Этот свет в душе,
Что ещё светит...
Всегда, всегда
Для того, чтобы мне стать никем,
Для того, чтобы мне стать никем.
Этот свет в душе,
Который никто не может понять,
Кроме... кроме тебя.
Кроме тебя...”}]
И это начинается. То, чего я так боялась, происходит со мной. Я думала, что буду готова, ведь сама понимала - мы не будем с Лукасом вместе всегда. Только и представить не могла, что все так скоро подойдет к концу.
- Маркус рассказал, что ты залечивала его раны после драки с отцом. Знаешь, я думал, между вами что-то было... Алистер говорил, что Марк бежал за тобой и кричал тебе что-то... Я, откровенно говоря, допускал мысль, что он поцеловал тебя, а потом ты убежала... В общем, это бред! - восклицает Блэнкеншип и сжимает пальцами переносицу.
- А тебе не все равно?
Лукас перестает жмуриться, опускает руку и взмахивает ею.
- Ой, только не надо плакать! - глядит в моем направлении чертом. - Знаешь, мне просто была противно представление того, что мне изменяли в то время, когда состояли со мной в отношениях.
Его голос такой черствый, басистый, но он все чаще переходит на высокие, громкие ноты, заставляя меня заткнуться, когда я было открываю рот. Плачу - и не могу остановиться. Слезы стекают по щекам, падают крупными каплями на раскрытые ладони, на алую кофту, надетую поверх белой майки. Я бы и хотела открыться перед Лукасом с новой стороны: показаться сильной, той, которую не задевают его злые слова, сердитая интонация. Я бы, правда, очень-очень этого хотела. Но это мой первый парень. И я успела в него влюбиться, прежде чем он принял решение вторично развалить мою собственную вселенную.
- Извини за этот поцелуй, - Блэнкеншип кивает головой направо. - Просто минутная слабость.
Оттенок речи теряет градус, пронзительность. Я даже выдыхаю. Когда он не кричит, я чувствую себя не так плохо. Не так раздавлено. Ему не нравятся мои слезы, потому что становится меня жаль? А он не должен меня жалеть. План, с которым он сюда пришел, не предусматривает жалости.
- Все и без слов ясно, да? - Лукас поглаживает щетину на подбородке и щеках, которую я тоже несколько минут назад проводила по ней пальцами. - Мы классно провели время. Но в любой истории, даже самой увлекательной, есть финал.
Его изящные литературные предложения не помогут пережить разрыв. Лучше бы он просто молчал. Лучше бы и мне помалкивать, однако уже не контролирую, что говорю.
- Почему?
Мы вновь встречаемся глазами. У меня нет сил отвести свои, а он, наверное, долго смотрит, потому что в последний раз. Может, чтобы запомнить меня такой убогой, никчемной, презренной. Со стекающими вниз дорожками слез на скулах.
- У меня на носу важный матч. Знаешь, сколько тренировок я пропустил? Дейл вправляет мне мозги каждый день. В прошлом году я лишился капитанства по той же причине - зажигал с девушкой, - этим заявлением Лукас только что дал мне пощечину. У меня даже дыхание перехватывает. - Я могу вернуть лидерство, если буду посещать все тренировки и нормально учиться. А ты? - Блэнкеншип указывает рукой на меня, вскинув подбородок. - Разве сама не заметила, что твои оценки ухудшились? Ева, у тебя синдром отличницы, ты умница. Ты - та, кто подтягивает в учебе других...
Он бы болтал и дальше, если бы я его не перебила.
- Ты так быстро говоришь, словно уговариваешь сам себя.
- Не говори, пожалуйста, глупостей! - взрывается Лукас и, оттолкнувшись с места, продолжает движений по гостиной.
- Хочешь сказать, что бросаешь меня из-за невыполненных студенческих обязанностей? А как же другие пары? Они встречаются, несмотря на соревнования, экзамены, сессии... Но ведь встречаются же!
Блэнкеншип буквально подбегает, подпирает ладонью раму окна, возвышается угрожающе надо мной и дышит, в точности как дикий зверь на охоте.
- Да не нужно мне это, как ты не поймешь! Ревновать тебя к другим, драться из-за тебя, думать о тебе, забывая обо всем другом. Я был таким целеустремленным до того, как ты вошла в мою жизнь... Я не встречаюсь, Ева. Неужели ты так и не уяснила? Я же говорю - вместе нам было классно. Круто. Страстно. Но это все. Я не хочу повязывать себя ответственностью, отношениями.
Обида так глубоко засела во мне, я даже не могу представить, смогу ли когда-нибудь простить его, если он захочет этого.
- То есть, это я тяну тебя вниз? - мои брови взлетают вверх.
Я подтягиваю ноги к животу и обнимаю их руками. Он не отвечает, предпочтя любоваться на обволакивающие город сумерки. Лукас спокойнее произносит через малое время:
- Ева, они правы. Доминик, Пьетра, Селест, Диего. Они все правы - наша связь странная, неправильная. Я пятнаю тебя.
Зная девчонок, настораживаюсь. Поменяв слегка положение, цепляюсь за крупицу веры, что все еще может наладиться.
- Они тебе что-то писали? Пьетра? Пьетра звонила тебе? Я знаю, она умеет уговаривать их. - Он присаживается рядышком, берет мое лицо в свои ладони, и я пускаюсь в рыдания. - Лукас, пожалуйста, не слушай их! Я, понимаешь, я... - Ну же, Ева, надо признаться! - Пускай говорят что угодно, пусть болтают, а нам же все равно, разве не так? - британец вытирает мои слезы, а я целую пальцы, которыми он это делает, целую его ладони, льну к ним. Плачу так сильно, что разрывается сердце.
Я вижу, что он притворялся. Я вижу, что небезразлична ему. Это все была игра. Хорошая, но игра. Все было неправдой. У него самого дрожит нижняя губа, а глаза - мои любимые голубые глаза - становятся влажными. Душа горит огнем, потому что я отваживаюсь. Иду на риск.
- Лукас, я люблю тебя! Я влюбилась в тебя!
Он приближает свой лоб к моему. Опускает пушистые ресницы цвета каштана и качает головой несколько раз подряд. Можно подумать, прогоняет наваждение.
- Ты не можешь меня любить, - хрипло звучит Блэнкеншип. - Я плохой.
Целую его в губы, и он мне отвечает. Поначалу я чувствую сопротивление, но потом касание губ делается влажным. Мы нуждаемся в прикосновениях друг друга, как в воздухе.
- Нет, - говорю на выдохе, - ты очень хороший. Очень.
А затем:
- Не бросай меня, - умоляю я, осознавая, насколько жалобно и сокрушенно выгляжу. - Не бросай, Лукас. Не своди к нулю все, что у нас есть.
Он гладит меня по голове, как ребенка.
- А что у нас есть?
Я смотрю на него долгим взглядом, но не могу ответить на его вопрос под таким пристальным изучением со стороны британца. Лукас извергается, аналогично вулкану. Подрывается с места и ударяет по белоснежному оконному проему над моей головой. Я вздрагиваю. Слезы застывают на щеках. Сраженная резкой переменой настроения парня, прилипаю спиной к поверхности позади.
- Ненавидь меня! Ненавидь! Презирай меня! - орет, ударяя снова и снова по проему.
Я закрываю руками рот, чтобы не зареветь во все горло. Что он делает? Почему он такой?
- Посмотри меня, - Лукас садится на корточки, чуть сдавливает пальцами колени, - посмотри на меня. Я - ужасный человек.
Как в бреду, отрицательно трясу головой.
- Нет, нет...
- Ева! - рявкает Блэнкеншип. - Ненавидь меня.
- Я не могу, - реагирую на его приказ, обхватываю ладонями объёмные плечи. - Я. Не. Могу.
Британец поднимается. Мои руки сползают вниз. Они, будто не принадлежат моему телу. Такие тяжелые. Если бы было возможно, я бы их сняла и оставила где-нибудь временно.
- Ты сможешь, - обещает парень и отправляется в прихожую.
Бегу за ним, преграждаю путь к выходу. Он печально усмехается, бросив поверхностный взгляд на потолок.
- Если сейчас ты уйдешь, вернуть меня уже не получится.
Лукас пренебрежительно хмыкает, но вглядывается в мое лицо продолжительно. Я наслаждаюсь ароматом его одеколона, когда он собрался ретироваться. Но мне лишь в это мгновение пришла в сознание неутешительная догадка, что я обнимала и целовала его сегодня в последний раз.
- Я серьезно, - предупреждаю предательски задрожавшим голосом.
Осторожно отодвинув меня, Лукас поворачивает круглую ручку, еще с минуту он стоит, не двигаясь, возможно, обдумывая пути к отступлению, но все же открывает настежь деревянный барьер, уносится к двери, что ведет к лестничным пролетам. Блэнкеншип даже не стал дожидаться лифта, дабы больше не оставаться рядом со мной ни одной секунды.
Не потрудившись запереться за ним, я облокачиваюсь о стену и сползаю по ней прямо на пороге. Ему это удалось – дважды одержать надо мной верх.
ГЛАВА 16
{Лукас}
Сев в машину, врубаю один из хитов Guns N` Roses. На соседнем сиденье − пачка сигарет и смартфон, который было невыносимо брать с собой. С того момента, как на него поступило ужасно правдивое сообщение, он стал тяжелее в несколько раз. Открываю окно, закуриваю, но не спешу заводить авто. Ее слезы душили и меня. Я еле сдержался от того, чтобы не заплакать вместе с ней. Мне хватило самообладания, но печаль и горе Евы действительно превращают сильного мужчину в маленького мальчишку, потерявшегося в огромном мире. Собрав волю в кулак, я, чтобы убедиться в верности своего поступка, хватаю телефон с черного кожаного кресла. Пьетра написала мне вчера поздним вечером:
{“Можешь отрицать, сколько угодно, но ты больший эгоист, чем думаешь. Уж я-то знаю. А однажды Ева обязательно напомнит тебе, Лукас, про то, что ты сделал. Про то, каким монстром и отморозком ты был. Ждешь этого дня? Твое эго выдержит заявлений такого рода?”}
Lexus стартует с места, пугая редких прохожих визгом шин. Под песню “November rain” я на высокой скорости мчусь по центральной к дороге, к мосту Умбэрто, пролегающего через реку Тибр. Я буду ехать, не щадя колес, своей машины, себя. Вполне может быть, у меня снова отнимут права, арестуют, но и этого будет мало. Это не заглушит душевную боль. Я ненавижу себя за то, что был с Евой так жесток. Она сказала, что не простит меня. Не простит. Она выглядела так решительно, когда произносила это. Даже если я захочу вернуться, у меня не получится. К черту все! Мой папа − Мэтью Оливер Блэнкеншип, и если у него не получится договориться обо мне с римскими властями, значит, я определенно останусь без прав на сей раз. Какая разница. Поезжу для разнообразия с водителем.
Кстати, о нем. Мишель не привык заговаривать, пока его о чем-нибудь не спросят. Я спустился и уехал, не подойдя к машине компании, в которой ждал поручений отцовский водитель. Но, вспомнив про Мишеля, набираю его номер и освобождаю его от дел до завтра.
Не знаю, как это называется, но больно. Оставлять позади того, кто тебе дорог – больно. Но в данном случае не могло быть по-другому. Я и, правда, эгоист. Я знал, что когда другие узнают о нашем с Евой романе, все изменится. Поэтому так хотел оттянуть этот момент, но не признавался в этом сам себе. А потом... просто послал все к черту и не пожелал скрываться. Я, как ребенок, надеялся на чудо. Которого не случилось.
Бью ребром ладони “штурвал” перед собой. Периодически ему от меня перепадает. И когда на светофоре стою, и когда от скорости захватывает дух. Стеклоочистители самостоятельно активируются, стоит на лобовое стекло упасть нескольким дождевым каплям. Вода с неба начала падать, точно подловив нужный миг, потому что именно сейчас солист легендарной группы поет в своей песне:
[{“И когда твои страхи отступят,