Если честно, я всегда был противником насилия, так как пользовался самым опасным из всех оружий – собственным умом, но эти пистолеты и бластеры, походившие на детские водные ружья, выглядели до нелепости безобидными и всем своим видом просились на руки. Поэтому я, не колеблясь, подошёл к куче и выбрал вариант позабавнее.
Затем я посмотрел на смуглого парня – он вертел в руках разноцветную «игрушку». Готов поклясться, я слышал, что он думает, ведь наши мысли текли из одного источника: оба потерянные во времени и откопанные среди снегов, оба слегка растерянные и с лихвой недоверчивые, в этот момент мать родная бы нас не отличила. Конечно, при условии, что она будет сравнивать нас в полной темноте по портретам обезумевшего художника.
Я знаю, любое сходство – это ключ к пониманию, который открывает двери в мир неизведанного. С помощью моего я надеялся выбраться из этой заснеженной дыры как можно скорей. Сбежать отсюда хотелось не только из-за ветра, который подгонял нас в пути ударами снежного хлыста по шее и лицу, чтобы мы, подобно рабам, безропотно продолжали двигаться вперёд; не только из-за глубоких сугробов, которые после каждого шага отнимали у нас силы; и уж точно не только из-за странной компании, от взгляда на которую бросало в дрожь не меньше чем от жгучего мороза. Нет, причиной эту был еле различимый внутренний голос, который временами доносился откуда-то из глубин сиюминутных мыслей, и всё твердил, что мне здесь не место, что я здесь чужой. Он лишь на мгновение прорывался сквозь копошащиеся в тесноте переживания, повторял всё вышесказанное и снова пропадал. Временами надолго. Но он умел так подгадать момент, что ему не было равных в моей голове, поэтому я так легко угадал его во взгляде мальчишки, когда мы с ним наконец поравнялись в конце вереницы охотников.
Там, у горы оружия, нас разделяли всего несколько шагов, но, чтобы их преодолеть ушло 40 минут.
Всё это время я наблюдал и искал правильные слова. Я заметил, что парень держался особняком, что он сторонился охотников, которые хоть в чём-то не были похожи на людей. А из полутора десятков это были четыре с половиной человека, и я в их числе. Говорил он только с Л о тлафом и то скорее отвечал, нежели обращал к нему свои фразы.
- Привет, я – Слава, – протянул я ему руку, но парень оббежал меня осуждающим взглядом и молча продолжил идти вслед за остальными охотниками. На вид ему было не больше шестнадцати, но судя по мелкой полоске усов над тонкими остроугольными губами, все шестнадцать с половиной.
- Меня тоже нашли в снегу, – произнёс я. Он не повернул головы, но я знал, что он обратил ко мне своё внимание. – Может нас принёс один и тот же аист? Как звали твоего? – несмотря на серьёзность ситуации, мне почему-то не хотелось, чтобы мальчишка воспринимал меня всерьёз. После короткой паузы я продолжил:
- Марс нашёл меня вот там, – я указал в сторону, откуда, как мне казалось, мы с Марсом пришли. – С нами был ещё Акс, но он… – вдруг воспоминание полностью воскресло в моей голове, и язык дал осечку.
Холод коснулся моей спины, и мне стало не по себе. Я замолчал и посмотрел на идущих впереди охотников.
- Куда мы идём? – вдруг произнёс парень.
- В сторону «Яйца», – ответил я неуверенно.
- Чего?
- Без понятия, – пожал я плечами.
- Кто они такие? – спросил мальчик нерешительно, но твёрдо.
Я сначала не понял, о ком речь, и начал свой ответ с короткой, но очень убедительной ноты: "Эээ". Но потом увидел, что он смотрит на охотников внеземной внешности.
- Не знаю, некоторые, наверное, инопланетяне или мутанты, другие, может быть, – роботы, – когда я произнёс это вслух, меня вдруг поразило, насколько нелепо всё происходящее. Я будто оказался на страницах дешёвой подростковой фантастики.
- Почему они говорят, что мы будем охотится на богов?
- Потому что так они называют те разноцветные облака, что разрушили бар, – «призрачные боги».
- Да я понял. Я не понимаю, зачем они убивают собственных богов?
Вопрос был поставлен с такой неожиданной стороны, что я не сразу догадался, как к нему подойти.
- В жизни всякое бывает, – наконец начал я. – Онииии защищают тооооо, что им дорого, – тянул я слова, словно так они были более весомыми, – а эти бооооооги, ну, на них нападают. Или нет? Они ловят их ииии делают из них… электричество. Марс мне как-то объяснял. Там что-то связанное с его отцом и небом.
- И Вы ему верите?
- Нуу… да. Зачем ему врать?
- Мой дедушка всегда говорит: «ничего нельзя принимать на веру. Всё нужно пережёвывать собственным умом и что…», – он осёкся и замолчал, словно обронил последнюю мысль где-то позади.
- Не знаю, когда оказываешься в незнакомом месте, да и ещё в трёхтысячном году, – я выдавил смешок, – хочется хоть во что-то верить.
- Это они Вам сказали, что мы в трёхтысячном? – оглушённый этим вопросом наповал, я ждал, что мальчишка скажет дальше. – Это ведь даже не Земля. Землю легко узнать. По звёздам. Мой отец меня этому научил. А здесь их нет, – он указал на небо. – Я вообще не припомню, чтобы наше небо было таким грязным, даже ночью. Они так разгневали своих богов, что теперь всё небо трещит по швам, – он указал на вспышки застрявших в небе молний. – Оно сгорает заживо. Отсюда и весь этот пепел. Мой дедушка говорит…
- Пепел? – я посмотрел на покрытую снегом долину.
- Я тоже подумал, что это снег, но эта вонь его выдаёт!
Я взял горсть холодной серой массы в руки. Это и правда был пепел: мокрый, холодный и тусклый.
- Так вот откуда запах гари и хлора, – ветер залез пальцами в глаза, и те заслезились. Я потёр их замёрзшими ладонями, и ясность зрения снова вернулась.
- Не отставайте, – окликнул нас один из охотников, и мы вернулись к шагу.
Ступать по снегу (или точнее по пеплу) теперь было трудней, он стал зыбким и вязким, словно мы шли по болотной трясине.
- Да, но!.. А вдруг?.. Но как?... – вопросы кончались раньше, чем я успевал их произнести. – Постой, над нами что, горит атмосфера? – я сделал сильный вдох – воздух, холодный и острый, как стекло, прошёл в лёгкие. «И сколько мы ещё сможем здесь дышать?» – возник в голове вопрос, но адресовать его мальчике мне показалось бессмысленным.
- Да, просто… нас похитили, эти гады, – понизил он голос. – И стёрли нам память.
- Зачем? – всё это как-то неровно укладывалось в моей голове.
- Чтобы мы работали на них, – парень был убеждён в своей правоте. Даже как-то чересчур.
- А зачем было бросать нас в снег? – я всё ещё не свыкся с мыслью, что нас окружал пепел.
- Я видел в одном кино, как пришельцы стирали людям память…
- В кино, – усмехнулся я и прозрел. Я говорил с мальчишкой. С мальчишкой, который смотрит на жизнь через призму фантастических блокбастеров.
- Кино – это кино.
- Вы не верите? Тогда почему мы здесь? Они кто? – посмотрел на меня мальчишка взглядом, который появляется у подростков в том возрасте, когда они начинают думать, что их никто не понимает.
- Ну, мало ли…
- И много вы помните из того, что было до того, как Вас откапали?
- Ну, да… – я вдруг запнулся и остановился. Затем сделал над собой усилие. «Да, я помню, как я…. Помню, как… Я помню…» Ничего связного. Какие-то непоследовательные образы: край здания, лестница, тёмная улица, светлый лес, светящиеся тараканы, какие-то люди, книги. Что всё это?
Память упиралась, как резиновый мяч, и не пускала меня в собственное прошлое: чем сильней я её пинал, тем упрямей она отпружинивала назад. Словно между прежним мной и мной настоящим существовала огромная пропасть из сотен и тысяч лет, преодолеть которую я был не в силах. Чёрный ничем не заполненный обрывок жизни, без которого я был… никчёмным,... человеческим отражением в пустом зеркале.
- Что опять?! Бегом сюда! – прикрикнул на нас тот же охотник. Видимо, Марс велел ему следить, чтобы с нами ничего не случилось.
Я не чувствовал ничего, кроме ног под собой: они снова шли. Но куда? И зачем?
Кажется, мы пригнулись, чтобы пройти сквозь какое-то отверстие в стволе дерева. Оно преграждало дорогу на сотни метров по обе стороны от нас. Наверное, зубастый ветер проел в нём эту огромную дыру и превратил препятствие в выход.
В стороне пробежал снежный унг у с, которого я принял за горностая, но он обернулся, и на нём не было морды.
Я закусил нижнюю губу изнутри и глубже зарылся в себя. Но там оказалось ещё холоднее.
Такое чувство, что я заплыл слишком далеко и замер в одиночестве по горло в ледяной воде. Земля на горизонте скрылась в тумане, очертания берега за спиной давно исчезли, а я всё пытаюсь остаться на плаву, держать голову над водой, ожидая, что вот-вот что-то изменится, что на горизонте замаячит заветный берег, и я пойму, что делать дальше.
Но секунда превратилась в минуту, минута в дни, дни в месяцы и годы. Надежда сняла маску и оказалась отчаянием, которое мёртвым грузом потянуло меня за ноги на дно.
Грудь сдавило так, что перестало хватать воздуха. Воспользовавшись моментом, страх овладевал всем телом. Сначала я почувствовал, что он шевелит за меня кончиками пальцев, потом передвигает моими ногами, вдыхает ледяной воздух в мои лёгкие и отравляет мои мысли. Ещё пара шагов и нам двоим стало тесно внутри. Я пытался сопротивляться, но чем дальше он шёл вслед за охотниками, тем больше стиралось моё прошлое… тем меньше оставалось меня…
- Я сказал, будто помню, что говорил мне дедушка…, – слова развязали парню язык, но мне было уже не до него, – или что это папин нож, но в следующий миг я даже не уверен, что знаю, о ком говорю…, – пока его мысли не стали напоминать мои собственные. – Но, когда говорю о них, эти слова приобретают смысл…, – как бы запутанно не звучала его речь, – они будто начинают существовать, хоть я их и не помню…, – в это мгновение для меня не было ничего яснее. – И я верю в это, больше чем этим гадам, – он посмотрел на идущих впереди охотников, потом на меня. Я спрятал губы внутрь и закусил, не желая произносить то, что вертелось в моей голове. Мне показалось, если я произнесу это вслух, самые ужасные мысли станут реальными.
Ветер больно ударил меня по лицу чем-то недовольный.
- Я тоже не могу вспомнить никого из моего прошлого, – сдался я, – и был ли у меня кто-то вообще. Я не помню, откуда я и чем занимался до того, как оказался здесь. А, может, я вообще всегда был здесь? Я не помню. Во мне остались какие-то отголоски прежних поступков, но и они с каждой минутой всё больше стираются из меня, – я увидел, как в глазах мальчишки стал угасать свет.
- Но раз что-то осталось, – все эти привычки и мысли, – значит они откуда-то взялись! Если ты чувствуешь, что они у тебя есть, твои родные, значит это – правда. Может прошлое и можно стереть из памяти, но его никогда не стереть из души. Я это знаю, – я этого не знал, как и того, откуда взялась эта приободряющая речь. Точно не из головы. Возможно, это как раз и были отголоски моего прошлого, – Значит мы всё ещё где-то внутри, не стёрты заживо, просто скрыты из виду...
Я почувствовал, что парень смотрит на меня, и испугался, что он, как и прежде, услышит мои мысли и поймёт, что я сам мало верю собственным словам, поэтому не стал поворачивать головы и, выражая уверенность, шёл вперёд. Только когда он перевёл взгляд на охотников, я решился м е льком поглядел на него и увидел слёзы. Пробив дамбу юношеской гордости, они тонкими ручейками скатились по его щекам.
- Расскажи мне, – я почувствовал, что мне не стоит раскисать. Из нас двоих я должен выполнять роль старшего и более опытного. Что в нашем случаем было не лишено смысла.
- Что? – потянул он носом.
- Всё, что помнишь. А я тебе, что помню я. Так мы сохраним воспоминания друг друга.
- Может так мы ещё что-то вспомним, – просиял он.
И мы стали вспоминать. Он говорил, что ему кажется, будто у него большая семья, что он живёт где-то вблизи гор и у него есть подружка Р и да, но он не помнит, как она выглядит, да и как он сам выглядит тоже. Я стал описывать его внешность (не без дикого преувеличения, конечно). Поэтому он очень удивился, когда узнал, что у него на затылке растёт маленькое вишнёвое деревце, а вместо носа морковка. В ответ он придумал мне хвост и пару слоновьих ушей.
Этой ночью было очень светло. Если это, конечно, была ночь. За всё время моего пребывания на этой планете, солнце здесь так и не показалось. Должно быть, оно заскочило в соседнюю галактику на огонёк, куда его давно приглашали, но из-за ненормированного рабочего графика и домашних хлоп о т оно всё время откладывало этот выход в свет.
Зато нянчить нас осталась заботливая луна. Она спустилась совсем низко и, что-то ласково напевая, пристально наблюдала. Порой она протяжно зевала и, чтобы не уснуть, считала наши следы, оставленные на спинах долин, обнесённых пеплом.
Под её пристальным присмотром небо стало бирюзово-синим, и пугающий чёрный космос, что остался высоко позади, больше не казал сюда своего бескрайнего носа.
Удивительно, но всё, что мы вспоминали, трудно было назвать воспоминаниями, это были скорее какие-то яркие вспышки чувств, что-то тёплое и, даже не знаю, как объяснить, осязаемое, что ли: мы не помнили толком дат, времён года и людей, зато помнили, что чувствовали по отношению к ним.
За время разговора с парнем мне показалось, что всё снова встаёт на свои места и гнетущее сомнение нас покидает.
Мы по-прежнему шли мимо безжизненной пустырей, но теперь они казались лишь временным недоразумением, которое вот-вот закончится.
- Мне кажется…, – пришла мне в голову идея, – что нас определяет не наше прошлое, а наше настоящее. Ведь мы всегда можем написать всё заново, нужно лишь делать это каждый день, а не сидеть сложа руки и тыкать пальцем в виноватых. Это наше прошлое позади, будущее-то оно везде, оно там, куда мы дойдём. Но если мы никуда не движемся, если позволяем страху и сомнениям сковать нас, то наше будущее всегда будет здесь, среди всех этих обломков, – я обвёл рукой округу. – Всё равно, любое несмелое движение с практикой превращается в навык, и тот, кто движется, всегда достигает цели. Может не сразу и не той, куда метил, но той, что смог достичь, а это куда лучше, чем жалеть себя и ждать лучших времён. Жизнь – это не события, которые случаются с нами, это поступки, которыми мы её наполняем.
Я не был уверен, мои ли это были слова, но был рад, что в этот момент нашёл их в себе.
- Я знаю, кем Вы были в прошлой жизни, – вдруг произнёс мальчишка.
- Кем? – удивился я такому заявлению.
- Хорошим человеком, – сказал он, слегка смутившись.
- Надеюсь, ты прав, – усмехнулся я.
Он протянул мне руку и наконец доверил своё имя: – Пак о м.
- Слава, – повторил я и крепко сжал его руку.
В этот момент долина разинула перед нами свою пасть, и мы увидели котловину похожую на огромное птичье гнездо, в центре которого, и правда, красовалось гигантское белоснежное яйцо.
III
- Оно настоящее!? – в голосе Пак о ма прятался испуг.
- Не думаю, – ответил я, с любопытством разглядывая разбухший до размеров небоскрёба «Тик-так». – А если бы и было, это ж какой омлет нас ждёт.
От неожиданности ответа Пак о м взорвался громким смехом.
- Вы что, на экскурсии?! Хватит глазеть! – сказал пепельношёрстый кот Б о ка. – Марс, нам обязательно всюду таскать их с собой?
Ответа Марса я не услышал, но понял, что он всё же был, потому что недовольный Бока зашипел на нас и ехидно оскалился, обрадованный тем, что застал нас врасплох. Правда, ликование продлилось недолго:
– Ааааа. Зараза! – воскликнул он, скрипя зубами, и под звуки шмыгающего оркестра в исполнении простуженного Жад а ва стал нервозно разгонять лагерь прожорливых блох, разбитый за его правым ухом.
- Не отставать, – вонзил в нас Марс холодный голос. – Держаться строя! Быть наготове!.. Не шуметь! – затем поднял правую руку вверх и дал остальным знак спускаться вниз по склону. Мы двинулись в путь.
Отовсюду, утопая будто в зыбучем песке, к нам тянулись изуродованные фонарные столбы, растерзанные кресла, убитая посуда и расчленённые тумбочки со шкафами; всё, что когда-то было создано умом и рукой человека, а может даже и сам человек, обретало здесь свой последний покой, если это вообще можно было назвать покоем. Кругом торчали обезображенные от боли карликовые деревья разных степеней инвалидности: с них была заживо содран а кора, после чего голые стволы были заново обтянуты тонкой плёнкой ледяной лавы, которая то и дело закипала гниющими нарывами на бледном лихорадочном древке. Это место походило на гнездо, сплетённое в горячечном бреде гигантской костлявой птицей, перед тем как она испустила свой последний вздох. Но мы умудрялись этого не замечать.
Мы глядели на эту свихнувшуюся округу, как люди глядят на истинно нуждающегося попрошайку, который из-за обманщиков и лентяев, стоящих на каждом углу, стал невидимым для невооружённого глаза. Вместо этого мы жадно впивались глазами в светящееся чудо, которое манило нас на самое дно котловины.
- Как ты думаешь, что это? – спросил О рлингтон, так усердно прищурившись, что его густые брови накрыли глаза-щёлочки.
- Не знаю, – ответил задумчиво Марс.
Орлингтон посмотрел на него так, будто неосведомлённость Марса оказалась более удивительной, чем изумрудные волны, которое накрывали дно «гнезда».
- Но его же в прошлый раз здесь не было? – предположил лама неуверенно, пытаясь каким-то нелепым образом (видимо, по выражению на лице Марса) сравнить их прошлые раз ы.
- Тем будет интересней сейчас, – Марс ускорил шаг, чтобы разнять парочку мыслей, которые боролись в это время в его голове, но лама этого не понял и поспешил следом.
«Быть не может! – удивлялся я, мерно шагая вниз. – Это что, северное сияние? Но почему здесь… у самой земли? Как будто…» Я поднял голову и, словно рукой, провёл взглядом по жёлтым трещинам в чёрном небе, похожим на пульсирующие нервные окончания. Оно тяжело дышало и обречённо смотрело на нас, точно зверь, который с грустью в сердце понимает, что больше не сможет подняться с земли.
Мне стало его жаль: «Что же такого они сделали на этой планете, чтобы...», но в тот же миг грусть спрыгнула с меня и ринулась вниз, резвиться в потоках изумрудного сияния. И мне почему-то захотелось поступить так же.
Я прибавил было шагу, но меня кто-то дёрнул за плечо:
- А ты кто такой? – я обернулся и увидел даму в бокале. Она, как лягушка, плавала на поверхности коктейля, который больше чем наполовину заполнял конус на её шее. От каждого шага он разбрызгивался во все стороны, но при этом всё никак не пустел.
- Слушай, чего ты к нему пристала? – ответила она тут же сама себе, не успел я раскрыть рот.
- Тебя забыла спросить! – спорила она, глядя куда-то сквозь меня.
- Слушай, иди, пока она не начала, – обратилось ко мне её полутрезвое сознание, которое, по-видимому, продолжало бороться за первенство, но уже явно сдавало позиции.
Я остановился.
- Стой, куда пошёл! – запротестовал алкоголь, который к этому моменту заменил в венах желтовласой охотницы почти всю кровь и питал мозг ядом. – Ах, да и пошёл ты! – она махнула рукой и снова стала на ходу лакать выпивку из импровизированного бокала.
Я зашагал в сторону, обошёл парочку охотников и выждал несколько мгновений, прежде чем снова двинуться вперёд, но уже через несколько шагов мой слух наступил на чей-то шёпот, и я, делая вид, что зеваю, стал искать его хозяев.
Позади всех, заняв наше с Пак о мом место в хвосте, шли О рлингтон и то невысокое медведеподобное существо, что сумело втюхать ему ненужную статую. Подойдя на расстояние большее, чем то, на котором охотники могли друг друга терпеть, они пытались укрыть в шёпоте какую-то тайну.
-!Ты там его нашёл?
Существо заозиралось по сторонам и стремительно кивнуло.
-!**шь м**да? – скривил О рлингтон рот на бок для конспирации.
- Чё? – переспросило существо в синем потёртом комбинезоне, очень похожее на бурого плюшевого медвежонка с кудрявой шерстью.
-!Проведёшь меня туда? – повторил О рлингтон. По всей видимости, будучи очень взволнованным, так как буквы в его словах, как и раньше, сохраняли строгий порядок. –!Что? Ещё? – возмутился лама.
- А как ты хотел?! – ответил кудрявый медвежонок, голос которого всегда дополнялся приятным протяжным скрипучим рокотом.
-!А если я расскажу, что это ты их разбудил? – пригрозил лама.
- А если я скажу, что ты бредишь!
-!Тогда я покажу им коралл.
- Правда, своре кровожадных охотников?
О рлингтон поморщился.
Эта партия шахматных пререканий закончилась не в его пользу.
-!Вот ты – мелкий…
- Но, но, но, я не мелкий – я уютный. И вообще – это мой выбор. Я разве критикую тебя за то, что ты… решил стать кудрявым дурнем?
-!Что-что-что? Ты сам такой же!
- Это не кудри, а завитушки.
-!Нет никакой разницы.
- Есть!
-!Всё равно ты мелкий злёрг!
- Так тебе нужны живые кораллы или нет?
-!Их там много?
- Ну… ещё штучк а два, – даже я понял, что это было склизкая ложь… – Я достану их тебе, но мне нужно, чтобы ты караулил на входе, – но, похоже, долговязый лама всё же её проглотил.
- Всё, иди, – скомандовал хитрюга. – Не привлекай внимание, – и легонько подпрыгнул, чтобы ударить ламу ладонью в бок, как обычно поступают с домашним скот о м.
Мечтая о предстоящем улове, О рлингтон направился в свой ряд, а медвежонок в комбинезоне ускорил шаг.
Я поднял глаза, и изумрудное сияние снова поманило к себе, с ещё большей силой. Мысли улетучивались одна за другой. Остались только чувства: глубокие и всепоглощающие. Настолько, что стали размывать путаницу слов в моей голове, пока те совсем не исчезли. Напрочь. И всё вдруг стало таким… ясным.
Меня накрыло спокойствие, а безмятежность подоткнула его под мои бока. Казалось, что больше нет ничего, только этот дивный момент, этот несмелый, совсем ещё зелёный рассвет, который пробивался прямо из-под земли: весёлый, заштрихованный по краю неуверенными сиреневыми бликами.
Откуда-то издалека доносились приторные звуки отцветающей сирени и медовые запахи звонкого птичьего щебетания.
Я стал ребёнком, за которым, сломя голову, гонится радостный ветер. Он верит, что вот-вот коснётся моего плеча, чтобы запятнать, но в досадном миллиметре промахивается, и его озорной смех разносится по всей необъятной улице. Я камнем плюхнулся на траву и утонул в уютных лучах горячего майского солнца. Всё стихло. Слышите? Замерло в ожидании того, кто первым нарушит правила игры и пошевелится. Вот она - целая жизнь, от края до края. Вот такая большая, в две мои маленькие руки. Ни забот, ни беспокойства. Только выпрошенные у родителей «ещё пять минут» и как будто…
- У тебя что, зависания? – спросил кто-то. Я почувствовал на лице холодное прикосновение, и меня с корнем вырвали из уютного комнатного горшка, чтобы пересадить в огромный, переполненный пеплом, ржавый чан, такой большой, что уже не объять двумя руками. – Ты ж вроде не морф? – в мой левый глаз кто-то пристально всматривался.
Я в недоумении отдёрнул голову. Стоящая передо мной девушка слегка смутилась:
- Неважно, – произнесла она и поспешила уйти, судя по всему, ожидая услышать грубость.
- Не кто? – переспросил я. – Погоди, не кто?
- Неважно, – ответила она, заходя всё дальше в изумрудные волны северного сияния.
- А как тебя зовут? – поинтересовался я, но как-то не особо вежливо у меня вышло. Наверное, надо было самому сначала представиться. Это была та девушка, которая вплоть до шага измерила расстояние от бара до пещеры на глаз.
Внешность у неё была немного, гхм, необычная, но под всем этим резким макияжем и лицевыми украшениями… она была очень даже милой.
- Д у аа, – вдруг ответила она, запрокинув голову вверх.
- Как латинское «два»?
Девушка обернулась, и я увидел на её лице улыбку.
- Как «Д у аа» с двумя «а» на конце, – ответила она и пошла вглубь северного сияния, в волнах которого многие из охотников почему-то разводили ногами и смотрели куда-то вниз, словно обшаривали морское дно в поисках рак у шек или мидий.
- А я – Слава! – отправил я по воздуху вдогонку, но в ответ она лишь помотала головой, словно, не веря всему сказанному.
Признаться, я впервые в этом месте видел искреннюю улыбку.
Наверное?
Если судить по тому, что я помню.
Это было как-то особенно приятно.
- Крысот а, какая крысот а! – произнёс котоподобный Б о ка с блаженной улыбкой на лице и, подёргивая кошачьими усами, втянул воздух краешком беззубого рта. Он набрал полную грудь холодного кислорода и с облегчением протяжно выдохнул.
Я заметил, что Пак о м уже был по колено в изумрудных волнах, и последовал его примеру.
- Все чувствуют тоже самое? – спросил Б о ка.
- Что от тебя воняет рыбой и помоями? Да, – съязвил Нав у л.
- Это умиротворение и спокойствие? – с облегчением выдохнул тот, не обращая никакого внимания на колкость шакала. – Такое чувство, что я лежу на тёплых коленях, и какая-то милая леди гладит меня своей нежной тонкой ручкой, – он прикрыл глаза и вдруг громко и неприлично замурлыкал.
Все, кто оказался поблизости, непроизвольно прыснули смехом, сбитые с толку такой откровенностью.
- Какая кто? – переспросил здоровяк с вывихнутым плечом в недоумении. Остальные окатили кота лёгким осуждением.
- Тебе что… кость р ы гбургера на мозг давит? – спросил Жад а в и стал г а ркать. Затем, словно это было в порядке вещей, х а ркнул на пол и, причмокивая, вытер рот тыльной стороной грязной, всей в волдырях и нарывах, кисти.
Похоже, остальные охотники были гл у хи к убаюкивающему эффекту северного сияния.
- Я тоже ощущаю какое-то чрезмерное спокойствие, – признался Марс. – Словно ничто на свете не имеет значения, кроме этого самого места. Как будто это самый важный момент во всей истории.
- Слышите, кто-то поёт? – признался мне тихо Пак о м, чтобы никто не слышал. – Как красиво!
Я отрицательно покачал головой. Не потому что мне не нравился голос; я не слышал никакого пения.
– Ла-ла, ла-ла-ла! – загорланила нетрезвая охотница из конуса.
- Ненормальная, – парнишка недовольно оглянулся на ту, что фальшивила. – Она тоже её слышит, – заметил он.
Я ещё вкрадчивей прислушивался, но всё, что мне удавалось расслышать, – это успокаивающий металлический звон похожий на пение тибетских чаш и редкие глухие скачки металлических пластинок тамбур и на. Ничего подобного тому, о чём говорили Пак о м, Б о ка или Марс, я не испытывал.
Я был мальчишкой, которого из стороны в сторону раскачивают тёплые волны. Подбрасывают вверх из просоленной воды, и я бегу к берегу, дрожа от летнего бриза, навстречу распростёртым полотенцам родителей.
- Это «Песнь сердца», – вдруг произнесла девочка низким взрослым голосом и вернула меня в настоящее, всего в мурашках.
- Что? – переспросил я, думая, что она обращается ко мне.
- Марс, это гнездов а я колыбельная, – сделала она несколько шагов в сторону, чтобы увильнуть от моего безобидного вопроса, но там на неё залаяло менее сдержанное любопытство:
- Что ещё за… колыбельная? В первый раз слышу! – недоверчиво причмокнул потрескавшимися жёлтыми губами Жад а в.
- А ты у нас, что ли, эксперт? – огрызнулась маленькая девочка.
- Ой, ты у нас эксперт! – гаркнул он, щурясь, словно у него горел лоб от температуры.
- А кто ж ещё!
- С каких пор!? – шмыгнул он носом.
- Так, Жад а в, иди погуляй, – вмешался Марс. – Это точно «Песнь сердца»?
- Шо ещё за песня? – спросил кудрявый медвежонок, чьи уши едва торчали из сияния.
- Ой, только ты не начинай, – ответила девочка, как хорошему приятелю, и снова обратилась к Марсу. – Да, это она.
- Та, я серьёзно, – не хотел уступать медвежонок с большими ресницами.
- Песня, которую поют все матери во вселенной, когда укрепляют своё жилище, – отчеканила она неохотно, как школьница по учебнику.
- И шо с ней? – Мл а я закатила глаза.