Глава пятая. Цена свободы. 9 глава

Я снова стал постоянным визитером в Хейвенхерсте и увидел, что как бы ни менялись вещи вокруг нас, внутри мы оставались все такими же. Мы с братьями, как и раньше, собирались в одной комнате, чтобы поговорить и посмеяться. Майкл включал мне демо-записи «The Jacksons», и я внимательно слушал.

— Неплохо… Но кое-чего не хватает, — говорил я с серьезным видом.
— Чего? О чем ты говоришь?
— Не хватает моего голоса.

Отчасти это была шутка, но без моего вокала их звучание действительно стало другим, непривычным.

Майкл любил проводить время у меня на ранчо или в моем пляжном доме. Лес в Затерянной Долине и океанский бриз на Малибу давали ему чувство умиротворения, ему очень нравилось уединенность этих мест, и он часто повторял: «Никогда не продавай их». Это, по всей видимости, привлекало и моих соседей: актеров Райана О’Нила (через четыре дома ниже по улице) и Бо Бриджеса (прямо рядом со мной). Во время своих обычных утренних пробежек по пляжу я махал рукой дочери Райана, Татум, которая по утрам загорала на балконе. Ей было 13, и в то время она уже была девочкой-звездой, в 10 лет завоевавшей Оскар как Лучшая актриса второго плана в «Бумажной Луне». Я рассказал Майклу, что по соседству со мной живет «совершенно прелестная девчушка», и с тех пор он начал все чаще и чаще показываться на уикенды в моем пляжном доме. Забавно, что они всегда махали друг другу, но никогда не разговаривали до тех пор, пока случайно не встретились в клубе на Сансет-Стрип.

«Это должно было случиться», — шутил я. «Это ничего не значит, мы просто друзья», — отмахивался он. Но было очевидно, что между ними есть какие-то отношения, потому что Татум несколько раз приезжала в Хейвенхерст. Она была увлечена Майклом, он тоже пытался за ней ухаживать, но о каких свиданиях может идти речь, если Майкл везде и повсюду был с охраной. Во время его визитов в Малибу я ни разу не видел, чтобы он вышел из дома и пошел куда-нибудь с Татум или чтобы они встретились на пляже. Это казалось странным, но Майкл так оберегал свою приватность и был так осторожен в личных отношениях, что даже его братья и сестры не могли ничего знать наверняка.

Я в курсе, что пресса представляла Татум как девочку, в которую Майкл был влюблен с детства, но насколько я знаю, мой брат никогда не говорил, что между ними была страстная любовь. Их отношения были невинными, это было просто озорство. Но, согласно представлениям Майкла, Татум действительно была его первой девушкой.

4 июля 1977 года Майкл был у меня дома на Малибу, мы собирались все вместе насладиться барбекю, приготовленным Хейзел. Пока она готовила для нас пир, Майкл решил поплескаться в океане в лучах закатного солнца. Я наблюдал за ним с балкона: он вышел на пляж один, сбросил халат, оставшись в плавках, и прыгнул в набегающую волну. Хейзел попросила меня с чем-то помочь ей в кухне. Но я не расслышал ее. Я был слишком занят, наблюдая за Майклом, какое-то внутреннее предчувствие говорило мне, чтобы я не отвлекался, и я продолжал смотреть на затухающее солнце и на Майкла, которого волнами отнесло уже на пять домов от нашего.

Набегала волна, потом выныривала его круглая голова… опять волна, и опять голова… Она прыгала над поверхностью воды как печать. Откуда-то со стороны пирса Малибу начали взлетать салюты, но я продолжать смотреть на Майкла.

Стоп, где же он?

Небо вспыхнуло белым пламенем и начало угасать.

Я больше не видел его. Я больше не видел его голову. А потом я побежал, босиком, вниз по дорожке, к океану, изо всех сил крича его имя. Я нашел его согнувшимся по колено в воде и вытащил из воды на песок. Он судорожно хватал ртом воздух и не мог сделать вдох.

Я помог ему подняться на ноги и затащил, хотя с него ручьем текла вода, на пассажирское кресло в Мерседесе, а потом мы помчались по Пасифик Кост Хайвей в скорую помощь Малибу. Я вилял из стороны в сторону в плотном потоке машин, чтобы поскорее добраться до больницы. Майкл молчал, он не мог пошевелиться, лицо его было землисто-серым.

В больнице выяснилось, что из-за плеврита у него в легких лопнул кровеносный сосуд. Через несколько часов он был в безопасности, и я отвез его обратно к себе домой.

— Это было очень страшное путешествие, — сказал Майкл, когда мы добрались.
— Да уж, ты заставил меня поволноваться, — ответил я.
— Нет, Эрмс! — сказал он. — То, как ты вел машину! Это было гораздо страшнее того, что я испытал в воде!

Майкл, Вероника Али, Мухаммед Али, 1977.

The Jacksons и Мухаммед Али.

Однажды я заехал в Хейвенхерст и обнаружил там Мухаммеда Али — черного спортсмена, которым гордилась вся Америка, он сидел в кухне с Майклом и Мамой. Наша группа встречалась с ним за сценой в 1975 году на звездном мероприятии в его честь, так началось счастливое знакомство, и вскоре Али подружился со всей нашей семьей, особенно с Майклом. Али был самым милым, самым добродушным человеком на свете, словно один из тех любимых дядюшек, визита которых ждут не дождутся племянники. Всякий раз, когда он к нам приезжал, чуть ли не с порога он начинал показывать нам интересные боксерские приемы. Потом, он делал такое выражение лица, с которым он выходил на поединок против Джо Фрейзера: полная уверенность в себе, глаза сверлят соперника, губы закушены, небрежный кивок головой. Он смотрел нам глаза в глаза и проводил джебы в миллиметре от наших ушей. А в это время кто-то из нас пытался за его спиной провести «бой с тенью». Но был очень скромным человеком, но его присутствие гипнотизировало, от него веяло силой, но вместе с тем он был очень добрым. В нем не было ни намека на звездность. И этот Али, которого вы видели по телевизору, в поединке или улыбающимся в камеру — это был тот Али, который приезжал к нам в дом.

Он говорил так увлеченно, с таким энтузиазмом, что его страсть была заразной. В прессе часто мелькали его афоризмы, это была его обычная манера общения. Он говорил ритмично («Руки работают, видят глаза. Порхай как бабочка, жаль как пчела» — эта тактическая схема, придуманная Али, была позже взята на вооружение многими боксёрами во всем мире - прим. перев.). Его речь лилась, как стихи, послушать его под музыку - он мог бы считаться первым рэпером Америки. Он говорил, что жизнь – это игра нашего воображения. Никогда не выходи на ринг, не имея стратегии; по его словам, стратегия — это все, потому что на самом деле мы все одинаково сильны. Черные или белые. Богатые или бедные. «Говори себе каждый день, что ты лучший, что ты самый великий, и тогда никто не сможет тебя побить. Говорите себе, что вы собираетесь достичь вершины мира, — наставлял нас он. — Будьте самыми великими. Станьте великими. Верьте в это». Эти слова Али закрепили то, чему нас уже научили родители.

Майкл любил Али, потому что он разделял его страсть к магии. Однажды мы были в саду (там еще был фотограф Ховард Бингхэм), и Али решил показать свой коронный проход по рингу. А потом он завис в дюйме от земли. Он порхал словно бабочка.

«Сделай это еще раз! Еще, пожалуйста!» — закричал Майкл, не спуская глаз с его ног. Али сделал это снова.
«Как ты это делаешь?»
«Нужна большая концентрация, тогда со стороны это кажется настоящим волшебством!» - ответил он.

Довольно скоро Али обучил его искусству левитации, когда мой брат посетил его прекрасный дом в Хэнкок-Парке. После своего первого визита к нему Майкл вернулся сам не свой, он сходил с ума от фотографий ботинок Али крупным планом и от боксерских поясов-трофеев, развешанных по стенам. Майкл поехал туда, чтобы научиться магии и попрактиковать различные трюки. Эта магия захватила их обоих на долгое время, но я знаю, что мой брат также очень интересовался жизненной философией Али, его музыкальными вкусами (Джеки Уилсон и Литтл Ричард), и учился у него мастерству шоумена.

В дальнейшей жизни я бывал у него дома по разным поводам: его третья жена, Вероника Порше, и я начали брать уроки у Майкла Кастеласа в театральной школе в Беверли Хиллз дважды в неделю. Это было частью моей давней мечты стать режиссером кино, и ее мечты стать актрисой. Она всегда появлялась в прекрасно подобранном костюме и прекрасно исполняла монологи. И что удивляло меня больше всего — она приносила свой собственный реквизит. Не только в сумке, но и на машине. Если я когда-нибудь и сомневался в ее рвении добиться успеха, я должен был изменить свое мнение, когда однажды к театру подъехал грузовик, и рабочий начал выгружать из него диваны, столы, стулья и лампы. Удивительно было видеть, что жена величайшего шоумена готова сделать все, что угодно, чтобы сполна использовать свой шанс.

Надо добавить, что Майкла заинтересовало то, чем занимался администратор Али, Малькольм Икс. В действительности, это интересовало всех нас, особенно нашего школьного друга Джона Маклейна и меня, потому что в то время мы были настроены более агрессивно, чем остальные. Мотаун просил нас никогда не говорить на публике о том, что Малькольм Икс выступал против расизма — вопросы о «черной силе» были запретными — но мы горячо поддерживали его борьбу за права черных. Я никогда не забуду редкое телевизионное интервью Али, которое он дал вместе с моими братьями в 1977 году, он говорил о своем недавнем визите в Белый Дом. «Я рассматривал фотографии на стене слева и думал: как странно, я в Белом Доме. Это был Белый Дом для белых, — рассказывал он, потом поправился, — хотя, нет, я видел там черного повара!» Однажды, добавил Али, им придется смириться с тем, что черные станут большим, чем слугами в этом доме.

Али принял мусульманство, им было придумано название организации «Нация Ислама». С тем же жадным интересом, с каким раньше Майкл расспрашивал отца Роуз Файн о еврейской вере, теперь он пытался понять убеждения Али, что привело его к Малькольму Икс, Национальной Ассоциации Развития Черного Сообщества (NAACP) и Нации Ислама (NOI). Он разделял со свои наставником-администратором из «Нации Ислама» идеи гармонии, любви и мира.

Майкл восхищался личностью Али и его профессиональными достижениями, но я сомневаюсь, что он когда-нибудь понимал, насколько обоюдным было восхищение. В год после смерти моего брата Али отдал ему дань. Его спросили, где он берет силы, чтобы бороться с болезнью Паркинсона, и он ответил: «Когда люди спрашивают меня об этом, я отвечаю, что я смотрю на себя так же, как Майкл Джексон смотрел на человека в зеркале».

Я вспоминаю, как пятилетний Майкл боксировал с Марлоном в нашей спальне в Гэри, Али при этом укладывал на ринг Сонни Листона, и мне хочется снова вернуться в тот день, чтобы сказать маленькому Майклу, что наступит время, когда он проведет бой с тенью с Али лично, будет учиться у него волшебству, вере в себя и стойкости — и сможет использовать это все в своей музыке. «Это твоя судьба, — сказал бы я ему, — и это только начало».

Однажды днем я увидел Майкла дома в Хейвенхерсте: его нос и щеки были покрыты бинтами. «Господи, что это с тобой случилось?» — воскликнул я, выглядело так, будто он провел 10 раундов с Али. Майкл сделал вид, что не слышит, но мамин взгляд заставил меня прекратить расспросы.

Мне рассказали, что Майкл поскользнулся возле бара в гостиной, упал и сломал себе нос. Ничего страшного. Я не сомневаюсь, что он действительно упал, но ринопластика, сделанная им тогда впервые, привела позднее к череде пластических операций, которые начал обсуждать весь мир. Точно так же как мой брат держал от всех в секрете страдания, которые причиняли ему прыщи, он держал в тайне и пластические операции. И я не собирался лезть к нему с разговорами на эту тему, но люди почему-то до сих пор ожидают, что его братья и сестры дадут им отчет о каждом шве или шраме Майкла с указанием точной даты, времени и места. Возможно, в некоторых семьях принято обсуждать такие интимные вещи, но не в нашей. На самом деле, когда я обнаружил, что он изменил свой нос, я не нашел в этом ничего удивительного. Удивительнее было бы, если бы я подумал иначе, ведь для Голливуда это совершенно обыденная вещь. В этом городе все считают, что внешность является очень важной. Кроме того, я понимал, почему он пошел на это: ему не нравился размер собственного носа, это делало его несчастным. Но чего я никогда не понимал — это нелепых вымыслов о том, что Майкл использовал пластическую хирургию, потому что «был готов на все, лишь не быть похожим на Джозефа». Я много лет смотрелся в одно зеркало с Майклом, я многие годы видел его лицо на обложках журналов, и для меня остается загадкой, почему вообще кто-то решил, что Майкл похож на нашего отца.

Главным было то, что хирург Майкла помог ему почувствовать себя лучше и увереннее. Между тем временем, о котором я говорю, и началом сольной карьеры он сделал несколько операций, и в результате получил более тонкий нос и ямочку на подбородке. Мне не понять, почему все медиа кинулись кричать об этом, как о сенсации.

Изменение состава «The Jackson 5» стало катализатором перемен. Думаю, для Майкла эра «The Jacksons» была переходным периодом: в группе он чувствовал себя защищенным, с другой стороны, в нем зрела решимость уйти. Теперь очевидно, что тогда его невероятный талант только начинал раскрываться, ожидая наилучшего момента. Работа в CBS Records с авторами и продюсерами Кенни Гэмблом и Ленни Хаффом позволила Майклу довести до совершенства навыки, полученные им в Мотаун. Майкл рассказывал, что у них он узнал очень много нового об анатомии песен.

Гэмбл и Хафф вместе создали уникальное звучание, известное всему миру под маркой Philly International Sound. Особенность их аранжировок состояла в отчетливом соул-фанковом звучании струнных и мощной басовой лини, как говорили, это был «лист, который слетел с дерева в Детройте и приземлился в Филли». Если вы послушаете песню Гарольда Мелвина и группы Blue Notes “If You Don’t Know Me By Now”, “Me & Mrs. Jones” Билли Пола или “Ain’t No Stopping Us Now” МакФэддена и Уайтхеда, вы точно поймете, о чем идет речь.

Итак, мои братья отправились на восток, записывать музыку в Филадельфии, недалеко от истоков Мотаун. В атмосфере сотрудничества Майкл и братья смогли раскрыться как авторы песен и продюсеры, их записи стали прекрасными образцами поп-музыки. Первые два альбома не смогли добраться до тех позиций в чартах, которые мы занимали раньше. Но фортуна улыбнулась, когда они выпустили третий альбом «Destiny», написанный всеми братьями вместе. Оттолкнувшись от филли-саунда, они смогли найти собственное звучание, после долгой борьбы стремление к творческой независимости было удовлетворено. Альбом достиг статуса дважды платинового и породил хитовые синглы: “Enjoy Yourself”, достигший шестого места в Billboard Hot 100, “Show You The Way To Go”, ставший их первым номером в UK, и “Shake Your Body”, который добрался до седьмого места в США и продался тиражом два миллиона копий. “Blame It On The Boogie” — кавер на песню, написанную англичанином, удивительно, но его звали Майк Джексон — также вошел в чарты и попал в первую десятку в Британии.

А еще была специальная программа «The Jacksons TV» с Дженет, Ла Тойей и Рибби на канале CBS, хотя Майкл в тайне досадовал из-за несмешных заученных шуток и записанного смеха. Они вернулись к формату нашего шоу в Вегасе, но теперь дело не ограничивалось клубной сценой, программа транслировалась по всей Америке.

Майкл беспокоился, что из-за постоянного появления на телеэкране может пострадать его карьера музыканта. Нам не раз говорили, что слишком частое появление на ТВ может разрушить артиста, он просто лопнет как электрическая лампочка, прослужившая слишком долго, подобные программы запросто могут превратить тебя в клоуна из телешоу.

Что касается меня, жизнь без братьев была для меня испытанием. Мотаун сделал все, что мог, для продакшена моего альбома «My Name Is Jermaine», но этого оказалось недостаточно. У них были другие приоритеты, например, Стиви Уандер, Марвин Гэй и Дайана Росс. Все подозревали, что я буду пользоваться своим положением «любимого сыночка».

Такая обстановка могла бы сломить даже самого сильного, но в 1982 году трек «Let Me Tickle Your Fancy», который я записал с группой «Дево», стал номером 17 в США и получил от Биллборд красную точку, это означало, что по их прогнозам песня будет подниматься к вершине. Однако Мотаун упустил момент для раскрутки и мои позиции начали падать. Помню, в это время я бродил по Лондону, чувствуя себя подавленным и никому не нужным. С Мотаун моим самым значительным успехом в чарте стала песня «Let’s Get Serious» — 9 номер в первой сотне хитов Биллборд, и номер один в американском R&B чарте, после чего в 1980 году я получил номинацию Грэмми за лучший мужской R&B вокал. Многие поздравляли меня с этим достижением, но все, что я слышал в своей голове — голос Джозефа, напоминавший, что номинация это еще не победа.

Я пытался год за годом, но это никогда не стало тем, чем было вместе с братьями. Я не жалел о том, что остался верен своим принципам, просто мне было трудно принять новую реальность. По правде говоря, ни я, ни остальные Джексоны уже не могли возродить волшебство и силу «Джексон 5». Можно сказать, что на рубеже 70-80 годов мы оказались в своей собственной тени. Я продолжал записываться, но решил отдать часть энергии тому, чтобы стать продюсером под руководством мистера Горди. «Ищи артистов, приводи их на лейбл, заботься о них, если необходимо, изменяй условия контракта», — говорил он. У меня был свой офис, я получал инструкции, как находить и продюсировать новые таланты. С Хейзел мы привели на лейбл Стефани Миллз, а также группы «Switch» и «DeBarge». Я не добился успехов в чартах, но я развивался вне сцены.

Майкл сравнивал свою карьеру с американским президентским самолетом Air Force One, которому требовалась отдельная взлетная полоса и отдельный летный коридор. Он должен был знать все технические параметры своего самолета. Он должен был знать каждого пассажира на борту и каждое рабочее место. Он был главным и единственным пилотом. Такой мастер-план он нарисовал на бумаге в начале 1978 года, но идею заняться собственной сольной карьерой он обдумывал уже давно.

Мой пример, однако, научил его не принимать ультимативных решений. Для него ситуация была очень непростой. Он старался угодить каждому, не выносил ссор, сама мысль о возможной конфронтации заставляла его страдать. В студии он продвигал свои творческие идеи с поразительной настойчивостью, но в личной жизни предпочитал засовывать голову в песок, надеясь, что все разрешится само собой. В глубине души он прекрасно понимал, что он тащит всех Джексонов на себе и что этот груз стал для него слишком тяжел.

Думаю, было два ключевых события, которые положили начало его сольной карьере. Вначале Марлон женился на своей девушке Кэрол, а затем Рэнди, когда ему исполнилось 17, переехал на собственную квартиру. Майкл, которому было трудно представить свою жизнь без общества братьев, остался в Хейвенхерсте один, с мамой, Джозефом, Дженет и Ла Тойей. Рибби сказала, что однажды он поделился с ней своей обидой на братьев «за то, что они его бросили». По ее словам, «он не понимал, как они могут рассчитывать достигнуть в музыке еще чего-то, если они уже не сфокусированы на музыке на 100%».

Майкл был женат на своей работе, он не мог понять, почему мы позволили женщинам стать между нами и нашей музыкой. Психологическая обработка Джозефа не оставила на мне глубоких следов. Но для Майкла музыка была его страстью: в его сердце, в его жизни просто не оставалось места для женщин. В отсутствие братьев он начал тосковать и стал вообще избегать общества, предпочитая проводить дни в одиночестве. И чем больше времени он проводил один, тем больше утверждался в мысли, что ему пора начать сольную карьеру. Его движущей силой была Дайана Росс. Она постоянно говорила ему, что пора определиться, чего он хочет, советовала, чтобы он использовал свое имя, не прикрываясь именем семьи, заставляла его поверить в себя, приводя в пример историю своего расставания с «Supremes». Одна из самых популярных артисток своего времени — и с детства обожаемая наставница — говорила Майклу, что если он хочет быть лучшим, он должен совершить прыжок… и полететь. По крайней мере, в таком виде ее слова дошли до меня. Ее совет поехать в Нью-Йорк и принять участие в съемке фильма «The Wiz» (адаптированной версии «Волшебника страны Оз», над которым начала работу студия Universal) стал для Майкла началом новой жизни. Дайана играла Дороти, а Майклу досталась роль Страшилы. Не кто иной, как мистер Горди устроил ему этот дебют в кино, Мотаун выкупил авторские права на фильм. Уход группы из Мотаун не изменил его отеческого отношения к Майклу, но мой тесть не был уверен, примет ли Майкл его приглашение.

Я был на ранчо, когда он позвонил по телефону и задал мне этот вопрос. «Вы шутите? — ответил я. — Майкл обожает «Волшебника страны Оз»! Эта роль подходит ему, как никому другому! Он должен играть Страшилу!»

На роль Страшилы пробовался еще один актер — звезда Бродвея Бен Верин (по иронии судьбы в 2005 году он все-таки сыграл Волшебника в мюзикле «Ведьма» (Wicked)), но Майкл произвел большое впечатление на Universal и роль отдали ему.

Надо сказать, что в целом фильм провалился, но Майкл заслужил похвалу режиссера Сидни Люмета: «Майкл самый талантливый парень, какого я только видел после Джеймса Дина — потрясающий актер, феноменальный танцор, один из самых редких талантов, с кем мне довелось работать. Это не преувеличение». Эти слова стали для Майкла лучшей наградой. Из этого опыта родилась еще одна страстная мечта Майкла: стать актером и сниматься в кино. Кроме того, съемки еще больше сблизили его с Дайаной.

Его детская преданность нашей богине из Мотаун переродилась в страстное увлечение юности. Можно с уверенностью сказать, что Дайана была первой женщиной, в которую он влюбился по-настоящему. Я долго пытался понять, разделяет ли она его чувства или же по-прежнему видит в нем того малыша, каким она встретила его впервые. Майкл был уверен, что теперь она воспринимает его уже не как мальчишку, но как мужчину, и что она уважает его как артиста. Я думаю, что самым главным в их отношениях была настоящая дружба, какая очень редко встречается в Голливуде. Но не приходится сомневаться и в том, что между ними была определенная степень близости. Его песни говорят сами за себя, они всегда были автобиографичны. Обратите внимание на лирику “Remember The Time”, которая была выпущена в 1992 году. Майкл говорил мне, что эта песня была написана с мыслями о Дайане: самая большая любовь его жизни ускользнула от него.

Майкл скрывал от всех, как одиноко ему было в Хейвенхерсте без братьев. Даже наши родители и сестры, с которыми он жил под одной крышей, не знали об этом. Вряд ли кто-то из нас мог понять, насколько «трудным был для него этот период жизни» или насколько «изолированным» он себя чувствовал, пока мы не прочитали его автобиографию.

Конечно, он очень любил Дженет, между ними была особая связь, она тенью следовала за ним повсюду. Эти двое были так похожи, что иногда это казалось пугающим. Дженет, хотя она была сорванцом, во многих отношениях была женской версией Майкла: чувствительная, нежная, любознательная, хрупкая в отношениях, но с железным стержнем внутри и с самым добрым сердцем. Но она не всегда была рядом. Ее актерские способности заметил канал CBS и пригласил ее на роль Пенни в ситкоме «Good Times», эта работа занимала ее время с девяти до пяти почти каждый день. Большую часть времени Майкл проводил с Ла Тойей, они неплохо ладили.

Майкл обожал своих сестер, без них он чувствовал бы себя совсем одиноким. Но я понимаю, что они не могли заменить ему братьев, было очень много такого, чем с ними он поделиться не мог. И я подозреваю, что это отчуждение ранило его все сильнее и сильнее. Может быть в этом кроется причина того, что он так и не смог завести настоящих друзей, кроме тех, кто был тесно связан с ним по работе. Друзей не было ни у кого из братьев. Ни в Гэри. Ни в Лос-Анджелесе. Наш образ жизни, постоянная занятость и наши честолюбивые мечты постепенно стали вокруг нас стеной, за которую не мог проникнуть никто. «Дружба» была словом, которое мы часто слышали, но мы так и не смогли понять, что именно оно означает.

Так и шло, когда ему становилось скучно, Майкл говорил Маме, что он собирается пройтись вниз по улице, и она думала, что он просто хочет проветриться. Бульвар Вентура — длинная и очень оживленная улица, которая тянется с востока на запад, главная дорога, связывающая долину Сан-Фернандо с Голливудом. Майклу некуда было идти, он мог лишь повернуть налево и пройти меньше квартала от ворот до местного магазинчика на следующем перекрестке. Майкл выходил на улицу не за тем, чтобы «проветриться», он пытался найти друзей — «встретить кого-то, кто не знал бы, кто я такой… я хотел встретить хоть кого-нибудь».

Прошли годы, прежде чем он согласился поговорить об этом.

— Почему ты не звонил мне? Почему ты не позвонил кому-нибудь из братьев?
— У тебя была Хейзел. Я не хотел тебя беспокоить.

Таков был Майкл: он боялся доставить хлопоты или расстроить чьи-то планы. Причиной могло еще быть и то, что раньше мы не нуждались в том, чтобы как-то организовывать наше общение, поэтому идея организации специальных встреч, не связанных с обсуждением деловых вопросов, казалась нам странной. Каковы бы ни были причины, это был не первый раз, когда Майкл переживал душевную боль и чувствовал себя отрезанным от своей семьи. И всегда он страдал молча, уходил и искал ответы на свои вопросы у посторонних людей. Мне кажется, больше всего ему хотелось вернуться в то время, когда наши отношения были понятными и простыми. Но реальность диктовала другие условия. Он рассказывал, что как только водители замечали «Майкла Джексона!», слоняющегося по улице, на Бульваре Вентура образовывалась пробка. Все опускали окна и начинали просить у него автографы или снимать его на свои фотоаппараты. Представляю, каким это было для него разочарованием.

Вскоре Майкл понял, что его личность больше никого не интересует; все видели только образ «Майкла Джексона!». Такой была цена славы: она затмевает тебя реального, мой брат достиг такой известности, что больше не имел шанса быть «понятым» — быть просто человеком. С того дня его друзьями могли быть только имена, входящие в список знаменитостей Голливуда.

Счастливой случайностью во время съемок «The Wiz» обернулось для Майкла знакомство музыкальным директором и автором музыки Квинси Джонсом, который в 1979 году стал продюсером первого сольного альбома Майкла «Off the Wall». Майкл слышал о Квинси еще до съемок фильма, у Квинси была высококлассная концертная группа под названием «Wattsline», и еще он приезжал в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть на неизвестных артистов. Когда Квинси впервые согласился работать с моим братом, он сказал: «Если он смог заставить людей плакать песней о крысе, то он далеко пойдет!»

Вначале он собирался выпустить этот альбом как очередной сольный проект, не объявляя о своем выходе из группы, Майкл очень хотел, чтобы его материал вошел в четвертый альбом группы и чтобы они исполняли его песни в туре Triumph, который должен был последовать за ним. Честно говоря, я не знаю, на какой уровень успеха он рассчитывал, основываясь на результатах продаж его предыдущих альбомов, но фактор Квинси изменил все. Он и Майкл стали великолепной командой, просто не разлей вода. Квинси помог Майклу оформить его идеи, раскрыть механику его креативности. Вместе они добились того звука, который стал визитной карточкой Майкла, и в итоге «Off the Wall» продался тиражом восемь миллионов, заняв в США второе место в чарте. В Биллборд 100 вошли синглы “Rock With You” and “Don’t Stop Till You Get Enough”, а позднее Майкл выиграл номинацию Грэмми за Лучший мужской R&B вокал.

Но Майкл не праздновал эту первую награду Грэмми: сидя дома возле телевизора, он плакал, чувствуя себя сокрушенным из-за того, что его альбом не выиграл награду Запись Года. Всего лишь один Золотой Граммофон за альбом, который заставил трепетать музыкальную индустрию, критиков и фанатов — этого было слишком мало. Он чувствовал себя оскорбленным, а не награжденным; он понимал, что его колоссальная работа недооценена, но это не заставило его опустить руки. Это сделало его еще более голодным, и тогда он поклялся: «Я им еще покажу». Он решил «пойти дальше»: стать лучшим артистом в мире, захватить целиком церемонию Грэмми и создать «самый продаваемый альбом всех времен». Все это он написал на зеркале в ванной комнате в Хейвенхерсте: «ТРИЛЛЕР! ТИРАЖ 100 МИЛЛИОНОВ… АНШЛАГИ НА СТАДИОНАХ». Это были амбиции, подкрепленные его условным рефлексом: никогда не быть вторым. Те же мотивы двигали им, когда он поклялся, что его имя будет в Книге рекордов Гиннеса. Майкл хорошо понимал, что от него требуется. Полная сосредоточенность на своей цели. Одержимость. Решительность. Упорство. Он написал эти слова на сотнях клочков бумаги. В 21 год он решил, что теперь он должен взять на себя полный контроль над своей жизнью.

Глава одиннадцатая.
Лунная походка