Да стремленье к земному царству.
В храм Акации и полыни,
Я пришел сюда, чтоб остаться.
Я в Твоей растворяюсь власти,
Все награда: и труд, и посох.
С чего взяли вы, что несчастен
Тот, кто принял священный постриг?
ГЛАВА 1
Первые дни в Риме я усердно работал туристом и осматривал достопримечательности. Рим – город развалин. Больше всего меня поразила их кирпичность. Даже Колизей только облицован камнем, да неровная каменная кладка в недрах толстенных кирпичных стен. Вероятно, для прочности. А так даже полы выложены кирпичом. Елочкой, как паркет. Кирпичи длинные и плоские, как лепешки. Странно. Кирпич почему‑то казался мне современным материалом. Хотя… «И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести». Вавилонская башня. Сразу после Ноя.
Внутри Колизея установлен крест как напоминание о мученичестве первых христиан, впрочем, не имеющем к данному месту никакого отношения. Сии безобразия происходили в основном в цирке Нерона, где сейчас собор Святого Петра.
Обремененный лишними знаниями, я не стал предаваться религиозным сантиментам. Когда достопримечательности кончились, я занялся исследованием местных ресторанов и пиццерий. Надо сказать, что только в Италии готовят правильную пиццу. Во всем остальном мире это пирог, напичканный всякой всячиной, а здесь блин. Совсем другой вкус! Pasta я тоже попробовал, но меня не впечатлило. Макароны и макароны.
Наконец Всеблагой Господь сжалился надо мной, не дав мне окончательно потерять форму и обрести габариты, столь характерные для итальянцев обоих полов. В конце месяца Он вызвал меня к себе.
Как большинство римских домов, Господня резиденция, не слишком презентабельная снаружи, была великолепна изнутри. Я шел по цветному мраморному полу мимо отделанных мрамором и ониксом стен. Господь встретил меня в роскошном зале в золотисто‑зеленых тонах, украшенном скульптурой Бернини.
– Пьетрос, у нас проблемы с францисканцами. Я хочу, чтобы ты этим занялся.
Я смешался.
– Но, Господи, у меня вряд ли что‑нибудь выйдет. Я не добился успеха у Лойолы, и вы вновь поручаете мне переговоры?
Господь прошелся от «Давида» к «Дафне» и остановился посередине.
– Почему же не добился успеха? Я узнал много нового, – он улыбнулся. – У меня не так много умных и находчивых людей, Пьетрос, так что к Франциску придется ехать тебе, ничего не поделаешь. Ситуация проще, чем с Лойолой. Тогда мы имели дело с гражданином иностранного государства, а теперь – с нашим подданным. К тому же у меня есть послание от папы специально для святого Франциска, а этот «маленький нищий» всегда слушался папу, – Учитель усмехнулся. – Ты отвезешь Бессмертному письмо и уговоришь принести присягу.
– А если он откажется?
– Привезешь его сюда силой.
Я растерялся.
– Марк поедет с тобой, – обнадежил Господь. – Так что если у тебя не хватит решительности, действовать поручено ему. Да, и обрати внимание на францисканцев. Орден важнее основателя. Удачи!
Я поклонился и вышел из комнаты. Увидеть Ассизи и легендарного святого мне, конечно, хотелось, но чтобы связать и насильно доставить его в Рим! Бр‑р‑р! Хотя, впрочем, если человек ошибается, разве не наш долг наставить его на путь истинный, пусть даже и насильно? Об этом писал еще Блаженный Августин.
Ассизи оказался маленьким городком с домишками из белого камня под неяркими черепичными крышами, облепившими склоны горы Субиасо, увенчанной старинным замком. Вообще пристрастие жителей Апеннин селиться не в долинах, а на склонах гор, меня поразило. Местные городки напоминают взбитые сливки на торте – темно‑зеленая гора и светлые домики на вершине.
Мы оставили машину на парковке метрах в двухстах от церкви Ран Христовых, главного храма Францисканского ордена, на самом деле посвященного самому святому Франциску, но негласно, поскольку основатель ордена никогда бы этого не одобрил.
Храм сразу открылся перед нами. Он напоминал огромный корабль, точнее, современный трехпалубный теплоход. И пышная итальянская зелень, как волны у романских арочных галерей. А слева, внизу, долина, чуть подернутая голубоватой дымкой. Пинии у дороги. То бишь южные сосны. Облако зелени на ветвях, словно на спицах зонта. Сия растительность упорно ассоциировалась у меня с письмами какого‑нибудь Плиния, а никак не с христианской святостью.
Мы нырнули в лабиринт узких средневековых улочек, и храм скрылся из виду, пока мы не оказались на площади перед ним. Окруженная низкими колоннадами, она напоминала двор патриция периода упадка Рима.
Площадь пересекал монах, достигавший двух метров в обхвате, живое воплощение пивной кружки. Впрочем, я далек от того, чтобы обвинять местных насельников в нарушении устава. Pizza и Pasta – традиционная итальянская еда.
Братья были предупреждены о нашем приходе и ждали. Нас провели в верхний храм, расписанный золотистыми тонами, словно залитый солнцем. Здесь нас встретил нынешний глава ордена Лука Пачелли, щуплый немолодой монах в коричневой рясе и сандалиях на босу ногу, явно купленных в ближайшем супермаркете.
– Мы собрались, – заискивающим тоном проговорил он. – Но брата Франциска пока нет.
– Ну так пошлите за ним!
– Мы посылали…
– И что?
Монах замялся и опустил глаза.
– Ну, говорите! – перехватил инициативу Марк.
– В конце концов, вы за него не отвечаете, – подбодрил я.
– Он отказался идти, – тихо сказал брат Лука.
– Где он?
– В Порциункуле.
Я вопросительно посмотрел на монаха.
– Это небольшая церковь в долине, в четырех километрах отсюда. – Пачелли был явно удивлен моим невежеством. – Если хотите, вам покажут дорогу.
– Хотим. Марк, возьми пару человек и вежливо доставь нам Святого Бессмертного Франциска Ассизского.
Марк кивнул. Он все прекрасно понял. Я в нем не сомневался.
– А мы пока начнем, – и я направился к кафедре.
Члены ордена оказались куда дисциплинированнее своего святого и вдохновителя – почти все скамьи в церкви были заняты. Монахи терпеливо ждали, вполголоса переговариваясь друг с другом.
– Господа, – начал я. – Все вы читали папскую энциклику «Imnperare Dei» о покорности Господу нашему, вновь прибывшему на землю под именем Эммануил. Все вы знаете о присяге, которую должны принести. Практически все представители духовенства и многие святые уже подтвердили свое желание принять в этом участие, и только ваш орден хранит молчание. Молчание, слишком похожее на бунт. Это более чем странно для ордена, чей основатель всегда проповедовал смирение и покорность папской власти. – Я сделал паузу и обвел их глазами. – В чем дело, господа? Объясните мне. Возможно, наши разногласия не столь глубоки, чтобы их невозможно было преодолеть. Ясность в делах всегда лучше взаимного непонимания.
Зал молчал.
– Может быть, лучше подождем брата Франциска? – предложил Лука Пачелли.
– Брат Лука, вы, кажется, здесь самый решительный, в чем дело? Почему брат Франциск не желает нас видеть?
– Он молится в Порциункуле.
– И что?
– У него разные видения…
– Какие?
– Он считает, что ваш Господь Эммануил…
Лука замолчал.
– Что считает? – я уже терял терпение. – Да почему я должен вытягивать из вас каждое слово?
Монах испугался еще больше.
– Давайте подождем… Он сам все скажет.
– Ну давайте подождем, – я вздохнул и сел на место.
Францисканцы молчали, как могильные камни. Я не помню более тягостного молчания. К тому же я был здесь единственным, кто не знал чего‑то, известного всем остальным. Крайне неприятное ощущение.
Минут пятнадцать я рассеянно любовался ближайшими ко мне фресками Джотто. Потом встал и угрюмо обошел храм. Все‑таки святой брат Анжелико нравится мне больше. Говорят, он до сих пор живет в одном из доминиканских монастырей и достиг небывалого совершенства. Правда, находятся идиоты от искусствоведения, которые считают его устаревшим, скучным и несовременным. Но в музее Орсе его работы еще есть. Например, знаменитая импрессионистская версия «Рая». А вот в Помпиду – уже ни одной. Вероятно, современное искусство несовместимо со святостью.
Францисканцы сидели тихо. Как мыши.
Через полчаса на входе в церковь послышался шум. Все обернулись.
На пороге появился невысокий смуглый человек в залатанной монашеской рясе. Справа и слева от него шли мускулистые подчиненные Марка, а сзади – сам Марк.
– Вот, принимайте: святой Франциск Ассизский! – с усмешкой доложил мой напарник. – Доставили. Вежливо.
Святой даже не обернулся.
– Мы очень рады вас видеть, брат Франциск, – почтительным тоном начал я. – Вероятно, вам есть что сказать. Разъясните нам позицию ордена. Проходите на кафедру.
Святой Франциск внимательно посмотрел на меня – почему‑то мне показалось, что с жалостью, – и поднялся на кафедру.
– Братья мои, – обратился он к монахам. – Я уже говорил вам и повторю еще раз в присутствии этих людей, – он кивнул в нашу сторону. – Тот, кто называет себя Господом Эммануилом – Антихрист, и на его слугах – печать Сатаны. Посмотрите на их руки!
Взгляды монахов заскользили по Знакам Спасения. Я не собирался скрывать знак – напротив, сложил руки на груди, словно демонстрируя его. Во взглядах было сомнение.
– Это не тот знак, – прошептал кто‑то из монахов.
Отлично!
Я тут же взял инициативу в свои руки.
– Помните Апокалипсис? Господь тоже помечает своих спасенных особым знаком, не только Антихрист. Это знак Господа.
– «И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго…»
Я обернулся на голос. Эрудитом, знающим наизусть Откровение, оказался брат Лука. Я посмотрел на него с благодарностью.
– «И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего».
Мне пришлось снова обернуться – цитату продолжил святой Франциск.
– На челах, а не на руках, – добавил он. – Печать на правую руку ставит только Антихрист.
Я усмехнулся.
– Детали! Когда пророчества исполняются, их смысл оказывается иным. Мне жаль тебя, брат Франциск. Тот, кого ты назвал Антихристом, – лучший из людей! Я не помню за ним ни одного дурного поступка.
– Не слушайте его! – с горечью проговорил святой. – Все это дьявольская прелесть. Мне было видение, и Господь, настоящий Господь, велел нам бежать в леса, горы и пустыни, чтобы скрыться там от Антихристовой власти и предаваться аскетизму, беспрестанно умерщвляя плоть!
– Откуда ты знаешь, что дьявольская прелесть, а что нет? – спросил я. – Разве тебя самого не обвиняли в том, что ты поддался прелести? Откуда ты знаешь, что тебе являлся Господь, а не дьявол? Как ты отличаешь одно от другого?
– Я молюсь.
– Все молятся, брат Франциск, у всех свои молитвы. Братья! Вам предлагают бежать от мира и поститься? Нет! Я говорю «нет», потому что Господь с нами, с нами жених! Кто же постится на свадьбе? Сбросьте же ваши власяницы и грубую обувь и наденьте лучшие одежды. Не поститесь, а пируйте! Вернитесь в мир, пойте и веселитесь вместе со всеми, потому что у нас праздник! Перед вами два пути – темный путь самоистязаний и духовной гордыни, путь бегства от мира и Господа, спустившегося в мир и благословившего его своим присутствием, и второй – путь света, путь к Господу. Раскайтесь в своих сомнениях и нерешительности и будьте с ним, изнывая от счастья, от того, что он вас простил. Выбирайте! Мы подождем вашего решения.
– Зачем только вы пришли сюда? – с отчаянием сказал Франциск монахам. – Я же не велел!
Но я только презрительно окинул его взглядом и направился к Марку. Тот ошалело смотрел на меня.
– Слушай! – прошептал он. – Ну, ты даешь!
– А что?
– Ты говорил как… как Иоанн Креститель!
– Ты мне льстишь, – заскромничал я.
– Ни фига! А еще ты поднялся над землей.
– Да ты что?
– Кроме шуток. Невысоко. Ну, на ладонь.
– Гм… Святым, что ли, становлюсь?
– Кто тебя знает?.. Ладно, теперь куда?
– В монастырскую гостиницу, – громко сказал я, чтобы слышали братья‑францисканцы.
– А вот это зря, – шепнул мой друг. – Их надо было брать тепленькими. Нечего давать им время на раздумья да еще и оставлять с ними святого. Еще неизвестно, кто перетянет.
Я засомневался.
– Может, ты и прав… Но дело сделано. Хуже всего отказываться от собственных решений!
У выхода из храма, на огромном газоне, было выращено из цветов латинское слово «Pax».
Мы ушли в монастырскую гостиницу и заперлись в комнате. Соседний номер занимали Марковы ребята, так что мы чувствовали себя относительно спокойно. Хотя, если святой настроит против нас всю братию и убедит монахов в том, что мы – слуги Антихриста, нам, возможно, придется плохо.
– Не посмеют, – успокаивал меня Марк. – В худшем случае мы уйдем ни с чем.
К счастью, нам не пришлось ждать долго, а то бы у меня нервы не выдержали. Это Марк слонялся по горам, а мне сегодня уже доводилось проявлять терпение.
В дверь постучали. Марк открыл так осторожно, словно боялся увидеть там целую толпу вооруженных монахов. Но монахов было всего четыре: Лука Пачелли, связанный и понурый Франциск Ассизский и еще двое, габаритами напоминавшие легендарного отца Тука.
– Совет ордена постановил, что мы признаем Эммануила Господом и поедем в Рим для принесения присяги, – объявил брат Лука. – Бывшего же святого брата Франциска мы поручаем вашим заботам. Пусть сам Господь решит его судьбу.
М‑да… Я не знал, что из святых можно разжаловать, но ничем не выказал своего удивления.
– Спасибо, брат Лука, – сказал я. – Господь вас не забудет. А о брате Франциске мы позаботимся.
Брата Франциска отдали под присмотр Марковых ребят с наказом обращаться ласково и кормить до отвала, а сами завалились спать. Наконец‑то! Устали жутко.
Проспали часов до одиннадцати. А после полудня я лениво отправился проведать нашего святого. Его содержали в маленькой каморке на втором этаже гостиницы. У двери стояла охрана.
– Извините, господин Болотов, – обратился ко мне один из охранников, высокий накачанный парень. – Не ест он ничего и не пьет, отказывается. Не знаем, что делать. Руки‑то мы ему развязали, жалко старика. Затекли они у него.
Я с сомнением посмотрел на парня.
– Да вы не беспокойтесь. Мы пост за окном выставили, не убежит. Да и высоко здесь. Куда ему!..
– Ладно, – сказал я и открыл дверь.
Святой Франциск лежал рядом с кроватью на холодном каменном полу. На звук открываемой двери он поднял голову и взглянул на меня.
При ближайшем рассмотрении его ряса производила сильное впечатление. На ней просто не было живого места. К тому же брат Франциск был раз этак в пять худее среднего местного монаха.
– Жалуются на вас, – укоризненно начал я. – Вы что же, объявили сухую голодовку?
– Перешли на «вы»? – тихо спросил Франциск.
– Извините, я вчера увлекся. Вы бы поели. И спать можно на кровати, там мягко.
– Я всегда так сплю, – с тихой улыбкой ответил святой и сел там же, на полу. Только теперь я заметил, что он бос, и мысленно обругал себя за невнимательность.
– Эй! Сволочи! – крикнул я охране. – Вы что, изверги, сандалии отобрали у старика? Думаете, так не сбежит?
Из‑за двери появилась удивленная физиономия высокого охранника.
– Мы ничего не отбирали, – испуганно пролепетал он.
– Оставьте их, – попросил Франциск. – Они ни в чем не виноваты. Я всегда так хожу.
Я устало махнул рукой охраннику:
– Иди! – и сел на кровати напротив святого.
– И зачем так себя мучить?
– Чтобы быть ближе к Богу, – ответил Франциск.
– Чтобы быть ближе к Богу, надо поехать в Рим. Господь остановился на вилле Боргезе.
Святой внимательно посмотрел мне в глаза.
– Вы же неплохой человек, сеньор Болотов, зачем вы с ним?
– Гораздо хуже Господа Эммануила. Я ничего не видел от него, кроме добра.
– Это до поры до времени. Он еще покажет свое истинное лицо.
– Да с чего вы взяли, в конце концов?
– У вас на руке печать Антихриста, три шестерки.
– Это не три шестерки, это Знак Спасения, – и я начертил в воздухе трехлучевую закругленную свастику. – Ничего похожего.
– Правильно, – спокойно сказал святой. – Три шестерки, наложенные одна на другую и развернутые по часовой стрелке.
Я чуть не расхохотался.
– Это же произвольная трактовка! Так и в наскальных рисунках можно увидеть календарь!
Франциск покачал головой.
– Мне было видение…
Но я не хотел больше слушать.
– Поешьте, брат Франциск, – ласково сказал я. – И не будет видений.
– В том‑то и дело…
Я встал с кровати и направился к двери. На душе у меня было нехорошо, не так как‑то. То есть, честно говоря, очень хреново.
После обеда мы с Марком пошли гулять по городу. То и дело нам встречались группки подвыпивших монахов, распевавших фривольные песни. Братья‑францисканцы явно забыли о своем строгом уставе и нажрались вдоволь.
– Эй, ребята! – крикнул нам развеселый монах, распивавший в компании братьев очередную (и, судя по всему, не первую) бутылку вина в маленьком открытом кафе. – Спасибо, что избавили нас от этого сумасшедшего. А то бы он нас всех раздел, разул и заставил заниматься самобичеванием. Хвала Господу Эммануилу!
– Хвала Господу! – мрачно повторил я. Мерзкое чувство на душе не проходило.
Я с трудом уговорил Марка ехать в Рим на следующий день. В конце концов, мы добились всего, чего хотели: орден принял решение принести присягу, и святой Франциск был в наших руках (хоть и упрямился), а до декабря оставалась еще уйма времени.
Вечером я опять зачем‑то потащился к нашему пленнику. Жалко мне его было, что ли?
– Говорят, вы опять ничего не ели, – печально начал я, войдя в комнату.
– Ел, яблоко, – возразил Франциск. Он сидел на полу и как кот жмурился под лучами закатного солнца, Сегодня был редкий для октября погожий день.
– Что, одно яблоко?
– Не беспокойтесь, сеньор Болотов. Даже это для меня слишком роскошно. Я привык к более скромным трапезам.
Я вздохнул.
– Может быть, вам что‑нибудь нужно?
– Нет, не стоит обо мне так беспокоиться.
– Просто я хочу привести Господу живого святого, а не святые мощи! – взорвался я.
– Ну, какой я святой?
– А вот это уже лицемерие. Грех, между прочим. Нормальные люди не живут по семьсот лет!
Франциск улыбнулся.
– Откуда вы знаете, что нормально, а что нет? Я пожал плечами.
– Брат Франциск, вы заблуждаетесь. Как только вы увидите Господа, ваши сомнения развеются, и вы примете его сторону. Так уже бывало со многими.
– Этого‑то я и боюсь.
– Чего?
– Несвободы.
– Мы свободны.
Франциск покачал головой.
– Ну, что вы упрямитесь? – продолжал уговаривать Я. – Вы один. Ваши последователи вас предали.
– Они слабые люди. Не стоит осуждать их за это.
– Как с вами трудно, со святыми! И что Господь в вас нашел?
Франциск не ответил. Солнце зашло и больше не грело старика, и, кажется, это расстроило его гораздо сильнее, чем напоминание о предательстве ордена.
– Завтра мы едем в Рим, – строго сказал я. – Встанем рано. Готовьтесь.
Святой покорно кивнул. Глаза бы мои не видели! Я повернулся и вышел из комнаты.
Утром погода испортилась. Стало холоднее, пошел дождь. Франциска посадили на заднее сиденье автомобиля, между двух охранников. Марк сел за руль, а я рядом с ним. Но, когда мы подъезжали к Сполето, небо очистилось и вновь выглянуло солнце. Но птицы по‑прежнему летали низко, и, вот странно, всю дорогу над нами вилась целая стая голубей.
– Не хотите начать проповедь, брат Франциск? – поинтересовался охранник по имени Макс – тот, который жаловался мне на голодовку пленника.
Святой улыбнулся.
– Слушай, Макс, посмотри‑ка, а у нас цветы из‑под колес не вырастают? – подхватил его напарник.
Макс честно высунулся в окно и изучил дорогу.
– Не‑а. Наверное, почва неподходящая, асфальт всё‑таки.
– Прекратите! – строго приказал я.
Через полчаса мы остановились в горной долине, возле небольшой придорожной забегаловки, и пошли обедать. Франциска оставили в машине под присмотром Макса.
Я взял две порции гамбургеров в булочках и два яблочных пирожка.
– Пойду отнесу старику, – объяснил я Марку. – Вы пока ешьте.
– Да что ты с ним цацкаешься? – возмутился мой напарник. – Он не дитя малое. Слава богу, старше нас с тобой вместе взятых и, знаешь ли, поумнее. Тоже мне, беднячок!
– Не сердись, Марк Он просто сумасшедший старик.
Я вышел из кафе и сел в машину на заднее сиденье, рядом со святым.
– Вот, поешьте. Гамбургер можно вынуть. Возьмите булочку. Здесь капуста, огурчик.
Франциск вытянул за хвост обрезок капустного листа и отправил в рот.
– Спасибо.
– Слушай, Петр, – обратился ко мне Макс. – Мне тут надо отойти. Ты не посторожишь?
– Иди, конечно.
Макс снял с руки браслет наручников, которыми был скован с Франциском, и передал его мне вместе с ключом.
– Не люблю я этого, – сказал я, когда Макс ушел. Снял браслет с руки святого и с отвращением бросил наручники на переднее сиденье.
– Спасибо, – сказал святой, потирая запястье
– Слушай, брат Франциск, убирайся, а, надоел ты мне до смерти!
– Нет! Что вы! Вас за это накажут.
– Ничего мне не будет. – Я открыл дверь и попытался вытолкнуть святого наружу. Но он уперся.
– Не надо, сеньор Болотов! Вы себя погубите!
– О себе подумай! Ну, быстро, пока Макс не вернулся. Он не такой добрый!
Франциск покачал головой.
– Если у вас в раю все такие идиоты, я предпочту ад! – Я увидел, что Макс появился из‑за поворота и приближается к нам, и захлопнул дверь.
– Не надо, молодой человек, в аду хуже, – серьезно сказал Франциск
– Я снял с него наручники, – объяснил я, когда Макс сел в машину. – Он и так не сбежит.
– Угу. Я тоже так думаю.
– Это тебе, – я пихнул ему вторую, нетронутую порцию гамбургера. Вообще‑то я планировал ее для себя, но как‑то расхотелось. – Я пойду к Марку.
После обеда, как только мы с Марком и вторым охранником, Сергеем, вышли на улицу, мы сразу почувствовали неладное. Дверь нашей машины была открыта, и в салоне не было заметно никакого движения. Мы бросились к автомобилю. Франциска там не было, а Макс лежал, откинувшись на спинку сиденья Он был без сознания. Я нашел в аптечке нашатырный спирт и сунул ему под нос, а Марк применил более радикальное средство: он отхлестал своего подчиненного по щекам, не слишком доверяя медицине. Макс очнулся.
– Что случилось? – требовательно спросил я. – Где Франциск?
Макс ошалело посмотрел на пустое сиденье.
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Мы молились. Святой Франциск предложил помолиться перед едой, и я решил, что это правильно.
– «Решил; что это правильно», – передразнил я. – Нашел с кем молиться! Ну и что?
– Был свет, очень яркий, и словно шорох крыльев. Потом… Не помню…
– Перед Господом ответишь! – строго сказал я.
Остаток дороги до Рима прошел невесело. Макс был подавлен, я кусал губы, а Марк подозрительно смотрел на нас обоих, словно на заговорщиков.
ГЛАВА 2
Мы свернули на виллу Боргезе со стороны улицы Витторио Венето, проехав под очередной римской развалиной. После поселения здесь Эммануила часть парка закрыли для посещения, и на входе у нас проверили пропуска. Господь принял нас сразу, и я решил начать с хорошей новости:
– Орден святого Франциска вынес решение присоединиться к присяге.
Господь кивнул.
– А сам Франциск Ассизский?
– Он был у нас в руках, – я вздохнул. – Но ему удалось бежать.
– Как? – Учитель впился в меня глазами.
Я рассказал. Равви поморщился.
– Все за дверь. Я буду говорить только с Максом. Далеко не уходите.
Мы проторчали под дверью минут пятнадцать. Я рассеянно смотрел в окно на огромные кедры и платаны парка, когда на пороге наконец появился Макс.
– Господин Болотов, Господь требует вас, – весело сказал он.
Я обреченно вошел в комнату.
– Это правда, что ты снял с него наручники? – резко спросил Учитель.
Отрицать было бесполезно. Я кивнул.
– Почему?
– Он просто безобидный немощный старик…
– Безобидный и немощный вас всех переиграл! Надо было поменьше с ним разговаривать.
– Он был такой смиренный…
– Смирение – великая сила. Тебе бы поучиться у него смирению и покорности, Пьетрос. Ты думаешь, что ты его спас? Нет! Ты его погубил, оставив в плену его заблуждений. И эта погибшая душа на твоей совести.
– Но я же его не отпускал!
– Ты думал об этом. И не смей утверждать, что это не так! Ты не веришь в меня, Пьетрос.
Я отчаянно замотал головой.
– Да, если бы ты верил в меня, ты бы привел ко мне своего лучшего друга, своего брата, свою мать. Привел бы связанными, если бы они посмели сопротивляться! И сделал бы это радостно и с легким сердцем, потому что верил бы в то, что я справедлив и милосерден и моя власть – благо. Ты виновен не меньше Лойолы и принесешь покаяние вместе с ним.
Я вопросительно посмотрел на Господа.
– Да, Лойола захвачен в Испании. И я уверен, что Филипп, в отличие от тебя, доставит его до места.
Эх! Лойолу я бы тоже не выпустил.
– Но ведь с Франциском был Макс, когда старик бежал, – попытался оправдаться я.
– Не суди других. Это мое дело. Итак, в день присяги, двадцать пятого декабря, ты придешь в собор Святого Петра босым, в одной рубашке, возьмешь свечу, встанешь на колени перед алтарем и не посмеешь подняться, пока я тебе этого не позволю. Приготовься, что это надолго. А до этого дня чтоб я тебя не видел!
– Я должен покинуть виллу?
– Безусловно! Кстати, знак на твоей руке пока буду видеть только я и святые. Ты ведь уже понял, что они видят знаки? Для всех остальных и для тебя тоже символ спасения исчезнет.
Я испуганно взглянул на тыльную сторону ладони. Трехлучевая свастика бледнела и истончалась, пока не исчезла совсем.
Я с ужасом посмотрел на Господа.
– И не удивляйся, если на тебя посмотрят, как на отверженного, – беспощадно заключил он. – Ты не достоин того, чтобы носящий Знак Спасения подал тебе руку! Всё. Убирайся, – и Господь отвернулся к окну.
Я понуро вышел из комнаты, пряча глаза от Марка и Сергея. Бывший спецназовец взглянул на мои руки, не увидел знака и отступил на шаг, не сказав ни слова.
Из моих комнат меня выселили в этот же вечер. Просто пришли и приказали освободить помещение. Я собрал свою старенькую синюю сумку и вышел на улицу. Было холодно и влажно. Дул порывистый ветер, закручивал вихрями и гнал вдоль аллеи опавшие листья платанов. Небо вновь затянули тучи.
Я поселился было в пятизвездочной гостинице «Экселсиор» на Виа Витторио Венето, что не так плохо. Местная Тверская с рядами магнолий по обе стороны. Попытался расплатиться по карточке. Портье вернул ее мне c виноватой улыбкой.
– Что‑то не так. Банк не оплачивает вашу карточку. Но мы принимаем солидовые чеки и даже наличные. Вы можете расплачиваться за каждый день.
Чековой книжкой Эммануил меня не обеспечил, а самому заняться было некогда, и я пошел искать банкомат. Таковой обнаружился в вестибюле.
«Ваша карточка не валидна, – высветилось на дисплеe, – Свяжитесь со своим банком».
У меня засосало под ложечкой. Я перешел на другую сторону улицы и помучил еще один банкомат. То же самое.
Я сдался и позвонил в банк
– Минуточку, сеньор Болотов. – Клерк гулко положил на стол трубку и исчез по крайней мере минут на пять. – Уточните, пожалуйста, номер вашего счета, – наконец возник он из небытия.
Я уточнил.
– Сеньор Болотов, ваш счет арестован.
И я услышал короткие гудки.
На этом окончились мои пятизвездочные развлечения, и я потащился к Центральному вокзалу, району дешевых пансионов. Впрочем, дешевые – понятие относительное. Тех четырехсот солидов, которые, к счастью, завалялись в моем кошельке, мне хватило бы дней на десять. В самом дешевом месте. Если конечно, ничего не есть.
Оставалось искать работу. Дня через два я окончательно убедился, что программисты нигде не требуются, к тому же я внезапно обнаружил, что больше не понимаю итальянского. Кому нужен иностранец без знания языка?
Оказалось, нужен. Мойщиком машин за пять солидов в час. И я вынужден был перебраться в грязный притон на окраине города и жить под одной крышей с неграми, китайцами и дешевыми проститутками.
А в ноябре пошел снег. Чего попросту не могло быть. Здесь температура никогда не опускалась ниже пяти градусов тепла. Местные жители удивленно смотрели на это чудо, а римская детвора безмерно радовалась неожиданной возможности поиграть в снежки.
Меня же это обстоятельство абсолютно не радовало, поскольку я не взял из дома теплой одежды, а купить было не на что, слишком много денег пожирало жилье и еда. Впрочем, я надеялся накопить, но в середине ноября меня уволили, даже не объяснив причины.