– Неужели тебе так нравится обладать этим кинжалом? Из-за тебя страдают люди, как близкие, так и едва знакомые! Я лишь хотел обладать кинжалом, а ты навлёк беду на всех! Так кто же из нас злодей?
Принц почти добежал до визиря и сделал резкий прыжок в воздух, прицелившись мечом в грудь ненавистному врагу. И опять промах. Опять он рассёк воздух. Опять каким-то невероятным образом тот, к чьей смерти он бежал изо всех сил, исчез. Оставил принц наедине со страшной правдой. Сеять сомнения – главный талант визиря. Принц опустился на колени, гася в себе бессильную злобу. Возможно, визирь был в чём-то прав. Осознание этого пробивалось в разум принца маленькими ростками, заставляя его задумываться. Но его размышления были тут же прерваны словами Фары:
– Ну же, вставай! Не лучшее время ты выбрал, чтобы… – сказала она, запнувшись на полуслове.
– Да, ты права, – ответил ей принц. В другой раз он бы возмутился, но сейчас он был даже рад, что Фара так бесцеремонно оторвала его размышлений. Они были слишком тягостными и были действительно не вовремя.
Тем временем, Эссен с трудом встал и подошёл к ним. Он потирал бок и плечо – ими он ударился при падении. Но это волновало его не так уж и сильно. Чувствовалось, что он напряжен, но причиной тому было то, что он услышал. Теперь детали мозаики сложились в его голове, и он понимал, что принц и Фара многого не договаривают. И, видимо, принц непосредственно причастен к произошедшему. И с этим надо что-то делать. Возможно лишь сейчас не лучший момент – он ослаблен и даже попытка завладеть кинжалом или оказать иное сопротивление может кончиться для него не очень хорошо. Погружённый в эти мысли, он хмуро стоял чуть в стороне, наблюдая за этой странной парочкой, и молчал.
– Я думаю, нам стоит идти. Он может вернуться… – сказала Фара.
– Да, – сказал принц и встал. – Надо идти. Мы не должны сдаваться!
– Никто и не собирается сдаваться! – ответила ему Фара.
– Правильно… Фара, что он сделал с тобой? – немного в замешательстве спросил принц.
– Ударил. – Фара показала ему большую царапину на руке, из которой сочилась кровь. – Потом зачем-то схватил за руку, а потом просто исчез.
– А ты как, Эссен? – спросил принц, отрывая кусок ткани с рукава и перевязывая Фаре рану.
– Нормально. Идти смогу и хорошо, – сурово ответил Эссен, держась за голову.
– Что это? – вдруг спросила Фара, зачем-то нагибаясь вниз. Все увидели, как она поднимает с пола какую-то книжицу. Она была мягкой, покрытая коричневой кожей и по ней было видно, что она очень старая.
Повертев в руках находку, она протянула её принцу.
– Наверно, её случайно обронил визирь, – решил принц.
Он раскрыл её и осмотрел жёлтые, потрескавшиеся на краях, страницы. Мгновенно в воздухе почувствовался запах – запах бумаги, перемешанный с запахом кожаной обложки. На страницах было что-то написано на непонятном языке, непохожем ни на один из тех, что доводилось видеть принцу. Почерк принадлежал явно одному человеку, но где-то слова были написаны медленно и аккуратно, а где-то торопливо и неровно. Принц почему-то на секунду представил себя в роли человека, пишущего на этих страницах, увидев перед собой их пустыми и свою (или не свою) руку, державшую перо, и от этого у него на секунду закружилась голова.
– Что там написано? – спросила Фара.
– Не знаю, тут ничего не понятно! – принц повернул страницы в сторону своих спутников, чтобы они могли лучше рассмотреть. – Знакомая манера письма, но это явно не персидский язык.
– Я даже не знаю таких букв, – разочарованно сказала Фара. – Эти страницы выглядят такими древними…
Принц закрыл книжицу и разочарованно повертел её в руках, подумал пару секунд и убрал её себе в карман. Возможно, она пригодится позже, но сейчас она была для него совершенно бесполезна.
– Надо идти немедленно. Эссен, ты знаешь короткую дорогу к башне Рассвета? Можешь провести нас? – спросил принц.
– Я помогу вам. Просто чтобы избавиться от всего этого. Если я увижу тебя после – тебе же хуже, – в тоне Эссена явственно читалась угроза. Он решил обозначить свою позицию, показав принцу свой настрой. Он действительно с трудом решился помочь принцу и Фаре. – Я слышал, что сказал этот старик! И ты не меньше виноват во всём произошедшем.
Принц ничего не ответил, и воцарилось молчание. У него вертелось на языке что-то о благодарности за спасение жизни Эссену, но так и не обрело форму слов. Поведение Эссена даже несколько возмутило принца. Фара буквально чувствовала напряжение, которое повисло в воздухе. Сам Эссен ещё подумал о том, что сотрудничество с Фарой и принцем сейчас – меньшее из зол, несмотря на все «но». Кроме того, у принца был (во всяком случае, пока) кинжал и он действительно хорошо умеет сражаться.
– Нам надо идти туда, – наконец сказал Эссен, указывая на дверь в конце зала.
****
Глава 16. Джатта.
Первое, что захотелось Аджиту, когда он почувствовал, что ещё жив – позвать Ашу, что он и сделал:
– Аша! – вырвался сиплый стон из его горла. Он не мог кричать. Любое движение доставляло ему боль. Голова кружилась и стучало в висках.
Едва справляясь с собой, Аджит сел и попытался разомкнуть веки. Через какое-то время он понял, что ответа ждать бесполезно – к нему вернулись воспоминания о том, что произошло. Он не помнил когда… верней не знал, сколько он пролежал здесь, на грани жизни и смерти. Смерти, которая звала его в свои холодные объятия, и жизни, которая не желала отдавать его в эти руки и отчаянно боролась за него. Последствия этой борьбы он сейчас ощущал всем своим телом. Он чувствовал, как что-то в носу мешает ему дышать. Он провёл по нему ладонью, почувствовал, что на ней что-то осталось, и попытался рассмотреть это. Тщетно. Перед его глазами мелькали лишь огромные бесформенные пятна, среди которых он не видел даже собственной руки. Единственное, что он мог различить – вокруг было темно, он точно это знал. Значит, сейчас всё ещё ночь и он пробыл здесь не так уж и долго. Резкая жгучая боль в голове не давала забыть о себе ни на секунду, заставляя его время от времени вздрагивать. Он зачем-то резко выдохнул носом и почувствовал на губах вкус собственной крови. Он попытался встать на ноги, по-прежнему ничего не видя. Его попытка изначально была обречена на неудачу, и он рухнул на землю вновь, спиной упираясь в успевшие остыть за ночь камни дороги. Он попытался, опираясь на руки, привстать ещё раз и опять его постигла неудача – он был слишком слаб.
Иногда жизнь может быть невероятно жестокой. Настолько, насколько не бывает даже смерть. Для умирающего смерть – это спасение, избавление от мук и страданий, если он уже смирился с неизбежностью и готов порвать с жизнью. Но она продолжает мучить его, не хочет отпускать. И в тот самый момент, когда человек уже пропитался смертью, узнал её запах, попробовал её на вкус, жизнь резким и грубым рывком дёргает его обратно в свою сторону, будто бы издеваясь и одновременно извиняясь, даря глоток свежего воздуха и новую надежду.
Так он и лежал, устремив пустой взгляд куда-то ввысь, до тех пор, пока тьма, висевшая у него перед глазами не начала превращаться в серебристый лунный свет, в отдельные, ярко-мерцающие звёзды и колышущиеся на ветру листья.
Шёпот, который они издавали, успокаивал Аджита, в голове которого всё ещё носился недавно пережитый кошмар. Интересно, забудет ли он его когда-нибудь? И кончится ли он вообще? И если кончится, то чем? Что приготовила ему жизнь? И сколько она ещё продлится?
Внезапно тишину ночи прорвал резкий крик, похожий на птичий. Аджит с трудом соображал, но ему показалось, что он раздался где-то в небе, в стороне противоположной от дворца. Он повернул голову, но так и ничего не сумел рассмотреть. Он по-прежнему видел только небо и высокие своды замка. Сейчас он казался Аджиту поистине огромным, он чувствовал себя жалким муравьём, по сравнению с этой огромной каменной глыбой, росшей прямо из земли.
Он по-прежнему чувствовал, что не может встать. Что ему делать? Вот так просто лежать здесь и ждать, когда к нему вернуться силы? Нет! Он не хотел с этим мириться! Что сейчас с Ашой? Жива ли принцесса? Что ещё страшного произошло по вине Песков? Ему вспомнился визирь. Не зря он казался Аджиту таким подозрительным. Он всегда что-то замышлял. Особенно тогда, на острове. И вот, похоже, ему удалось осуществить свои замыслы.
Размышления Аджита вдруг были нарушены громким непонятным звуком. Он нагнул голову немного вперёд и обомлел от удивления. На его глазах огромное чудовище, то, которое чуть не убило его совсем недавно, оторвалось от земли в попытке встать, но, будто обессиленное, грузно рухнуло обратно на землю.
«Что с ним?» – задал мысленно себе вопрос Аджит.
Он действительно не понимал, что происходит. Ещё несколько, как казалось ему, минут назад – он не почувствовал времени, что пробыл без сознания – этот могучий зверь имел столько силы, чтобы запросто разорвать его в клочья. А сейчас он чуть ли не слабее него! Аджит находился в замешательстве. А что, если ему встать и прикончить зверя? Но он и сам был так же слаб. И что всё-таки произошло? Аджит пытался выстроить цепочку произошедших событий, но никак не мог ни за что зацепиться. Он помнил, как падает на землю и всё вокруг темнеет. И больше ничего. Решительно ничего.
Монстр вновь зашевелился. На этот раз ему удалось встать, причём довольно легко. Аджит сразу же распрощался с идеей о мести. Его вновь охватил ужас. Какой смысл был в том, чтобы вот так, оказавшись в шаге от смерти, ещё немного подышать жизнью и вновь умереть? Но теперь уже окончательно и бесповоротно.
Послышались уже знакомые грузные шаги, напоминавшие звон металла о камень. Аджит резко вздёрнул руку, забросил её себе на грудь и нащупал медальон. Он всё ещё тут. Целый. Настоящий. И сейчас его не станет. Верней их обоих. Аджит разжал пальцы, расслабил руку и дал ей скатиться вниз на землю. Он увидел над собой склонившуюся голову зверя, пару белых, далеко посаженных глаз. Они были без зрачков, свет в них вырывался откуда-то изнутри, но даже по этим глазам можно было всё прочитать. В них виделась не жестокость, не желание убить и отобрать медальон. В них был какой-то интерес. Будто это и не зверь вовсе, а человек. Или зверь, который обрёл душу. Или человек, который потерял своё тело.
Под этим взглядом Аджит терял волю. Он не мог ему сопротивляться, даже если бы у него были силы. Он просто ждал, что же произойдёт. Он уже чувствовал, что доверяет этому взгляду. Не чудовищу, а именно его глазам. Из них сочился этот непонятный свет, пропитанный чем-то… близким, родным и по-настоящему знакомым. Страх смерти куда-то отступил и Аджит даже не чувствовал того холода, который пробирал его до костей в прошлый раз. Он даже чувствовал какое-то тепло, совсем слабенькое, но всё же тепло.
Аджиту вдруг вспомнилось его детство. Лучшим его другом тогда была собака. Обычная, с чёрным пятном на боку, которую он подкармливал своим обедом, когда жил в казарме. Он прекрасно помнил этот горячий язык, который вылизывал ему руки и лицо, в знак преданности и благодарности. И помнил, как в один день собака просто не пришла к нему. Как он сбежал из казармы и долго, почти весь день ходил по улицам, заглядывая в каждый уголок, искал друга. Звал её. Помнил своё отчаяние. Отчаяние… Сколько раз он его испытывал за свою жизнь? И какой раз был самым сильным? Может быть тот, когда он уже перестав искать, просто сел на землю, упёрся спиной в стену какого-то дома, обхватил голову коленями и не знал, как ему дальше жить? Сейчас ему конечно же всё это казалось по-детски наивным, но тогда это было для него настоящим потрясением, шоком, от которого он долго не мог оправиться. И вместе со всеми этими воспоминаниями он видел этот свет и продолжал ему доверять. Ему хотелось прикоснуться к нему, если бы он мог.
Но вместо этого, он почувствовал, как зверь прикасается к нему. Аджит услышал, как в его ножны обратно въезжает выроненный меч. Как бы он не тянулся к этим глазам – это его сильно удивило. А дальше произошло ещё более поразительное: вместо того чтобы прикоснуться к медальону и забрать его и вместо того чтобы убить индийца, чудовище взяло его на руки и вместе с ним медленно зашагало вдоль стены величественного дворца.
Чудовище было дольно неуклюжим, и каждый шаг доставлял Аджиту боль, но он терпел. Терпел молча. Он чувствовал вновь растущую в нём надежду. Палач превратился в спасителя – может весь этот хаос превратится в рай?
Так они шли несколько минут, потом повернули куда-то налево, внутрь дворца – Аджит заметил, что больше не видит неба, а вместо него – тёмные стены внутри дворца и изредка – красные пятна факелов на стенах. Аджит чувствовал какой-то знакомый, хотя и давно позабытый запах. Прошло ещё несколько минут до того, как он понял – это Пески. Такой же спёртый, гнетущий и пыльный воздух, как и на острове.
Зверь, который всё это время шагал, не издавая ни единого звука, иногда нагибался, чтобы протиснуться в очередную дверь – он был действительно огромным. И вот, в одной из небольших комнат он, наконец, остановился. Аджит почувствовал, как к его телу прикасается что-то мягкое. Им враз овладела ещё бóльшая усталость, сильнее той, что была, когда он лежал на камнях. Зверь положил его на мягкое ложе, словно заботясь о нём, как о родном сыне. Индиец с трудом осознавал это и лишь понимал, что вот-вот провалится в бездну глубокого сна.
То, что происходило дальше, Аджит уже не видел. И наверно стреляй у него над ухом сотни пушек – он бы не услышал.
Зверь, постояв несколько секунд будто бы в раздумьях, повернулся и сошёл со ступенек, которые вели к ложу, вниз и вновь остановился, пристально вглядываясь в темноту, будто оттуда что-то должно было выскочить. Но лицо монстра не выдавало беспокойства – значит, он был уверен в том, что произойдёт дальше. Именно лицо, а не та звериная морда, которую видели Аша и Аджит – оно приобрело сознательность и спокойствие, присущее уверенному человеку. Будто вовсе и не зверь это, а человек, попавший в клетку этого тела.
Даже самый зоркий глаз наверняка бы не увидел, как через пару секунд из темноты, которая была особенно густой за входом в комнату, вырвалось чуть видимое белое призрачное пятно и медленно поплыло к зверю – тот стоял, не шевелясь, лишь только внимательно наблюдая за этим прозрачным облаком. Оно двигалось не быстро, примерно со скоростью человеческого шага, оставляя в воздухе после себя странные завихрения, которые помимо всего придавали воздуху чуть оранжевый оттенок. Всё это происходило в абсолютной тишине, отчего картина выглядела невероятно загадочной и немного пугающей. Пугающей неизвестностью. Решительно никто бы не смог правильно объяснить того, что происходило, если бы кто-то ещё видел происходящее. Не дойдя приблизительно двадцати шагов, облако вдруг перешло на бег и, будучи совсем близко к монстру, словно бы прыгнуло в него. Секунда абсолютной тишины и темноты. Казалось, что даже белые глаза чудовища потускнели, причём настолько, что их невозможно было отыскать в темноте. И резкая ярчайшая вспышка белого света. Свет исходил из самого зверя – из борозд на коже, ноздрей, глаз и раскрытого в немом крике рта, поднятого к потолку.
Комната, стены которой во многих местах были белыми – они были сделаны из мрамора, но местами увешаны большими полотнами ткани, осветилась светом, в один миг разрезавшим и разорвавшим в клочья всю тьму. Стены, отражавшие свет, попросту ослепляли. Длинные тени от кувшинов и ложа, на котором спал Аджит, были практически неразличимы. Затем снова мрак. А верней уже полумрак – что-то ещё освещало комнату мягким серым светом, который позволял уловить очертания того, что находилось в комнате. Лицо и кожа зверя почти погасли, свет остался только в глазах. Послышался тяжёлый шаг. За ним ещё один – от неожиданной силы, что ворвалась в зверя, он словно ослабел и попятился назад. А затем даже присел на одно колено. Но в его глазах по-прежнему не читалось страха или непонимания. Он напоминал больного, который выпил лекарство, заранее зная, что на несколько минут ему сделается ещё хуже, но потом придёт облегчение.
Этот странный серый свет сочился из самого зверя, в виде дыма, который вытекал из его кожи и медленно, будто туман, рассеивался повсюду. Секунды шли, но зверь не шевелился. Потом тишину нарушило тяжёлое дыхание – зверь дышал словно первый раз в жизни. Он дышал и до этого, но на сей раз – как-то по-особенному, словно задыхался и пытался втянуть побольше воздуха перед чем-то.
Внезапно тишину ночи разорвал рык гиганта – оставаясь в той же позе, на колене, он раскинул руки в стороны и поднял лицо и грудь кверху. Он продолжал тяжело дышать, а его грудь резко вздымалась от этих вздохов, и, казалось, что нечто внутри него силиться разорвать его грудь.
Рык был действительно громким, казалось, что даже стены затряслись, и эхо полетело куда-то прочь, словно стремясь разбудить всех, кто мог бы спать в эту ночь. Но Аджит не слышал и этого, его сон был намного крепче. Сон, пропитанный усталостью, намного глубже обычного. Особенно если вспомнить о том, что Аджит впервые уснул по-настоящему за несколько последних дней. Часто, ночами, в те дни когда они с Ашой шли через пустыню, он просыпался, садился у костра и подолгу смотрел в огонь. Как небольшая стихия, сильная только в пределах одного небольшого кружка, поедает древесину, превращая её в угли, золу и сотни горящих пылинок, улетающих вверх и блестящих несколько секунд в ночи подобно звёздам. Пока Аша мирно спал – после ранения его сон стал намного крепче, он набирался сил, – Аджит оставался совсем один, разве что полумесяц молча наблюдал за ним. Индиец старался ни о чём не думать – ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем – мысли о чём угодно приносили или боль или разочарование. Или и то и то одновременно. Старую жизнь он потерял, упустил, как песок сквозь пальцы. И бросил эти руины, это огромное пепелище, не надеясь что-то возродить или вернуть. Другой жизни он не нашёл, его настоящее – это этот огонь, эта пустыня и больше ничего. И его спутник. Аша – кто он? Его друг? Просто случайный спутник? С которым они вместе погнались за малореальной целью, почти не имея шанса на успех. Этот риск можно было оправдать только тем, что у них не оставалось ничего другого. Лучше бежать куда-то, еле переводя дух, чем сесть на месте и оставить все стремления, предавшись унынию.
В своём сне сейчас Аджит видел, как идёт куда-то по невысокой траве, солнце мягко грело его спину. Он не чувствовал боли, опутывавшей его тело. Не чувствовал, потому что её не было. Не было и усталости, страха и тревоги. Ему всё казалось очень лёгким. И он сам был лёгким, словно ветер, что нежно шелестел травой у его ног. И самое приятное чувство, которое он испытывал – спокойствие. Он был уверен, что и будет так идти и идти. Он не боялся этого длинного однообразного пути, наоборот он был ему приятен. Он желал вечно чувствовать тепло заходящего солнца, красящего огромное поле в чуть красноватый цвет, вдыхать свежий воздух, принесённый ветром издалека. И с ним был его старый друг – та самая потерявшаяся собака. Она неспешно, как и он сам, брела куда-то вдаль, не отходя от него. Только она выглядела чуть по-иному, не такой, как помнил её индиец, – белая длинная шерсть, морда была чуть длиннее и сама она была повыше.
«Наверно она просто выросла» – единственное, что пробежало в голове у Аджита, после чего его мысли стали вновь такими же чистыми и гладкими, как поле, по которому он шёл.
Зверь встал с колен и направился к Аджиту. Сейчас на его лице вновь вспыхнули ярость, и из глаз исчез загадочный свет. Чуть ближе к Аджиту, чем находилось чудовище, в воздухе блестело серебристо-белое облако, только в отличие от первого вокруг него развевались какие-то нити, которые, помимо загадочности, придавали ему ещё и великолепие, которым можно было любоваться невероятно долго.
Опережая вновь обезумевшего зверя, облако бросилось к Аджиту, будто бы прыгнуло в воздух над ним, зависло на секунду и, превратившись в тончайшее и легчайшее покрывало, мягко легло на спящего, бросая кончиками нитей маленькие белые искорки. Чуть облако коснулось индийца, комната осветилась яркой вспышкой белого света, превращая её в нечто невероятное, не принадлежащее этому миру. Стены, ограничивающие её, поплыли куда-то, постепенно тая в воздухе. Все предметы растягивались, превращаясь в подобные облака, их края дрожали и временами пропадали.
Зверь, до этого уверенно шагавший, вдруг остановился, не понимая, что произошло. Ему не было дела до того, что происходило в комнате и с ней. Он не понимал, куда делся Аджит. Секунду назад он был перед ним, и вдруг пропал.
Вдруг он резко повернулся, будто бы услышав резкий звук или что-то почуяв. Почти не раздумывая, он пошёл к выходу. На сей раз в его шагах чувствовалось больше агрессивности, удары ног о каменный пол стали тяжелее и их звук ещё больше походил на металлический. Шёл он по-прежнему уверенно – казалось, что он всегда был уверен в своём деле, будто бы у него был особенный нюх или все его действия были прописаны кем-то заранее. Он без труда нашёл выход и прошёл сквозь него, несмотря на то, что реальность здесь практически отсутствовала – она растаяла и унеслась прочь вместе со всем тем, что было в этой комнате, и из чего она была сделана. И стоило зверю переступить порог, всё вдруг в один миг приобрело свои очертания и вернулось в нормальное состояние. Аджит по-прежнему спал.
В своём сне он вдруг, неожиданно для себя и к огромному своему огорчению увидел, как Джатта – он вспомнил имя собаки, которое когда-то придумал сам – резко бросилась вперёд, на невидимого врага, покинув тем самым Аджита. Этот невидимый враг… он нарушал его сон, его последнюю надежду на отдых от всего. И здесь он не мог найти покоя, в котором так нуждался. Но он был не один. Джатта была с ним, спасая от врага, она могла сохранить то, что ему было необходимо.
Невесомое одеяло, скрывшее Аджита от взгляда чудовища, взмыло в воздух, вновь делая его беззащитным и, меняя форму, в беззвучном полёте мягко опустилось на пол. Оно вообще ни разу не издало не единого звука, не имело запаха. И, наверно, его никто не мог видеть. Открой сейчас спящий индиец глаза – он не увидел бы ничего. Существует ли то, что находится сейчас рядом с ним на самом деле? Если смогло защитить, значит, наверняка существует. Незримо для людей. И имеющее возможность противостоять Пескам. Этот монстр, что совсем недавно ушёл из комнаты за чем-то другим, – он не мог быть движимым ничем, кроме Песков.
Прямо в мире людей, незаметно для них самих, идёт ещё одно противостояние. Оно совсем не похоже на войны между людьми, не похоже на борьбу выживших людей и песчаных монстров. Скорей это погоня за единой целью, и важно лишь то, кто сможет первым добраться до неё. А люди нередко не замечают того, что происходит у них прямо под носом.
Свист стрелы, вылетевшей из темноты, выгнал тишину из комнаты. Она была пущена в Аджита и за секунду должна была совершить то, что не удалось сделать чудовищу за последние час или два. Но этому вновь не суждено было свершиться – облако бросилось навстречу стреле, обретая на бегу очертания собаки, а затем прыгнуло в воздух, грудью встречая выстрел. Ни капли крови не брызнуло из тела животного. Оно не издало крика боли. Вместо этого, стрела, уверенно летевшая к своей жертве, растаяла внутри неё, превратившись в золотистую пыль, вылетевшую из спины собаки. Своим телом она попросту уничтожила её. Если можно было назвать этот полупрозрачный мираж телом. Но, тем не менее, вид её был достоин восхищения: ослепительно-белая длинная шерсть, острая, вытянутая морда, глаза, в которых читалась мудрость и отвага – глаза, внушавшие уважение.
Ветер не мог забраться так далеко вглубь дворца, но её шерсть всё же развевалась, отчего казалось, что мираж вот-вот растает. Но он не таял, а разбивал телом ещё одну стрелу. И, следом за ней, ещё одну. До тех пор, пока из темноты не шагнул тот, кто стрелял. Песчаный монстр, сильно непохожий на других, с длинными, кое-где оборванными волосами, в латах, с огромным луком за спиной и такой же огромной саблей в руках. В его движениях виделось больше сознательности, чем во всех других чудовищах. Этот был совершеннее и не поддавался слепо простому инстинкту убийства. Хотя, в конечном итоге, его цель была точно такой же, как и у остальных – лишить жизни выживших. А может быть он тоже хотел отобрать медальон. И может вовсе не случайно, что именно такой особенный воин отправлен убить Аджита? Но кем отправлен? Воин – слуга визиря, стало быть им и отправлен. Но откуда тот мог узнать об Аджите? О том, что у него медальон? Возможно мог донести кто-то, но они уничтожили всех, кто встретился на их пути. Да и не стали бы слепые убийцы убегать, имея возможность осуществить свою цель. Эти чудовища не боялись за свою жизнь – у них её попросту не было.
Чудовище оценило окружающее его и почти безрассудно кинулось к собаке. За эти несколько шагов его глаза вспыхнули намного ярче. Потом ядовитый жёлтый свет скользнул по его телу и скользнул на меч, будто поджигая его и превращая в факел, осветивший комнату помимо бледно-серого ещё и жёлтым. Комнату, которая опять начала таять и терять свои очертания. Стена за стеной превращались в пыль, а собака и монстр переносились в этот новый мир.
Первый удар меча просвистел в воздухе, едва зацепив шерсть собаки и сбросив несколько волос на пол. Верней туда, где он был – кроме бездонной пустоты и белого тумана вокруг не было ничего. Увернувшись от удара, собака сразу же бросилась к монстру и ухватила изо всех сил его за руку, отчего из неё выпал меч. Но монстр не взревел от боли даже тогда, когда его кисть упала отдельно от него – он ничего не чувствовал. Из его руки начал сочиться Песок, превращая белый туман в золотисто-жёлтый. Пыль рассеивалась прочь, в разные стороны. Но собака всё ещё была готова броситься на врага дальше, в любую секунду, будто бы тот не ушёл. В воздухе растаяли его меч и обрывки амуниции.
Но пыль, растекавшаяся в стороны, вдруг начала собираться обратно, вихрем кружась вокруг одной точки, постепенно уплотняясь и соединяясь в некое облако, которое походило на бесплотного духа. Прошла ещё минута, во время которой собака постоянно сидела неподвижно и наблюдала за происходящим. Пыль всё больше обретала форму, можно было рассмотреть очертания головы и рук, хотя ног и не было видно – песчаное существо парило в воздухе, а вниз свисало лишь что-то вроде длинной рясы. Неожиданно, где-то позади него появилось ещё несколько чудовищ, выглядевшие так же, как и это несколько минут назад. Но и они на бегу крошились в пыль и, словно подхваченные ветром, пылинка за пылинкой летели к песчаному облаку. Делая его всё менее прозрачным и придавая его очертаниям ещё больше чёткости. И жестокости. Обретя силу, песчаный дух ринулся в схватку. Теперь у него не было меча. Но то, где противники сейчас находились, определяло совсем другой вид оружия. Острое железо не решит ничего, какой бы силой оно не обладало.
Прижав руки к себе и склонив голову, монстр выбросил песчаный вихрь огромной силы прямо в собаку, заставив её попятится назад. Её шерсть развевалась во все стороны от сильнейшего ветра, морда была наклонена чуть вниз, чтобы пыль поменьше забивалась в глаза. Но это было не то, чего ожидал песчаный монстр. Значит, его противник оказался намного сильнее, чем он думал. Если бы на его лице сейчас были видны глаза, то они были бы яростно сужены, когда он пустил вихрь с утроенной силой. Ощетинившаяся собака и этот удар встретила достойно. Любой ценой она не собиралась подпускать убийц к Аджиту. Медленно шагая наперекор бешеному потоку, собака вдруг вспыхнула ослепительно-белым светом, который в один миг разрушил бушующую стихию и остановил врага. Это напоминало огонь. Белый огонь. Языки белоснежного пламени, разбрасывающие повсюду серебряные искры, но не ничего не сжигающие и не отравляющие воздух дымом, а лишь едва шевелящие его.
Аджит неподвижно стоял и наблюдал за происходившим – он хотел помочь другу, но не мог пошевелиться – Джатта напала на странного человека в плаще с накинутым капюшоном, который находился совсем неподалёку. Аджит знал, что этому незнакомцу здесь не место, в его сне, в единственном месте, где весь покой принадлежал одному ему, что это враг, намерения которого содержат только зло. Он не имел права бросать свою тень на эту траву. Не имел права отбирать последний приют у усталого странника. Человек пытался отбиваться, но ему приходилось отходить назад. И он почти ничего не мог с этим поделать. Внезапно Аджит почувствовал небольшой прилив сил. И он поднял руку в сторону солнца, будто бы призывая его силу, и резко махнул в сторону незнакомца. Солнце вспыхнуло в сотню раз ярче и в один миг свет прогнал незнакомца прочь, заставив растаять в воздухе. Мысленно Аджит сейчас полнился благодарностью к своему верному другу – тот, похоже, только что спас ему и жизнь и покой. А он сам всего лишь нанёс последний удар.
Там, где находились собака и монстр, внезапно вместо одной только пустоты выросли высоченные каменные колонны, квадратной формы, на которых были вырезаны длинные борозды, украшенные витиеватыми выступами. Колонны убегали ввысь, врезаясь в величественные своды зала, который постепенно обрёл и пол, выложенный из больших треугольных кусков мрамора.
Монстр не собирался сдаваться и издал дикий вопль, оглушительным эхом понесшийся по залу. За ним ещё один. А за ним – миллиарды песчинок, слитых в один безумный поток, который полетел по залу, опутывая колонны и сдавливая и ломая их. Но они не просто рушились. Они рушились от времени – сначала от них отлетали небольшие кусочки, потом от низу к потолку бежали ветвистые трещины. Время ускорилось для них в тысячи раз и на глазах они дряхлели и осыпались. И вот, наконец, произошло то, чего ждал монстр – одна из колонн отломилась от основания и начала падать вниз, как поваленное дерево. Словно вторя ей и, подчиняясь тому же неумолимо быстрому течению времени, начала рушиться и вторая. А за ними стали падать ещё с десяток колонн. Грандиозное зрелище происходило вокруг белой собаки. Но несмотря ни на что – это было разрушение. Настоящего восхищения оно не достойно.