеет смысла, так как Гейдрих точно не имел сомнений касавшихся развития СС; но «Г.» совершенно очевидно относится к «Гальдеру», который являлся генерал-квартирмейстером. Мне неизвестно сделана ли данная поправка во французской документальной книге. С сожалением скажу, что я заметил довольно много ошибок в переводе в английской и французской документальных книгах и обратился к генеральному секретарю в этой связи для внесения поправок. Я должен чётко сказать, что большое число ошибок в переводе создаёт сомнительное впечатление, особенно если «Г» заменяется словом «Гейдрих», и начальник вооруженных сил связывается с одной из наиболее неприятных фигур в СС. Я должен сказать, что я полон сомнений — я должен подчеркнуть это — потому что в ходе последних нескольких месяцев сотни документов представлялись Трибуналу и перевод не проверялся. Когда мы сделали проверку по одному поводу, мы обнаружили довольно много дефектов, как недавно доктор Зимерс[2497].
Председательствующий: Доктор Экснер, вы предположительно должны задавать вопросы. Вы же сейчас делаете некие длинные заявления.
Экснер: Я хочу сослаться на предпоследний пункт от 3 февраля, на той же странице…
Председательствующий: Профессор Экснер, мы не можем позволить защитнику делать длинные заявления, которые не являются доказательством. Вы не можете делать заявления такого рода. Если есть какой-либо неправильный перевод, вы можете обратить на него внимание; но это не делается таким способом, делая общие заявления о переводе документов.
Экснер: Господин Председательствующий, я более не желаю сейчас давать объяснения, но я хочу процитировать отрывки из моей документальной книги относящиеся к 3 февраля…
Председательствующий: Вы поправили один видимо неправильный перевод или неправильную интерпретацию буквы «Г». Что же, вы можете так сделать снова, если потребуется, в иных местах. Вы не можете делать общие заявления об этом.
Экснер: Я зачитаю только допустимое. Я зачитаю выдержки из документальной книги, не делая какой-либо критики. Я больше ничего об этом не скажу.
Председательствующий: Очень хорошо.
Экснер: Здесь говорится, 3 февраля:
«Генерал Томас[2498], доложил, что офицер связи с министром экономики…подполковник Друс, посетил его по приказу Шахта. У него было мнение, что СС задействовали все средства для создания подозрений к Вермахту и прижимают его к стенке в нынешнем слабом государстве».
Затем под датой 10 февраля говорится:
«Гиммлер сказал, что огорчён тем, что старшие офицеры Вермахта выдвинули против него неслыханные обвинения».
Затем вероятно ещё один отрывок; из следующего документа, на странице 4 документальной книги, снова тот же самый дневник, документ номер 1809-ПС, запись от 25 мая 1940:
«План по неограниченному расширению СС звучит в целом подозрительно»
Вы, даже тогда, имели сомнения об опасностях такого дуализма, который упоминали?
Йодль: Как человек, очень хорошо разбирающийся в истории, я имел много сомнений об этом. Не только я имел сомнения, но даже во время войны я достаточно открыто выражал такие сомнения Гиммлеру и Борману.
Экснер: Как получилось, что Гиммлер получал больше и больше влияния в военных сферах?
Йодль: Это можно объяснить фактом, что фюрер имел чувство — которое вероятно в целом было правильным — что крупная часть офицерского корпуса противостояла его идеям. Он видел в этом отношении не только внутриполитическую угрозу, но также видел в этом опасность для победы, которая как он верил, была бы достигнута только безжалостными методами.
Экснер: И какие практические результаты возникли из этого?
Йодль: Практически результаты были такими: подразделения СС громадно увеличились; полиция получила власть, которая расширилась даже на оперативную сферу армии и позднее, были созданы высшие руководители СС и полиции; разведывательная служба была передана СС — где кстати, она была организована Кальтенбруннером гораздо лучше чем раньше — армию резерва передали под юрисдикцию Гиммлера и наконец, также всю организацию по делами военнопленных.
Экснер: В своём дневнике вы выражаете удовлетворение назначением фюрером генерала фон Браухича[2499] в качестве главнокомандующего армией. Тогда существовал выбор между ним и генералом Рейхенау[2500]. Почему вы были рады выбору Браухича?
Йодль: Генерал фон Рейхенау был известен как подлинно политический генерал, и я опасался, что вероятно он мог не иметь сомнений в пожертвовании всеми старыми добрыми традициями армии для режима.
Экснер: Я хочу сослаться в этой связи на дневник Йодля, документ номер 1780-ПС, первый том с записью от 2 февраля 1938, второй параграф, и снова запись от 3 февраля 1938 находится на странице 7, где он выглядит особенно радостным:
«Начальник управления вооруженных сил проинформировал меня, что битва выиграна. Фюрер решил, чтобы генерал фон Браухич был назначен главнокомандующим армией».
Председательствующий: Я не думаю, что вам требуется это читать. Это просто говорит о том, что он был в пользу фон Браухича.
Экснер: Вы думали в частности о последствиях для генералов связанных с назначением фон Рейхенау?
Йодль: Да. Не было сомнений, что старшие генералы, такие как Рундштедт[2501], Бок[2502], Адам[2503], Лист[2504], Гальдер и тому подобные, никогда не подчинятся фон Рейхенау.
Экснер: После такого введения, позвольте перейти к преступлениям против законов войны и человечности, которые вменяются вам. Осталось мало времени. Поэтому, я хочу выяснить участие в распоряжении о комиссарах[2505]. Вам был представлен проект высшего командования армии по обращению с советскими комиссарами, и вы поставили пометку на черновике данного проекта на основании чего обвинение вменило вам…
Председательствующий: Какой номер у документа?
Экснер: Номер документа 884-ПС, экземпляр номер СССР-351, страница 152, второй том моей документальной книги. В целом это набор пометок на докладе.
(Обращаясь к подсудимому)
Вероятно, прежде всего, вы можете рассказать нам: какую связь вы имеете с данным вопросом, то есть, обращением с комиссарами?
Йодль: Я не участвовал в подготовке данного проекта. В то время я не занимался военнопленными ни вопросами военного положения. Но мне был представлен проект после его передачи фельдмаршалом Кейтелем.
Экснер: Хорошо. Теперь вы добавили: «Мы должны учитывать возмездие против немецких лётчиков. Следовательно, лучше отмечать всю акцию как возмездие».
Что вы имели в виду данным заявлением?
Йодль: Намерение фюрера, изложенное в проекте единодушно отвергалось всеми солдатами. Об этом также имела место очень жаркая дискуссия с главнокомандующим армией. Это сопротивление завершилось характерным предложением фюрера: «Я не могу требовать, чтобы мои генералы понимали мои приказы, но я требую, чтобы они их выполняли». Итак, в этом случае, своей пометкой я хотел указать фельдмаршалу Кейтелю новый путь, который возможно ещё мог обойти данный приказ, которого требовали.
Экснер: Обвинение, как вы, возможно, помните, сделало данный приказ настолько серьезным обвинением против германских военных властей, потому что он был подготовлен до начала войны. Эти пометки датированы 12 мая 1941, и вы говорили: «Лучше отмечать всю акцию как возмездие». Что вы этим подразумевали?
Йодль: Правильно то, что из-за идеологической оппозиции большевизму, фюрер учитывал возможность разрешить распоряжение о комиссарах как определенное. Он подтверждал свою уверенность и приводил свои причины говоря: «Я веду войну против коммунизма 20 лет. Я знаю коммунистов, но вы их не знаете». Я должен добавить, что мы также, конечно, в определенной степени находились под влиянием, которое описывалось в литературе всего мира о большевизме с 1917. Мы также имели некоторый опыт, например, советской республики в Мюнхене[2506]. Несмотря на это, у меня было мнение, что прежде всего мы должны подождать и понять действительно ли комиссары будут действовать как ожидал от них фюрер; и если подозрения подтвердятся, мы сможем использовать репрессалии[2507]. Это подразумевалось моей пометкой на черновике.
Экснер: То есть, вы хотели подождать до начала войны; затем вы хотели подождать до получения опыта войны; и потом вы хотели предложить меры, которые, при необходимости, можно было рассматривать как репрессалии против методов борьбы используемых противником. Что вы имели в виду, когда говорили: «Следовательно, лучше отмечать всю акцию как возмездие»? Что вы имеете в виду под «Man zieht auf[2508]«? Данные слова переведены обвинением как…
Робертс [2509]: Милорд, в допросе, проводимом моим учёным другом, доктором Экснером, он несколько минут задаёт подсудимому очень длинные наводящие вопросы о том, что означает отрывок в этом письме. В моём представлении, это вообще не доказательство свидетеля; это речь доктора Экснера и я сейчас попрошу его задать другой.
Экснер: Я всё ещё думаю, что является необходимым в представлении доказательств определить, что думал подсудимый, когда он писал эти слова.
Председательствующий: Вы слышали от меня по нескольким поводам, что когда защитник задаёт наводящие вопросы, которые вкладывают ответ в уста свидетеля, для Трибунала это мало весит. Совершенно очевидно, что если вы хотели задать вопрос о том, что имел в виду свидетель своей пометкой он мог бы ответить; и такой способ, а не предложение ответа ему подходит для постановки вопроса.
Экснер: Прежде всего, я поставил вопрос, и затем как мне кажется, я подытожил основные положения сказанного свидетелем.
Также есть сложность в переводе, которую я хочу преодолеть; то есть, я не уверен в ней. «Es wird auf-gezogen» или «man zieht es am besten auf als Repressalien» переводиться как «Следовательно, лучше отмечать всю акцию» в английском и французском как stigmatiser[2510]. Мне кажется, хотя это и не совсем верно, и хотя следует говорить: «Лучше обращаться с этим как с репрессалией» и по-французски говорить traiter[2511].
(Обращаясь к подсудимому)
Что тогда происходило?
Йодль: Мне кажется, далее следует объяснить выражение «aufziehen». Немецкое слово «aufziehen» также имеет в себе сомнение. Говорилось, что это являлось типично армейским выражением, использованным тогда подсудимым Йодлем. Это не означает, как предполагает обвинение «замаскировать». Скорее, я буквально скажу: «Мне кажется, мы должны обращаться с данной операцией совершенно по-иному», то есть, заняться этим по-иному. Мы сказали, что мы проведём демонстрацию фюреру новых вооружений иным образом; например, «в ином порядке; в иной манере». Среди нас солдат «aufziehen», обращаться, означало именно то же самое, что «браться» или «готовить» нечто. Но не означало «обманывать».
Экснер: Вы имеете в виду, что слово «aufziehen», не имеет второго значения указывающего на обман?
Йодль: Нет.
Председательствующий: Теперь мы прервёмся.
(Трибунал отложен до 10 часов 4 июня 1946)
Сто сорок шестой день
Вторник, 4 июня 1946
Утреннее заседание
(Подсудимый Йодль возвращается на место свидетеля)
Экснер: Генерал, вчера вечером мы начали разбираться с военными преступлениями, но сегодня я сначала хочу, прежде всего, задать вам несколько предварительных вопросов. Какое положение и какие задачи являлись вашими в период войны?
Йодль: Я должен был заниматься всей работой генерального штаба касавшейся оперативно-стратегического ведения войны. Затем, мне был подчинен отдел военной пропаганды, чьёй обязанностью было взаимодействовать с прессой; и в-третьих, я был главой ведомства, широко говоря, обязанного распределять средства связи различным родам войск Вермахта. Вся эта сфера работы занимала моё время в такой степени, что как правило я работал ночь напролет, до 3 часов утра. У меня вообще не было времени занимать себя иными вещами. Я даже должен был делегировать своему личному адъютанту почти всю свою работу с прессой, который должен был получать ежедневную информацию.
Экснер: Эти задачи, которые вы только, что назвали, все являлись задачами, связанными с вашим ведомством, и им являлся оперативный штаб вооруженных сил, начальником которого вы являлись, не так ли?
Йодль: Да, начальником, которого я являлся.
Экснер: И того отдела оперативного штаба, наиболее основного и наиболее важного, которым был оперативный отдел?
Йодль: Да, операции.
Экснер: И большинство ваших задач касалось данного отдела. Обвинение говорит, что вы являлись начальником штаба фельдмаршала Кейтеля. Вы согласны?
Йодль: Это неправильно, так как уже показывалась организация, которая объяснялась здесь во время дела фельдмаршала Кейтеля. Есть большое различие. Как начальник штаба, я был бы помощником фельдмаршала Кейтеля, занимавшимся его обязанностями. Однако, я являлся начальником одного из многих управлений подчиненных фельдмаршалу Кейтелю.
Начиная с 1941 практикой для меня и моего оперативного отдела стало докладывать фюреру напрямую по всем вопросам, касавшимся стратегий, в то время как фельдмаршал Кейтель, использовал мой отдел квартирмейстера как своего рода личный рабочий штаб, взяв на себя все его задачи.
Экснер: Вы, в качестве начальника оперативного штаба вооруженных сил, имели полномочия отдавать приказы?
Йодль: Нет — или даже только через свой рабочий штаб. Я был подчинён фельдмаршалу Кейтелю и даже сам Кейтель не являлся командующим, а лишь начальником штаба. Но по ходу этой войны я естественно решал многие оперативные подробности сам и подписывал их сам. Не существовало недоговоренности какого-либо рода в таких вопросах с главнокомандующими так как я имел их доверие, и я работал с ними в лучших отношениях.
Экснер: Для кого-нибудь извне, довольно непросто понять, что хотя у вас не было полномочий отдавать приказы, фактически, здесь представлено настолько много приказов, подписанных вами, и подписанных разными способами — иногда вашим полным именем, иногда «Й», первой буквой вашего имени. Пожалуйста, объясните разницу.
Йодль: Следует различать так: распоряжения, которые фюрер подписывал сам, если у них был оперативный характер, содержали мои инициалы в конце, в нижнем правом углу; и это означало, что я, по крайней мере, помогал в формулировании приказа. Затем существовали приказы, также исходившие от фюрера, хотя и не подписанные им лично, но подписанные «по приказу Йодль»; но они всегда начинались с предложения «Фюрер распорядился» или данное предложение находилось где-то по ходу приказа. Существовала преамбула, обычно приводившая причины для приказа и потом, он гласил: «Следовательно, фюрер распорядился».
Экснер: И в чём разница между этими двумя группами приказов? Почему одна группа приказов подписывалась фюрером, а другая только вами?
Йодль: Разница было просто в том, что приказы, подписанные мной имели меньшую важность.
Экснер: Итак, существовали иные приказы, которые не начинались с «Фюрер распорядился», но вместе тем подписанные вами. Что с ними?
Йодль: Эти приказы, как правило, подписывались: «Начальник высшего командования вооруженных сил, по приказу Йодль». Они являлись теми приказами, которые исходили от меня, то есть, меня или моего штаба формулировавшего его. Сам фюрер и фельдмаршал Кейтель вероятно информировались об этих приказах, но не во всех случаях.