– Я прочла ваше письмо… Немного того, немного этого… «Батлинз» – хорошая школа, учит работать на аудиторию… Так чего бы вы хотели? Здесь на севере почти нет предложений. Варьете постепенно сходит на нет, а с ним и пантомима. Теперь главное – телевидение. В мюзиклы набирают девушек из лондонских театральных колледжей. Что ж… – она пыхнула сигаретой, – вы знаете классическую музыку… джаз… чечетку… Играли в любительских спектаклях. Ваш голос… Вы можете дать мне прослушать что-то? Нет с собой записи?
Роза помотала головой.
– Сколько вам лет? Восемнадцать? Роза Сантини – это ваше настоящее имя? Понятно, вот откуда итальянская внешность… Ну, спойте мне несколько тактов… чего угодно…
О боже, что же ей спеть?! Роза прокашлялась. Несколько раз глубоко вздохнула. И запела первые несколько строк арии из «Вестсайдской истории», постаравшись вложить в них всю душу и полноту голоса.
– Так, вполне прилично… Слух есть, голосом владеете. – Дилли помолчала и порылась в каких-то бумагах. – По правде говоря, мне нечего вам предложить. Разве что Сейди Лейн, она как раз набирает новую группу подтанцовки.
– Тень… от чего? – не расслышав, переспросила Роза, и Дилли раскатисто расхохоталась.
– Не тень… Сейди Лейн, певица!
– Ой, я думала, она давно умерла, – растерялась Роза.
– Вот уж это вряд ли. Живее всех живых, да и толще, пожалуй! Она хорошо выступала в конце сороковых вместе с Энн Шелтон, Тесси О’Ши и Дороти Скуайр. А теперь вот пытается снова вернуться на сцену, и это значит, что ей нужны рядом молодые голосочки и какая-то пристойная мелодия.
– Вы думаете, я ей подойду?
– Сначала надо пройти прослушивание. Она непростой человек, я бы даже сказала, слишком непростой. Поэтому прежнюю команду девушек она выгнала буквально на середине турне. Вы должны помнить, что в свое время она была в верхних строчках чартов. Кто-то другой пусть отправляется на пенсию, но только не Сейди. Вот тут у меня перечень ее требований. Прочтите, сразу поймете, о чем я говорю.
И она протянула Розе письмо.
«Дорогая Дилли.
Неделю назад я наконец избавилась от последнего дерьмового набора девиц. Подбери мне несколько свежих девушек с нормальными голосами, способными петь и не фальшивить. Мне не нужны ни красотки, ни негритоски, ни лесбиянки, ни блондинки, ни темнокожие, ни пухлые коротышки, ни тощие дылды. Если хоть одна из них поведет бровью, выгоню без разговоров. Это мое шоу, а не их дорога к звездам.
Уж постарайся получше на этот раз, душечка.
Сейди».
– Как видите, жизни в розовом цвете тут ожидать не приходится, но вы сможете попасть в нужный круг, заведете полезные знакомства. Ну как, готовы записаться на прослушивание? Фигура у вас изящная. Зачешите кудри назад и наденьте очки с простыми линзами. Она слепа как крот, но слишком тщеславна, чтобы носить очки. Золотые годы Сейди давно в прошлом, но она цепляется за настоящее поистине тигриной хваткой.
Она сделала паузу, чтобы посмотреть на реакцию Розы, – та внимательно слушала – и продолжила:
– Не верьте ни единому ее слову. В том числе и о ее драгоценном муже, летчике, участнике авиасражения за Британию. Он был механиком в полку Королевских воздушных сил. «Спитфайр» он видел только в виде груды обломков, которые надо было соскрести с летного поля. Есть еще бедняга мальчишка, которого она сначала усыновила, а потом в четыре года отправила в закрытый пансион, и теперь он называет ее «матерь». Бедняжка Сейди, она просто сущее чудовище, вся насквозь фальшивая, как искусственный глаз, но я не рву с ней отношений, для меня это особое напоминание. Она поддерживала боевой дух солдат во время войны, благодаря ей в пятидесятых годах бурлила театральная жизнь… Ну а теперь все воткнулись в телевизоры. Ей нужен хит. Что-то новое. Так вам это интересно?
– Я готова попробовать что угодно, – сглотнув, ответила Роза.
– Правильный настрой, одобряю. Оставайтесь в тени, держитесь профессионалом, и все будет в порядке. Но лишь попробуете ступить вместе с нею под луч прожектора, вылетите быстрее, чем Стрилинг Мосс [42]. Так что не забывайте: держитесь незаметно, или она слопает вас на завтрак. Носите только черное, чтобы оттенять ее блеск.
– А я думала, в блестки наряжается только Альма Коган, – язвительно заметила Роза, вспомнив молодую роскошную певицу.
– Знаю, милочка. Но Сейди думает, что она все еще в пятидесятых… Что-то смущает? Боюсь, больше у меня ничего для вас нет.
– Я согласна. К тому же, возможно, я и не пройду прослушивание.
– О, если оденетесь как сегодня, она не пустит вас и на порог. Но постарайтесь представить, что это тоже такая роль, такой особый спектакль. Кастинг она проводит в отеле «Мидланд». Спойте то, что она попросит, восхищайтесь ее талантами и заслугами, и все будет хорошо.
* * *
Роза сидела среди других претенденток в вестибюле отеля, ожидая прибытия царицы Савской. Девчонок, которые оказались здесь с легкой руки Дилли, можно было узнать без труда: все они были в черном, в обуви на плоской подошве, в вытянутых свитерах и без всякой косметики, только легкая подводка у глаз и немного блеска для губ. Все прочие же выбрали свои самые узкие и яркие брюки, самые высокие каблуки и уложили волосы а-ля Брижит Бардо.
Работа, конечно, будет не из легких и далека от мечты, но дома в Гримблтоне Роза уже постаралась все подать так, что для нее это будет отличной передышкой. И мама теперь носится по салону, рассказывая направо и налево, что ее дочь будет петь вместе с самой Сейди Лейн. Уф, а что, если она все-таки завалит прослушивание?
Послышалось визгливое тявканье, и в зал влетели два пуделя. Один тут же задрал лапу на позолоченный стул и оросил пол. За пуделями вошел мистер Битва за Британию в форменных саржевых брюках, твидовом пиджаке, лицо его украшали небольшие усики. Едва взглянув на него, Роза вспомнила знаменитую стряпуху Фанни Крэдок [43]и ее мужа Джонни.
Сейди появилась по-королевски: в норковом палантине, небрежно наброшенном поверх платья из серебристой парчи, в неописуемой красоты туфлях, подчеркивавших ее все еще стройные икры и щиколотки. Однако вот все остальные формы… определенно выходят за нужные размеры, намертво затянуты корсетом, чтобы хоть как-то обозначить талию и подчеркнуть грудь. Последнее удалось особенно: ложбинка посредине выглядит так, что если уж в нее упадет бисквит, крошек не удастся найти никогда… Крашеные светлые волосы взбиты так пышно, что больше напоминают гнездо. Макияж толщиной в палец. Настоящая звезда, королева-мать, акула в пруду с мелкой рыбешкой…
Вжавшись в спинку стула, Роза поежилась. И кого же Сейди намерена проглотить?
– У Сейди такая огромная голова, могу поспорить, на одной лестнице с ней не разойтись… – шепнула ей на ухо сидящая рядом девочка в черном. – Тебя тоже мисс Шерман прислала? – хихикнула она, окинув Розу взглядом.
– Как ты догадалась? – согласно хмыкнула Роза. – Я Роза Сантини.
– А я Мелани Даймонд… Ни пуха.
– К черту. И тебе, – улыбнулась Роза.
* * *
Мисс Лейн восседала на троне, а девочкам, выстроив их на сцене в линию, знаками подавала сигналы, кому куда встать. Никто не произнес и тем более не пропел пока ни единого слова.
– Ну, что скажешь, Регги?
Он пожал плечами и решать предоставил ей. Половина девочек постепенно отсеялась.
– Мне нужны только три из вас! – рявкнула она, вышагивая вдоль ряда и сверля глазами оставшуюся десятку.
– Ты. – Она ткнула пальцем в Розу, та сделала шаг вперед.
– Ты, которая рядом. – К Розе присоединилась Мелани.
– И ты, вон там… Как твое имя?
Пухловатая девушка вспыхнула.
– Габриэлла Бленкинсон.
– Можно сократить до Габби. А теперь попробуйте спеть вот эту мелодию. Мне нужна энергичность и чувство ритма.
Она дала им ноты новой песенки «Сколько стоит вон та собачка в окне?», и они послушно запели, стараясь держаться вместе. У Габби оказался хороший голос, и она хорошо уравновешивала голоса Розы и Мелани.
– Стоп! Достаточно, Регги, – скомандовала мисс Лейн мужу, аккомпанировавшему на пианино. – Я вас беру. Все темноволосые, одного роста, хорошо сочетаетесь друг с другом. Придумаем вам имя. Кто ваш агент?
– Мисс Шерман, – ответила Роза, две другие претендентки кивнули.
– Да, она понимает, что мне надо. Тогда я утрясу с ней детали.
Вот и все: никакого пожатия рук, никакого даже самого формального приветствия, скорее похоже на окрик «Р-разойдись!». И в завершение – приказ явиться утром в понедельник в ее студию в Манчестере. Значит, Розе надо быстренько съездить снова на север, уложить вещи и направляться к дому. Мама наверняка захочет прийти на ее представление, позовет подружек, разоденутся в пух и прах… Пожалуй, пока лучше ничего не рассказывать.
– А я должна быть в школе… – проговорила пухлая Габби. Ей совсем не требовалось подкладывать вату в лифчик.
– Это работа. Мы участвуем в шоу. Как знать, что подвернется потом? Будет весело! – подстегнула их Мелани.
– С этим-то чудищем? – хихикнула Роза, и они дружно расхохотались.
– Добро пожаловать в сумасшедший дом. Все, дайте я сниму это обмундирование, вся вспотела, – с этими словами Мелани вытащила поролон из бюстгалтера.
– И я. Как же мы это вынесем еще и при свете прожекторов?
– А у меня настоящие… – вздохнула Габби.
– Не бойся, она нас так заставит побегать, что пот все сгонит. Но давайте все-таки сначала подпишем контракт, а уж потом раскроем ей правду. Мы должны сделать так, чтобы она выглядела роскошно и не старше тридцати, – ответила Мелани, взглянув на часы.
– Тридцати! Да ей почти пятьдесят. Ничем не примечательная, жирная, да еще старая! Что же нам-то это даст?! – простонала Роза.
– Работу! – рассмеялась Мелани. – Сможем наедаться от души раз в неделю, платить за квартиру, покупать колготки. И что с того, что она похожа на мешок с мукой? Нам-то не все ли равно?
– Мне – нет. Я надеялась попасть в группу вроде «Девчонки Вернон» или «Сестры Беверли». Мама думает, что я буду получать долю от прибыли… – вздохнула Роза. Маме так важно думать, что ее дочь звезда!
– Ну и не говори ничего. Просто делай свою работу, а она пусть думает, как ей больше нравится. Да нас никто и не узнает в этих нарядах! Страшно представить, во что она нас упакует. Какое-нибудь рубище цвета асфальта… Скорбные балахоны… Чтобы оттенять ее блестки. Мы станем частью задней кулисы, – всласть поерничала Мелани, и ее черные глаза озорно блеснули.
– Вот как раз ей-то и стоит одеться в черное! – не упустила момента отвести душу Габби.
– Мне передать ей твой совет или ты сама это сделаешь? – кротко уточнила Роза, и все три снова прыснули. – Ну вот как мне сохранять хорошую мину, наблюдая, как ее пышный зад колышется на ветру?
– Мы профессионалы и будем делать то, что от нас требуется, чего бы нам это ни стоило. Ну а будет вести себя совсем невыносимо, найдем, как отомстить! – шепнула Мелани.
– Как?! – немедленно оживилась Габби.
– Пока не знаю, но мы наверняка что-нибудь уж придумаем!
– Договорились! Значит, увидимся в понедельник! Мне пора отчаливать, – и Роза помахала им рукой.
Времени оставалось как раз впритык, чтобы успеть на поезд до Йорка и оттуда в Скарборо, а до того заскочить к мисс Шерман и подписать бумаги, позвонить в салон и рассказать маме хорошие новости. Ну или как минимум их более гладкую версию, которую мама сможет тиснуть в «Меркьюри».
Глава шестнадцатая
Блюз о детях войны
Весь июнь группа провела в Лондоне в надежде заключить хоть какой-нибудь контракт. Они не планировали так долго здесь задерживаться, так что в конце концов пришлось побираться по друзьям, а когда деньги закончились – стали петь в метро и подземных переходах, в парках, пока их не прогоняли оттуда.
Конни съездила навестить тетю Диану, давнюю мамину подругу, которая теперь работала в больнице Святого Томаса и жила неподалеку от больницы вместе со своей подругой Хейзел. Обе они были чрезвычайно добры к Конни, пригласили ее и ее друзей поесть, помыться как следует и вообще привести себя в порядок.
Ох, и неловко же было Конни за их замазанную и засаленную одежду, лохматые грязные волосы, но Диану, похоже, это ничуть не смутило. Какое же это счастье – наконец почувствовать себя чистой и опрятной, есть нормальную еду за столом, а не пихать в рот что-то второпях в первой попавшейся забегаловке!
– Да уж, должна сказать, что вы, молодежь, все делаете иначе! – заявила им Диана роскошным грудным голосом. – Единственное, о чем я прошу тебя, – и она наклонилась к Конни поближе, – это не терять связи с семьей. Сьюзан беспокоится. Она попросила меня приглядывать за тобой. Знаю, ты и на пороге моем не появилась бы, знай ты это заранее, но ты тоже должна быть справедливой к своей семье.
«И это далеко не все, что Диана могла бы сказать мне», – подумала Конни, но предпочла не переходить границ принятой сдержанности.
Диана была одним из первых членов клуба «Оливковое масло», она приезжала на мамины похороны и пообещала, что двери ее всегда будут открыты, если когда-нибудь Конни захочет о чем-либо поговорить. Держалась Диана безупречно, и это произвело впечатление: все участники группы ходили на цыпочках и выстроились в линеечку, как новобранцы перед капралом.
А для Конни она служила напоминанием о доме и о жизни, которой она пожертвовала ради этого веселого приключения. До чего же страшно петь с Марти в подземных переходах в чужом городе! Но Конни была слишком без ума от него и слишком хотела ему угодить.
Однажды ночью она сидела возле фургона под июльскими звездами и перелистывала черновики своей самой первой баллады, написанной сто лет назад, еще в школьной тетрадке.
– Цвета моей любви как радуга на небе, цвета моей любви тебе дарю, ночную синь и звездный свет в твоих глазах я вижу… цвета моей любви тебе дарю… – Слова сами легли на мелодию, но она никому об этом не рассказывала, такие коротенькие песенки то и дело вспыхивали в ее голове, толкая ее ночью и заставляя броситься к тетрадке записать их, пока они не позабылись.
Обычно Конни просто переворачивалась на другой бок, не желая никого беспокоить, и к утру слова действительно почти все улетучивались, оставалась лишь какая-нибудь назойливая строчка, все утро свербящая в голове.
Марти закинул демозапись во все звукозаписывающие компании, но никто не откликнулся. Прослушивание у Кэррол Левис так и не состоялось, а вот Тони Амос, как и обещал, появился и организовал им небольшое выступление в кафе в Камден-тауне.
– Я-то хотела, чтобы вы выступили в «Ту из»… – вздохнула Сэнди, выглядывая в окно кафе и упираясь взглядом в пыльные шторы. – Все студенты сейчас на каникулах, никого не соберем.
– Будем рассматривать это как точку старта, – вступилась Конни. – Это ведь лучше, чем петь на тротуаре.
– Ого! Кто это вдруг говорит «мы»? Ты, по-моему, еще не член группы, – насмешливо протянула Сэнди. – То, что до сих пор делала ты, могла бы с таким же успехом делать и я.
Марти мгновенно отреагировал:
– Только не с такой скрипучей сиреной, которой тебя наделили вместо голоса! Конни очень хорошо поет и чувствует ритм.
– Ах, извините, что дышу тут рядом с вами! – скривила улыбочку Сэнди. – А Джек говорит, что если на сцене есть девчонка, то на выступление народ не собрать, примета такая.
– Джек мог бы и сам мне сказать, а не прятаться за твоей юбкой.
Сэнди вскипела и даже ногой притопнула в знак протеста. А Марти продолжил для Конни:
– Это она еще не знает, что Джек вот уже несколько недель пытается избавиться от нее, но она липнет, как банный лист. Мы уж предлагали ей попробовать устроиться куда-нибудь официанткой, но она нацелилась на путешествие и к тому же разобижена, что тебя позвали петь.
От такого комплимента Конни почувствовала себя на миллион долларов.
Всеобщую неудовлетворенность выразил тем вечером Лорни Добсон:
– Я думал, мы собираемся за границу, а не мотаться по окраинам и нюхать помойки с крысами.
– Спокойствие, приятель. У нас еще уйма времени. Концерт уже на носу. Мы же должны здесь заявить о себе! – возразил ему Марти.
Все были потными и пыльными, голодными и разочарованными, и неудивительно, что между ними то и дело вспыхивали размолвки. Кажется, никто не торопился предложить им контракт. Концерт в кафе – точно не предел мечтаний, но коли ничего другого на горизонте нет…
Конни собралась с духом и спросила, может ли она спеть «Цвета любви» на одном из выступлений в парке или переходе.
– Так, одна вещица, сама в голове сложилась…
Она перебрала несколько аккордов и, начав петь, почувствовала, что дрожит от волнения. Марти слушал внимательно, остальные к нему присоединились, а потом и вступили хором, когда она повторяла припев.
– Что-то в ней есть… Эти слова… так романтично! Отлично, Конни!
– Я это для тебя написала, – шепнула она, глядя на него.
– Здорово! Мы сможем включить ее для передышки между быстрыми номерами. Сыграй-ка еще раз.
– Вообще-то это не совсем наш стиль, – вмешался Дез.
– Однозначно, не наш. Это очень нежная баллада… Конни замечательно споет ее сама.
Они начали репетировать, и уже следующим вечером Конни выступила перед публикой в полупустом прокуренном душном кафе.
– Ты должна все записывать, все ноты, все строчки, которые приходят тебе в голову! – стал убеждать ее Марти, когда они остались наедине. – У тебя есть что-то еще в запасе?
– Не совсем. Так, мысли, строчки… Они появляются сами или рано утром, когда я только что проснулась, или вдруг посреди ночи.
– Держи в спальном мешке блокнот под рукой и буди меня, если в голову придет какая-нибудь хорошая мелодия. Мы могли бы сочинить что-то новенькое для поездки в Швейцарию.
– А когда мы туда поедем?
– Я перепутал даты. Оказывается, еще только в конце августа. Так что нам еще целое лето петь на улицах, чтобы заработать на еду и бензин. Путь к славе, оказывается, длиннее, чем я его себе представлял, – вздохнул Марти.
– Зато здорово, что мы вместе… Почти семья! – добавила она со смехом, намекая на те ночи, что они провели вместе в спальном мешке.
Марти покраснел.
– Мне было бы спокойнее, если бы мы что-то предприняли по этому поводу. Мы же не хотим никаких неожиданностей?
– Сэнди говорит, есть такие таблетки, которые предотвращают зачатие. Надо принимать их каждый вечер… Я знаю, что тебе нельзя предохраняться, – проговорила Конни, стараясь не краснеть, – но я-то не католичка, мне можно. Давай я узнаю подробности?
– Ты умница! И что бы мы делали, если бы ты не думала за нас обоих?
Однако Конни умолчала о том, что Диана недавно уединилась с ней на кухне и сказала, что раз уж Конни такая взрослая, что живет с парнем, значит, она достаточно взрослая и для того, чтобы позаботиться о предохранении от нежелательной беременности и посетить специальную клинику, где ее снабдят специальным приспособлением, которое вставляется внутрь, и она будет защищена.
– Просто скажи им, что скоро выходишь замуж, не называй никаких имен, не бери таблетки. Они тебе все аккуратно поставят. Лучше быть защищенной, чем сожалеть о содеянном. Твоя семья этого заслуживает, за тобой перед ними должок.
Конни сходила туда вместе с Сэнди, но штуковина оказалась такой неудобной в употреблении! Чтобы ее поставить, надо было зайти в туалет или ванную. Стоило ей снять колпачок и все приготовить, как все падало на грязный пол, и приходилось начинать сначала. С таблетками было бы куда удобней, но они были дорогими и никак не укладывались в ее бюджет. До чего же неромантично каждый раз прикидывать, будет у них сегодня секс или нет. Чтобы расслабиться, она даже сочинила глупую песенку на мотив «Большой корабль плывет далеко-далеко»: «Мой колпачок плывет по полу ванной, плывет по полу туалета, плывет по всему полу и будет плавать до самого сентября!..»
Но она взяла себя в руки. Почувствовала себя взрослой женщиной, на которой лежит ответственность. Это не просто какой-то подросток, у которого от любви снесло крышу. Марти мог бы любить ее чаще, если бы знал, что они в безопасности. Она подумала о маме и Сьюзан, которые никак не могли контролировать свои тела. Если могли бы, то ее и Джой не было бы на свете. Что бы обо всем этом сказала мама? Так больно было думать, что она никогда больше не увидит ее, что мама не ждет ее дома, не спросит о новостях. Если бы мама была жива, разве осмелилась бы Конни вот так сбежать?
Может быть, уже пора написать домой и помириться с бабулей? «Я не хочу, чтобы они считали, будто я не благодарна им за все, что они для меня сделали. Но теперь я свободна, меня никто и ничто не держит, и я постараюсь воспользоваться свободой на полную катушку…»
* * *
Лето катилось дальше, и беспокойство Марти все нарастало. Похоже, мечты не сбывались. Их группа никого не заинтересовала. Несколько раз их приглашали три захудалых бара, предлагая еду и питье за несколько номеров, но публика встречала их без особого энтузиазма. Все сходили с ума от ритм-н-блюза в клубе «Марк’и» на Оксфорд-стрит. На западе Лондона появились ребята, называющие себя «Роллинг стоунз» – вот он, лондонский ответ ливерпульской четверке. Марти сходил на их концерт. Действительно, просто бешеные, великолепно. По сравнению с ними «Роллеркостерз» – так, пресный вчерашний бульончик. Что ж тут удивляться, что никто не бежит за ними с контрактом!
Марти попросил Тони Амоса посмотреть, как они поют, надеясь, что тот вдохновит их. Но от его оценки стало только хуже:
– Начистоту, Марти. Если судить по вчерашнему выступлению, то у вас ничего не выйдет. Вы стали слишком невыразительными, вокруг полно таких же. Ни особого звучания, ни ритма, ни сексуальной привлекательности. Извини. Ты же видел «Роллинг стоунз». Девчонки сходят с ума, раздеваются прямо на концерте. Не то, что ваше нудное «на старт, внимание, марш». Для начала, кстати, надо убрать со сцены эту девочку.
– Кого? Конни?
– Ну да. Девчонкам в зале важно понимать, что ты свободен, что они могут тебя зацепить. Понимаешь, к чему я клоню?
Но Марти не собирался вот так запросто сдать Конни:
– Она поет собственные вещи. У нее голос как у Джудит Дарэм.
– В ней не на что смотреть. Длинная, тощая, лохматая. Подойдет для народных песен, но не для вас, если ты хочешь чего-то добиться. А с тобой самим что? Был же просто цыган, дикая страсть, жуть как притягивал. Куда делись кожаные штаны в обтяжку? Сейчас все вихляют бедрами, напяливают потертые джинсы. При чем тут баллады?! Никому они не нужны. Амурные шансонье пятидесятых в прошлом, нынешняя молодежь их не воспринимает. Им сейчас подавай секс, чтоб трясли сиськами и вихляли задницей. «Цвета любви» оценит только какой-нибудь престарелый любитель Дики Валентайна [44], а народные песенки вообще идут по паре за пенни.
– Это Конни написала для нас, – ответил Марти, сжавшись от резких слов Тони.
– Выброси куда подальше, отправь ее продавать свои слюнявые мелодии. Они не для нынешнего рынка. По правде сказать, тебе пора бы выйти соло. Я мог бы куда больше сделать для Рика Ромеро, чем для этой вашей солянки сборной. Иди в ногу со временем, оставь за бортом бесперспективных, встряхнись, не ленись и начинай пробовать себя солистом.
Потрясенный, Марти отступил. Получается, Тони предлагает ему поддержку, готов в него вложиться?
– Но они мои друзья, – растерянно возразил он.
– И что с того? Раз друзья, то как раз будут за тебя рады.
– У нас запланирован концерт на континенте.
– Поезжайте, выступите, а потом расстанься с ними. Выступай один, оттачивай новый звук. Сейчас только на этом и можно выехать: отбрасывай балласт, не тяни никого на буксире, займись своим имиджем. Если хочешь преуспеть в этом бизнесе, бросай группу и держись поближе к лондонской эстраде. Ты красив, соблазнителен. Но тянешь за собой этот воз. К чему своими руками загонять себя в ловушку? Уж точно не на этом этапе твоей карьеры. Успеешь еще, когда станешь знаменитостью. Пожертвуй чем-то сейчас. Говорю тебе это ради твоего же блага… Ты ведь сам просил честного мнения. Понимаю, это не то, что ты хотел бы услышать, но я должен был это сказать. За то мне и платят.
Они выпили еще по одному пиву и выкурили по паре сигарет в каком-то пабе в переулке, после чего Тони ушел. Марти был ошарашен. Он даже помыслить не мог о том, чего требовал от него Тони: предать друзей, дальше идти одному, услать Конни домой… Нет, не станет он этого делать. Не может он так поступить. Хотя, конечно, и хочется стать настоящей звездой, обрести известность и доказать всем, что и в их захолустном Гримблтоне они кое-что могут. А хуже всего, что в жестоких словах Тони есть доля истины. Ведь именно поэтому двери звукозаписывающих студий захлопываются перед их носом.
Марти припомнил последние слухи. Да уйма групп распадается, одни сходятся, другие расходятся. Кто-то сочиняет себе новое имя, расширяет репертуар, приглашает новых музыкантов. Однако преданность, верность так же легко не спишешь. Турне должно идти как намечалось, но постепенно ему придется отдалиться, отойти в сторону как можно мягче. Ох, и мало же шансов, что получится сделать всё безболезненно!.. Они же просто возненавидят его за одни эти мысли, а уж Конни… Вот черт! А ей-то что сказать?!
* * *
Фургончик катил в сторону Дувра и отмахал уже полпути, как вдруг Конни словно толкнуло: что-то не так! Дома что-то стряслось? Она хотела тут же остановиться и скорее найти телефонную будку, но они и так уже опаздывали. Всю неделю не отпускало противное сосущее чувство где-то в желудке, какая-то тревога била крылышками и никак не уходила. Марти на днях отправился прогуляться один, а когда она попросилась пойти вместе с ним, развернул ее: «Мне надо побыть одному и подумать».
Любил ее теперь он как-то скомканно, второпях, а чаще всего просто сразу поворачивался спиной и засыпал. Что-то в Гримблтоне, плохие новости дома?!
Дез вел машину и клял все на свете. Вечерний паром вот-вот отчалит! Когда вдалеке наконец показался порт, Конни охватило волнение. Что бы там ни было, она покидает Англию! Наконец-то! Ее ждут новые приключения!..
Из дома никаких новостей – глухая тишина. Она им всем сообщила адрес Дианы, но никто не черкнул ей ни строчки. «Ну а чего ты ожидала после такого побега?» Вот ведь Джой, как мало ей надо: домик в пригороде Гримблтона, муженек и сопливый дитенок в коляске. Как быстро она становится совсем посторонней… У Конни так и стояла перед глазами Джой в белом облаке фаты, словно невинная дева, приносимая в жертву, и снова ее кольнуло беспокойство. У Джой что-то случилось? Их дружбе действительно пришел конец, замужняя Джой ей не подруга?.. Ну, хоть Роза ответила на открытку: она в какой-то подтанцовке кочует по стране, работа выматывает, просила не говорить Марии, что ей пришлось согласиться на такое бездарное место.
И вот их ансамбль едет на какой-то международный студенческий фестиваль на швейцарской границе! Все было бы здорово, если бы Сэнди так не трещала. Просто уши уже разболелись ее слушать. И вдруг выхлопная труба начала фыркать, а потом и вовсе зашипела. Проезжавшие мимо водители с подозрением косились на них.
– Ты же вроде говорил, что перед поездкой заменил выхлопную трубу? – заорал Марти на Джека, сдвинув к переносице черные брови.
– У меня не было наличных. Потом заменю. Ну сам посуди, что такое для двух друзей какой-то дымок? – прокричал тот в ответ, но Марти не был склонен шутить.
Они успели как раз впритык, но на звонок домой времени у Конни совсем не осталось. Через несколько минут она уже смотрела, как в темноте волны с шумом бьются о борт парома. Спутники ее один за другим рванули в туалет с приступом тошноты. И снова на нее нашло беспокойство. Что-то подсказывало ей, что надо немедленно позвонить домой! Она поглядела на Марти: меряет шагами палубу, погрузившись в себя. На лице – выражение непреклонности, и то и дело встряхивает головой, будто сам с собой спорит.
– Тебе помочь чем-нибудь? – подошла к нему Конни. – У тебя очень озабоченный вид.
– Оставь меня в покое, Конни, дай побыть одному. Не ходи за мной, как собачка.
Его слова хлестнули больнее, чем настоящая оплеуха.
В Кале она отправилась на поиски телефона. Отстояла длиннющую очередь, и на разговор с тетей Сью остались какие-то пара минут, всего ничего.
– Слава богу, Конни! Наконец-то! Где ты? Я звонила Диане, а она сказала, ты снова пропала. Что происходит? Ты где? Я слышу какие-то пароходные гудки. – Голос Сью звучал встревоженно и глухо. – Возвращайся домой, ты нам нужна. Бабуля Эсма возилась в саду и сломала бедро.
– Не могу. Я во Франции. Когда это случилось? Как она себя чувствует? – «Надо же, как сработал инстинкт…»
– Хуже некуда. Мрачная. Мне нужна твоя помощь! – Сью почти кричала, но голос ее все равно звучал далеко-далеко. Она помолчала секунду, потом спросила: – А почему ты во Франции? Пора домой, возвращайся!
– Не могу. У меня обязательства перед нашей группой. А Джой разве не может помочь?
– Джой лежит, доктор прописал ей постельный режим.
– Я отправлю открытку… Я вернусь в конце месяца! – крикнула Конни. – Сейчас мы едем в Швейцарию, там концерт для студентов. Я не могу приехать домой прямо сейчас! – И она зарыдала в трубку.