- Так и знала! – громко ликовала мысль в голове, пока я пытался прийти в себя.
- Знала она! – фыркнула насмешливо вторая мысль. – А это ты знала? – человек повернулся, и я увидел его лицо.
- Это же…
Здоровяк подн я лся на ноги и, как разъярённая пантера, набросился на меня: схватил за горло, потащил к стене и начал давить, словно намеревался сделать меня частью стены.
- Маа-арс, ЭТО Я! – голос с хрипом посыпались из пережатой гортани. – Ааа-тпусти! – чем отчаянней я вырывался, тем больнее мне становилось. Здоровяк вырастал надо мной всё больше, словно его питал неутолимый гнев.
- Ну же! Вылезай! – его голос звучал надорвано и нездорово, я его почти не узнавал.
- Ааат-пус-ти! – сипел я.
- Приятно быть одним из нас? Настолько, что готов умереть? Вылазь! – гаркнул он и заскрежетал зубами.
- Что за бреееед! Отпус-ти! – я попытался ударить его локтем, но он приложил меня головой к ступеньке.
- Давай же, покажи себя! – кричал он, как ненормальный.
- Мгмгм! – вырывался я, размахивая кулаками во все стороны. Один из них, на счастье, угодил ему между нот. От неожиданности он взвыл и отшвырнул меня прочь.
Я упал на пол и разорвался лихорадочным кашлем. Горло болело, словно от внезапно разразившейся ангины. Я не мог сделать нормального вдоха.
- Ну что, приятно быть одним из нас? Ха! Думал, я не знаю, зачем ты увязался за мной, зачем мы вам нужны? – рычал здоровяк.
- Чтоб тебя! – посыпались из горла помятые слова.
– Давай, вылезай из этой скорлупы и разберёмся по-мужски. Выбирай! Это? – он опрокинул ледяную плиту на пол, – или это? – в центр зала спикировала ещё одна плита и разлетелись на куски – на пол вывалился один из троих О рлингтонов. – А может быть это? – снова грохот и треск льда.
«Он спятил! Надо бежать! – я посмотрел на вход – дверь заперта. – Даже если добегу, я не успею её отворить».
Мысли кружили в голове облаком недоваренной каши. Я чувствовал их внутри, но никак не мог наладить с ними связь.
Под ногами мелькнуло что-то светящееся, и во тьме разума вспыхнула пурп у рная идея. «Нужно что-то электронное… Перчатка! Нужно снова включить перчатку!» – взгляд заметался по полу в поисках рюкзака.
«Вот он, за плитой!» – стараясь не делать резких движений, я стал сторониться к рюкзаку.
- Марс, это же я – Слава, – пытался я выгадать время. – Помнишь?
Он смотрел на меня, как лев на дурака, который занёс ему еду прямо в клетку.
- Ты мне ещё дал свою перчатку… – я достал из рюкзака чёрную рукавицу и включил, – попросил придержать до поры до времени, – мимолётный взгляд упал сквозь стекло под ногами. Медузы учуяли сигнал и стали всплывать. Чтобы не выдать себя, я старался не отводить от чернокожего парня взгляда, и только сейчас заметил, что он выглядел иначе: весь оброс и посуровел, словно нас разделяли не несколько шагов, а несколько лет.
- Теперь я её возвращаю, – перчатка полетела прямо в руки.
- Это хорошо… но я – не Марс, – он бросил рукавицу на пол и раздавил.
«Бежать, бежать, бежать!!!» – я устремился к закрытым дверям.
«Ещё пара шагов, и я...» – талый лёд сбил меня с ног, и я покатился в центр дурацкого планетария.
В этот раз удалось почти сразу остановиться, но Марс уже занёс надо мной кусок льдины размером с телевизор, и он со свистом влетел в моё зажмуренное лицо.
Раз мгновение, два мгновение, три мгновение… я ничего не чувствовал!
Звон и свист в ушах.
Если верить открытым глазам, я стоял на ступеньке амфитеатра за одной из льдин, прямо позади Марса. Не понимая, что творю, я схватился за льдину и что было рук толкнул её вперёд.
Здоровяк молниеносно увернулся. Льдина прошла мимо. Он зарычал и рванул ко мне, но его опередил громкий хруст.
Стеклянный пол под ним лопнул, и острые прозрачные зубья посыпались в тёмную глотку. Марс стал хвататься за покатый скользкий пол, но темнота засасывала всё быстрее; струящаяся талая вода не давала ни за что схватиться. Всё путалось в паутине происходящего.
Здоровяк каким-то чудом ухватился за позолоченный каркас, на котором держался весь стеклянный пол, но это мало чем помогло – руки не прекратили соскальзывать.
Сам не понимая почему, я бросился на помощь: распластался на животе и протянул руки, но он, как назло, ухватился за шею.
Не жалея спины, я поднялся на высоту локтей. Мускулы и суставы взревели от бегущего по ним тока. Чуть-чуть помощи с его стороны и… Он дёрнул меня вниз. Осколки стеклянного пола впил и сь мне в шею. Я почувствовал на лице тёплое дыхание, и мне сделалось не по себе.
- Давай! – подначивал здоровяк. – Давай, самое время бежать! – с непреклонностью удава он тащил меня вниз под весом собственного тела.
- Лезь уже, идиот! – процедил я сквозь зубы.
Здоровяк дрожал и кривился от напряжения, но какая-то мысль вдруг сменила на нём лицо.
- У тебя руки тёплые.
- Что?
Он вплотную посмотрел на меня. Я испугался, что он укусит за нос и отклонился назад, насколько возможно, но он смотрел и ничего не делал.
- Ну же! – выдавил я из себя.
- Карие глаза…
- Ползи уже! – говорить не было сил. Я чувствовал, как разбитое стекло разрезает кожу на шее.
- Ты – человек! – сказал он, будто это было неожиданным открытием.
- Что? Лезь давай!
Он вдруг громко хахакнул, но смех его был каким-то солоновато-горьким.
«Он точно спятил!»
Я не мог держать его дольше, и он это почувствовал.
- Ты со-ска-льзываешь, – еле слышно пробубнил я.
- Не верь им.
- Давай, кабан, лезь!
- Не верь никому... даже мне!
Давление на горло исчезло. Чернокожего парня проглотила тьма.
Раскалённый до последнего нерва и обессиливший, я откатился в сторону. Из груди прорвался бурный фонтан дыхания.
Череп трещал, давление било в барабанные перепонки, руки гудели.
Я не слышал, ни как его куртка засвистела в воздухе, ни как он кричал, ни громкого хлопка, но я знал, что он уже достиг самого дна.
Во рту обозначился вкус крови, это напомнило мне о злосчастной драке в худом переулке. Казалось, это было в другой жизни.
Мне хотелось лежать, накрытым волнами звенящего шока, пока мои мысли снова не станут заодно. Сверху разразился хруст. С потолка ринулся кусок льда. Я инстинктивно откатился сторону.
Угроза миновала. Вот только я не сообразил, что откатился не туда.
Тело соскользнуло с края, и я сорвался в разверстую тьму.
VI
Кругом была только чернота, и никаких ориентиров. Темно было настолько, что я перестал верить в собственное существование. Словно моё тело рассыпалось на тысячи крохотных частиц, и не осталось ничего. Только шум в ушах, сильный напор ветра да желудок, который прижался к позвоночнику, как дрожащий щенок к матери, говорили о том, что какая-то незримая часть меня всё ещё была здесь, летела к чертям в неизвестность.
Рассудок испугался, тело сжалось и пришло в «боевую готовность», но какой-то внутренний голос попросил не паниковать и расслабиться. Сомневаться не было времени. Было только да или нет. Я так и сделал.
В этот момент тело пронзила такая дикая боль, что я взвыл.
Я никак не мог понять: мне то казалось, что я всё ещё падаю, то, будто я уже давно достиг самого дна. Я не мог ни пошевелиться, ни сделать вдох (воздух застревал где-то в гортани и не хотел идти ни туда, ни обратно. Было так обидно! Будто я захлёбываюсь единственным глотком воды, найденным посреди ссохшейся пустыни).
Я открыл глаза раз пять и ни разу не закрыл, но темнота так и не проходила, будто я пытался вылечить разбушевавшуюся лихорадку таблеткой аскорбиновой кислоты. Новый вдох безжалостно раздвинул рёбра в груди и вызвал очередной приступ боли. Она была единственным доказательством того, что я всё ещё был жив.
Удивительные существа – люди: они терпеть не могут, когда всё хорошо, от этого им кажется, что что-то не так, как-то всё просто и спокойно. Что боль и проблемы это и есть реальность, что они должны о чём-то жалеть, в чём-то нуждаться, чем-то обладать, чтобы назвать своё существование… как там её? Ах да, «жизнью».
Горькая нотка самоиронии вырвалась из мутной, как застоялый аквариум, головы, подплыла к груди и катапультировала залпом колкого смеха в воздух, опрокинув меня на спину.
Холодные потоки растеклись от груди к рукам и ногам. На кончиках пальцев почувствовалось холодное онемелое покалывание. Глаза и затылок налились кровью и отяжелели.
Там наверху… был свет. Он провалился в дыру вслед за мной. Последний отголосок мира, в котором я хоть в чём-то был уверен… Наверное.
«Не может быть, чтобы я упал с такой высоты!» – расстояние было несовместимым с жизнью. Даже этот тусклый свет едва дотягивался до середины.
Как же приятно было лежать на этом холодном мокром полу из твёрдых острых камней, которые впивались в обмякшую плоть; как же приятно было смотреть в одну светящуюся точку и чувствовать, как каждый вдох разрезает тебя на части; как одна мысль локтями бесцеремонно расталкивает остальные в стороны и всё дальше уверенно протискивается в память. Но зачем она здесь? Что она хочет мне напомнить: раскуроченный призрачными богами бар, безжизненные снежные равнины, смерть Акселя, лежащее на боку судно или странных светящихся существ, которые делали не пойми что? Чем дальше я заходил с ней в прошлое, тем болезненней был возврат в настоящее: я опять и опять летел сквозь дыру в полу планетария и разлетался в дребезги.
Это были всего-навсего воспоминания, но боль от них была физическая, а мне её и без того хватало.
Я поморщился и отвернулся от единственного источника света, уставившись в темноту, чтобы снова придаться бессознательности и жалости к самому себе.
Оттуда, из темноты, набитой страхами и сомнениями, на меня смотрели монстры. И хотя они стояли неподвижно и практически беззвучно, я знал, что они там: затаились в ожидании заветного последнего вдоха, который, как звонкий таймер на микроволновке, оповестит, что пора заправить салфетку за ворот и приниматься за горячее блюдо.
Я даже расслышал, как негромко зарычал один из них и как прыснули на пол нетерпеливые слюни другого. Это напомнило мне о монстре, которого я так долго боялся там, за дверью в лабиринте самообмана.
Нет, нельзя лежать, я должен что-то делать!
Воздух в носу встал дыбом, левый и правый глаз слезились наперегонки, пальцы окончательно онемели, но прозябание было страшнее самой смерти.
Я перекатился на бок, всем весом перевалился на правую руку. Тело поддалось и стало подниматься над землёй. Я попытался выпрямиться, но боль разрезала правый бок и током вонзилась в спину, опрокинув меня назад. Я проскользил куда-то вниз спиной, позвоночник врезался во что-то твёрдое, голова запрокинулась, и я опять смотрел на дурацкую светлую точку в недосягаемой вышине.
Меня передёрнула холодная дрожь – я вспомнил, как прижимался к железному забору между домов, прячась от полицейских, как дети по моей вине провалились сквозь автомобильные сидения, как кракт проглотил Акса, как я убил человека в переулке и… – и вот я снова лечу в темноту, разлетаясь на тысячи ничтожнейших осколков, каждый из которых с резиновым скрипом всё глубже впивается в мою память.
Я не мог ничего исправить… Вот почему я обо всём этом забыл. Потому что у меня не хватило мужества начать сначала как-то иначе.
Я сомкнул веки и нахмурил лоб, – глаза больше не могли выносить этот тусклый свет, – мне истошно захотелось встать. Корпус развернулся, израненные колени оторвались от земли, ладони упёрлись на шершавый мшистый камень и в тот же миг соскользнули – я ударился об него лицом и упал на живот.
«Аааа! Гадство!» – слёзы прыснули из глаз.
Мысли в голове толпились, давили друг друга, шумели. Кто-то кричал, кто-то пел: «be careful making wishes in the dark»[6] Я попытался выпрямиться, спина взвыла, позвоночник ушёл куда-то вглубь. По телу пробежала ещё одна волна холода, и я взъёршился до последнего волоска на коже.
Новые попытки встать приносили всё больше мучений. Казалось, что все проклятия мира разом набросились на меня.
Я ненавидел себя, презирал за свою беспомощность. Мне было стыдно, и я сдался. Пора было признать, что ниоткуда я не падал. Я всегда был в этой темноте…
- Тсы, – что-то кольнуло меня в онемелую руку. Я оттащил её в сторону, и от увиденного в груди всё сжалось. Передо мной лежал крохотный клочок света, маленькая золотистая бабочка, по неосторожности прижатая к выступающим из земли меловым камням. Она лежала неподвижно, но вдруг вспорхнула и начала резво наворачивать надо мной круги. У меня отлегло с души, и я всеми мыслями устремился за ней.
«Как такое крохотное и безобидное существо может обитать в такой непроглядной темноте?» – удивился я, и вдруг во взмахах её крыльев я вспомнил рыжую девушку с парнем в лесу на опушке, улыбчивую Кр а ю и её экскурсию по Коэффици е нтру; вспомнил, как пытался спасти А кса и что независимо от исхода я всегда поступал не со зла. Эти крохотные светящиеся крылья напомнили, что мой портрет был написан не только промахами и ошибками, но и яркими, удачными мазками.
Тем не менее, я почувствовал, что каких-то фрагментов в этой картине не доставало. Например, как я оказался в той машине глубокой ночью с двумя маленькими пассажирами на заднем сидении, кем я был до этого, кто этот странный старик, на которого я постоянно натыкаюсь, и как мне выбраться из этой темноты?
Бабочке надоело кружить возле меня, и она полетела прочь. Взмах, вираж, ещё взмах, и вдруг она пропала. Чёрный монстр, который всё это время выжидал в темноте, проглотил её. Сердце перестало стучать, упало кирпичом на дно желудка и закрыло глаза руками; внутри стало так пусто и одиноко.
Пятно кислотно-лимонного света внезапно ослепило меня, и я прищурился, как полёвка при виде заката. Оно медленно сошло на нет, и я поднял глаза. Ещё одно, точно такое же, загорелось чуть поодаль. Когда и оно погасло, я увидел крохотную и скру, что кружила над ним. Это была моя бабочка!
Сам того не подозревая, я поднялся на ноги и, стараясь не травмировать тело резкими движениями, сделал осторожный шаг вперёд. Я пошатнулся и чуть было не упал, но выставленные руки уткнулись во что-то холодное, и от них во все стороны растеклись потоки резкого фиолетового света. От неожиданности я отпрянул назад – свет стал пропадать. Тогда я снова опустил руки на холодную поверхность, но на этот раз не снимал до тех пор, пока огромный камень, покрытый кислотно-лиловым мхом, не осветил окружающее пространство достаточно хорошо.
Первым, что бросилось в глаза, была небольшая площадка, часто утыканная острыми пробивающимися из земли смолянистыми камнями, которые, словно гнилые зубы, вкривь и вкось торчали так безобразно, что даже скромный дантист не удержался бы и тут же стал планировать ближайший отдых на Карибских островах. Кое-где камни были накрыты странными желтоватыми растениями, которые я сначала принял за пожухшую затоптанную траву, но, когда они увернулись от моих ботинок, я присмотрелся повнимательней и увидел диковинные сплетения, очень напоминавшие миниатюрную жутко спутанную виноградную лозу, с чёрными леопардовыми пятнышками и крохотными голубыми цветками.
Я прикоснулся к ещё одному близстоящему камню и обнаружил, что находился на каком-то возвышении, вроде крутого холма или высокого кургана. Один неверный шаг в темноте, и я бы с лёгкостью совершил пару незабываемых кульбитов вниз, которые поразили бы даже самых придирчивых судей, но вряд ли бы они понравились мне, так как мёртвые не особо хороши в выражении своих чувств.
Единственным способом спуститься с этой небольшой площадки было пролезть под чередой исполинских корней, кольцами торчащих из земли и образующих что-то вроде винтовой лестницы. Я подошёл к первому кольцу вплотную и посмотрел вниз. Там было темно. Темнее, чем темно. Непроизвольно выпущенный громкий вздох так и не долетел до дна. Я оглянулся в то место, где ещё так недавно был вымазан жалостью к себе – там не было ничего, к чему бы мне хотелось вернуться.
Сам того не ожидая, я с каким-то особым облегчением схватился за корень, сжался и стал спускаться по вит ы м выступам в неизвестность.
Я не видел дальше двух шагов: свет за спиной гас так же постепенно, как и загорался впереди. Я старался ступать осторожно: без лишнего шума и резких движений. Когда я наконец преодолел последний виток и оказался внизу, на меня из темноты выпрыгнули маленькие синие молнии, которые, как непослушные головастики, баламутили чересчур серьёзную тьму и зигзагами в воздухе рисовали синие картины, очень похожие на работы прославленных художников авангардистов, ну, или каракули пятилетнего ребёнка. Хотя, я могу ошибаться. Да, скорее трёхлетнего.
Мимо пронёсся поток горячего воздуха и запахло морем. Я только сейчас заметил, что здесь было гораздо теплее, чем в здании наверху.
Я поравнялся со свесившимся с потолка сталактитом, и вдруг он разразился таким ярким светом, что глаза не знали куда глядеть. Тьма расступилась, и на свет вышла огромная пещера, напоминающая древний храм, стены которой были сплошь изрезаны диковинными узорами, созданными самой природой. То тут, то там ползали маленькие краснопанцирные жучки с тонкими паучьими ножками; розовые губки в наскальных углублениях махали своими золотистыми усиками; с каким-то пугающим вниманием на меня уставилась пара пятиглазых желейных существ на стене, и я отошёл от них подальше.
Ко мне совсем близко подплыла стая крохотных рыбок, вслед за которыми, надув щёки, как сварливая старуха, плыла огромная рыбина со светящимися острыми плавниками. Мальки резво рисовали передо мной разнообразные светящиеся узоры, а затем внезапно замерли, будто в ожидании ответа. Я осторожно приблизился и потянул к ним руку, но не успел я поднести её достаточно близко, как они пустились врассыпную и полетели в сторону старой рыбы. Она томно раскрыла свою гигантскую пасть, и рыбёшки дрожа скрылись между её редких зубов.
Под ногами в небольших лужах ползали яркие сиреневые рачки и, широко открывая рты, булькали белые фарфоровые лягушки, выпуская в воздух стаи пузырей. Меня привлёк небольшой цветок с длинными острыми лепестками, растущий на сталактите. Я прикоснулся к нему, чтобы и он загорелся, но он так и остался чёрным, правда, издал необычный гул, напоминающий мотивы диджерид у.
Это было что-то немыслимое! Все они были здесь, в этой темноте, которую я так боялся.
Раздался чей-то голос, но он говорил не словами, а какими-то обрывчатыми звуками.
- Чщть, пф, кхэ, – это был голос темноты, неразборчивый и шипящий. Она почему-то решила, что я её пойму.
- Чшть, приём, чшть, – темнота никогда прежде не обращалась ко мне напрямую, хотя голос был знакомым.
- Кхы-пф. Меня кто-то слышит? – до меня наконец дошло, в чём дело, и я в спешке стал обшаривать землю взглядом. Она лежала в небольшой луже. Я п о днял её с каменного п о ла и стряхнул воду.
- Общий сбор! Кто меня слышит, собираемся у входа. Собираемся у входа, приём! – донёсся голос из рукавицы.
- Мда! И что теперь делать?! – после падения перчатка превратилась в месиво из проводов и кусков пластмассы. Удивительно, что она вообще работала.
- Тщить. Кто это? Приём.
- Ау. Меня слышно? – переминаясь с ноги на ногу, я поднёс перчатку к губам и посмотрел на белое пятно света над головой. Оно стало совсем крошечным.
- Слава, это ты? Давай к выходу. Где ты там? Приём!
- Да, да. А это кто?
Перчатка шипела и шепелявила, делая большие паузы и выдавая слова обрывками.
- Приём… иём… Где ты?
– Я упал... я не знаю, куда я упал. Здесь темно и какие-то светящиеся камни, рыбы, цветы. Как будто какой-то подземный храм... – после всего сказанного я недоумённо отстранил рукавицу от лица и с удивлением воззрился на неё. Мне показалось, что в ответ на мой вопрос она выплюнула что-то вроде: "Это я – Марс".
Я поднял локти почти до уровня плеч и замер, пытаясь удержать равновесие в обеих ногах.
- Эй! Кшить. Так где ты там?
Мысли спутались в тугой узел, слова встали где-то посреди дороги, и образовалась такая длинная пробка, что я замер и молча уставился в пустое пространство перед собой. Общее недовольство нарастало, мысли всё громче кричали и сигналили, что наконец вывело меня из ступора.
- Кто? – переспросил я.
- Это Марс. Приём. Ты там? Ты цел?
- Какой Марс?
- Не понял!?
- Потому Марс, которого я знаю, уже мёртв?
- В каком смысле?
Я ничего не ответил.
Молчание в эфире продлилось недолго.
- А… всё, я понял. Мы тоже тут нарвались на пару О рлингтонов и Мл а ю. Это призрачные боги. Самые мощные могут принимать человеческий облик, – он говорил так, будто это было чем-то нормальным. – Нет, не верю, – запротестовал вдруг он. – Ты говоришь, что в одиночку уложил призрачного бога? Который ещё и превратился в меня. Ну уж нет. Тебе видать крупно повезло! – боль во всём теле напомнила о себе.
- А откуда эти люди во льду?
- Какие люди во льду? Ты вообще где?
- Как мы встретились?
- Что?
- Откуда мы друг друга знаем?
- Ты серьёзно?!
Пока я молчал, мои мысли поспешно перематывались к моменту первой встречи.
Перчатка недовольно цыкнула и протяжно выдохнула:
- Я нашёл тебя в снегу, когда Акс поджаривал тебя проте о ном.
- Что я пил тогда в баре, когда ты подошёл?
- Когда в баре? Да что за допросы? Откуда мне знать. Послушай, я не собираюсь перед тобой распинаться и ещё потом тащиться непонятно куда. Если тебе это не надо, мне тоже не надо, – он замолчал.
Я посмотрел вокруг, – пока я разговаривал, тьма незаметно сделала несколько шагов в мою сторону, – стены и камни уже почти погасли. Дыра в мыслях, проделанная сомнением, начала затягиваться.
- А как вы меня найдёте? Приём! – постарался я звучать непринуждённо.
- Не знаю. Там что-то светится, ты сказал? – на фоне послышался неразборчивый женский голос. Марсу кто-то подсказывал.
- Да, точно! – подтвердил Марс. – Включи маячок. На, объясни ему.
- Дай сюда. Слава, это Д у аа.
- Привет, – с едва уловимым облегчением ответил я.
- Ты как там, герой? – последнее слов она произнесла с особой иронией.
- Живой, – попытался улыбнуться я, но боль не позволила многого.
- Слушай, зайди в меню. Там есть раздел…
- Тут нет меню, – перебил я её. – Тут только куча пластмассы и куча проводов. Какая из них тебе нужна?
- Ясно… О! Даже лучше.
Мои брови поднялись: «Как это могло быть лучше?»
- Разломай перчатку до конца.
- В смысле?
- Там есть такая штука круглая, если её сломать, то она подаст авто-сигнал бедствия.
- Вижу.
- Это заводская навор о чка. Чтобы производитель знал, когда у тебя сломался нарукавник и начал закидывать тебя рекламой. А ты купил всё, что нужно и не нужно.
- Что-то я сейчас не в настроении для шоппинга.
Она усмехнулась:
- Да нет же. Я влезу в «мозги» моего нарукавника и отслежу твой сигнал из-под системы.
- Ты так можешь?
- Эй, потише на поворотах! – оскорбилась Д у а.
- Я не то имел в виду.
- Ну да, ну да.
- Постой, если я её сломаю, вы же меня не услышите.
- Не услышим, зато найдём.
- Ладно, готова?
- Давай.
Кругляшок лопнул и шипение прекратилось.
Я понял, что снова оказался один в кромешной тьме, и почувствовал, как по мне ползёт тревожное замешательство. Оно торопливо сползло колючими мурашками на спину и замерло. Я вздрогнул, чтобы стряхнуть его – оно сбежало по ногам на пол и скрылось в темноте.
Ещё какое-то мгновение я мешкал, но затем не спеша двинулся вперёд. После всего увиденного здесь, на самом дне, я понял, что монстры обитают не в темноте, они живут в нас: в наших мыслях, в наших решениях, в наших поступках, а значит их можно обмануть; можно победить страх, превратив его в привычку быть смелым. И мой очередной монстр начал умирать девять шагов назад.
Когда я во второй раз безотчётно проверил, положил ли я перчатку в карман, мне показалось, что за мной кто-то следит. Как вскоре оказалось, это были небольшие цветочные наросты, которые наряду со мхом облепили все стены пещеры. Реагируя, видимо, на мою близость, они загорались точно там, где проходил я, отчего и создавалось ощущение, будто за мной следила моя собственная сияющая тень; хотя, с другой стороны, это было очень даже удобно, так как она попутно освещала мне дорогу.
Я спустился по гладким камням и оказался на другой стороне пещеры. Каким-то образом я обошёл её по кругу так, что холм, с которого я спустился, снова оказался за спиной. Не успел я ступить и пары шагов, как, облетая меня со всех сторон, с огромной скоростью пронёсся косяк проворной серебристо-жёлтой рыбы. От неожиданности я замер, затаил дыхание и прищурился.
Это было так странно! По-хорошему странно! Видеть, как мимо тебя по воздуху пролетает стая светящейся рыбы, да даже просто рыбы, – это же невероятно!
Стараясь не упустить момент, я стал глазеть по сторонам. Передо мной открывался сияющий коралловый риф! Но почему здесь, где нет ни света, ни воды?
Разрезая воздушную гладь, вдоль рифа медленно кочевали гигантские светящиеся ск а ты. Я подошёл вплотную к осьминогу, которого принял за высокий камень; он о жил, изменил цвет и возмущённо отплыл в сторону, удивлённый не меньше моего. То тут, то там среди водорослей, что порой доставали до пояса, я находил полупрозрачные морские звёзды сочных пурп у рного и оранжевого оттенков, но не решался взять их в руки. Прямо под потолком, который был покрыт мелким налётом кораллов, дрейфовали морские коньки, по всей видимости, выискивая еду. Неподалёку я заприметил светящуюся медузу, похожую на ту, что гналась за мной в здании. Не раздумывая, я нырнул в водоросли, и она проплыла мимо.
Вокруг было столько диковинной живности разных цветов и размеров, что я, сам того не ожидая, заулыбался. В жизни не видывал ничего подобного! Коралловый риф был такой… умиротворяющий. На миг мне даже показалось, что время не имеет никакого значения. Будто здесь можно жить вечно. Неожиданно всё смешалось и перевернулось. Я обо что-то споткнулся, и полетел на пол.
Плечи, грудь и локти изошли новыми очагами боли. Я обернулся. Там был он, – отсутствующий взгляд на обезжизненном лице, – там стоял Марс. Или, точнее, призрачный бог, застрявший в его облике. Он лежал, не моргая, прижавшись одним ухом к полу, словно склонился, чтобы прислушаться к шагам смерти, и был застигнут врасплох.
Его тело наполовину истлело, как тела посетителей бара, но лицо всё ещё было целым, хотя правое ухо уже белыми пепельными песчинками взлетало в воздух.
«Как странно здесь умирают люди», – подумал я, не в силах отвести взгляд от этого одновременно ужасающего и завораживающего зрелища. – «Почему я так подумал?» – завертелось в голове.
Я нащупал твёрдую опору, уткнул в неё ладонь, чтобы встать, и вдруг меня пронзила молния. Всё покрылось белым саваном, и перед глазами замелькали серые образы.
Свет был таким острым и безжалостным, что голова тут же раскалилась от боли: виски ушли внутрь, веки воспалились, черепная коробка сжалась и стала давить на мозг. Перед глазами что-то мелькало и носилось с неимоверной скоростью. От видений и образов, что хлынули в голову как из гидранта, становилось всё больней, как будто кто-то пытался незаметно просунуть мне в ухо живого слона.
Ногти вонзились в ладони, челюсти сжались, каждый мускул тела скрутился, как бельё в руках суровой прачки. Становилось всё больней, меня будто разрывало на части. Я кричал, умолял о чём-то, но сам не слышал о чём. Всё звенело! Я зажмурился, стараясь вынести напряжение, и, наконец… сдался.
Не в силах больше бороться за своё тело, я отпустил его. Оно обмякло и ослабло. Поток энергии завладел моим сознанием, и на насколько мгновений исчезло всё. Боль ушла, остался лишь белый свет. Я чувствовал его в каждой клеточке своего существования. Запахло весенним воздухом, луговой травой, по коже пробежал лёгкий ветерок – наступило спокойствие.
Вскоре снова появились серые образы, более медленные, но это по-прежнему были обрывки несвязных между собой событий. Я больше не пытался их контролировать, просто наблюдал. Создавалось ощущение, будто кто-то пытался мне что-то сказать, но не умел говорить на моём языке.
Я увидел, как в воздухе посреди пустого пространства появилась трещина, из неё пробился цветок (я таких раньше не видел). Он рос до тех пор, пока не стал высоким небоскрёбом. Здание захрустело и со скрежетом повалилось на бок, на лету обернувшись срубленным стволом тополя. Дерево, вращаясь, летело вниз, пока не превратилось в человека, который после нескольких оборотов пал на землю плашмя, в грязь лицом. От него в воздух поднялось огромное облако пыли, которое породило холод и пустоту. Я раскрошился мелкой дрожью. Образы становились всё гуще и отчётливей.