Штейнбауэр: Это не было бы настолько плохо; но говорится, что вы в особенности жестоки и имели большое число людей расстрелянных в отсутствие юридических процедур. Что вы на это скажете?
Зейсс-Инкварт: Насколько я помню, был только один реальный случай расстрела заложников — то есть, людей расстреляли без какой-либо причинно-следственной связи с преступлением. Это случилось в августе 1942 дело здесь уже поднималось. С ним обращались строго в соответствии с законом о заложниках, который здесь цитировался. Это было в связи с нападением на армейский транспорт, и от 20 до 50 заложников расстреляли. Я думаю, это был высший руководитель СС и полиции, который потребовал это через военного командующего у высшего командования армии.
Моё вмешательство включало снижение цифры до 5 и просмотр списка представленного мне другим ведомством, который зачитывался здесь в суде. Я тоже, заметил в этом нечто печальное. Высший руководитель СС и полиции прямо подчеркнул, что список был подготовлен в соответствии с директивами говорящими, что нападение следует относить к правым кругам сопротивления, а не к тем, кто был левым, для того, чтобы не расстреливали рабочих. Я действовал лишь постольку, поскольку я заставил высшего руководителя СС и полиции вычеркнуть из списка имен отцов нескольких детей.
Штейнбауэр: Свидетель, что вам известно, в подробностях, о людях которых расстреляли, когда эвакуировался лагерь Фюхт?
Зейсс-Инкварт: Когда британцы и канадцы продвигались по Бельгии к югу Голландии, я делал всё, чтобы сохранить порядок в своей провинции, так что я не мог уделить какого-либо особого внимания лагерю Фюхт, который находился под управлением полиции. Высший руководитель СС и полиции проинформировал меня в целом, что большинство серьезно обвиненных политических заключенных, насчитывающих около 200, будут переведены в Рейх, чтобы меньше серьёзно обвиняемых политических заключенных было освобождено, и чтобы обычных преступников передали в распоряжение офицера голландской полиции и передали их канадцам. Только тут я услышал, что некоторых людей расстреляли, и единственный способ, которым я могу объяснить это то, что в последнюю минуту Рейх запретил перевозку этих людей в Рейх и отдал приказ по их расстрелу. Я не верю, что их было 600, потому что свидетель Кольпус видел там от 130 до 150. На даже это слишком.
Штейнбауэр: Что вам известно о расстреле заложников после нападения на руководителя СС и полиции Раутера[2814]?
Зейсс-Инкварт: Нападение на высшего руководителя СС и полиции произошло из движения сопротивления, и осуществлялось с британским оружием.
Штейнбауэр: Что вам известно о деле Путтена?
Зейсс-Инкварт: Простите меня, я не закончил своё предыдущее заявление.
Штейнбауэр: О, вы хотите уточнить…
Зейсс-Инкварт: Гиммлер тогда, отдал приказы расстрелять 500 заложников. Заместитель Раутера доктор Шёнгарт[2815] отказался и проинформировал меня, что в тюрьмах есть ряд голландцев, которых должны расстрелять, в соответствии с приказом фюрера, потому что их осудили за акты саботажа. Он медлил, он говорил, это так как число всё равно было большим, но он не мог больше медлить. Он не давал мне точной цифры. В такой ситуации, я не мог, по моему мнению, предотвратить осуществление им приказа, потому что мы должны были подавлять всеми средствами движение сопротивления. Движение было организовано голландским правительством в Лондоне и представляло серьезную опасность для германских оккупационных сил.
Двести тридцать голландцев были предположительно расстреляны — среди них 80 только в Апелдорне — и это казалось мне много. Но доктор Шёнгарт сказал мне, что к северу от Апелдорна находился центр нелегального движения сопротивленя.
Штейнбауэр: Я хочу спросить, вас в конце концов, что вам известно о деле Путтена?
Зейсс-Инкварт: В Путтене было нападение на немецких офицеров. Троих убили. Весь вопрос проходил в рамках вооруженных сил, СС и полиции; и я знал, что планировались меры репрессалий. Я сам, тогда, занимался строительством обороны. Высший руководитель СС и полиции проинформировал меня, что он получил приказ сжечь деревню Путтен и перевезти мужское население в концентрационный лагерь в Рейхе. Однако, он снизил цифру на 40 процентов, и позднее он доложил, что была высокая смертность в германских концентрационных лагерях. И он, и я обратились к военному командующему, чтобы вернуть этих людей. Военный командующий согласился. Был ли осуществлен данный приказ мне неизвестно.
Штейнбауэр: Господин Председательствующий, вероятно, мы можем ненадолго прерываться?
Председательствующий: Да.
(Объявлен перерыв)
Штейнбауэр: Ваша светлость, я хочу вернуться к вопросу эмбарго валюты.
Только, что во время перерыва подсудимый рейхсмаршал Геринг проинформировал меня, что в этом конфликте, Фишбок, Трип и Вольтат[2816] с одной стороны и Функ с другой, которые были против этого и он сам, Геринг, в качестве главы Четырехлетнего плана принял решение повысить эмбарго на валюты. И он написал мне тут «Я несу ответственность». Таким образом, это было решение принятое Герингом.
Председательствующий: Доктор Штейнбауэр, это конечно, необычный способ проинформировать Трибунал о чём-то, что мог сказать один из подсудимых вам во время перерыва.
Штейнбауэр: Он это написал.
Председательствующий: Боюсь, что это мало, что меняет. Вы можете задать свидетелю любой вопрос об этом.
Штейнбауэр: Относительно вопроса расстрела без приговора суда, я хочу сослаться на очень важный документ. Экземпляр Зейсс-Инкварт-77, страница 199. Это документ Ф-224 Д, доклад криминального комиссара Мунда. Он говорил следующее на странице 3:
«По моему мнению, очень похоже, что генерал Христиансен[2817] требовал казнить максимальное число жертв. Христиансен говорил о ряде мер репрессалий Раутеру, который был импульсивным и бестактным человеком, и он со своей стороны оказывал давление на командира полиции безопасности (доктора Шёнгарта)…»
Он докладывает на странице 5:
«Часто это был вопрос заключенных, которых уже приговорили к смерти высшим руководителем СС и полиции.
«Репрессалии за наказуемые акты являлись вопросом полиции. После августа 1944 и согласно приказу фюрера эти меры репрессалий интерпретировались таким образом, что ряд голландцев расстреливали за акты саботажа и покушения, хотя их арестовывали по совершенно иным причинам».
Зейсс-Инкварт: Могу я кратко это объяснить?
Штейнбауэр: Пожалуйста.
Зейсс-Инкварт: Например, ведущие руководители движения сопротивления арестовывались и высший руководитель СС и полиции вызвал своего офицера в суд для допроса. Когда позднее произошла попытка подрыва моста, вместо расстрела заложников расстреляли захваченных людей. Это прямо противоположно расстрелу заложников — или по крайней мере, тому, что предположительно было.
Штейнбауэр: Теперь я перехожу к главе IV — Б «Концентрационные лагеря и тюрьмы». Мой первый вопрос: кто был ответственным за эти дела?
Зейсс-Инкварт: За концентрационные лагеря и тюрьмы полицейского заключения была компетентна полиция. За тюрьмы предварительного содержания, судебные власти и я сам были компетентными — то есть, тюрьмы предварительного заключения находились в моей ответственности.
Штейнбауэр: Также концентрационные лагеря в Нидерландах?
Зейсс-Инкварт: Да, особенно крупный лагерь Путтен возле Герцогенбоша. Затем также транзитный лагерь возле Амерсфоорта и еврейский сборный лагерь в Вестерборке[2818]. Я уже говорил о Санкт-Михелсхестеле; это был лагерь превентивного заключения. И потом можно упомянуть лагерь в Оммене, который ни являлся ни полицейским ни концентрационным, но там случались нарушения.
Штейнбауэр: Что вы можете сказать мне о лагере Герцогенбуше[2819]?
Зейсс-Инкварт: Герцогенбуш изначально означал еврейский сборный лагерь, тогда, когда мы намеревались сохранить евреев в Нидерландах. Но рейхсфюрер Гимллер отдал приказы об их переводе в концентрационный лагерь. После некоторого осмысления я был удовлетворен этой идеей. Учитывая факт, что я не мог предотвратить помещение голландцев в концентрационные лагеря, я предпочёл бы, чтобы они были в концентрационных лагерях в Нидерландах, где я всё ещё мог оказывать определенное влияние.
Штейнбауэр: Но предположительно в этих концентрационных лагерях также были эксцессы — например, особенно в лагере Вюгт, который вы упоминали.
Зейсс-Инкварт: Это совершенная правда. Там были эксцессы в тюрьмах, также как в концентрационных лагерях. В военное время я считаю это почти неизбежным, потому что подчиненные получили неограниченную власть над остальными и это было нельзя адекватно проконтролировать. В то время как я слышал о каких-либо эксцессах, я предпринимал шаги — первое время в конце 1940 или 1941, когда председатель моего германского суда докладывал мне, что заключенных доставляли с травмами и разбитыми головами. Я должен был расследовать дело и тюремная охрана получала дисциплинарное наказание и направлялась обратно в Рейх.
В концентрационном лагере Вюгт вскоре после его открытия, была высокая смертность. Я немедленно начал расследование, используя голландский медицинский персонал. Ежедневно — и позднее еженедельно — мне докладывали о цифрах смертности, пока они не вышли на приблизительно нормальный уровень. Конечно, я не знаю, докладывал ли директор лагеря только о естественных смертях или он включал случаи расстрела — я не могу.
В данном лагере были эксцессы из-за пьяных вечеринок и обнаружились: временами также слышалось о побоях и драках. Глава лагеря был снят и отправлен в Рейх. Я заметил, что видимо высший руководитель СС и полиции видимо сам пытался поддерживать порядок, хотя он не был ответственным за лагеря; они подчинялись группенфюреру Полю[2820].
Там было одно очень серьезное дело, которое в документе номер Ф-224, описывалось под заголовком «Женщина в камере». Глава лагеря предположительно по дисциплинарным причинам имел большое число женщин в переполненных камерах по ночам, и соответственно от трёх до четырех женщин умирали. Когда мы услышали об этом, мы потребовали суда. Центральное управление в Берлине отказало, и мы обратились к рейхсфюреру СС Гиммлеру и не отступили. Глава лагеря предстал перед судом и получил, по крайней мере 4 года — мне кажется даже приговор в 8 лет. Более того, это указано во французском докладе.
Штейнбауэр: Что с лагерем Амерсфорт[2821]?
Зейсс-Инкварт: Это был полицейский транзитный лагерь — то есть, для задержанных полицией которых передавали судам или которых направляли в Рейх; или лиц, которые отказывались от трудовой повинности, которых должны были направить в Рейх. В целом, они не находились там более чем 6 или 8 недель. В этом лагере были голландские охранники— не голландская полиция, но мне кажется добровольная рота охраны СС.
Там случались эксцессы. Генеральный секретарь ван Дам обратил моё внимание на факт, что там предположительно голландца забили до смерти. Я обратился к высшему руководителю СС и полиции для прояснения дела. Он сделал это через своего сотрудника суда и направил мне документы. Согласно документам, жестокое обращение случалось, но никого не убили, и ответственных лиц наказали.
Я непрерывно обращал внимание высшего руководителя СС и полиции на факт, что концентрационные лагеря и тюрьмы в военное время действительно благоприятствуют нарушениям и жестоким эксцессам. Если временами, мне докладывалось о некоем плохом обращении, я всегда обращал на это его внимание. Тогда он докладывал мне, и я всегда обращал его внимание на это. Затем он также докладывал мне, что проишествия не было или что он предпринимает меры и тому подобное.
В частности, я всегда имел статистику по продовольственным пайкам в концентрационных лагерях и тюрьмах докладывали мне. Продовольственные пайки были удовлетворительными. Мне кажется, что голландцы в концентрационных лагерях и тюрьмах, в конце 1944 и в 1945 получали больше чем голландцы в западных Нидерландах. Конечно, я не хочу придавать слишком большое значение данному факту, потому что голландцы голодали.
Штейнбауэр: Затем там был лагерь Вестерборк.
Зейсс-Инкварт: Голландское правительство уже создало Вестерборк как полностью свободный лагерь для евреев, которые бежали из Германии. Он был расширен как сборный лагерь для евреев. В самом лагере была еврейская охрана для поддержания порядка. Голландская полиция охраняла лагерь снаружи. Существовало только одно подразделение полиции безопасности для надзора за лагерем. Во всех делах я не нашёл никакого доклада об эксцессах в самом лагере. Каждое воскресенье священник посещал лагерь, по крайней мере, один священник для евреев-католиков и один для так называемых христиан. Они, также никогда не докладывали о чём-либо таком.
Штейнбауэр: Мы поговорим об их вывозе позднее.
Теперь я хочу поговорить об Оммене. Есть длинный доклад об этом.
Зейсс-Инкварт: Оммен намечался как тренировочный лагерь для голландцев, которые добровольно хотели работать в экономике восточных территорий. Их инструктировали о стране, людях их языке. Глава лагеря брал взаймы заключенных из ближайшей тюрьмы для работы. Затем я получил доклады, что с этими заключенными плохо обращаются. Судьи Амстердама обратились ко мне. Я дал голландским судьям разрешение лично проинспектировать лагерь и поговорить с заключенными. Это было сделано, согласно документу Ф-224(Д), 5 марта 1943. Впоследствии амстердамские судьи написали длинное письмо генеральному секретарю юстиции. Они жаловались на плохое обращение с заключенными, которое они заметили, и о том факте, что голландских заключенных переводили в тюрьмы Рейха для трудовых задач. Жалобы являлись оправданными и я приказал, чтобы заключенных вернули из лагеря Оммен в голландские исправительные учреждения и чтобы голландцев вернули из германских тюрем в голландские тюрьмы. Данная процедура была правильной, и поэтому я соответственно предпринял шаги для разрешения вопроса.
Штейнбауэр: Но сейчас я задать вам определенный вопрос и представить вам обвинение. Документ Франция-931 показывает, что вы устраняли судей, которые заявляли такие жалобы, а именно, в Леэвардене.
Зейсс-Инкварт: В моих глазах процедура в суде Леэвардена была неправильной. Эти судьи не консультировались со мной, но публично утверждали в вердикте, о том, чтобы голландских заключенных отправили в германские концентрационные лагеря и расстреляли. Согласно фактам, которые лежат передо мной, это ложь. Затем я проинформировал их о результатах, полученных от амстердамских судей. Судьи Леэвардена отказались выносить дальнейшие приговоры. Я попросил их продолжать службу, но они отказались. Тогда я уволил их как лиц, которые отказались работать. Конечно, я мог бы судить их германским судом по обвинениям в пропаганде жестокостей.
Штейнбауэр: Вы получали жалобы от Красного креста об условиях в лагерях?
Зейсс-Инкварт: В Нидерландах мы установили, что представитель голландского Красного креста, госпожа ван Оверем[2822], может посещать все концентрационные лагеря и тюрьмы, в особенности с целью удостоверения в том, что доставляются продовольственные посылки. Ни госпожа ван Оверем ни главы голландского Красного креста никогда не направили мне ни одной жалобы. Я хочу сказать, что это обстоятельство особо льстит мне, потому что голландцы жаловались обо всём, и если наоборот я не получал жалоб, для меня это было облегчение.
Я хочу заметить, что в начале 1944, согласно докладам представлявшимся мне, около 12000 голландцев находилось в концентрационных лагерях или тюрьмах. Это то же самое как если бы сегодня, во всей Германии 120 000 немцев находились в тюрьмах и лагерях. Это вызвало создание мной юридических комиссий, которые посещали лагеря и тюрьмы с целью проводить расследования и определять каких заключенных можно освобождать или судить. Естественно, в делах, где приказы об арестах шли из Берлина, я ничего не мог сделать.
Штейнбауэр: Свидетель, вы говорите, что вы вели постоянную борьбу с полицией по данному вопросу?
Зейсс-Инкварт: Я бы не назвал это борьбой.
Штейнбауэр: Вам казалось, что вы добивались успеха?
Зейсс-Инкварт: Да. Мне так кажется, на основании неких определенных фактов. Я следовал процедурам очень аккуратно и — мы слышали ужасные вещи. Доклады из Нидерландов казались мне не такими плохими. Я не хочу сказать, что я устранил всякие эксцессы. Однако, такие доклады как те, что о Бреендонке[2823] в Бельгии, не существовали. Доклады показывали избиения как наиболее тяжкое нарушение. Здесь есть единственный доклад — это документ Ф-677, доклад налогового инспектора Брудера — который соответствует уровню обычных докладов о жестокостях. Но я не верю, что данный доклад следует принимать как ценный, поскольку Брудер даже не сказал, кто рассказал это ему. Например, он утверждает, что заключенные, которые работали должны были падать ниц перед любым охранником СС. Я не верю, в то что лагерные власти позволяли такое, потому что, тогда бы заключенные не были способны работать.
Мне трудно сказать, но я не думаю, что условия в Нидерландах были настолько плохими как эти.
Штейнбауэр: Я думаю, что теперь я могу завершить эту главу и перейти к пункту V обвинительного заключения, который касается вопросов трудовой повинности. Какие проблемы были у вас в Нидерландах в сфере трудовой повинности?
Зейсс-Инкварт: В сфере трудовых обязательств мы должны различать между тремя или вероятно четырьмя фазами. Когда я прибыл в Нидерланды, там было около 500000 безработных: зарегистрированных безработных, тех, кто стал такими из-за демобилизации голландских сухопутных и морских сил, отчасти рабочих и тому подобное. Для меня это была неотложная проблема — не только социальная — снизить количество безработных. Так как, в первую очередь, такая армия безработных, несомненно, являлась хорошим ресурсом по вербовке для незаконной деятельности. Во-вторых, так как война продолжалась, ожидалось, что материальные условия безработных станут ещё хуже.
Тогда мы ввели меры, которые я должен, несмотря не все обвинения, назвать добровольной трудовой вербовкой. Так длилось до середины 1942 — то есть, около 2 лет. В течение этого периода я не отдавал ни германским ни голландским властям полной власти для принуждения какого-либо рабочего для работы за рубежом. Несомненно, существовало определенное экономическое давление, но мне кажется, что такое всегда существует. Вербовка осуществлялась голландскими трудовыми ведомствами, которые подчинялись голландскому генеральному секретарю по социальному управлению. Также существовали частные агентства по найму; компании из Рейха также направляли своих агентов. В целом, около 530000 голландцев задействовались на работах в Рейхе. В период, который я называю «добровольным», от 240000 до 250000 добровольцев уехали в Рейх и около 40000 во Францию.
К первой половине 1942, это резерв был исчерпан. Рейх требовал ещё больше рабочих. Затем мы рассмотрели введение обязательной трудовой службы. Я вспоминаю, что я не получал инструкций в данном отношении от Заукеля, но от Бормана как прямой приказ фюрера. Итак, трудовая повинность происходила в основном, но не исключительно, следующим образом. Молодых и насколько возможно неженатых голландцев вызывали в трудовой отдел, где они получали сертификаты о призыве для работ в Рейхе. Голландский доклад сам говорит, что лишь немногие отказывались. Конечно, некоторых из тех, кто отказался, арестовала полиция и доставила в Рейх. Высший руководитель СС и полиции докладывал мне, что насчитывалось 2600 человек из от 250000 до 260000 призванных, и всего задействованных лиц в 530000. Таким образом, это означало только 1 процент или даже 0, 5 процентов. Мне кажется, что итоговая цифра по обязательным мерам в Рейхе не ниже, а выше.
В начале 1943 Рейх потребовал большого привлечения рабочих, и мне рекомендовали призвать все возрастные группы для отправки в Рейх. Я обращаю ваше внимание на факт, того, что все эти рабочие получили свободные трудовые договоры в Рейхе и не попали в трудовые лагеря. Я решил призвать три молодых возрастных группы — мне кажется от 21 до 23 лет — с целью пожалеть женатых мужчин. Успех был удовлетворительным для первой группы; во второй группе он был умеренным; и в третьей группе совершенно плохим. Я понял, что я смогу далее призывать группы только открытым принуждением. Я отказался так делать. Но тогда я добился, посредством договоренности с министром Шпеером, не доставлять рабочих к работе, а доставить работу к рабочим. Большие заказы поступали в Нидерланды и промышленность ответственная за эти заказы была объявлена «заблокированной» промышленностью. Среди них была организация Тодта[2824].
Голландцев которые требовались в Нидерландах исключали. Более миллиона сертификатов об исключении было выдано голландскими властями. Было ясно, что это было голландским саботажем, но я не хотел предпринимать шагов против него. Ни одна женщина никогда не принуждалась к работе вне Нидерландов, ни молодежь до 18. Министр Рейха Ламмерс подтверждал здесь, что в начале 1944 он передал приказ фюрера требовавший от меня 250000 рабочих для доставки в Рейх. Он также подтвердил, что я отказал в этом. Тогда приехал гауляйтер Заукель и обсудил со мной вопрос. Я должен заявить, что он понял мои аргументы неожиданно быстро, и не настаивал на осуществлении принудительной вербовки. Под «принудительной вербовкой», я подразумеваю блокирование целых районов и захват мужчин.
В течение 1944 трудовая вербовка почти полностью сошла на нет. Мне кажется вместо 250000, 12000 было отправлено в Рейх. Но нечто совершенно иное происходило осенью 1944. Из опыта, полученного во Франции и Бельгии, высшее командование армии решило, что пригодных у службе голландцев должны были забирать из Голландии — то есть, западных Нидерландов. Это было из-за того, что правительство Нидерландов в Лондоне создало нелегальную армию. У меня был в руках организационный приказ. Там был полный генеральный штаб и полное военное министерство. Мы оценили, что там было около 50000 нелегальных войск. Если бы появилось обращение к пригодным к службе голландцам, чтобы присоединятся, нелегальные силы стали бы ещё многочисленнее чем германские войска в Голландии. Более того они получали очень хорошее снаряжение из Англии. Полные корабли самых современных автоматов Томпсона конфисковались нами, но я убежден, что большая часть оружия не была конфискована.
Высшее командование армии, посредством военных командующих приказало вывезти пригодных к службе голландцев. Мера полностью осуществлялась вооруженными силами. Генерал, который был направлен для это задачи, поручил её своему оперативному штабу. Это мера осуществлялась местными комендантами. Мои местные власти информировались о проводимой акции, иногда в последний момент, а иногда и вообще не информировались. Конечно, я знал об этой мере. В виду этих причин я не мог взять не себя ответственность, чтобы протестовать против них. Я вмешивался, когда было необходимо для защиты гражданских интересов, и предотвращал вывоз рабочих из жизненно важной промышленности. Я доверил это генеральному уполномоченному по тотальной войне, которого тогда доктор Геббельс[2825] отправил в Нидерланды. Его задачей являлось выдавать сертификаты по исключению. Он выдал 50000 таких.
Председательствующий: Вы имеете в виду Гиммлера?
Зейсс-Инкварт: Геббельса, делегата по тотальной войне.
Я признаю, что данная мера вела к условиям, которые были невыносимыми для голландцев. Я уверен в этом, так как из-за питания, временного размещения и перевозки, население на бомбившихся немецких территориях не жило в лучших условиях. Но нельзя было требовать такого от голландцев. Тогда многие голландские люди говорили мне, что они согласны на такую трудовую повинность — не с целью помочь германской идее, а только с целью избежать жестоких условий — если бы они были призваны по обычным процедурам. Тогда я сделал это. Генеральный уполномоченный по тотальной войне принял обращение, которое представлялось суду. Людей вызывали в трудовые отделы, составляли списки, снова направляли домой за одеждой и приказывали явиться на железнодорожные станции. Не полиция, а трудовые чиновники забирали их в Рейх для работы в нормальных условиях. Голландский доклад, в своей объективности признаёт данный факт. Он говорит о лучших условиях в перевозке тех, кого мобилизовали для работы. Я ответственен за эту трудовую мобилизацию по приведённым причинам.
Штейнбауэр: Господин Председательствующий, могу я отметить в данной связи, что мой экземпляр Зейсс-Инкварт-78, документ 1726-ПС, экземпляр США-195, страница 200, выдержка из правительственного доклада Нидерландов, полностью подтверждает заявление моего клиента. Я хочу кратко зачитать его, потому что это он важен. Страница 2:
«…рабочих, которые отказывались — относительно немногих — преследовала секретная служба».
Затем, страница 3:
«…помимо этого, меры не являлись очень успешными. Некоторые германские власти казалось, возражали его исполнению, потому что многие бывшие военнослужащие получили исключение; другие ушли в подполье…
«Результатом было то, что в последнем месяце и по большей части в 1944, относительно немного лиц было депортировано…»
И затем, страница 6:
«…до конца 1944, способ перевозки депортированных являлся сносным…»
«Любой, кто являлся для мобилизации рабочей силы в январе 1945, пользовался транспортными возможностями — то есть, почти всё время пути, хотя и в грузовых вагонах…»
Зейсс-Инкварт: Даже для своего собственного использования у нас тогда не было других вагонов.
Я хочу сослаться на факт того, что я также призывал голландских рабочих с целью проводить строительную работу доверенную мне фюрером на линиях сопротивления восточнее Эйсселя. Для этой цели я использовал часть транспортов, которые пришли из Роттердама, и т. д., и таким образом я предотвращал отправку этих людей в Рейх; я просто запретил дальнейшую отправку этих людей в Рейх; я просто запретил дальнейшие транспорты в гау Эссен, потому что мне докладывалось, что в лагере Риза уход был очень слабым, и что некоторые голландцы умерли.
Штейнбауэр: Теперь я перехожу к следующему пункту обвинительного заключения — то есть, еврейскому вопросу. Доклад правительства Нидерландов, экземпляр США-195, подытоживает все законы представленные обвинением. Я хочу представить этот документ 1726-ПС своему клиенту, для того, чтобы напомнить ему о законах. У суда он уже есть.
(Обращаясь к подсудимому)
Как вы, в качестве рейхскомиссара обращались с еврейским вопросом.
Когда я принял функции рейхскомиссара, я, конечно, осознавал, что я должен занять чёткое отношение, и предпринять некоторые шаги относительно евреев в Нидерландах. Амстердам в западной Европе, вероятно одно из известнейших и старейших мест еврейских сообществ в западной Европе. Более того, в Нидерландах было очень много немецких еврейских эмигрантов.
Я скажу совершенно открыто, что с первой мировой войны и послевоенного периода, я был антисемитом и пришёл в Голландию как таковой. Мне не требуется вдаваться в подробности этого. У меня сложилось впечатление, которое подтверждалось повсеместно, что евреи, конечно, должны быть против национал-социалистической Германии. Вопрос вины, что касается меня не обсуждается. В качестве главы оккупированной территории я должен был заниматься только фактами. Я осознавал, что в частности в еврейских кругах, я должен был побороть сопротивление, пораженчество и тому подобное.
Я рассказал генерал-полковнику фон Браухичу[2826], главнокомандующему армией, что в Нидерландах, что я устраню евреев с ведущих постов в экономике, прессе и управлении. Меры, предпринимаемые мною с мая 1940 по март 1941 ограничились этим. Еврейские чиновники были уволены, но им дали пенсии. Еврейские фирмы были зарегистрированы, и главы фирм были уволены. Весной 1941 Гейдрих прибыл ко мне в Нидерланды. Он сказал мне, что нам следует ожидать сильнейшего сопротивления исходящего из еврейских кругов. Он говорил мне, что с евреями по крайней мере следует обращаться как другими враждебными иностранцами. Например, англичане, в Нидерландах, были интернированы и их имущество конфисковано. В виду большого числа евреев — около 140000 — это было непросто. Я откровенно признаю, что я не возражал такому аргументу Гейдриха. Я также чувствовал, что это было необходимо для войны, которую я считал борьбой не на жизнь, а на смерть немецкого народа. По этой причине, в марте 1941 я приказал, чтобы евреи в Нидерландах были зарегистрированы. И затем вещи следовали шаг за шагом.