Я не скажу, что окончательные результаты — что касалось Нидерландов — таким образом, были предопределены сначала; но мы решились на такой метод. Здесь цитировались правила, если они появлялись в голландской правовой газете, по большей части подписаны мной лично. По крайней мере, они публиковались с моего прямого согласия. Например, в феврале 1000 евреев предположительно была арестована и отправлена в Бухенвальд и Маутхаузен[2827]. Это мне известно. В Амстердамском гетто…
Председательствующий: Феврале, какого года?
Зейсс-Инкварт: Феврале 1941. В Амстердамском гетто, национал-социалиста убили евреи. Рейхсфюрер Гиммлер соответственно приказал, чтобы 400 молодых евреев были направлены в Маутхаузен. Меня тогда не было в Нидерландах. Кстати это было причиной всеобщей забастовки в марте 1941[2828]. После моего возвращения в Нидерланды, я протестовал против этой меры и по моим сведениям такого массового перевода в Маутхаузен снова не случалось. Были также подожжены синагоги. Видимо некто амбициозный пытался повторить 8 ноября 1938. Я немедленно вмешался. Дальнейших инцидентов не случалось. С другой стороны, полиция хотела снести старый храм в Амстердаме. Генеральный секретарь ван Дам обратил на это моё внимание, и я предотвратил это.
Я ранее указывал на то, что мотивом для мер считалось обращение с евреями как с враждебными чужаками. Позднее, с остальными мерами, оригинальное намерение точно было забыто; они стали такими же, что предпринимались с евреями в Рейхе. Вероятно, в том или ином случае, они даже усиливались, так как я знаю, что например, в Нидерландах было движение по стерилизации евреев.
Нашей целью было сохранить евреев в Нидерландах — а именно, в двух районах Амстердама и затем в лагере Вестерборк и лагере Вюгт. Мы также готовили создание необходимых возможностей для работы. Я инструктировал генерального секретаря по образованию отозвать насколько можно больше денег из голландского бюджета для такого образования евреев которое соответствовало их пропорции к населению. Точно то, что с данной мерой концентрации евреев в двух районах и двух лагерях, случалась жестокость, чего вероятно нельзя было избежать и которая могла в некоторых случаях считаться излишней.
|
|
Наконец, полиция безопасности требовала введения так называемой еврейской звезды. Незначительное количество евреев не находились в ограниченных районах и полиция безопасности требовала, чтобы их пометили с целью того, что убеждаться, придерживаются ли евреи других инструкций. В глазах немцев, эта звезда рассматривалась как клеймо. Голландцы не рассматривали её таковой. Было много голландцев, которые протестуя, сами надевали такую звезду.
Мне кажется в 1942, Гейдрих прибыл с дальнейшими требованиями — на это раз евреев должны были эвакуировать. Он объяснял это сказав, что Голландия рано или поздно станет театром боевых действий, в котором нельзя позволить остаться такому враждебному населению. Он указывал на то, что он являлся ответственным за политику безопасности Рейха и что он не мог нести ответственность если бы евреи оставались в Голландии. Мне кажется, что мы в Нидерландах противостояли такому проекту по эвакуации 3 или 4 месяца пытаясь найти иные пути.
|
|
Наконец, Гейдрих имел распоряжение фюрера направленное мне, согласно которому он имел неограниченные полномочия по осуществлению всех мер на оккупированных территориях. Я запросил Бормана, что это означало, и приказ был подтвержден, соответственно эвакуация евреев началась. Тогда я попытался установить судьбу евреев, и мне достаточно сложно говорить об этом сейчас, потому что это звучит как насмешка. Мне говорили, что евреев направляли в Аушвиц[2829]. Я отправил людей из Нидерландов в Аушвиц. Они вернулись с докладом о том, что это был лагерь на 80000 человек с достаточным пространством. Людям там было сравнительно хорошо. Например, они имели оркестр в 100 человек. Свидетель здесь, подтвердил, что этот оркестр играл, когда жертвы прибывали в Аушвиц, о чём я подумал в докладе.
Председательствующий: Доктор Штейбауэр, вероятно вы не завершите сегодня.
Штейнбауэр: Нет.
Председательствующий: Сколько вы думаете продолжать?
Штейнбауэр: Я надеюсь завершить, самое позднее, завтра в полдень, но вероятно это займёт только час. У меня ещё есть вопросы о разграблении, экономических мерах и уничтожении. Затем я закончу.
Председательствующий: Мы откладываемся.
(Трибунал отложен до 10 часов 11 июня 1946)
Сто пятьдесят второй день
Вторник, 11 июня 1946
Утреннее заседание
(Подсудимый Зейсс-Инкварт вернулся на место свидетеля)
Додд: Господин Председательствующий, я хочу разъяснить вопрос, поднятый мною вчера, относительно записей о совещании между подсудимым и Гитлером. Я провёл расследование и думаю факты таковы. Видимо, полковнику Уильямсу из нашего штаба, который допрашивал подсудимого в конце октября вручили эти записи подсудимомого, так или иначе они никогда не поступали в наши дела и были неправильно размещены. Таким образом, подсудимый совершенно прав говоря, что он передавал их, но я думаю неправильно говорить, что он передавал их мне.
|
|
Штейнбауэр: Вчера мы дошли до одного из наиболее важных пунктов обвинительного заключения, вопроса эвакуации евреев из Нидерландов. Свидетель, что вы сделали, когда узнали о вывозе евреев из Нидерландов? Вы писали какие-либо письма?
Зейсс-Инкварт: Вчера я заявил, что я направил людей из Нидерландов в лагерь Аушвиц с целью удостовериться было ли там жильё и если так, какого характера. Я привёл вам результат инспекции. Я спросил полицию безопасности, то есть Гейдриха, возможно ли было для эвакуированных евреев сохранить переписку с Нидерландами. Такое поручение было сделано. Почти три четверти года переписка поддерживалась; не только короткие почтовые карточки, но и длинные письма разрешались. Я не знаю насколько администрации лагеря делала это; но письма признавались подлинными адресатами. Когда количество писем позднее упало — они никогда полностью не прекращались — полиция безопасности сказала мне, что у евреев в Аушвице теперь мало знакомых в Нидерландах, что означало других евреев, потому что большинство из них уже в Аушвице.
Штейнбауэр: Свидетель, вы также обращались к Борману?
Зейсс-Инкварт: Вчера я заявлял, что после осведомления о приказе Гейдриха, я запросил Бормана осведомиться у фюрера действительно ли Гейдрих имел такую неограниченную власть. Борман подтвердил это. Я откровенно признаю, что у меня были сомнения в эвакуации.
Штейнбауэр: Вы делали, что-нибудь, чтобы устранить эти сомнения?
Зейсс-Инкварт: Свои сомнения — которые возросли со временем войны — были в том, что трудности войны являлись тяжким бременем, прежде всего для евреев. Если было мало продовольствия в Рейхе, еврейские лагеря в особенности получали мало, в то время как с евреями следовало обращаться жёстко и за сравнительно небольшие причины серьёзное наказание накладывалось на них. Конечно, я также думал о неизбежном отрыве от семей, в некоторой степени, по крайней мере, в случае с трудовой повинностью. Это также является причиной, почему мы заявляли о трудностях 3 или 4 месяца.
Однако, решающим аргументом, было заявление компетентного органа полиции безопасности, чтобы в случае высадки, евреев не было непосредственно на театре боевых действий.
Я прошу суд учесть, что наиболее важным и наиболее решающим мотивом для меня всегда был факт, что немецкий народ участвовал в войне не на жизнь, а на смерть. Сегодня глядя на это с иного ракурса это смотрится по-другому. Тогда, если мы говорили себе, что евреев следует держать вместе в некоем лагере даже в жестких условиях, и что после окончания войны, им где-то найдется поселение, сомнения, вызванные этим должны были быть отброшены в виду учёта того, что их присутствие в районе боевых действий могло ослабить немецкую силу сопротивления.
В течение 1943 я говорил с Гитлером и обратил его внимание на данную проблему в Нидерландах. Своим убедительным способом он заверил меня и в то же время признал, что он думал о постоянной эвакуации евреев, если возможно, из всей Европы, с которой Германия хотела поддерживать дружественные отношения. Он хотел расселить евреев на восточной границе германской сферы интересов постольку, поскольку они не могли эмигрировать в другие части света.
В начале 1944 я говорил с Гиммлером, которого получилось увидеть в южной Баварии. Я спросил его в чёткой манере о евреях в Нидерландах. Факт, что наш Восточный фронт отступал, означал, что лагеря с течением времени оказывались в районе боевых действий или, по крайней мере в тыловом районе. Я опасался, что тогда многие евреи станут даже более опасными. Гиммлер сказал нечто в таком отношении: «Не беспокойтесь; они мои лучшие рабочие». Я не мог представить, что евреи пригодные к работе работают, в то время как их родственников уничтожают. Я верил, что в данном случае нельзя было ожидать ничего другого чем то, что всякий еврей нападёт на немца и задушит его.
Штейнбауэр: Свидетель, значит, вы знали об этих эвакуациях? В своём качестве рейхскомиссара вы помогали осуществлять эти эвакуации?
Зейсс-Инкварт: Поскольку эвакуация являлась фактом, я считал подходящим самому заниматься ей в степени возможной для меня как рейхскомиссара. Я дал своему заместителю в Амстердаме, доктору Бёмке, полномочия осуществлять эвакуацию, осуществлять контроль, и предпринимать шаги, если случаются эксцессы иные, чем неизбежные трудности или докладывать мне о таком. Доктор Бёмке находился в постоянной оппозиции, так называемому центральному управлению по еврейской эмиграции. Нам приходилось вмешиваться снова и снова, но я убежден, что мы не положили конца всем лишениям.
Евреев должны были собирать в лагере Вестерборк. Когда первые транспорты ушли, я получил доклад, что поезда были переполнены. Я решительно возразил командиру полиции безопасности и попросил его следить за тем, чтобы перевозка проводилась упорядоченным образом. Доклад о Нидерландах заявляет, что в начале транспортировка шла в приемлемых условиях; позднее, условия в целом стали хуже. Но такое случавшееся чрезмерное переполнение поездов как указано в докладе не доходило до моего сведения. Это правда, что полиция безопасности сильно затрудняла контроль за данными мероприятиями. По предложению некоторых голландских генеральных секретарей, особенно ван Дама и Фрёлиха, я ввёл исключение для ряда евреев. Можно было повлиять на отдельные исключения; основные меры не могли быть изменены. Мне кажется, что ряд исключений больше чем указано в нидерландском докладе, по крайней мере, согласно моим докладам.
На последней стадии евреи находились в лагере Вестерборк. Когда началось вторжение Гиммлер захотел вывезти их. Из-за моих возражений этого не было сделано. Но после битвы у Арнема он вывез их, как сказал в Терезиенштадт[2830]; и я надеюсь, что они остались в живых.
Штейнбауэр: Вы также реализовывали имущество по этой причине?
Зейсс-Инкварт: Евреи, для которых сделали исключения, сохранили своё имущество.
Штейнбауэр: Завершая данную главу я хочу ещё раз обратить внимание Трибунала на документ 1726-ПС, США-195, в документальной книге обвинения. Данный документ подытоживает всю еврейскую проблему в Нидерландах, и на странице 6 он приводит все ведомства, которые занимались еврейской проблемой. Под номером 3 вы найдёте генерального комиссара безопасности, высшего руководителя СС и полиции Г. Раутера, генерала полиции. Под номером 4 Центральное управление по еврейской эмиграции, руководитель аус дер Фунте[2831] — подчиненный «генеральному комиссару» под номером 3. Доклад говорит об этом:
«Видимость организации по еврейской эмиграции; в действительности организация ограбления евреев их имущества, сегрегация им или депортация».
Это было наиболее важное ведомство, которые непосредственно подчинялось гиммлеровскому высшему руководителю, но не подсудимому.
Зейсс-Инкварт: Я хочу отметить, что Раутер действовал как высший руководитель СС и полиции в данном случае, а не как «генеральный комиссар безопасности» так как меры осуществлялись германской полицией, а не нидерландской.
Штейнбауэр: Свидетель в речи также говорил об этом взгляде на еврейскую проблему в одном месте. Обвинение представило часть этой речи.
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр вы представили свидетелю документ 1726-ПС, который видимо содержит историческое заявление. Свидетель согласен с тем, что данное историческое заявление точное?
Подсудимый, вы согласны с тем, что данное историческое заявление точное?
Зейсс-Инкварт: Могу я посмотреть на документ?
(Документ был передан подсудимому)
Штейнбауэр: Это приложение 2.
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр, вы представили документ, удостоверьтесь у свидетеля, согласен ли он с документом или оспаривает его.
Зейсс-Инкварт: Представленные факты точные, за исключением дополнения о поправке, которую я сделал со ссылкой на «генерального комиссара безопасности».
Председательствующий: Есть некоторые отрывки в документе, к которым вы должны обратиться: например февраль 1941. Доктор Штейнбауэр, у вас есть документ?
Штейнбауэр: Да.
Председательствующий: Вы посмотрите на последнюю запись под заголовком февраль 1941? Вы видите это?
Штейнбауэр: Да.
Председательствующий: Вы должны представить это свидетелю. Он сказал, что факты точные.
Штейнбауэр: Свидетель, вы нашли под «февраль 1941» заявление — у меня есть только на английском — говорящее, что евреев должны арестовать и затем отправить в Бухенвальд и Маутхаузен.
Зейсс-Инкварт: Я обсуждал этот случай вчера. Это была мера по прямому приказу Гиммлера, которая дошла до моего сведения после того как начала проводится и вопреки моим протестам. По моим сведениям, массовая депортация в Маутхаузен после этого не случалась снова.
Председательствующий: Тогда я хочу понять, подсудимый говорит, что документ точный за исключением того, где вы сослались на номера 3 и 4, на последней странице. Правильно?
Зейсс-Инкварт: Вчера в своих показаниях я подтвердил приказы содержащиеся в документе, но не все подробности о действительных событиях.
Штейнбауэр: Представление на странице 6 отдельных ведомств правильное?
Зейсс-Инкварт: Действительное представление, также, в основном правильное. Вчера я говорил о сожжении синагог и предотвращении уничтожения синагог в Гааге и Амстердаме.
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр, очень хорошо. Продолжайте.
Штейнбауэр: Теперь, я хочу обратиться к документу 79, страница 203, из экземпляра номер США-708. Это речь, которую Зейсс-Инкварт произнёс по еврейскому вопросу. Обвинение представило данный документ. Поскольку требуется немного пояснений я начну с чтения последнего предложения:
«Единственная вещь, которую мы можем обсуждать это создание терпимого переходного государства придерживающегося нашей точки зрения, о том, что евреи являются врагами, таким образом предпринимая все меры предосторожности против врагов. Относительно времени, когда Германия не будет находиться здесь в качестве оккупационной силы для поддержания порядка в общественной жизни, голландский народ сам решит хочет ли он угрожать товарищескому союзу с немецким народом во благо евреев».
Свидетель, я хочу спросить вас об этой речи. Вы думали о полной ликвидации и уничтожении евреев?
Зейсс-Инкварт: Я вообще никогда не думал об этом и в этой речи я даже не думал об эвакуации. Тогда я придерживался точки зрения, что евреев в Нидерландах следует ограничить настолько как это делается с враждебными иностранцами, по причинам, приведенным мной в предыдущей части речи, которую представило американское обвинение. Всё ещё доминировала идея об обращении с ними как с враждебными иностранцами, хотя например англичан, также перевозили в Рейх. Я уже указывал на то, что позднее точка зрения поменялась на следование таким мерам против евреев, как было установлено в Рейхе.
Штейнбауэр: Теперь мы переходим к…
Председательствующий: Какая дата у речи?
Зейсс-Инкварт: Это речь марта 1941. Только однажды снова я выражал свою точку зрения и это было 20 апреля 1943, когда я сделал где-то, я признаю, фантастическое предложение, чтобы все воюющие страны внесли 1 процент от своих военных расходов с целью решить еврейскую проблему с экономической точки зрения. Таким образом, я придерживался мнения, что евреи ещё существовали; между тем, я никогда не называл евреев низшими.
Штейнбауэр: Мне кажется, я могу завершить данную тему и продолжить с другим обвинением, которое вам предъявлено — нарушениям международного права, в вопросе разграбления.
Кто конфисковал сырье и машины в Нидерландах?
Зейсс-Инкварт: Инициатива об этом, и степень в которой это осуществлялось, исходили от ведомств Рейха. Операции осуществлялись также моими ведомствами, Вермахтом, отделами инспекции вооружения или даже полицией и Ваффен-СС; но с середины 1944 в основном они осуществлялись ведомством министра вооружений, которое также было и моим ведомством, и экономическим командованием высшего командования армии. Тогда контроль был чрезвычайно сложным.
Штейнбауэр: Каким было ваше отношение к проблеме?
Зейсс-Инкварт: У меня было мнение, что положения Гаагской конвенции о сухопутной войне[2832] применимые к этому являются устаревшими и не могут применяться к современной войне, потому что трудовой потенциал гражданского населения по крайней мере настолько же важен насколько военный потенциал солдат на фронте. Сколько можно было требовать зависело от условий доминирующих в нашей стране. Это несомненно различалось в каждой стране. Поэтому я стремился добиться заявления от рейхсмаршала Геринга в отношении того, чтобы голландцы должны были жить в таких же условиях, как и немецкий народ. Данное обещание, уверен, полностью не выполнялось в данном периоде.
Штейнбауэр: Как проводилась конфискация? Какими властями?
Зейсс-Инкварт: До 1943, голландские ведомства осуществляли наши задачи. Технические эксперты должны были предоставлять мне документальное оправдание о конфискациях, поскольку я не был знаком с такими вопросами. Я предпринимал шаги, когда жалобы доходили до меня. Например, я предотвратил вывоз маргариновых производств в Дордрехте и продукции новых электрических производств в Леэвардене.
Министр Рейха Шпеер отдал важный приказ, чтобы только машины из фабрик, которые производили более половины от своего общего производства для Рейха, например «Филлипс[2833]«в Эйндховене, могли переводится в Рейх.
Штейнбауэр: Французское обвинение вменило вам, то, что вы благоволили чёрному рынку. Что вы на это скажете?
Зейсс-Инкварт: Мы боролись с чёрным рынком с самого начала. У нас всегда существовал так называемый «серый рынок». Я запретил приобретение продовольствия из текущей продукции и также других важных потребительских товаров на чёрном рынке. Каждый случай расследовался компетентными ведомствами в сотрудничестве с голландскими властями. Если это было предприятие, которое запрещалось мной, товары конфисковывались и передавались голландским ведомствам. Данные меры на 100 процентов были на пользу голландцев, так как Германский Рейх хотел официально получать их. Из документа я понял, что оборот в Нидерландах был меньше чем везде. Цифры обманчивы, хотя поскольку цены на чёрном рынке были в несколько раз выше чем на обычном рынке, таким образом, действительное количество товаров было гораздо ниже.
Штейнбауэр: В документе 1321-ПС предъявлено обвинение о том, что вы передавали медицинский инвентарь СС.
Зейсс-Инкварт: Это правда. Пожалуйста, судите об этом в соответствии с моими общими заявлениями. СС требовались микроскопы для своих фронтовых госпиталей, для всех госпиталей, которые уничтожались бомбёжками. В лабораториях университета Утрехта были микроскопы, которые не использовались. Я изучил вопрос со своим ведомством и то, что казалось излишним было конфисковано. В данной связи, я сошлюсь на дело, которое гораздо важнее для голландцев. Рейх хотел вывезти Институт Камерлинга в Лейдене, который является одним из знаменитейших низкотемпературных институтов мира. Мне кажется, только Советы и американцы имеют такие же, особенно подходящие для атомных исследований. Я предотвратил вывоз данного института, что означало бы невосполнимую потерю для Нидерландов. Эксперименты, которые требовались, проводились профессором Гейзенбергом[2834] в Лейдене.
Штейнбауэр: Документ 1988-ПС, Франция-130, обвиняет вас в том, что вы вывезли прокатный стан в Эймейдене.
Зейсс-Инкварт: Этот прокатный стан в Эимейдене был построен после мая 1941 немецкой фирмой, которая в обмен получила долю в сталелитейном акционерном обществе. Электрические сооружения данных производств постоянно уничтожались англичанами, не без помощи разведывательной службы голландского движения сопротивления. По моему мнению, рейхсмаршал был прав приказав перевести их в Рейх. Это было сделано. Почему никакой компенсации не было выплачено мне не понятно, так как я отдал приказ, чтобы все такие требования должны были получать полное возмещение убытков, но вероятно германский концерн вышел из доли.
Штейнбауэр: Далее предъявлено обвинение, что вы передавали в Рейх значительные транспортные средства Нидерландов.
Зейсс-Инкварт: По сути, я не мог переводить средства перевозки; это было заботой транспортного командования вооруженных сил. Однажды я просто принял участие в требовании 50000 велосипедов — в Нидерландах было 4000000 велосипедов — для мобилизации войск в самих Нидерландах.
Штейнбауэр: Другое обвинение в том, что вы вывозили предметы искусства из общественных музеев и коллекций.
Зейсс-Инкварт: Я наиболее тщательно заботился об этих знаменитых предметах искусства, в особенности картинах, голландские общественные музеи Амстердама, Маурицхейс[2835], и тому подобные особо охранялись. Но возможно, что займы этим музеям, которые принадлежали еврейским лицам требовались в связи с ликвидацией еврейской собственности. Был один такой случай. В Нидерландах существовал фонд Круллера, который был передан государству Нидерландов. Без моего разрешения три картины из этого фонда забрали в Рейх, на которые я позднее заключил договор на продажу с музейными властями. Я стремился заменить эти произведения для музея. Они приобрели некоторых красивых ван Гогов[2836] и Корра из немецкого списка сокровищ, и глава музея однажды мне сказал, что новые картины в лучшем состоянии чем старые. Знаменитые полотна находились в бомбоубежище на голландском побережье. Когда побережье было объявлено укрепленным районом, я убедил голландские власти построить новое убежище возле Маастрихта. Картины забрали туда, всегда при заботе голландцев. Ни одни немец не имел к ним никакого отношения. Осенью 1944 доктор Геббельс потребовал, чтобы картины забрали в Рейх. Я чётко отказал в этом и разместил надёжную охрану в убежище, и также отправил чиновника из голландского министерства, который был уполномочен передать картины приближающимся войскам противника. Я убеждён, что голландское правительство в Англии заметило, что эти картины остались в Нидерландах.
Штейнбауэр: Вы сами приобретали какие-либо картины?
Зейсс-Инкварт: В Нидерландах я не покупал для себя никаких картин, за исключением двух или трёх небольших этюдов современных художников. В качестве рейхскомиссара я покупал картины современных художников на выставках, когда они мне нравились и когда казались мне подходящими по цене. Я также покупал старые картины и передавал их общественным учреждениям Рейха, в особенности Музею истории искусства в Вене и ведомству рейхсштатгальтера Вены. Все они приобретались на открытом рынке, насколько меня информировали. Среди них была картина приписываемая Вермееру[2837], хотя это и оспаривалось. С другой стороны я приобрёл подлинного Вермеера для голландского государства предотвратив его покупку Рейхом.
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр, здесь нет отдельного обвинения против подсудимого в покупке картин.
Штейнбауэр: Это упоминалось в судебном обзоре. Могу я продолжить? Позвольте нам завершить данный вопрос.
Председательствующий: Нам не требуются подробности этого. Достаточно, если он сказал нам, что оплачивал картины. Ему не требуется приводить нам подробности об этих картинах.
Штейнбауэр: Я продолжу со следующим вопросом. Я представляю вам документ Франция-136. Он описывает конфискацию имущества её величества, королевы Нидерландов.
Зейсс-Инкварт: Говоря по правде, я должен добавить кое-что, к предыдущему вопросу. Картины и предметы искусства из еврейских состояний или из вражеских состояний, когда существовала причина для этого, ликвидировались и продавались в Рейх. В данной связи наиболее оживлённая торговля развилась при участии голландских торговцев искусством, несомненно, благодаря свободному перемещению валюты.
Штейнбауэр: Теперь я хочу продолжить с вопросом королевского имущества, Франция-136.Что вам известно о приказе по ликвидации такого имущества.
Зейсс-Инкварт: Я сам приказал о данной ликвидации. Конечно в Нидерландах, существовал приказ о конфискации вражеского имущества, как и во всех оккупированных территориях. Когда мы пришли в Нидерланды, королевское имущество было просто передано в доверительное управление, без каких-либо шагов по его захвату. Сразу после начала кампании на Востоке, королева Нидерландов лично выступила по радио в наиболее антагонистической манере, жестко обвиняя фюрера и прямо призывая к активному сопротивлению. В виду такого положения дел имущество любого голландского гражданина могло быть конфисковано. Поэтому я решил действовать в данном случае таким образом с целью предотвратить чрезмерное расширение этой меры как требовалось от меня, в то время как был убежден в том, что я не мог делать каких-либо исключений. Я сам, как я сказал, подписал приказ по конфискации, с целью не вовлекать кого-либо ещё.
Штейнбауэр: Какие инструкции вы приняли во время ликвидации?
Зейсс-Инкварт: Я немедленно отдал приказы по ликвидации, которые на практике предотвращали проведение ликвидации. Я приказал передать поместья или замки правительству Нидерландов — мне кажется за исключением одного дома — и похоже облигаций и архивов, и чтобы вся историческая или художественная или иная мебель была отобрана голландской комиссией включившей почти всё возможное в этот список. Я осознавал это и не вычеркнул ни одного предмета. В частности, у меня были исторические сооружения Сустдейка[2838] и Хёйс-тен-Боса[2839] переданные полностью, хотя Берлин хотел сооружения Хёйс-тен-Боса в качестве мемориала народу Бранденбурга. Наконец, даже личные вещи…
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр я не думаю, что подсудимому требуется делать такие подробные заявления. Он указал на то, что некоторые вещи были переданы государству Нидерландов.
Штейнбауэр: Тогда я хочу очень кратко спросить в этой связи: вам известно в какой степени имущество было действительно ликвидировано?
Зейсс-Инкварт: Мне давали сводку. Мне докладывали, что 3, в большем случае 5 процентов, имущества была действительно ликвидировано.