Штейнбауэр: Скажите мне, это правда или нет, что вы показывали двойственность и отдавали преимущество партии НСБ[2796]?
Зейсс-Инкварт: Это совершенная правда, что касалось сферы политической пропаганды; это неправда, что касалось государственных вопросов.
Создание так называемого Национального политического секретариата вменено мне как обвинение. Это был национал-социалистический совещательный орган в моей администрации, и он не имел никакого влияния на голландское управление. Любые такие попытки строго мной пресекались.
Штейнбауэр: Вы вместе с тем, поставили отдельных членов НСБ на государственные посты?
Зейсс-Инкварт: Это правда, и казалось мне само собой разумеющимся, потому что я нашёл коллег на кого мог опираться. Они не подчинялись партии, однако; напротив, в большинстве случаев развивались определенные разногласия между этими людьми и главами партии.
Перед лицом срочных возражений я не создал национал-социалистическое движение в Нидерландах — как было в случае Норвегии — в основном потому что некий голландский господин как и генеральный секретарь ван Дамм[2797], председатель ван Лоон[2798] от Верховного суда, и профессор Снейдер[2799], который являлся председателем Комитета культуры призывали меня какой ошибкой это было бы.
Штейнбауэр: Председатель Ворринк[2800], свидетель которого допрашивали здесь, говорил о политике эксплуатации, которую вы проводили. Это правда?
Зейсс-Инкварт: Использование национал-социалистических партий на пользу германской политики действительно происходило. Я наблюдал это и я заявлял фактически публично. Я сожалел о таком развитии, но я не мог это остановить. Германские оккупационные силы должны были ввести меры, которые подавляли голландский народ, и которые дискредитировали наших голландских друзей.
Штейнбауэр: Что вы скажете на обвинение, выдвинутое против вас о том, что вы координировали все культурные учреждения?
Зейсс-Инкварт: Разумеется, это обвинение, скажем так, отчасти правильное. С запретом политических партий, большинство организаций свободных профессий стали невозможными, поскольку вплоть до шахматных клубов всё в Нидерландах организовывалось на политической основе. В интересах оккупационных сил я создавал новые надзорные органы. Может быть, это было из-за нехватки воображения, что эти организации были, по крайней мере, отчасти, очень похожими на свои прототипы в Рейхе. Но я использовал эти организации только для целей надзора и никогда не просил их взаимодействовать политически. Я не только воздержался от того, чтобы занятие профессией зависело от сотрудничества, но я даже не настаивал на обязательном сборе членских взносов.
Я признаю, что мы совершили две ошибки из ошибочных суждений: прежде всего, у нас сложилось ошибочное впечатление, что приказ возложенный нами как оккупационными властями был правильным — по крайней мере, лучшим; и, во-вторых, что в оккупированной стране, могла развиваться независимость. Тут наша политика не удалась.
Штейнбауэр: Какое учреждение вы тогда создали?
Зейсс-Инкварт: Я создал культурную ассоциацию, медицинскую ассоциацию, ассоциацию аптекарей, и комиссию по сельскому хозяйству. Затем там был рабочий фронт, но он был добровольной организацией. Члены могли выйти из него без каких-либо ограничений для себя, когда бы не пожелали.
Штейнбауэр: Затем другое обвинение выдвинуто против вас, это «германизация». Что вы на это скажете?
Зейсс-Инкварт: Прежде всего, я должен кое-что разъяснить. В английском, вы говорите Германия, и на русском вы говорите германский, оба означают немецкий. И когда мы говорим о германизации, мы не подразумеваем «сделать из них немцев»; мы имели в виду политический и культурный союз так называемых германских народов, с равными правами. То что мы действовали, таким образом, я заявил в речи, экземпляр Зейсс-Инкварт-103.
«Почему немцы вмешиваются во всё в Нидерландах?»
Тогда я говорил, что в тотальной войне существовали моменты напряжения…
Председательствующий: На какой странице?
Штейнбауэр: Это всё ещё экземпляр США-708, который не переведен. Но вся книга представлена.
Председательствующий: У него есть номер ПС?
Штейнбауэр: Это документ номер 3430-ПС. Он был подготовлен как экземпляр США-708. Книга озаглавлена «Vier Jahre in den Niederlanden[2801]«, и содержит собрание речей произнесенных свидетелем несколько, из которых представлены обвинением. Свидетель сейчас отвечает по ней.
Председательствующий: Спасибо.
Зейсс-Инкварт: Есть моменты напряжения, когда больше не существует какой-либо разделяющей линии между тем, что важно для военных усилий и чьим-то личным и гражданским делом.
Я вполне осведомлен о факте, что вся публичная деятельность могла быть использована за или против оккупационных сил и что я, следовательно, должен был осуществлять за ними контроль.
Штейнбауэр: Какие-либо иные попытки со стороны НСДАП в Рейхе влияли на ваше управление в интересах партии?
Зейсс-Инкварт: Зарубежная организация[2802] в Нидерландах внесла изменение в свою политику, которое разрешило поддерживать политику Голландской национал-социалистической партии во всяком отношении. Однако, она не имела своего собственного влияния.
Штейнбауэр: Это не важная вещь. Итак, позвольте перейти к административному порядку. Кто являлся компетентной властью в Нидерландах?
Зейсс-Инкварт: В гражданском секторе был рейхскомиссар; похожее имел военный командующий вооруженных сил и у полиции был свой собственный сектор. Военный командующий имел особые права на вмешательство, и с июля 1944 часть исполнительной власти передавалась ему.
Полиция была просто передана в моё распоряжение, но подчинялась высшему руководителю СС и полиции, которого предлагал Гиммлер и назначал фюрер. Меня никогда не спрашивали об этом заранее. Полиция сохраняла права на расследование. То есть, если я отдавал им приказ они выясняли, соответствовал ли приказ инструкциям Гиммлера переданным напрямую высшему руководителю СС и полиции.
Затем был генеральный уполномоченный по размещению рабочей силы и министр вооружений, которые осуществляли приказы Четырехлетнего плана[2803].
Штейнбауэр: Да; и другая организация Рейха, там был также айнзацштаб Розенберга[2804] — и Шпеера, для полноты картины?
Зейсс-Инкварт: Да, Шпеер был министром вооружений. Тогда существовали иные маленькие и отдельные задачи особого рода.
Штейнбауэр: Значит, вы являлись не чем иным как своего рода исполнительным органом высших властей Рейха?
Зейсс-Инкварт: Нет, я не являлся обычным чиновником. Я нёс ответственность за Рейх в гражданском секторе. Вероятно, за время первых нескольких месяцев ведомства в Берлине шли напрямую и игнорировали меня, но я потом концентрировал управление, таким образом, в своих собственных руках, что ничего не происходило в гражданском секторе, на что я заранее не давал своего согласия. Фюрер воспринимал это спокойно по одному случаю, и я хочу заметить, что вы не должны делать любые заключения из этого относительно других оккупированных территорий и в Генерал-губернаторстве такой же централизации не существовало.
Штейнбауэр: Какие возможности были у вас, тогда в создании администрации?
Зейсс-Инкварт: Инициативой, и степенью требований заявлявшихся Рейхом, конечно из компетентных центральных ведомств в Берлине. Я изучал требования, со своими коллегами консультируясь с голландскими ведомствами. Тогда мы вносили контрпредложения, которые казались нам разумными для голландцев. И если Рейх всё ещё требовал больше, мы прилагали усилия, что бы не превышать того, что ожидалось. До 1943 все требования выполнялись самими голландскими властями. Я дал своим чиновникам полномочия заявлять такие требование после данного периода. Затем требования стали такими большими, что я больше не ожидал, что голландские власти выполнят их.
Штейнбауэр: Я сейчас вернусь к вопросу полиции, который как вы сказали, находился прямо у Гиммлера…
Зейсс-Инкварт: Вы спросили, какие возможности у меня были?
Штейнбауэр: Да.
Зейсс-Инкварт: У меня было две возможности: с королевой Нидерландов и правительством изгнания в Англии, я мог бы предложить новое голландское правительство, как в Норвегии или проводить управление страной сам. Я решился на второе решение.
Штейнбауэр: Как вы организовали существующие голландские полицейские силы?
Зейсс-Инкварт: В то время как немецкая полиция никоим образом от меня не зависела, голландская полиция подчинялась моим приказам; но, само собой разумеется, что я также передал надзор за голландской полицией высшему руководителю СС и полиции — то есть, в своём качестве генерального комиссара безопасности. Голландская полиция разделялась на три или четыре подразделения. Я думаю, что мы можем спокойно говорить о том, что мы действовали в интересах оккупационной власти, когда мы сотрудничали с ними относительно организации.
Штейнбауэр: Чем являлась внутренняя гвардия?
Зейсс-Инкварт: Внутренняя гвардия являлась охранным подразделением организованным голландскими национал социалистами. В 1943 были серьезные случаи террористических атак на национал-социалистов — несколько очень жестоких убийств. Существовала опасность контртеррора о котором мы слышали в Дании и фактически случились, несколько неприятных инцидентов. Соответственно у меня была эта внутренняя гвардия, организованная с целью действовать в качестве регулярной дисциплинированной полицейской силы и контроля движения по ночам, охраны железнодорожных путей, и т. д. Результаты этих актов террора снизились почти полностью, и до середины 1944 не возникало сложностей.
Штейнбауэр: Свидетель, мы переходим к чрезвычайно важной главе.
Зейсс-Инкварт: Могу я на секунду сослаться на экземпляр Зейсс-Инкварт-101? Этот документ представлен против меня обвинением…
Председательствующий: 101 правильное обозначение?
Штейнбауэр: Господин Председательствующий, речи, которые подсудимый цитировал представлены мне мимеографированными[2805]. Хотя они уже были у Трибунала, отдел переводов не вполне ухватил, так как они переводили также все письменные показания. А значит они ещё не переведены, но я надеюсь получить их завтра утром.
Председательствующий: Нет ли у него номера ПС, или какого-либо иного обозначения?
Штейнбауэр: Это книга, экземпляр США-708. Обвинение имеет только отдельные отрывки из него.
Председательствующий: Я понял.
Зейсс-Инкварт: Обвинение процитировало страницу 167.
1 августа 1943 я произнёс речь, объявляющую о специальных мерах, которые принесут трудности и ограничения голландцам и обвинение поверило, что в связи с ней позднее происходили расстрелы. Это ошибка. Ограничения, о которых я говорил в той речи, касались только приказа запрещающего голландскому народу оставаться в местах вне своих провинций, для того, чтобы банды террористов с северо-запада не могли попасть на восток. Так как это случалось во время отпусков, это действительно было ограничением для голландцев.
Штейнбауэр: Теперь я перехожу к следующему вопросу. Вы изменили и возможно неправильно использовали существовавшую организацию низших судов?
Зейсс-Инкварт: Я полностью принял организацию голландскими судами. Отправление правосудия в Нидерландах находилось на похвально высоком уровне. Только по двум поводам я дополнил её. Голландские судьи показывали мало понимания экономической ситуации. Например, в одном случае группа мясников с чёрного рынка, которая забила много скота и доставила его на чёрный рынок, была оштрафована на 200 гульденов; таким образом, я ввёл экономические суды голландцев, у которых было больше понимания таких экономических нужд. Но юридическая ситуация оставалась такой как была. Конечно, мы также вводили германские суды, как делает всякая оккупационная власть.
Штейнбауэр: Значит, у нас были голландские суды, германские суды для немцев остававшихся в Нидерландах и полицейские суды?
Зейсс-Инкварт: Да, но также для голландцев, которые нарушали интересы германских оккупационных властей.
Штейнбауэр: Итак, в слушаниях предполагалось, что посредством этих судов совершено 4000 казней, которые учли.
Зейсс-Инкварт: Это совершенно неправильно. Если я учту все смертные приговоры, которые были вынесены и действительно приведены в исполнение германскими судами, полицейскими судами и военными судами; и если я добавлю к ним дела, в которых голландцы погибли в схватках с исполнительной властью; тогда, согласно заявлению высшего руководителя СС и полиции, до середины 1944 было меньше 800 случаев за 4 года — то есть, меньше чем вызвала бомбардировка Неймегена. Расстрелы пришли после.
Штейнбауэр: Вы также осуществляли право помилования, для которого у вас был особый отдел помилования?
Зейсс-Инкварт: Да.
Штейнбауэр: В этой связи я желаю сослаться на документ Зейсс-Инкварт-75, страница 190 в документальной книге. Это письменные показания Рудольфа Фрича, который был судьей в прусском Верховном суде. Я хочу процитировать два параграфа из документа, и сошлюсь на второй параграф на странице 3:
«Осуществляя своё право помилования, рейхскомиссар придерживался точки зрения, что оно являлось наиболее священным правом главы государства, и что этим особо рассчитывалось создать дружественную, доверительную атмосферу между немцами и голландцами. Поэтому, в начале он сам принимал решение в каждом случае, на основании доклада о делеах, которые представлялись ему вместе с предложением о помиловании от отдела помилования. После 2, 3 месяцев он передал осуществление права помилования в своей организации начальнику отдела помилования. Последний являлся компетентным за исключением следующих случаев: 1) прекращения разбирательства; 2) решения в случае смертного приговора; 3) решения по фундаментальным вопросам; 4) решение в изолированных случаях не создающих прецедента…
«Никакие приговоры о смерти не осуществлялись без официального изучения вопроса о помиловании, даже, когда формальное ходатайство о помиловании не представлялось».
Затем я перехожу к странице 5, последний параграф:
«Поскольку взаимодействие с властями в голландских судах предусматривало, что им могли доверять, рейхскомиссар постепенно делегировал основное право на помилование голландскому министру юстиции. Из большого количества почты, которое приходило…я непрерывно узнавал о политических акциях организованных Гестапо[2806] соответственно устраняющих обычное судопроизводство…В таких случаях я собирал материал и использовал его перед обычными судами для разбирательства. И я был действительно успешен в такой акции. Это являлось мне подтверждением того, что рейхскомиссар противостоял диким полицейским методам Гестапо и был приверженцем обыкновенной юридической процедуры».
Я думаю, что на этом мы можем закрыть предмет правосудия и теперь перейдём к вопросу финансов.
Зейсс-Инкварт: Да, но приказ фюрера исключавший суды был очень важным.
Штейнбауэр: Что же, если вы желаете, добавьте что-нибудь ещё.
Зейсс-Инкварт: Да, это решающее.
После забастовки, в Амстердаме, я предложил чрезвычайные суды. Это не являлось изобретением недавних времен; это чрезвычайные суды для чрезвычайных ситуаций, такие как вы можете найти в законодательстве каждой страны. Чрезвычайные суды являлись предметом особых мер предосторожности. Прежде всего, должен был быть подходящий судья; во-вторых, допускалась защита, которая могла быть голландской; в-третьих, доказательства представлялись надлежащим образом, и если вопрос вины не был чётко определенным, тогда дело передавалось в обычные суды. Эта чрезвычайная процедура вступила в силу только спустя 2 недели после всеобщей забастовки в мае 1943. Число людей расстрелянных позднее нельзя приписывать этих чрезвычайным судам. Также они предусматривались для чрезвычайного положения в Нидерландах ставших театром боевых действий.
Однако, между тем, пришло распоряжение от фюрера, которые уже доводилось до публики в приказе высшего командования вооруженных сил. Я сошлюсь на 1155-ПС — нет. Я прошу прощения. Это ошибка — это документ 835-ПС.
30 июля 1944 фюрер приказал, чтобы всех не-немецких гражданских на оккупированных территориях, которые были виновными, в саботаже или террористических акциях передавали полиции безопасности. Высший руководитель СС и полиции и я возражали этому приказу, так как мы чётко осознавали, вредные эффекты, которые он бы имел, в особенности в Нидерландах. Посредством такого приказа голландцам открывался путь в нелегальные организации.
Во время периода от 4 до 6 недель высший руководитель СС и полиции никогда не осуществлял приказ. Но он тогда получал жесткие требования от Гиммлера, и с того времени он был обязан разбираться с голландцами, которых арестовывали за саботаж или нелегальную деятельность и судить их согласно своей юрисдикции, расстреливая при необходимости. Следует учитывать такой способ для расстрелов в большей степени, но я не верю, что было настолько много как 4000. Настолько часто насколько я мог, я призывал полицию безопасности наиболее аккуратно осуществлять этот приказ, но я никогда не получал никаких докладов об отдельных случаях. У меня сложилось впечатление, что вероятно было от 600 до 700.
Штейнбауэр: Если я правильно вас понял, тогда это было делом полиции, которая непосредственно…
Зейсс-Инкварт: Во всех событиях она больше не находилась в моей власти или влиянии. Но если, я тогда, отдавал полиции безопасности приказы проверить где-то нелегальное движение, я вместе с тем осознавал, что некоторых голландцев или других, которые оказывались руководителями такого движения, расстреливали полицией без судов или моей возможности расследовать дело. Но тогда, я не мог отказаться от поддержания безопасности оккупационных властей, потому что фюрер принял распоряжение.
Штейнбауэр: Теперь я перехожу к вопросу финансов. Здесь представлялся документ, представленный здесь в котором некий господин Трип[2807] объявил о своей отставке. Кем был данный господин?
Зейсс-Инкварт: Господин Трип являлся президентом Банка Нидерландов — то есть, банковский вопрос — и он также был генеральным секретарём по финансам. Я думаю, он с готовностью может считаться одним из ведущих банковских экспертов. Он являлся выдающейся личностью и одним из людей описываемых сегодня как голландский патриот.
Штейнбауэр: Он также был генеральным секретарём финансов, не так ли?
Зейсс-Инкварт: Да. До марта 1941 он был генеральным секретарём финансов. В своей первой речи к генеральным секретарям я говорил, что я не прошу никого из генеральных секретарей делать, что-то противоречащее их совести. Если он думал, что есть, что-то, что он не сможет сделать, тогда он мог уйти в отставку без какого-либо вреда для себя. Я сказал, что всё о чём я просил это осуществлять мои приказы верно пока они оставались в должности. Господин Трип находился в должности до марта 1941 и потом он ушёл в отставку, потому что было нечто, что он отказался осуществлять. Он сделал это без малейшего неудобства для себя.
Штейнбауэр: Кто был его преемником?
Зейсс-Инкварт: Я хочу сказать, что то, что осуществлял господин Трип до марта 1941, по моему мнению, оправдано во всех отношениях. Иначе он точно не не делал бы этого.
Его преемником был господин Рост ван Тоннинген[2808]. Рост ван Тоннинген был комиссаром Лиги Наций в Австрии, который там имел задачи похожие на те, что я давал ему в Нидерландах.
Штейнбауэр: Что насчёт стоимости оккупации?
Зейсс-Инкварт: Что касалось гражданской администрации, господин Трип и я согласились в том, что я получу 3 миллиона гульденов в месяц. В дополнение к ним было ещё 20 миллионов штрафов. В течение первых 3 лет я сэкономил 60 миллионов гульденов, которые оставались в Нидерландах как особое наследство.
Что касалось стоимости военной оккупации, у меня не было власти контролировать её. Вооруженные силы направляли свои требования министру финансов и потом я получал приказы передать деньги в их распоряжение. В течение 1941, Рейх уточнил косвенную оккупационную стоимость. Это включало точку зрения, что следовало оплачивать не только расходы, которые непосредственно возникали в Нидерландах, но также вносилась стоимость приготовлений в Рейхе. Требовалось пятьдесят миллионов марок в месяц — частично золотом. Позднее эту контрибуцию обозначали как добровольную помощь для Востока…
Председательствующий: Вы имеете в виду марки или подразумеваете гульдены?
Зейсс-Инкварт: Марки, 50 миллионов. Позднее эта контрибуция по политическим причинам называлась добровольной помощью для Востока, но конечно это не было так. Позднее, Рейх потребовал повысить эту сумму до 100 миллионов, но я отказался.
Штейнбауэр: Господин Трип ушёл с генерального секретаря по финансам из-за повышения эмбарго на валюту, которое всё ещё существовало в то время между Германией и Нидерландами?
Зейсс-Инкварт: Да, это правильно. Я получил просьбу моей администрации для цели интенсификации экономического обмена между Рейхом и Нидерландами[2809] — повысить эмбарго на валюту, для того, чтобы, не сталкиваясь с банками эмитентами, гульдены могли обмениваться на марки и наоборот. Фундаментальная возможность такого обмена уже определилась при господине Трипе, но это являлось предметом контроля банка эмитента, то есть, также Банка Нидерландов. Господин Трип заявил возражения и направил вопрос в Берлин. Берлин решил, что это должно осуществляться и господин Трип ушёл в отставку. Я назначил господина Роста ван Тоннингена, президентом Банка Нидерландов и я опубликовал распоряжение.
Я желаю сказать, что президент Рейхсбанка, господин Функ, был против такой процедуры, и я могу процитировать в объяснение, что в то время нельзя было предвидеть насколько катастрофической она станет позднее. Тогда Нидерланды были полностью отрезаны, и Рейх достиг вершины могущества. Ожидалось, что марка станет ведущей валютой в Европе и что соответственно гульденам будет придано такое же значении. В феврале 1941, например, импорт из Рейха в Нидерланды был больше чем экспорт из Нидерландов в Рейх. Министр Рейха Функ всегда придерживался взгляда о том, что они являлись настоящими долгами, для того, чтобы в случае иного исхода войны такие долги, которые насчитывали почти 4 ½ миллиарда были бы выплачены обратно Нидерландам.
Штейнбауэр: Если я правильно вас понял, ваш генеральный секретарь финансов доктор Фишбок, предложил этот вопрос вопреки пожеланиям Трипа.
Зейсс-Инкварт: Я не знаю, поступило это предложение только от Фишбока. Я предполагаю, что он должен был поговорить с другими людьми; но это он представил мне предмет.
Штейнбауэр: Вас также обвинили в возложении коллективных наказаний в форме штрафов, которые противоречат международному праву.
Зейсс-Инкварт: Коллективные штрафы запрещались международным правом только в случае индивидуальных правонарушений. Крупный коллективный штраф в 18 миллионов гульденов был наложен в связи с всеобщей забастовкой в Амстердаме, Арнеме и Хильверсуме, в которых принимало участие всё население. Позднее, я возвращал коллективные штрафы повсюду, где обнаруживалось, что определенные личности являлись ответственными за правонарушения.
Штейнбауэр: Вы можете привести нам какой-либо пример?
Зейсс-Инкварт: Я думаю, свидетель Швёбель[2810] способен рассказать вам это. Это происходило в городах на юге Голландии.
Штейнбауэр: Обвинение также вменило вам ответственность за то, что происходило в лагере заложников в Михелхестеле. Что вы об этом скажете?
Зейсс-Инкварт: Я могу принять полную ответственность за то, что случилось в лагере заложников в Санкт-Михелхестеле. Это не был лагерь заложников в подлинном смысле слова: я помещал голландцев в заключение только, когда они проявляли себя активными в движениях сопротивления. Лагерь в Санкт-Михельхестеле не являлся тюрьмой. Я посещал его. Заключенные лагеря играли в гольф. Им давали отпуск, в случае неотложных семейных обстоятельств или деловых вопросов. Не одного из них никогда не расстреливали. Я думаю, что большинство нынешних голландских министров находились в Санкт-Михельхестеле. Это было своего рода превентивное заключение для их временной изоляции от антинемецких действий.
Штейнбауэр: Дополнительно к этому вы, как говорили запретили читать пасторские проповеди и помещали католических священников и лютеранских проповедников в концентрационные лагеря?
Зейсс-Инкварт: Это, правда, что я запретил одну пасторскую проповедь, что могло случиться во время оккупации — потому что она публично противоречила мерам оккупационной власти и настраивала людей на неподчинение. Это было изолированным случаем, и никогда не случалось снова — по хорошей причине, а также, чтобы больше не было провокаций такого рода в пасторских речах. Фактически, я повсюду даже вмешивался и отменял запреты принятые полицией, где они являлись вопросом критики мер предпринимаемых оккупационными властями и не являлись возбуждающими сопротивление.
Сам я никогда не направлял священников в концентрационные лагеря. Напротив, в начале 1943, после повторения срочных запросов, я наконец получил из полиции безопасности список с именами священников, которых закрыли в концентрационных лагерях. Всего было 45 или 50. Три или четыре упоминались как умершие в концентрационном лагере. На основании фактов их дел, я попросил о трёх из них и потребовал их освобождения; по второй трети я потребовал расследования в рамках грядущих 6 месяцев; и только, то что касалось последней трети, для меня было невозможным вмешаться не нарушая свою ответственность к Рейху.
Голландских заложников также брали для целей репрессалий[2811]. Когда Нидерланды вступили в войну, немцев в Голландской Ост-Индии[2812] поместили в тюрьму и предположительно плохо обращались. Рейх требовал ареста 3000 голландцев. Полиция безопасности арестовала 800 и забрала их в Бухенвальд[2813]. Когда я услышал, что смертность была высокой, я заявил настолько срочные ходатайства, что заложников наконец освободили. Затем они были размещены таким образом, что нельзя было говорить о тюрьме. Им дали отпуск и когда необходимо я отпускал их. В конце, у меня было менее 100.
Штейнбауэр: Свидетель, вы говорили о запрете молитв в церкви, и в особенности молитв о королеве.
Зейсс-Инкварт: Это неправильно. Молитвы в голландских церквях являлись очевидными демонстрациями. Совершались молитвы — что было вполне естественно за королеву и Нидерланды и за её радость и благополучие, и выполнение её желаний. В то же самое время были и молитвы за рейхскомиссара, за его просвещение. Меня сильно критиковали за терпимость к этим демонстрациям. Но я не находил ничего плохого в этих молитвах, и не запрещал их. Вероятно, в некоторых изолированных случаях подчиненные власти так говорили, но это всегда пресекалось.