Очередной оборот платформы, и снежную пустыню сменил лес огромных свежескошенных пней - мёртвый, завёрнутый в чистую бумагу. Иначе и не скажешь, так как по воздуху, обуздав ветер и окончательно потеряв голову, носились белые листы бумаги. Они кубарем бросались в лицо и лезли мордой в карманы.
Кругом не было ни единой ветки, чтобы напомнить им о смирении. Они не знали совести, а потому были лишены покоя.
Я не стал останавливаться, и ноги вновь завращали пластину. За несколько шагов листы потемнели и осыпались горьким пеплом на землю. Их место заняла глухая тьма, обласканная жирными хлопьями тумана. Из темноты проступила белая дверь, покрытая неразборчивыми чёрными символами.
Я поспешил сойти к ней вниз, но не успел я ступить и пары шагов от пластины, как на меня набросилась оглушительная какофония. Я в испуге заозирался по сторонам и обнаружил, что весь пол был устлан огромными клавишами фортепиано, а белая дверь вдалеке выполняла роль гигантской партитуры, ноты на которой были написаны полукругом.
От каждого моего шага на двери загоралась то одна, то другая нота. Подойдя к ней вплотную, я схватился за ручку, и та послушно повернула свою морду.
Не знаю, на что я надеялся, но точно не на кирпичную стену.
«Зачем тогда эта дверь?» - недоумевал я.
От злости я хлопнул дверью, и в тот же миг из неоткуда возник почерневший уродец. В мгновение ока он неистово вцепился в моё горло, и грязные чёрные когти вонзились в шею. Он сжал её так, что воздух потерял путь к лёгким. Передо мной поплыли яркие круги, и из глаз прыснули слёзы.
Я неминуемо терял сознание, а зверь вёл себя так, будто не прилагал никаких усилий. Он поднял меня над землёй и швырнул с размаху на пол.
Рёбра сдавили грудь, и я перекатился на бок, бросив ленивый взгляд на входную дверь.
Под одеялом было так тепло, что не хотелось даже открывать глаза. Лишь мерцавшие сквозь веки фонарики мешали снова уснуть. Ничего не оставалось, как смачно зевнуть и уйти с головой под одеяло.
Там было так уютно и тепло, что я вмиг взмок. Руки и ноги просились наружу. Я вытянулся во всю длину и скинул с себя одеяло, чтобы слегка проветриться.
Босые ноги защекотал комнатный ветерок, и я снова захотел укрыться, но вместо одеяла угодил рукой во что-то мокрое и холодное.
«В чём дело?» - обернулся я в туманном недоумении. Вместо скомканного одеяла на постели лежала взъерошенная гора снега. Потяжелевший ото сна мозг ничего не соображал. Я попятился прочь с постели, пытаясь выстроить мысли вряд, и попутно дёрнул надкроватную лампу за хвост.
«Что происходит?.. Откуда этот снег? Постой, почему на мне пижама? Я отродясь не носил пижам», - накатывала на меня вспышками память.
Тут я вспомнил уродца, что схватил меня за горло посреди тёмной комнаты:
«Не знаю, что это было, но это точно был не сон. И это комната – не моя!» - упрямо запротестовал я. «Да, она похожа на неё в точности, но откуда эти гирлянды и ёлка у двери? До Нового года ещё не меньше трёх месяцев».
Я посмотрел за окно: в ночном воздухе напряжённо метались стаи снежинок. Казалось, что они нарочно летают мимо, только чтобы заглянуть в комнату. Батарея работала на полную мощность, но я никак не мог согреться, изо рта шёл пар.
Дверь за спиной захлопнулась. Не знаю как, но комнатный сквозняк был точно тут не причём.
Я попробовал её отворить, но она не поддалась, тогда я для спокойствия запер её на ключ.
«Что это за место? Зачем кому-то обустраивать комнату в точности как мою? Это что какая-то извращённая шутка? А может я… - слова застряли в горле, – …умер?»
Я вспомнил прыжок с крыши, темноту и светящиеся силуэты. Торопливо зажал нос и рот обеими руками и вскоре с облечением отдёрнул их в сторону. Я по-прежнему нуждался в дыхании. А значит, всё ещё был жив.
«Если это не ад, то где я?» - я бросил взгляд на праздничную ёлку и заметил, что она была в комнате лишь наполовину, вторая её часть была безвозвратно впаяна в стену.
«Как такое возможно?»
На столике у ёлки стояли две чашки кофе и горстка посыпанных сахарной пудрой «Хрустиков» на блюдечке. Не в силах отказать аппетиту я попробовал угощение – кофе был отвратным. Мало того, что он был холодным, как лёд, так ещё и вонял поношенными носками и сырым табаком. Ко второй чашке я не стал даже притрагиваться.
С «Хрустиком» в руках я стал осматривать комнату на предмет мелких несоответствий. В глаза бросилась ёлочная игрушка, сиявшая тусклым красным светом.
«Что это на ней за надпись? « У кого в глазах мы не отражаемся?» Похоже, это какая-то загадка… Может ответ на неё хоть что-то прояснит?»
Я попытался снять мозг с ручника.
«У кого… в глазах… мы… не отражаемся? Может у кошек? У них же такие острые... Нет, наверняка отражаемся. Может это веб-камера? Она тоже своего рода глаз, и технически в ней мы не отражаемся».
«Веб-камера», - произнёс я вслух, ожидая, что что-то изменится, но никакой реакции не последовало.
«Точно, компьютер! – бросил я взгляд на свой рабочий стол. – И почему я сразу о тебе не подумал?».
Прозвучала приветственная мелодия – компьютер поздоровался, но как-то неискренне: все надписи на рабочем столе были наизнанку. Я бы мог покопаться в настройках и перевернуть их в обратную сторону, но только зря бы потратил время, так как выхода в интернет всё равно не было. А без нужной информации это всего лишь большой калькулятор.
«Книги», - смекнул я и схватил с полки первую попавшуюся. Одним движением вскрыл её, как мидию, и стал разглядывать белый язык. Но, как и в компьютере, текст был наизнанку.
«Да, что такое?», - я схватил следующую, но и эта страдала той же болезнью. Тогда я отворил дверь шкафа и стал читать текст в отражении зеркала на внутренней стороне. Так было гораздо сподручней.
«Зло есть непонятое добро... Если у тебя нет никакой веры, знай, что ты в самом опасном положении... Человек неизбежно верить во что-нибудь… - зачитывал я вслух. - Что это?» – на обложке я прочёл: «Лев Толстой. Том 44. На каждый день».
«44-й? Так я буду долго искать. Думай, Слава, думай,» – ходил я взад и вперёд по комнате, чтобы вслед за телом привести в движение мысли.
«В чьих глазах мы не отражаемся? В чьих?»
- В глазах правды, - вдруг ответил знакомый голос.
Я обернулся, но рядом никого не было.
- Не ищи. Я внутри.
- Внутри чего?
- Внутри тебя. Я – твой внутренний голос.
- Какой ещё «внутренний голос»?
- У тебя, кажется, был вопрос? – попытался сменить неизвестный тему.
- Да… Тебе там внутри не дует?
- Очень смешно, - ответил он.
- Что же тебе нужно, мой внутренний голос? - произнёс я без особого доверия.
- Не надо иронии. Я – твой защитный механизм, интуиция, если хочешь.
- Почему же я раньше тебя не слышал?
- Слышал, когда убегал от полицейских.
- Нет, ещё раньше?
- Слышал, но не понимал, что это я с тобой говорю.
- Что же изменилось на этот раз?
- Ситуация.
- А что с ней?
- А как ты думаешь? Ты в одном батнике и джинсах лежишь в снегу и быстро замерзаешь. Вот почему ты не можешь согреться, – в этот момент я впервые почувствовал, что у меня отморожены левый бок и рука.
– К счастью, в бессознательном состоянии мозг человека функционирует куда быстрей. Не говоря о том, что задействованы дополнительные ресурсы, которые не доступны во время бодрствования.
- Зачем мне весь этот бред? Скажи лучше, как выбираться из этой комнаты?
- Это не комната, а лабиринт самообмана – крайняя форма защиты организма. С помощью него тело пытается восстановиться после сильного повреждения. Например, падения, – произнёс он с укоризной.
- Ну и как выключить этот механизм? Почему я не могу просто проснуться?
- Потому что система защиты работает в двух направлениях: никого не впускает и не выпускает. Единственный способ прийти в себя – найти лазейку, через которую ты сможешь выбраться из лабиринта.
- А вдруг никакой лазейки нет?
- Она есть всегда. Ни одна загадка, ни одна система, ни один сценарий не берётся с потолка. Все поступки основаны на принципах, которые сознательно или бессознательно мы избираем. Для того, чтобы найти выход, нужно лишь понять, что лежит в основе проблемы. Включай логику и ищи несоответствия.
- Ну и что же не сходится в этой загадке?
- Не знаю. Но порой отсутствие логики, можно быть логичным.
- Да, ты мне очень помог! - ёрничал я.
Голос ничего не ответил.
«Хорошо. Искать логику или её отсутствие», - я обернулся. От запертой двери по белым обоям в голубую полоску вверх по стене, словно по волнам, поднимались бумажные кораблики песчаного цвета. Вторая флотилия на потолке строем по двое, шелестя дном, дрейфовала в другой конец комнаты. Некоторые уже спускались к окну, где, ударяясь о стекло, словно сонные мухи, падали на поддонник пузом вверх.
«Окно», - вспомнил я и поспешил к подоконнику. Залез на заснеженную кровать, снял с окна вазу с двумя гвоздиками и открыл створки окна.
Резкий порыв ветра и высота ударили мне в голову. В глазах потемнело, я зажмурился и почувствовал, как кровь струйками бежит к мозгу. Чтобы удержать равновесие я ногтями впился в оконную раму, сделал глубокий вдох и открыл глаза.
Я стоял на четвереньках на полу. С ног до головы завёрнутый угрюмым туманом в кокон. Он почти пробрался ко мне в лёгкие, но моё пробуждение его отпугнуло. Глядя на меня с ненавистью и опаской, он попятился назад.
Где-то неподалёку слышались тяжёлое дыхание и топот оледенелых ног - я снова был в мрачной комнате. Стараясь не шуметь, я поднялся на ноги и выглянул из метровых зарослей тумана.
Дверь в трёх шагах от меня была распахнута настежь. За ней, обжигаемый ярким светом ламп, сновал демон. Он явно что-то искал. Лучшего момента запереть его внутри нельзя было и пожелать. Не теряя ни секунды, я бросился к двери и запер её на ключ. В тот же миг она стала исходить громкими деревянными стонами. Удары-молоты сокрушали её, демон ревел, но она не поддавалась.
Только сейчас, когда мне в голову пришла мысль о преграде понадёжней, мне стало любопытно, куда подевалась кирпичная стена, что прежде занимала весь проём.
Удары вскоре стихли – зверь сдался.
«Что тут произошло?» - зашагал я вглубь комнаты к пластине: под редким налётом тумана были разбиты и истоптаны огромные клавиши фортепиано. На многих из них были видны беспощадные следы времени с глубоким налётом ржавчины. Остальные спрыгивали в глубокий тёмный ров, который разверзся вокруг взмывшей в воздух пластины.
Ров начинался с резкого обрыва, аккуратно прикрытого туманом. Я обнаружил его, когда, оступившись, чуть не свернул себе шею, но, к счастью, вовремя ухватился за что-то податливое: какой-то старинный изношенный чемодан, в которых во времена конных путешествий запирали одежду, чтобы она со скуки никуда не сбежала.
Когда я поднялся на ноги, из тумана стали повсеместно всплывать похожие саквояжи, кейсы и чемоданы. Только так я мог взобраться на дрейфующую посреди тумана платформу, что оказалось отнюдь не просто: руки тряслись, пальцы едва разгибались, а багажные островки с высотой попадались всё реже и всё больше проседали в глубины морозного тумана.
Взобравшись из последних сил на голову проклятого островка, я обнаружил, что никакой пластинки на нём уже не было. А это был единственный известный мне способ добраться хоть куда-то.
Островок был до неузнаваемости поруган гнусным снегом. Прежде цветущая ель, стоявшая в центре, теперь угрюмо догорала в костре.
Я приблизился к огню, но это не помогало согреться: мои руки были красными от морозных ожогов, нижняя челюсть тряслась, вера в собственные силы была раздавлена огромной глыбой льда. Дрожь была настолько сильной, что превратилась в непреходящую судорогу. Из глаз сочились слёзы, которые тут же замерзали на затвердевших от мороза щеках.
Чтобы хоть немного согреться, я упал на снег, чуть ли не в костёр. В правой руке громко хрустнули кости, но я не почувствовал боли, и, как мог, сжался в клубок.
Я понимал, где бы я сейчас не находился на самом деле, мне, наверняка, оставались считанные мгновения, и лишь несколько ударов сердца отделяли меня от превращения в громадное снежное изваяние.
Как бы я не силился, я больше не мог противостоять разрезающему кожу холоду.
- Прекрати сопротивляться холоду, - вдруг напомнил о себе внутренний голос.
Я попытался что-то ответить, но из горла вырвался лишь сиплый стон. Я уже едва мог шевелить губами.
- Я сказал: «Хватит!» Этот холод – лишь отражение того внешнего мира. Ты тратишь силы на то, чтобы не дать замёрзнуть телу, когда тебе нужен трезвый ум. Впусти холод под кожу, и он закалит тебя, – командовал голос.
Я закрыл глаза и попробовал сделать, то что он приказывал. Выбора у меня особо не было. Холод прошёл сквозь кончики пальцев, по рукам и ногам, через лёгкие в самое сердце. Ледяной дрожью он прополз под кожей. Казалось, что я медленно ухожу под лёд. Неожиданно тело накрыла горячая волна – стало так спокойно и тепло, несмотря на бесчинствующий над головой снежный шторм. Дрожь отступила, и я снова получил контроль над собственным телом. Голос оказался прав.
- Что теперь? – спросил я осипшим, словно от сильного напряжения, голосом.
- «Что теперь?» - негодовал голос. – Ищи быстрее выход. Ты вот-вот умрёшь!
- Где? Как мне куда-то попасть, если пластинки больше нет? – кричал я сквозь снежный буран.
- А куда могла тебя привести пластинка совести? Она всегда играет одно и тоже, по замкнутому кругу. Поверь мне, тебе ни к чему мотивы совести на пороге смерти. Подумай лучше над разгадкой.
- Может мне нужно как-то победить это странное существо, что напало на меня?
- Исключено.
- Почему?
- Это твой внутренний демон.
- Ладно, - ответил я так будто совсем не был удивлён. - И что его нельзя победить?
- Внутренние демоны бессмертны. Вся жизнь человека сводится к борьбе с ними. А лабиринт самообмана лишь олицетворяет их.
- Может мне нужно то, что он ищет. Я видел, как он рыскал в той комнате за дверью.
Голос замолчал, а потом с едва скрываемым нежеланием произнёс:
- Это был демон страха. Он ничего не ищет. Его цель – заставить тебя сдаться.
Я задумался.
В этот момент хлыст ветра вырвал лохмы из разрастающегося снежного урагана и со свистом ударил по догорающей ёлке. Костёр поперхнулся и закашлял мелкими искрами прямо мне в лицо. Я отдёрнул голову и снова оказался в моей комнате, верхом на подоконнике.
Крупный снег сыпал прямо с потолка, бил по рукам и тёрся о щёки шершавыми перьями. Я посмотрел из окна и, кажется, нашёл решение:
- Эй, ты меня слышишь? Ты сказал, что из любого лабиринта есть выход. Но нет ли обходного пути или потайного прохода?
- Ты хочешь обмануть лабиринт?
- Да.
- Не думаю, что это вариант.
- Почему?
- Потому что тебе придётся нарушить инстинкт самосохранения. Только так лабиринт решит, что загадку больше некому разгадывать, и разрушится.
- Я как раз об этом и подумал.
- Даже не думай? – встревожился голос.
- Почему? – спросил я и вылез на карниз.
- У тебя ещё есть время найти лазейку.
- Почему? – повторил я настойчиво свой вопрос.
- Потому что смерть – никогда не выход.
- Я уже практически не чувствую стука сердца, поэтому выбирать не приходится. Так что, если у тебя нет идей получше… - пытался я перекричать ветер.
- Да, но это самоубийство.
- Да, но ты же сам сказал, что это всё не по-настоящему.
Голос ничего не ответил.
- Да, ты сам не знаешь, что будет, если я спрыгну!
Я уронил беглый взгляд на землю. Для третьего этажа здесь было слишком высоко, как на крыше бездушного небоскрёба.
Всё вокруг замерло: люди, машины, птицы, окружённые белыми крошками снега; звёзды над головой превратились в воронку из светящихся струн.
Признаться, передо мной открывался прекрасный вид. Если бы не обстоятельства, я бы задержался здесь подольше, но время неумолимо тянулось ко мне своими костлявыми руками, и я обязан был действовать.
- Будем надеяться, что я прав. Раз,.. два…
- Стой?
- Что.
- Это не видео игра, у тебя не будет второй жизни. Если ты сейчас прыгнешь, ты можешь не проснуться.
- Я готов к этому. Постой, что ты сказал?
- Ты можешь не проснуться!
- Нет, про «вторую жизнь»…– меня вдруг осенило.
Я залез обратно в комнату и посмотрел на столик у двери, затем на окно.
- Хорошая попытка, - я прошёл к входной двери.
- Что ты делаешь?
- Открываю. Только сначала… - я схватил со стола чашку кофе и, несмотря на противный вкус, полностью опустошил, а после и вторую.
- Зачем?
- Потому что я сам её запер. Два кофе на столе, две розы на подоконнике. Текст в книгах наизнанку. Всё это время я наступал на собственные пятки. Я думал, что запер за дверью монстра.
- И что?
- Никакой это не монстр, и даже не демон страха. Это я сам.
Голос ничего не ответил.
- Я где-то читал, что в природе существует особое явление «диссоциации». И если долго смотреть человеку в глаза, то звук и свет начинают искажаться. Некоторые подопытные даже говорили, что видели в отражении чужих глаз монстра. Но вот только кого мы видим, когда наши глаза закрыты?
Вот почему текст наизнанку, вот почему одна из гвоздик – это лишь отражение в окне, - я взял в руки вазу с одним единственным цветком. - Когда наши глаза закрыты, мы видим самих себя.
- Ну и что с того?
- Двое не могут одновременно выйти из разных комнат в одну дверь. Кто-то должен уступить.
Я повернул ключ в замке, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Через мгновение я стоял на островке посреди тёмной комнаты. По чемоданам я спустился к двери и отворил её настежь. Передо мной, закрыв глаза, стоял мой «внутренний демон». Я подошёл к нему вплотную и протянул руку. Он посмотрел на меня и пожал её в ответ. Затем я пропустил его во тьму, а сам прошёл мимо него вперёд, щурясь от ослепительно белого света.
Многие думают, что с возрастом перестают бояться темноту, но ведь мы боимся не отсутствия света в нашей жизни. Нас пугает неизвестность, которая обитает во мраке. В детстве она облачается в лики монстров, которых рисует наше воображение. С возрастом хоть мы и перестаём верить в вымышленных чудовищ, мы не прекращаем бояться неизвестности. Она по-прежнему сковывает нас по рукам и ногам, делает нас беспомощными, как только мы оказываемся в собственной «темноте», которая, увы, теперь скрыта в свете дня, в нашей же голове.
Но она здесь не для того, чтобы пугать или угрожать, она здесь, чтобы напомнить, кто мы на самом деле, напомнить, что мы успели и кем мы стали. Ведь если сказать по правде, темнота – это не тупик, это всего-навсего дверь, за которой начинаемся настоящие мы и которую мы сами же и захлопнули.
Я почувствовал, как мороз раздирает кожу на моей голой шее, и поднял потяжелевшие веки. Вокруг были снежные завалы.
Я победил.
{10/11 - Вырванный фрагмент сна}
Это уже не смешно!
Куда делось столько воспоминаний?
{11 фрагмент – «Шрам на лице цивилизации»}
Я лежал в снегу, силясь снова не уйти в себя с головой.
Казалось, он был везде, - даже ночное небо укутывало в него свои тонкие озябшие плечи, словно в мягкую писцовую шубу, и в сонной задумчивости оглядывало свои владения.
Трудно при этом было не довериться снегу, тем более, что я не мог понять, мёрзну я или согреваюсь, так как не чувствовал ни единого уголка собственного тела.
Под кожей в левом виске размеренно стучался неугомонный пульс. Он, как будильник, страдающий бессонницей, не мог взять в толк, что порой лучше не раскрывать своего рта.
Послышались чьи-то шаги.
- По-маи-те, - закричал я во всё горло, но боюсь, что слышно это было только в моей голове. - По-маи-те, - разжал я наконец замёрзшие челюсти и едва уловил собственный голос.
Я попытался поднять голову и снова закричал, как мог:
- Помогите! - даже тогда я не понимал, откуда во мне столько энтузиазма.
- Помогите, - сипел я чужим голосом и, как младенец неспособный держать голову навесу, снова уронил её в снег.
Казалось, холод вскрыл мою грудную клетку, чтобы провести внеочередную операцию на лёгких за полцены. Дышать было больно, но глупо было отказываться от такой скидки.
Послышался лёгкий гул, и я почувствовал, как шеи коснулся тёплый луч.
- Что ты делаешь? - донёсся низкий мужской голос. - Его нельзя направлять на людей! – сердился он.
- Какая разница? Что ты с ним будешь делать? - ответил второй, подлаивая.
- Как «какая»? Это же человек? - произнёс второй в недоумении.
- Как будто для меня это что-то значит!
- Я сказал, убери с него луч, - продолжал настаивать низкий голос.
- Сейчас он чуть-чуть подрумянится с этого боку.
- Это же радиация! - послышался удар пластмассы о пластмассу.
- Да, ладно тебе. Что с ним будет?
- Эй, ты в порядке? – поспешил ко мне тот, что не растерял своей человечности среди холода.
Всё, что я смог выдавить из груди в ответ, было: «Помогите!».
- Тише-тише, - он опустился на колени, аккуратно усадил меня на снег и стал растирать окоченевшие руки и шею.
Передо мной был темнокожий мужчина, едва старше меня. Он поспешил снять с себя ярко-апельсиновую куртку и, подпирая мою спину коленями, стал просовывать мои руки в её рукава. От неё пахло стойким цитрусовым одеколоном.
- Потерпи чуток, мы тебя мигом отогреем. Только не засыпай. Дай сюда свою куртку! - прикрикнул он на второго.
- Ещё чего. Я не собираюсь мёрзнуть из-за какого-то замёрзшего полутрупа.
- Давай живее, - похоже, из них двоих он был главным.
Второй не без ворчания, подчинился его приказанию. Он показательно бросил куртку мне в ноги и, потирая локти, покрытые белой шерстью, отошёл в сторону.
- Может ему ещё рюкзак мой отдать?! – возмущался он, надевая рюкзак.
- Ты как, в порядке? - спросил тот, от которого исходило тепло даже без куртки.
Не дождавшись ответа, он отвернулся. Одним движением раскрыл пасть своего рюкзака, достал оттуда термос и налил мне полную кружку чего-то горького и согревающего.
- Ещё? - спросил он. Я, хрустя шеей, закивал в ответ.
После третей кружки напиток полностью растёкся по моим венам, и я наконец избавился от чувства «непрошенного гостя» в собственном теле.
- Да, на кой он тебе сдался?! – недоумевал второй, будто меня и рядом не было. Но первый сделал вид, что не услышал сказанного.
- Готов встать? - обратился он ко мне.
Я кивнул, бодрее прежнего.
Крупный парень в белом свитере, с воротником под горло, подхватил меня под руку, выпрямился во весь рост и хотел было сделать первый шаг, но почувствовав, что я проваливаюсь под снег, попросил не торопиться и полез в рюкзак за парой железяк. Он резко встряхнул их, и с двух концов показались широкие прозрачно-синие недлинные лыжни.
- Так будет проще ступать по снегу.
- Ну, скорее уже. Долго я будут тут мёрзнуть! - словно непреходящий зуд, напоминал о себе худощавый напарник.
Теперь я мог его разглядеть. У него были висячие чёрные, как у пса, уши и короткая, как сухая трава, не чёсанная светлая шерсть. Из-за мелкой чёрной щетины на щеках, его вытянутое лицо издалека казалось грязным и неопрятным. Он артистично вытряхнул шапку от выпавшей на неё снежной седины, водрузил на макушку и спрятал уши внутрь. Завидя, что его напарник тащит меня на себе, он, оскалился и злобно зарычал, но ничего не сказал.
- Не обращай внимания. Он скоро привыкнет.
- Спасибо, - ответил я.
- Да, брось ты. Помочь другому человеку – что может быть приятней! Как тебя зовут?
- Слава, - ответил я.
- Я – Марс, а это мой напарник Акс е нтий. Но, если будешь называть его полным именем, он тебя ещё больше возненавидит. Так что лучше зови его «Акс».
- Зачем ему моё имя?! Даже и не думай к нему привязываться! Моя покойная мамочка всегда говорила: «От людей все беды на свете». А она ни одного человека покусала на своём веку. Ты уж мне поверь… Вдруг у него блохи или чего хуже – бешенство!
- Не слушай его. Он просто не самый воспитанный саммарт и ец.
Я понятия не имел, кто такие саммарт и йцы, но в этот момент мне не особо хотелось вдаваться в подробности.
- Где это мы?
- На Северном Урале, недалеко от Мань-Пупу-Ньер. «Место, где фантазии воплощаются в реальность», - он провёл рукой в воздухе. - Шучу. Но так могли бы написать в брошюрке к этому месту, чтобы заманивать сюда туристов и золотоискателей.
- А здесь есть золото?
- Да, кругом! Одно белое золото. Бери не хочу, - пытался развеселить меня Марс.
- Сможешь дальше сам? - спросил он.
Я утвердительно кивнул, так как почувствовал, что с конечностей медленно спадали пуды окоченения, и на неприкрытых участках кожи стал ощущаться окружающий холод.
- А что вы здесь делаете? - спросил я.
- Долгая история. Но если не вдаваться в подробности, то живём.
- Одни?
- Нет, конечно. Нас целое поселение. Кто родился здесь, как я, а кто приехал, как Акс, в поисках лучшей жизни, - на последних словах он громко засмеялся, видимо ожидая реакции Акса, но тот сделал вид, что его не слышал. Он лишь гордо задрал свой чёрный нос кверху и ускорил шаг.
- Ты-то как здесь оказался?
Я не нашёлся что ответить, поэтому произнёс единственное, что пришло в этот момент в голову:
- Я не помню.
- Амнезия что ли?
- Не совсем.
- Марс! - крикнул вислоухий, что теперь шёл далеко впереди. - Скорей сюда!
- Подожди-ка здесь, - обратился парень в белом свитере ко мне.
Он скинул с плеча чёрный рюкзак, достал оттуда пластиковое оружие похожее на детскую игрушку, поместил сверху большой стеклянный барабан и побежал вверх по склону холма.
Едва он успел добежать до вершины, как оттуда с медвежьим рёвом, подобно огромной волне, хлынуло бело-синее облако. Оно напомнило мне ту бесформенную массу, что со свистом пронеслась мимо меня в «Коэффициентре», круша прилавки и сбивая с ног посетителей.
После парочки неточных выстрелов, Акс е нтий наконец проткнул пространное существо лучом и, словно сквозь большую иглу шприца, втянул в стеклянный резервуар своего оружия.
- Пока ты там возился… – ликовал он, демонстрируя добычу.
- Просто я решил, пора и тебе уже кого-то поймать. Ладно, пойду осмотрю округу, вдруг он здесь не один.
- «Пора и тебе уже кого-то поймать», - брюзжал Акс е нтий себе под нос. - Сейчас посмотрим, кому тут пора.
Саммарт и ец гордо выпрямился, и оказалось, что они с Марсом были одного роста. Толи от холода, толи в попытке угодить своему мелочному характеру, он как черепаха втягивал голову до самых плеч, от чего казался ниже и противней на глаз. Марс был плотно сложён, словно специально вылеплен для этих мест из закостенелого наста, а Акс е нтий был худощав и сутул, будто природа обижала его с раннего детства.
Оказавшись снова в одиночестве посреди неизгладимо белого одеяла, края которого были аккуратно заправлены за горизонт, я стал оглядываться по сторонам.
Под ногами без устали мельтешил чем-то раздосадованный снег. Он как мелководная речушка, что никак не может отыскать свои берега, беспорядочно струился во всех направлениях.
На фоне непрекращающегося снега, царапавшего мои щёки, особенно чётко выделялось тёмно-брусничное небо, на которое, словно с яркой кисти, стряхнули множество разноцветных облаков, прошитых тонкими золотистыми нитями искрящихся нервных окончаний. Он было точно таким же, как потолок в «Лабиринте самообмана». Должно быть я, сам того не понимая, пытался дать себе подсказку.
На склонившемся к земле дереве, я увидел причудливой формы снежные гнёзда, которые при моём приближении стряхнули с себя комья снега и, обернувшись белыми в о ронами, вспорхнули с веток. Они сделали плавный круг по воздуху и, опустившись неподалёку, стали копошиться в снегу. Измазавшись с ног до головы белой массой, они увеличились в размерах и приняли облик кто оленей, кто зайцев, а кто барсуков, громко обнюхивая снег, разошлись в разных направлениях, возмущённые моим непрошенным любопытством.
Это всё произошло так неожиданно, что я ахнул, и вместе с паром изо рта посыпались мелкие узоры. Я поднёс ладонь ко рту и стал ловить на неё свору крючков и закорючек, которые почти сразу растворялись в воздухе.
Не успел я наиграться с паром, как заметил неподалёку от крутого склона несколько висевших в воздухе светящихся шаров, каждый размером чуть больше мандарина.
При приближении они угрожающе раздулись до размеров тыквы и рассыпались на десятки золотых рыбок-светлячков. Видимо, как и у всего остального в округе, у них на меня была аллергия.