Главнокомандующий восседал на черном троне, мысли его, судя по взгляду, были далеки отсюда, далеки от Миртаны, Монтеры, всей этой дурацкой войны. Быть может он вспоминал дом, семью, а может волны воспоминаний, подхватив, унесли его в далекое детство, отец, мать, орда... кто знает, во всяком случае привычная злоба ярость, наполнявшая взгляд любого орка ныне сменилась какой-то печалью, сладостной ностальгией и отчужденностью. Неловко было беспокоить его, но я ведь не зря пришел сюда.
— Скажи, мора, — вдруг обратился он ко мне, — ты знаешь, что такое дом? Семья? Или для темного мага эти слова лишь пустой звук?
— Дом... когда-то в юности у меня был прекрасный дом, но с тех пор, как погибли родители, ни одно место в мире я не мог бы назвать своим домом.
— Ты помнишь их? — в голосе Варека звучала тоска.
— Конечно! Я часто думаю о них, живу прошлым.
— Повезло тебе, морра... Как они умерли? — конечно, в другой ситуации я бы не стал откровенничать, но что-то подсказывало мне, что этот орк поймет меня.
— Отец был магом огня, советником Робара первого, погиб как герой на войне, а мать заболела чахоткой, долго мучилась, и ни одна тварь не помогла нам. Только одна дальняя родственница иногда посещала ее...
— Печально, похоже, в ее смерти тоже виноваты люди, конечно, не в прямом смысле, но их бездушие и безразличие порой способно убить. Тебе повезло, ты хотя бы можешь вспоминать их...
— Да, бездушье — страшная вещь, им люди убили и меня, ведь с тех пор я сам ни жив, ни мертв, что-то среднее...
— Мои тоже погибли на войне. Отец был главой орды, когда мне было три зим, в лагерь ворвались люди, они стали резать всех, женщин, детей... отца с матерью тоже убили, так рассказал мне шаман, который принял меня сыном. С магией я никогда не дружил, но с мечом — дело другое. В отца знать пошел. Тогда я поклялся отомстить людям, и вот теперь я — уважаемый многими военачальник. Мы чем-то схожи, морра, ты тоже должен отомстить за своих.
|
|
— Ярость давно уступила место безразличию, я не держу на них зла, они мне попросту чужие.
— Что ты решил с моим предложением? — словно опомнился орк.
— Я помогу, но не так, как ты хочешь: хоть мы и чужие, но я все же принадлежу к расе людей. Кровь невозможно вытравить. Когда мы будем у крепости, у вас будет несколько минут, чтобы расправиться с ними.
— Я понимаю тебя, — вновь смягчился он, — раса очень много значит... что ж, этого будет достаточно.
— Мне нужно два дня, чтобы подготовиться.
— Мы ждали несколько месяцев, подождем и еще несколько дней.
— Договорились, — с этими словами я развернулся, и зашагал прочь.
Странно, что орк так хорошо меня понял, очень даже странно... хм, неужели в этом мире есть еще существо, способное понять отверженного? Существо, которое испытало все то, что испытал я? Возможно, даже больше, чем я... Странно, сложно сказать, на чью долю выпало больше испытаний, но ясно одно — наши судьбы похоже, как два осколка зеркала, разбитые судьбы, души, порванные в кровавые ошметки, разум, который каждый миг стоит на краю бездны безумия... Лишь одна разница: он избрал путь мести, а мне Господь уготовал иное служение...
Войдя в комнатку, запер дубовую дверь, усталость переполняла меня: все эти люди, орки, сменяющиеся лица, голоса, вопли — все это, будто разрывало меня изнутри, ни разум, ни сердце не могли вместить этого, и сознание, оставив тщетные попытки разложить все по полочкам, выключилось.
|
|
* * *
Разбудил меня гром, за окном шелестел дождь. Выглянув, увидел серое небо, надвигающиеся одна за другой тучи, струи дождя будто бы слились в одно полупрозрачное полотно, которое вроде бы и не скрывало реальность, но искажало ее. Хм, похоже я проспал целые сутки, или около того. Потерев глаза, уселся за стол. Что же делать с паладинами? Нужно, чтобы это произвело впечатление на орков, и при этом не убило людей... А что если на пару минут ослепить их? Орки, подумав, что это навсегда — ринутся в бой, а тут вдруг паладины прозреют... это будет шоком для Варека, да и для всех орков... Хм, но вот как это устроить? Пощипывая бороду, я погрузился в омут воспоминаний, что-то такое я читал, кажется, в «миражах некроманта». Вспомнить бы еще...
«...Следует взять малахитовый кристалл и наполнить его магической силой, вдохнув жизнь в бездушный камень, и, подчинив его собственной воли, приказать «Сияй, ослепительным светом, и ослепляй слепцов, бродящих по земле», а после мысленно указать время, на которое кристалл будет ослеплять. Выйдя к людям, следует вновь произнести эти слова, и все люди, находящиеся вокруг, ослепнут на определенное время. Можно также указать, кого именно нужно ослепить, заменив слова «слепцов» на имена, или название гильдии...»
Кажется так, все б хорошо, но только где я в захваченной орками стране малахит найду? Хм, надо признать, зеленые твари сами-то пустыми блестяшками не брезгуют, но в изобилии их можно купить у ассасинов... восточные люди издревле были более неравнодушны к сокровищам, нежели все остальные... Хм, а где найти торговца ассасина? Всю информацию люди чудесным образом добывают в тавернах, питейные заведения — просто кладезь сплетен и слухов.
|
|
Выйдя из замка, я направился к выходу из города. Таверна почти всегда были неподалеку от выхода, чтобы усталый путник сразу же мог промочить засохшее горло и послушать местные байки. Справа доносился стук молота — орочий кузнец работал, не покладая рук, то и дело сновали воины, позвякивая доспехами, смеясь и ругаясь. Доносились пошлые шуточки наемников и стоны рабов... город жил, и я утопал в этой жизни, сходил с ума, от этого бесконечного шума, и мечтал об уютной черной башенке на краю какого-нибудь ледника. Наконец в этот гам вмешалась тихая мелодия, чьи-то умелые руки ласкали лютню. Пошел на звук, и, свернув в проулок, столкнулся со знакомо с детства вывеской, являвшей собой стакан и бутыль. Внутри было шумно и накурено так, что глаза разъедало. Чтобы не чувствовать вони дешевого табака, достал отцовский кисет, и высыпав на бумагу тонкую струйку дорогого табака, свернул самокрутку. Казалось, вся таверна наполнилась его чарующим запахом. Протерев тряпкой пивную кружку, приземистый полный трактирщик в летах, с добродушным лицом, и маленькими глазенками, обратился ко мне.
— Чего изволите? Судя по табаку, к дурному не приучены.
В противоположном углу небогатой таверна, освещаемой всего одной люстрой, сидел печальный полный человек, узкие глаза его были полны грусти, он то и дело проводил рукой по гладковыбритому черепу. Темно-сиреневое платье выдавала в нем ассасина, однако это было не платье воина.
— Басир, — проследив мой взгляд, проговорил торговец, — Богатый купец из Варранта.
— Хм, купец говоришь? И чем же он торгует?
— Как все Варантийы, в основном артефактами, и драгоценностями, — покосившись на мое одеяние, он добавил, — думаю, тебя заинтересуют артефакты.
— Да, возможно, мне стоит побеседовать с ним... — наигранно скучающим тоном проговорил я.
— Ну, это не так просто... — протянул трактирщик, — ты же их знаешь, они по жизни торгаши: «сделай мне что-нибудь, и я подумаю над тем, чтобы с тобой поторговать».
=Да... бывают такие люди, а чем Варантийцы интересуются? — поинтересовался я.
— Ну, большинство, особенно торговцы — знатные пьянчуги. От хорошего вина, к примеру, никогда не откажутся.
— Хорошее вино и стоит не дешево, а я в этих краях давно не бывал...
— Странник? — удивился он, а меня как током ударило... трактирщик в магии разбирается? Да еще легенду о страннике знает?: — Люблю странников, они хоть и не богатые, но люди, в основном приличные, — продолжил хозяин таверны, разводя руками, — Вот был недавно один, пол страны обошел, в кармане — ни гроша, зато историй и баек много порассказал, я его даже выпивкой бесплатно угостил.
Я становлюсь слишком подозрительным... все мысли только о призвании и цели, так нельзя, свихнуться ведь можно...
— Ну, мне порассказать нечего, — отцепив с пояса очередной кожаный мешочек, я отсыпал горсть монет. По лицу хозяина дешевой забегаловки было видно, что он расстроен. Это и понятно, некоторые трактирщики собирают истории, и этот, видно рассчитывал на несколько другую плату. Впрочем, обойдется и деньгами. Подставив ладонь под стойку, другой он сгреб с нее монеты.
— Хорошо, я принесу Басиру лучшего вина, и, конечно же, упомяну, что за щедрый человек угостил его, — лукаво улыбнулся он.
На несколько мгновений он скрылся за дверью, что была прямо за стойкой и, верно, вела на склад. Появившись с темной бутылью в руках, он одел неподражаемую улыбку, и направился к ассасину, который скучал за столиком. Что-то пошептав тому, хозяин таверны с улыбкой указал на меня. Прочитав этикетку, торговец оживился. Не выпуская темной бутыли из рук, он поднялся и направился ко мне. Надо сказать, настроение его, похоже, сильно улучшилось. Присев на табурет, возле меня, он заговорил.
— Благодарю тебя, о, сын щедрости! Ты знаешь толк в вине!
— Надеюсь, оно тебе понравится, не из дешевых, все-таки... впрочем, я по жизни никогда не дешевил, — эти слова порадуют любого торговца.
— Это великолепно! В наше время не часто встретишь человека, который готов легко расстаться с золотом, а я очень ценю щедрых людей. Я — Басир, торговец из Варранта.
— Мое имя давно забыто людьми, я — странник, называй меня просто магом.
Басир дважды хлопнул в ладоши, и трактирщик вынес дорогие хрустальные фужеры. Разлив вино, он вновь удалился.
— У нас на востоке высоко ценят скромность, — оглядев меня, он заключил, — хотя для монаха это не удивительно, что ж, тогда я буду называть тебя магом.
— Думаю, это лучший вариант, — потягивая игристое вино, проговорил я.
— Ты очень немногословен, я вижу в тебе все больше положительных черт.
— Молчание — удел мудрости, мудрец наблюдает со стороны, но не вмешивается.
— Хм, ты прав, о, отец мудрости.
— Долгие странствия — многие знания... — задумчиво проговорил я. Ведь лишь скитаясь между миров, можно что-то познать.
— Да... нам, торговцам, тоже часто приходится странствовать, я вон тоже проделал длинный путь из пустынь Варранты в средеземье Миртаны, много повидал, многого наслушался. Разные люди: от благородных рыцарей, до подлецов, вроде повстанцев! — последнее слово он произнес с невыразимым призрением.
— А чем они тебе так не угодили?
— Эти сыны шакалов избили меня, и отобрали повозку с товарами, да и из меня почти все вытрясли! — гневно вскричал он.
Неужели я в пустую потратил семьдесят монет и у него даже малахитового кристалла не осталось?
— Украли самое ценное — Божественный артефакт Аданоса! — все гневался он.
Какой такой Божественный артефакт? Неужели один из тех, о которых было написано в книге мага воды?
— Что за артефакт?
— Древнее кольцо, которое по преданиям является частью магических доспехов Аданоса.
Интересно...
— Значит доспехи были найдены? — удивился я, опустошая четвертый фужер.
— Нет, только это кольцо... хотя, я и не верю в эти байки, но если найти богача, который верит — можно сколотить целое состояние.
Значит, доспехи действительно существуют... сам я уже не в том возрасте, чтобы скитаться по всей земле в поисках артефактов, но, возможно, кого-то можно использовать в этих целях. В тот же миг мозаика ситуации резко сложилась в моей голове: я на время ослеплю паладинов, чем произведу большое впечатление на орков, плевать, что потом отряд доблестных рыцарей перебьет мохнатых тварей, я впечатление произведу. При любом раскладе орки будут безмерно благодарны мне, и простым рекомендательным письмом не отделаются. Думаю, мне удастся заставить их работать на себя, это будет не сложно.
— Сочувствую твоему горю... Украли вообще все?
— Благодарю, о, сын милосердия! К счастью у меня остались драгоценности, иначе я был бы обречен на голодную смерть... Знаешь, с такими людьми, как ты приятно иметь дело, может ты захочешь купить у меня что-нибудь?
Этого вопроса я ждал...
— Мне бы пригодился малахитовый кристалл...
— А ты знаешь толк в драгоценностях, странник! Когда у хорошего человека хороший вкус, сердце купца радуется! У меня как раз остался один такой камешек, не иначе тебя ждал!
— Возможно, — проговорил я, пощипывая бороду. Думаю, такая удача может послужить подтверждением правильности моих решений..., — И за сколько ты готов расстаться с этим изумительным камнем?
— Ну... за тысячу монет... — лукаво протянул он.
— Имей совесть! — не выдержал я, — Я ж у тебя не алмаз размером с шар земной покупаю!
— Ладно, ладно, не сменяй мудрого спокойствия на праведный гнев... возможно, за семьсот монет...
— Сын наглости! — передразнил я купца, главным качеством которых, было полное отсутствие совести, — двести и не больше.
— Ты заставляешь мое сердце печалиться... триста.
— Карманы странников всегда пусты, и больше двухсот монет они зачастую не могут заплатить... — наиграно опечалился я.
— Ну, хорошо, двести так двести, вино ведь тоже стоило не мало, — покосившись на пустую бутыль добавил он.
Я отцепил с пояса очередной кошелек, которых осталось совсем не много. Он, тем временем, ловким движением выудил желанный камень из внутреннего кармана платья.
Похоже обменом довольны остались оба.
— С тобой приятно иметь дело, — проговорил я, поднимаясь с табурета, проговорил я.
— С тобой тоже, сын ума! — проговорил купец, чьи глаза сияли не то вина, ни то от золота. Скорее от золота, ведь блеск их был хладен, как металлическая монета.
Покинув питейное заведение, я вновь направился в замок, где в спокойно обстановке можно зарядить кристалл. Мимо все время сновали люди и орки со своими проблемами и мыслями, не могу объяснить этого, но, проведя долгое время в затворе, я, будто бы стал чувствовать чужие мысли, ощущать их. Сотни миров, точно пытались раздавить мой, уединение подобно наркотику — сперва человек страдает от него, но потом не ощущает себя полноценным без него. Все кругом мешало мне погрузиться в себя, уйти в мир рассуждений и исканий, в мир реальный. Понятия реальности и фантазии настолько перемешаны в сознании человека, что порой просто невозможно понять, что реальнее: мои размышления, или внешний мир? И, уверен, в своем вопросе я не одинок. Конечно, подобными вопросами задаются лишь люди, способные рассуждать, не утонувшие в суете. Что есть истинность мира? То, чем он является, или то, чем он является для меня? Истинна — Бог. Пожалуй, истинным восприятием мира будет то, как человек увидит его через призму Божественности. Когда он скинет всякие шоры общественных понятий о мире, и увидит мир первозданным, таким, каким его сотворил Бог. Это цель и вершина, на которые взбирались немногие. То есть нужно пытаться смотреть на мир не глазами человека, но очистить свой взор, и, насколько это возможно, приблизиться к восприятию мира Богом. Ведь сам по себе мир прекрасен, уродливым его делает накипь людских страстей. Человек, очистивший свое сердце от страстей, увидит истину, и мир истинный. Разумеется, путь этот длинною в жизнь, путь не имеющий конца. Человек может пройти им, может узреть истину, но не хочет. Зачем? Намного удобнее мерить мир общественными, удобными рамками, ведь общество всегда стремится оправдать грех, и жить можно как угодно, и никакого сердца очищать не надо. Человек же вставший на этот путь восстает не против мира, но против общественного его понимания. Он пока еще не знает истины, но уже вдоволь пресытился ложью. И именно эта пресыщенность, переполненность ложью ведет его дух на поиски истины. Конечно, у каждого свой путь, я пошел путем затвора, но, конечно, это не единственный путь, просто один из самых прямых и простых. Вырвав себя из мира, я со временем избавился от представлений падшего общества: отобрал праведные, и отсек греховные. Прошло очень много лет, и я прекрасно понимаю, что не только не продвинулся на духовном пути, но и первого шага еще не сделал... — с такими мыслями я вошел в замок, где меня уже поджидал Варек, уперев руки в бока, он смотрел на меня с осторожностью и определенным недоверием. Странная гримаса появилась на орочьей морде: смесь недоверия, опаски и недовольства.
— Ты, кажется, сказал, что к наступлению готовиться будешь? — с нажимом проговорил он.
— Я и готовлюсь, а в чем, собственно проблема? — поинтересовался я жестким тоном.
— Мои разведчики доложили, что тебя видели в таверне! — грозно проговорил я.
— Ты что посмел следить за мной?! — не сдержался я, — Ты смеешь усомниться в словах темного мага? — с угрозой проговорил я, — Если я сказал, что готовлюсь, значит так оно и есть.
— Прости мою дерзость, — оторопел он от моей наглости, не думаю, что орк мог припомнить, когда с ним так дерзко разговаривал человек, — Просто я не понимаю, как к военной операции можно в таверне, одно дело воины, но маг...
Страх — великая сила, страх — это власть. Орк вполне мог бы потягаться со мной, но холодный ужас сковал его.
— Для задуманного мною, мне потребовалась одна вещица, у обычных торговцев ее не найти, вот я и отправился в таверну, где нашел ее.
— Хм, интересно, что это? Ты разве для эликсиров водку как основу используешь? — удивился орк.
Я прыснул от смеха.
— Дело далеко не в эликсирах, и уж точно не в водке. Позволь я не буду посвящать тебя в тайны магии. Тебя должно волновать лишь сработает это, или нет, а уж как оно сработает — дело мое.
Отерев испарину со лба, орк улыбнулся дружелюбно, насколько мог, и проговорил.
— Рад, что у тебя все под контролем. Не стану больше отвлекать тебя, — — направившись к трону, он дал понять, что разговор окончен.
Я же, повернувшись, направился наверх, в небольшую комнатку, больше напоминавшую коморку, которая стала очередным моим временным пристанищем. Войдя, я был приятно удивлен: теперь здесь было все необходимое магу: в пустующем ранее углу появился рунический стол, а в другом — стол алхимика. Надо признать, Варек не плохо заботится о своих гостях, впрочем, наверняка не о всех, из них ведь не каждый некромант. Впрочем, порой такая забота весьма приятна, власть вообще доставляет удовольствие. Варек, сам того не понимая, становится пешкой в моих руках, правда ходит этой пешкой я не спешу, ведь партию выигрывают расчетливые, а не торопливые. Жизнь научила меня терпению, терпение — великая вещь, ведь лишь способный ждать — дожидается, и лишь способный терпеть может выстрадать.
Взяв кристалл, я закрыл глаза, и направил в него силу, магическую силу. Каждый миг он становился все теплее, сквозь мои закрытые веки то и дело просвечивало зеленоватое сияние. Внезапно охватившая меня усталость разливалась по телу вязкими волнами, и когда рассудок уже начал мутиться — я почувствовал, что кристалл наконец-то напитался моей силой. Ослабив потные руки, я прошептал: «Сияй, ослепительным светом, и ослепляй слепцов, бродящих по земле, на пять минут», кристалл вспыхнул так, что я сам на мгновение ослеп. Ох, уж мне эти древние: мудрость их неоспорима, но вот мягкости им всегда не доставало, ведь можно ж было слово какое вставить, чтоб он хотя бы заклинателя не ослеплял... ну, да ладно, повезло, что лишь на миг ослеп, а мог бы... это ж все-таки черная магия. Пяти минут оркам вполне хватит, чтоб прорваться в крепость, и тут паладины неожиданно прозреют. Думаю, за столь краткий срок, орки и убить-то никого не успеют, разве что парочку постовых... хм, конечно, я привык проверять созданные мной артефакты, перед их использованием по прямому назначению, но сейчас это не представляется возможным. Не могу ж я посреди Монтеры его использовать, вряд ли Варек потом оценит мою учтивость...
Ноги подкашивались, заряжая кристалл, я совсем обессилил. Раз уж все равно нет возможности проверить работу, можно предаться сладостному сну, восстановить иссякшие силы, ведь в скором времени они мне очень понадобятся.
Обрушив свой стареющий остов на кровать, я погрузился в сладкое забвение, которое люди называют сном.
* * *
— А ну поднимайся, проклятый морра! — разбудил меня орочий голос.
Открыв глаза, я увидел пред собою недовольную оркскую морду, которая нависла надо мной, словно тучная и мрачная скала. Хотя еще большую мрачность ситуации придавала алебарда, также уставившаяся на меня. Протерев сонные глаза, я неохотно сел. Кости болели. Орк немного отошел, еще бы, какой подвиг: наорать на спящего некроманта, хвалится будет перед своими... а теперь то некромант проснулся — не до подвигов стало. Все-таки орки очень похожи на людей: это ведь очень человечная черта, геройствовать в глазах других и похваляться, а как до дела дойдет — в первых рядах смыться.
— Зачем так грубо? — с нажимом спросил я. Было видно, что орк насторожился.
— Извини, морра, — выдавил он из себя, — Варек хочет тебя видеть.
Одернув мантию, я направился вниз.
Война и военная служба часто превращает людей в животных, орков, по-видимому, тоже. Люди долгое время считали, что орки — звери, однако их раса насчитывает на несколько веков больше, нежели людская, к тому же, у них есть своя культура: письмена, строения, даже магия. Они далеко не животные, просто разум их ослеплен ненавистью к роду людскому, и, видимо, неспроста... Я читал разные источники, ясно одно: никто с абсолютной уверенностью не может сказать, кто развязал войну. Сейчас понятно: ненависть уже в крови у орков и людей: «мои прадеды их убивали, значит и я должен, значит, было за что». Конечно, так явно об этом никто не думает, страшно сказать, но эта война у них в крови: они не задаются вопросом «зачем?», они просто убивают...
Хочется верить, что когда-нибудь, поглотив топоры и кости, земля забудет эту войну... впрочем, кончится эта — начнется другая... у людей это инстинкт — грызть друг другу глотки. Мне, кажется, мира на этой земле никогда не будет... Если светлейшие, или лучше сказать темнейшие, умы найдут оружие, способное уничтожить весь мир, то наверняка люди с радостью воспользуются им, не задумываясь ни о чем... Ведь многие правители как рассуждают? Если это земля не наша, значит, она не будет ничей. Возможно, однажды именно это и погубит мир, кто знает?
На троне величественно восседал Варек, в голубой накидке и тяжелых латах. Взглянув на меня, он хотел было выразить свое нетерпение, но, подумав, промолчал.
— Рад видеть тебя, мора, — натянуто проговорил он, обнажив зубы, видимо, улыбнуться пытался, только орком это от природы не дано. А, возможно, нам не дано понять их улыбки, ведь в их глазах людская улыбка, может быть, выглядит столь же омерзительно...
— Тебе стоит позаботиться о воспитании твоих солдат, пусть хотя бы смотрят с кем говорят. Не очень-то приятно пробуждаться от возгласа «А ну поднимайся, проклятый морра!».
Орк наигранно стушевался, и еще более неискренним тоном проговорил
— Я обязательно объясню ему, что не стоит так... — было видно, что ему очень непросто скрывать свое презрение.
Страх дает власть, но забирает искренность. Если существо боится человека (что, в общем-то, не так уж и глупо, ведь никогда не знаешь, что от этого создания можно ожидать...), оно не может быть с ним искренним, постоянно будет стараться угодить, чтобы не навлечь гнев, или, чтобы он не выкинул чего. Мне, в моем положении, не сложно испугать какую-нибудь тварь, вроде орка, куда более сложно контролировать этот страх, не давать ему перерасти в безумную ненависть.
— Хорошо.
— Ты подготовился к атаке? — спросил он, поглаживая бороду.
— Атаке? Я к ритуалу магическому готовился...
Неужели он думает, что я встану в их ряды, и возьмусь за клинок? В моем нынешнем возрасте это просто невозможно. Когда-то, лет десять назад, но не теперь...
— Называй как хочешь, против людей — значит атака, — поморщился он. Теперь своего презрения не смог утаить я, не могу с уважением относиться к созданию, которое даже элементарных вещей понять не может... сравнить ритуал с атакой... я прыснул вслух.
— Что смеешься, морра?! — вскипел он, — Я ж не шаман...
— Для понимания таких и вещей им и не надо быть...
Тяжело вздохнув, он сменил тему.
— Так что ритуал твой готов?
— Несомненно.
— Тогда медлить нечего, отправляемся! — встав с трона, он расправил плащ и, с воинственно-горделивым видом, прошествовал мимо меня. Впрочем, я в приглашениях давно не нуждался...
Шагнув из полумрака замка на свет дневной, я был просто поражен: весь двор был заполнен орками, в тяжелых и средних доспехах, с алебардами, двуручными клинками, и арбалетами. Числа им просто не было, миллионы злобных глаз, враждебно уставились из под наморщенных лбов. Вскинув правые руки, и потрясая в воздухе кулаками орки приветствовали своего военачальника, ну, и меня, как приложение к нему. Взойдя на сваленную из всякого хлама трибуну, Варек открыл рот, и воинственные вопли сменились долгожданной тишиной.
— Сегодня великий день, — начал он, — день, когда падет Фаринг — один из последних оплотов человеческой власти. Я говорю об этом с такой уверенностью, потому что мудрец из рода людей встал на нашу сторону, — рукою он указал на меня. Он стар, и потому прекрасно знает все уловки двуногих тварей, а значит, победа будет за нами! Приветствуйте его, как Меня приветствовали! — тотчас вверх вскинулись тысячи руки и вопли вновь оглушили меня. Конечно, Варек нес полную чушь: разве ж можно предугадать все козыри, которые запрятаны в людских рукавах? Разве не может среди них оказаться, к примеру, магов, которые обратят действие ритуала? Варек слишком самонадеян, или слишком рассчитывает на меня, как бы там не было, его воинам это нравится...
Когда стихли вопли, военачальник продолжил.
— В бою вы должны слушать его, как меня. В этот раз вас поведут два генерала (вот так легко я превратился из черного мага в генерала.), а значит победа неизбежна!
Снова вопли, скрежет метала... все-таки орки очень похожи на людей...
— Пошли, — шепнул на ухо Варек.
— Куда? — удивился я.
— Ты шутишь, что ли? — нахмурил брови он.
— Нет, — растеряно проговорил я, разведя руками.
— Я тебя только что генералом объявил, теперь ты поведешь армию вместе со мной армию, — с этими словами он развернулся и зашагал впереди. Я проследовал за ним сквозь орков, успевших выстроиться в две колонны.
Идя по правую руку от него я слышал как за спиной выстраивался отряд и следовал за нами. Вряд ли многие маги могли похвастаться подобным достижением, вести за собой отряд, к тому же орочий. Шли быстро, за считанные минуты покинули город. Наемники расступались, уступая дорогу могучей армии, идущей к победе. Лязг доспехов и ругань стали вполне привычными и почти не раздражали.
— А разве наемники не будут участвовать в этой битве? — удивленно спросил я.
— Наемники? — казалось, не меньше удивился он моему вопросу, — Мы никогда не берем их в завоевательные походы, только некоторых, которые уже доказали свою преданность. Пойми, поступив к нам на службу, они не перестали быть людьми, и в любой момент могут переметнуться к людям, а меня не порадует, если в лоб пойдут паладины, а сзади наши плотные ряды станут подчищать наемники.
— Ясно.
Ферма осталась позади, справа, наконец, закончилась городская стена, а слева виднелся небольшой лесок. Легкий ветерок доносил чудесные голоса птиц, проказник играл листвой, покачивал кронами юных дерев, не способных еще противостоять ему. Впрочем, возможно молодым деревцам эта игра нравилась не меньше, чем ему самому.
О, чудесная природа, все в ней с изобилием преисполнено жизни. Я все лучше и лучше и лучше понимаю друидов, живущих в лесах. Возможно, только там и возможна настоящая жизнь... а, возможно, я просто старею...
Стая волков, будто не заметила нас, и тотчас я поймал удивленный взгляд Варека.
— Животные никогда не трогают нас, орков, но не ужели они не учуяли тебя?
— Уже много лет звери не нападают на меня, только если с людьми пообщаюсь... Понимаешь, они чувствуют, как от людей воняет пороком, живя в городской суете, многие пропитываются этой вонью, да и сами погружаются в пороки, уже не воспринимая их, как нечто ненормальное. Животные не переносят этой вони и потому стараются растерзать всякого, кто дурно пахнет. А я, более десяти лет провел в глухом затворе, потому и выветрился этот запах.
— Но ведь сейчас ты идешь из города.
— И что? Я ведь с людьми не общался.
Орк улыбнулся, похоже мои слова польстили ему... Конечно, я с лукавил, с повстанцами-то общался, однако им, видимо, не удалось своим общением провонять меня настолько, чтоб звери бросаться стали. Интересно, а почему звери орков не трогают? Мне почему-то кажется, что эти создания не блещут благочестием... Видимо, привыкли. Орки от начала своего существования были связаны с природой, даже города свои строили посреди леса, и, возможно, животные уже настолько привыкли к ним, что за своих принимать стали. Что и говорить, если даже великие человеческие умы долгое время считали орков животными?
Дорога вильнула, и поползла между двух скал, несмотря на лязг и топот мне все же удавалось сохранить внутреннюю тишину. Размышление — воистину дар Божий, вся природа, весь мир располагает к нему, стоит только оторваться от суеты, как человека захлестывают волны мыслей... возможно, именно поэтому люди боятся уединения, стараются раствориться в толпе, живут вдали от природы... они бояться думать, потому что размышление — путь к прозрению. А прозревать страшно и больно, ведь чтобы прозреть, сперва, нужно сломать свои представления о мире, иначе просто невозможно увидеть истину. Не всякий готов пойти на это, проживая всю жизнь во лжи, человек боится истины, боится этого обличающего света, ведь в темноте удобней: никакой грязи не видно. Как глупы и трусливы люди...