– А что, автомат был один? – спросил Map Афрем.
– Да.
– И вы стреляли из него вдвоем?
– Неважно.
– Важно. То есть стреляли либо вы, либо Марк. Так кто же?
– Совершенно безразлично.
– Нет, авва Исидор, давайте пока не засчитывать это в качестве исповеди. Организуем это отдельно, и чтобы без самооговоров.
– Ну‑ну.
Map Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой, и я почувствовал себя безнадежно больным на консилиуме врачей. Мне явно ставили диагноз.
– Может быть, надо было все‑таки попробовать экзорцизм? – тихо проговорил Map Афрем.
– Не поможет… – сказал авва Исидор – Это надолго. Возможно, нам понадобятся годы.
– Вы хотите годами держать нас здесь? – возмутился я.
– Это пошло бы вам на пользу. И пока, – Исидор переглянулся с Map Афремом, – вы останетесь здесь. Вас не будут выводить из кельи и разговаривать с вами, Только если вы захотите исповедоваться или присутствовать на богослужении – скажете об этом Михаилу. Мы будем очень рады.
– Я хочу видеть Марка.
– После исповеди.
Авва Исидор, Map Афрем и Михаил вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Я отвернулся к окну.
Наступила ночь. За окном повисла полная луна, огромная и желтоватая. Снизу из храма раздались песнопения – громко, отчетливо. Это продолжалось до самого утра, я не мог заснуть. Надо было бежать. Меня ужасала перспектива провести годы среди этих молитв, постов и занудных монахов. Где же Марк? Почему он до сих пор не устроил побега? Даже раненому ему нетрудно справиться с полутора десятками безоружных людей, изнуренных постами и ночными бдениями. Да жив ли он?
Эта мысль мучила меня весь следующий день. Михаил не разговаривал со мной, не смотрел на меня и не отвечал на вопросы. Меня уже тошнило от этих фиников! Я чуть не запустил в бедного инока тарелкой, но, по‑моему, он относился ко мне с тайным сочувствием, и я сдержался.
Наступило утро второго дня моего строгого заточения. Михаил был как‑то особенно светел, но героически молчал. Он поставил передо мной стакан воды… И все. Я с недоумением посмотрел на этот «завтрак».
– Это что?
Он улыбнулся, но промолчал.
– Сволочи! Теперь вы решили морить нас голодом? Думаете, так я сдамся?
– Это совсем не то! – не выдержал Михаил. – Просто сегодня Великая Суббота, и по нашему уставу ничего нельзя вкушать, кроме воды. Вчера, в общем‑то, тоже, но для вас сделали поблажку.
– Поблажку, значит? Где Марк? Я хочу убедиться, что он жив!
– Вы будете на пасхальном богослужении?
– Да!
Я согласился не потому, что так быстро сломался. Я вовсе не сломался. Просто надо было действовать, а я не мог действовать без Марка.
– Хорошо, – согласился Михаил.
Вечером, часов в шесть, в моей келье вновь появились Михаил и Map Афрем.
– Пойдемте!
– Я увижу Марка?
– Мы за этим и пришли.
Меня вели по крытой галерее с арками, вырубленными в камне.
– Вот, смотрите!
Мы подошли к одной из арок, и я взглянул вниз. Кажется, это была противоположная часть скалы, в которой был вырублен монастырь. Там, внизу, находился залитый закатным солнцем внутренний двор. С одной стороны он примыкал к скале, а с другой возвышалась белокаменная стена. Я и не знал о его существовании!
Марк стоял в окружении нескольких монахов, вероятии, охранявших его. Руки Марка были связаны за спиной.
Наверное, я очень пристально посмотрел на него, так что он почувствовал мой взгляд и поднял голову. Наши глаза встретились, и, по‑моему, он заметил и узнал меня. Но в тот же момент меня оттащили от арки.
– Почему вы не даете нам общаться, Map Афрем? – возмущенно спросил я.
– Потому что вы можете только помешать спасению друг друга.
– Вы и его надеетесь спасти?
– Конечно.
– По‑вашему, он не безнадежен?
– Абсолютно не безнадежен, – сказал Михаил с таким выражением, будто считал, что я – гораздо более сложный случай.
– Что ж вы его связали?
– Иногда нужно связать человека, чтобы помешать ему совершить зло. Потом он сам скажет вам спасибо за то, что вы вовремя удержали его руку.
– Да? И как, Марк еще не благодарит?
Михаил улыбнулся.
– Пока нет, но у нас еще есть время.
Мы вошли в храм, украшенный алой тканью и розами всех оттенков красного: от розового до бордового. Началась служба. Мысль о том, что здесь придется простоять часов двенадцать, несколько удручала меня, но это стоило сделать ради того, чтобы увидеть Марка. И Марк не обманул мои ожидания.
Около полуночи, когда священники сменили черные ризы на белые, у входа началось какое‑то шевеление и послышался приглушенный шепот. Я оглянулся, но ничего не смог разобрать в полутьме.
– Что там случилось? – спросил я у Михаила.
Тот пошептался с соседями.
– Ваш друг согласился присутствовать на службе. Впервые! – радостно сообщил монах. – Он здесь!
Мне так и хотелось ему сказать, что он зря радуется, но я сдержался. Мне даже стало жаль этих наивных людей. А чуть позже, когда зажгли множество свечей, я наконец увидел Марка, которому удалось протиснуться ко мне поближе, несмотря на некоторое сопротивление монахов. Готов поклясться, что он подмигнул мне!
Теперь нужно было только скоординировать наши действия. Я взглянул на руки Марка. Они по‑прежнему были связаны за спиной. К тому же я заметил, что мой друг здорово прихрамывает. Но это его не очень смущало. У Марка явно было боевое настроение. Украдкой, шаг за шагом, он продвигался ко мне. А времени оставалось мало. На литургии мы вырубимся. Оба!
Монахи заметили наши маневры и оттащили меня в другой конец храма. А Марк почему‑то не предпринимал решительных действий. Рана давала о себе знать или он боялся действовать в толпе? Не знаю. Верно, я преувеличивал его возможности.
Запели «Слава в вышних Богу и на земле мир…». Я сжал губы. Михаил подошел ближе и взял меня за руку. Вдруг сквозь звуки песнопений прорвался какой‑то гул. Что‑то происходило на улице, у стен храма.
Началась евхаристическая литургия. И одновременно на лестнице послышались шаги, гулкие, отчетливые. Кажется, монахи тоже их заметили, и голос священника дрогнул, когда он произносил «Благословен Ты, Господи…». Я оглянулся на двери. В храм четко и слаженно входили солдаты, вооруженные автоматами и одетые в камуфляж. По крайней мере, взвод. Я не разобрал знаков различия на их форме, было слишком темно. К тому же по нас заскользили лучи карманных фонариков, слепя еще больше.
– Молчать! – по‑арабски приказал один из военных, вероятно командир. И песнопение захлебнулось. Монахи повернулись и смотрели на непрошеных гостей. Пламя свечей играло на дулах автоматов.
– Кто из вас Марк и Петр, апостолы Господа? – осведомился командир.
Марк вышел вперед и кивнул мне. Он стоял ближе к ним, я решил, что он знает, что делает, и последовал его примеру. Михаил отпустил мою руку и печально посмотрел на меня, словно прося прощения. Я отвернулся и пошел к солдатам. Мы встали рядом с ними, и Марку тут же развязали руки. Теперь я разглядел форму: на нашивках на груди солдат сиял золотой Знак Спасения.
Командир беглым взглядом окинул заполненную монахами церковь, вскинул автомат и сделал знак своим подчиненным. Раздалось одновременно несколько очередей. Я видел, как упал Михаил, так и не сводивший с меня взгляда, как дернулся и осел Map Афрем, забрызгав кровью ноты со странными крючками и точками (я в них заглядывал из любопытства когда‑то очень давно, то есть несколько дней назад), а перед престолом упал священник в белом облачении, державший в руках чашу, и на ризе расплылись красные пятна, а чаша упала и опрокинулась, и вино из чаши смешалось с его кровью.
Солдаты во главе с командиром спустились в зал и стали толкать ногами трупы. Судя по всему, живых не было. Потом офицер подошел к убитому священнику, наклонился, поставил причастную чашу и помочился в нее. Солдатам шутка понравилась, и человека три весело последовали его примеру. Мы с Марком остались стоять у входа.
– Да расслабьтесь вы, ребята, – добродушно сказал командир. – Вы свободны. Господь призывает вас к себе.
– Они спасли нам жизнь, – проговорил Марк.
– Кто, монахи?
– Монахи. Неужели нельзя было обойтись без этого? Они бы и так нас выдали!
– Они же Погибшие! – пожал плечами командир. – Мы просто обязаны их убивать! – Кажется, для него это не было обременительной обязанностью.
Марк молчал.
– Ладно, пойдемте, ребята, – подытожил офицер. – Вас ждет вертолет.
– Куда мы полетим?
– Пока в Каир.
– А дальше?
– Вот, для вас два билета на самолет «Каир – Пекин».
– Пекин?
– Да, Господь собирается принять сан Императора Поднебесной и хотел бы видеть вас на коронации.
– Императора чего? – удивился я.
– Поднебесной Империи.
– Он что, захватил Китай?!
– Почти. Некоторые провинции еще сохраняют независимость, но столица наша.
– Когда он успел?
– Он Господь.
Это было непостижимо. И не только из‑за молниеносности сей военной операции. В конце концов, в наше время война может длиться и меньше недели. Просто здесь, в египетском монастыре, было странным само существование Поднебесной Империи. Живя среди монахов, мы на время почти забыли о внешнем мире. Но теперь реальным был Китай, а синайский монастырь уже превращался в мираж в моем сознании.
Не прошло и полутора суток, как мы оказались на борту самолета.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Сегодня кисть как жезл в моей руке,
Бумага – Путь, а тушь – Благая Сила,
И флейту взял безумец Лань Цайхэ,
Поцеловав печать на свитке Мира.
И я кивнул и ветер оседлал,
И начертал на небе знак прозренья,
И было утро – меч, рассвет – металл,
В узде ветров звенели звезды‑звенья.
Я первый и последний, я – трава,
Сливаясь с каждой искрой мирозданья,
Я там, где Суть. Бессмысленны слова –
Я то, что не нуждается в названьях.
ГЛАВА 1
В Пекин мы прилетели пятнадцатого апреля. У трапа самолета нас встретил Иоанн с несколькими телохранителями. Мы поздоровались и пожали друг другу руки.
Солнце уже зашло, был прелестный весенний вечер, тихий, свежий, напоенный ароматами первых цветов.
– Мило тут у вас, – заметил я.
– Да, на редкость, – поморщился Иоанн. – Сейчас как раз время песчаных бурь. Это вам очень повезло.
– В гостиницу?
Ангелочек с деланым удивлением поднял брови.
– Какая гостиница?! Летний дворец! Завтра у вас аудиенция у Господа.
Летний дворец оказался совокупностью традиционных китайских одноэтажных построек с загнутыми вверх крышами. Подступы к покоям охраняли выступающие из сумерек бронзовые статуи странных рогатых и чешуйчатых чудовищ, так что мне стало не по себе.
Иоанн посмотрел на меня и усмехнулся:
– Пьетрос, ты думаешь, это что?
Я пожал плечами.
– Это цилинь, – с удовольствием объяснил он. – Китайский единорог.
– Ну у них и представления! – Я как‑то привык к тому, что единорог должен быть похожим на лань, белым и пушистым.
Впрочем, внутри наши комнаты оказались обставленными вполне по‑европейски, и я наконец нормально выспался.
Аудиенция была назначена на три часа дня. Эммануил сидел в окружении апостолов на палубе мраморного корабля, на берегу искусственного озера Куньмин, и пил чай. У него за спиной, ближе всех, стояла Мария в атласном платье китайского фасона, расшитом странными птицами со змеиными шеями, рыбьими хвостами и многоцветными перьями.
– На постройку этого корабля в начале века была потрачена большая часть казны морского флота, – просветил меня Иоанн, провожавший нас на аудиенцию. – Хотя мраморное только основание, корпус – деревянный.
Среди апостолов не было Матвея. Как я потом узнал, он был послан Эммануилом на Тибет.
Господь заметил нас и кивнул. Перед ним на маленьком столике, тоже с загнутыми вверх краями, стояла чашечка изящнейшего китайского фарфора. На Учителе был шелковый лазоревый халат с золотыми драконами и облаками, на голове у него была странная прическа вроде пучка на деревянной шпильке. Причем я готов поклясться, что его волосы стали намного темнее. Самое интересное, что смотрелось это все просто классно. Господь протянул руку и взял чашечку, и будь я проклят, если его кожа не стала немного желтее!
Он посмотрел на меня чуть раскосыми глазами и улыбнулся.
– Пьетрос! Разве я не говорил тебе, что у Бога нет национальности?.. Ладно, Петр и Марк, с вами потом. Варфоломей, продолжай!
Варфоломей был тот самый длинный тощий парень, которого я видел еще в Москве, на первом собрании апостолов, когда все начиналось, и который показался мне богемной личностью. Сейчас он производил совершенно другое впечатление. Во‑первых, он единственный из апостолов, если не считать Марии, подобно самому Эммануилу был одет по‑китайски – в длинный малиновый халат с вышитыми журавлем и цилинем. Во‑вторых, на носу у него помещались маленькие круглые очки, скорее придававшие ему вид ученого, чем поэта. Картину дополняли каштановые вьющиеся волосы, расположенные на голове в хаотическом беспорядке и жутко контрастировавшие со всем остальным.
Варфоломей почтительно стоял за креслом Господа, слева от Марии. Повинуясь приказу, он поднял к глазам некую бумагу и начал (вернее, продолжил) читать, чуть‑чуть наклонившись вперед. В такой позе он напоминал интеграл.
– Пекинские газеты сообщают мнения местных астрологов, – гнусаво начал он кошачьим тоном. Вообще китайский язык со всеми этими их «мяо» звучал бы в его устах значительно естественнее русского. – Планеты видны днем и выстроились, как на парад. Меркурий предвещает наводнение, Венера – войну, Марс – пожары и войну, Юпитер – страшный голод, Сатурн – засуху…
– Вот уж воистину желтая пресса! – усмехнулся Эммануил. – Наводнение и засуха не бывают одновременно! Ну, дальше…
– Кстати, в южных провинциях наводнение. Говорят, что духи рек не расположены к правителю страны.
– Бунтовать не надо. Что там еще?
– Луна стала красной, и это предвещает несчастье. Говорят, что небо недовольно тем, что происходит на земле. Что свержение династии Юань Шикая есть причина небесного гнева.
– Так, – прервал Господь. – Возьми бумагу и пиши.
Варфоломей приготовился.
– По‑китайски?
– Естественно!
– А если перевод будет неточным?
– Я просмотрю. Итак… «Небо любит справедливость и ненавидит несправедливость. Таким образом, если вести народ Поднебесной на свершение справедливых дел – это значит делать то, что любит небо. Если я делаю для неба то, что оно любит, то и небо также делает для меня то, что я люблю…» Так писал Мо‑цзы [30]почти две с половиной тысячи лет назад. Но народ Поднебесной не помнит своих мудрецов. Разве справедливо противиться воле Сына Неба? Разве достойно благородного мужа участвовать в мятеже против Нефритового Императора и не признавать его власти? Небо желает, чтобы в Поднебесной царил порядок и подданные были честны и усердны в делах. Но непокорность и своенравие бунтовщиков не могли не разгневать лазурное небо. Вина за наводнение в южных провинциях полностью ложится на мятежников. Династия узурпатора Юань Шикая [31]утратила небесный мандат на правление… Так и пиши – «тянь мин».
– Но, Господи! – произнес Варфоломей. – К Юань Шикаю, конечно, относятся по‑разному, но он – первый китайский император после манчжуров. Может быть, без «узурпатора»?
– Ладно. Возможно, ты прав. Тогда пиши так. Потомки Юань Шикая, посвятившего жизнь борьбе за независимость Китая, оказались недостойны своего великого предка и утратили небесный мандат на правление. В этом – причина бед. Ибо, как сказано в книге «Шу цзин» [32], «только небо наблюдает за народом, ведает справедливостью, посылает урожай и неурожай. Без неба погибнет народ. От милости неба зависит его судьба». Покоритесь же воле неба!.. И подпись: Эммануил, Нефритовый Император.
– Господи, здесь больше приняты печати.
– Ох! Привычка! Значит, печать. У нас уже готов китайский вариант?
– Да.
– Ну вот и прекрасно. Дай сюда!
Эммануил не глядя протянул руку вверх, и Варфоломей почтительно вложил в нее бумагу. Господь развернул, взглянул мельком и поднял голову.
– Варфоломей! Ну у тебя и каллиграфия! Родись ты китайцем – никогда бы тебе не стать цзиньши [33]с таким почерком.
– Я больше люблю японский стиль [34], – попытался оправдаться Варфоломей.
– Не оправдывайся! Здесь вообще нет никакого стиля, – заметил Господь и исправил пару иероглифов. – Пусть завтра это напечатают во всех газетах, а сегодня вечером передадут по радио и телевидению.
Варфоломей кивнул.
– Да, еще, – вспомнил апостол. – Император, который вступает на китайский престол, должен принести жертвы небу. Это как бы подтверждение права на правление.
– Я знаю. Жертва самому себе? А в этом что‑то есть… Ну, надо так надо. Шелк, нефрит – это не так страшно. Не в первый раз! – Учитель тонко улыбнулся. – Кстати, Варфоломей, за кого меня почитают?
– Здесь все очень запутано. За новое воплощение Желтого Императора Хуан‑ди, основателя китайской цивилизации, за Нефритового Императора Юй‑хуанди, за сына Нефритового императора, ставшего великим монархом через десять воплощений, пришедшего со своим золотым эликсиром жизни, от которого и звезды блещут ярче, и земля полнится радостью.
Эммануил наклонил голову набок и слушал с явным удовольствием.
– За будду Амитофу, сияющего владыку запада, за Майтрейю, будду грядущего. Правда, последнее мнение, к сожалению, мало распространено.
– Из‑за Хотея? [35]
– Думаю, да. Стереотип мышления.
– Значит, все дело в толстом добродушном монахе Ци Цы?
– Да, Господи. Вы не похожи.
– Черт его дернул ляпнуть перед смертью, что он – Майтрейя!
Варфоломей развел руками. Мол, данность, что тут поделаешь?
– При чем здесь тело! – пожал плечами Эммануил.
– Ни при чем. Символика. Большой живот символизирует безграничность души.
– Вот и славно. Я не собираюсь заниматься обжорством – я собираюсь проявлять великодушие. Пусть проведут разъяснительную работу среди буддистов, особенно в монастырях. Эра упорядочения вселенной, эра мировой гармонии, процветания и благополучия – эра Будды Грядущего уже настала. Скажи: они живут в эпоху Счастливого Царства, когда многие и многие могут обрести спасение. Для этого надо лишь признать Майтрейю Майтрейей. Все остальные погибнут.
– Есть еще одно «но», – сказал Варфоломей. – Дело в том, что эпоха Будды Майтрейи должна наступить только через восемь миллионов восемьсот десять тысяч лет.
Эммануил рассмеялся.
– Угу! А Калки придет через четыреста с лишним тысяч лет, когда кончится Кали‑юга! Всем этим расчетам – грош цена. Для христиан всегда было характерно слишком приближать Конец Света, зато буддисты и индуисты отодвигали его в неопределенное будущее. И те и другие не правы. Я – Калки и Майтрейя.
Варфоломей склонил голову.
– Кстати, те, кто верят в то, что я – Амитофу, пусть верят. Это меня вполне устраивает, не разуверяй, – добавил Эммануил.
– А относительно остального? У нас будет каноническая позиция?
– Относительно остального – нет! Потому что я – все. Пусть верят во что верят – никакое название для меня не оскорбительно.
– Тогда прости меня, Господи, но есть и те, кто почитает тебя самозванцем и темным духом…
– А этого мог бы и не говорить! Слишком очевидное заблуждение. Кстати, где они, кто так считает?
– Пока на свободе…
– Ты слышал, как оскорбляют Господа, и ничего не предпринял? – вдруг вмешался Марк. – Только повторяешь чужие оскорбления!
Мой друг явно нарывался на неприятности. Нет, я его прекрасно понимал: аудиенция назначена нам, а Господь не обращает на нас внимания и битый час слушает разглагольствования этого сноба, который только и умеет, что молоть языком.
– Марк, – медленно проговорил Эммануил, – если уж ты решил быть моим псом, то хотя бы слушайся хозяина. Помолчи!
– Нет, – возразил Варфоломей. – Я говорю то, что должно, а меня обвиняют в неверности. После такого обвинения любой уважающий себя самурай делает сэппуку.
– Я тебе покажу сэппуку! Мы не в Японии. И если ты когда‑нибудь и сделаешь себе сэппуку, самурай хр… – в последний момент Эммануил сдержался, – то только по моему приказу!
– Честь – никому! – серьезно сказал Варфоломей.
– Ах так! – Эммануил впился взглядом в интегралообразного апостола.
Обстановку разрядил Марк.
– Ладно, я согласен на дуэль, – сказал он и сплюнул прямо на палубу.
Эммануил поморщился от такого бескультурья, однако заметил:
– Марк, ты тоже мне дорог.
Тот просиял.
– Господи, неужели ты думаешь, что для меня опасен этот книжный червь?
Эммануил хитро улыбнулся.
– Ладно, деритесь. Только на таких условиях: того, кто останется в живых, повешу. Не передумали?
– Он оскорблен – за ним выбор оружия, – мрачно бросил Марк.
Господь посмотрел на Варфоломея. Нехорошо посмотрел.
Наступила долгая пауза.
– На бамбуковых синаях, – наконец сказал Варфоломей.
Эммануил повернулся к нам и улыбнулся. Он был доволен.
Принесли выбранное оружие. Синаи оказались длинными бамбуковыми палками приблизительно в руку толщиной. У каждой палки имелась рукоять, как у меча. К тому же они были не вырезаны из одного бамбукового ствола, а составлены из нескольких слоев дерева, скрепленных веревками. Марк был, похоже, хорошо знаком с этим оружием и привычно взял его двумя руками, как катану.
– Марк, что это? – тихо спросил я.
– Тренировочные мечи, – презрительно бросил Марк. – Я на таких учился.
Варфоломей вышел вперед, взял свой «меч» двумя руками, одной за рукоять, другой – за ствол, и поклонился с истинно китайской вежливостью. Марк сделал шаг к нему навстречу и неуклюже последовал его примеру. И поединок начался.
Надо сказать, реальный поединок очень сильно отличается от того, что показывают в кино. Там только бьют друг друга по серединам мечей ради пущей красивости. Дзинь, дзинь, дзинь… Ну и какой толк? Зачем мастеру меча этот звон, от которого нет никакого ущерба противнику? Марк и Варфоломей сражались совсем не так. Слышались только топот ног да редкие удары… по Марку. Исключительно по Марку.
Первый пришелся ему по ногам. Я так и не понял, как это получилось. До этого дня мне казалось, что Марк очень красиво дерется, но сейчас он выглядел неуклюжим медведем, вокруг которого вьется змей, молниеносно свивая и развивая тысячи своих колец, или крадется дикий кот, в любой момент готовый схватить добычу. Марк подпрыгнул, дернулся, но сделать ничего не успел – он пропустил второй удар, тоже по ногам. Марк сжал губы. Моего крутейшего друга колошматили, как мальчишку. Он начал нервничать и получил третий удар. По ногам.
– Ну сколько ж можно! – воскликнул Марк.
– А пока не отобьешь. У тебя слабое место в обороне. Корпус защищен сносно, а вот ноги… Ты подумай, если бы это был не бамбук? Как тебе сражаться на одной ноге? – все это было сказано Варфоломеем ленивым кошачьим тоном с явными менторскими нотками.
– Ты что, решил стать моим сэнсеем? – поинтересовался Марк.
– А что, ты не совсем безнадежен. Если только Господь не повесит нас рядышком на одной ветке.
Господь смотрел на все это с улыбкой будды.
– Варфоломей, до пяти ударов, – приказал он.
Варфоломей кивнул и совершил еще одно покушение на ноги противника. Но Марк увернулся.
– Ну вот, уже лучше, – обнадежил Варфоломей. – Так, думай о ногах. Попробуем быстрее.
Он попробовал быстрее – так, что я опять ничего не успел заметить, кроме расстроенной физиономии Марка, пропустившего еще один удар.
– Да, скорости тебе не хватает, – констатировал Варфоломей. – Но ничего. Это приобретается тренировкой.
Похоже, мой друг уже потерял надежду размочить счёт. Он еще пару раз увернулся от «меча» противника и вдруг замер на месте. Варфоломей посмотрел на него вопросительно, не меняя боевой стойки. Тогда Марк взял меч так же, как перед поединком, и поклонился:
– Моя жизнь в твоих руках. Я признаю свое поражение.
Варфоломей улыбнулся и опустил меч. Потом подошел к Марку, взял его за руку и повел к Эммануилу, Перед Господом он пал на колени и утянул за собой Марка, который, впрочем, понял всю разумность этого действия и не сопротивлялся.
– Господи, – сказал Варфоломей. – Наши жизни принадлежат тебе как государю, а души – как Богу. Видишь, мы оба живы. Ты обещал повесить того, кто останется в живых, и мы покоряемся твоей воле.
– А честь никому?
Варфоломей долго молчал. Повисла неприятная тишина, так что мне показалось, что этот несерьезный поединок действительно может окончиться вполне реальной казнью.
– Никому, – тихо проговорил Варфоломей.
Эммануил выдержал паузу, Очень долгую паузу. Минуты две точно.
– Ладно, вставайте, бычки задиристые, – наконец проговорил он с улыбкой. – Только не надо больше выпендриваться передо мной, как перед девушкой. А то точно повешу.
Они поднялись и поклонились Эммануилу.
– Кстати, Варфоломей, – напоследок заметил он. – Ты бы очень неплохо смотрелся в традиционном китайском театре. Ты никогда не думал о карьере актера?
– Если мой Господь прикажет мне играть в китайском театре, я буду играть в китайском театре, – смиренно ответил Варфоломей.
– Ну ладно, иди.
Близился вечер. Солнце падало за верхушки деревьев, освещая искусственное озеро красновато‑оранжевым светом, а высоко в небе плыли розовые перистые облака. Варфоломей подошел к нам с Марком.
– Ну что, дорогие мои, мириться так мириться. Здесь неподалеку есть замечательный китайский ресторан традиционной императорской кухни «Fangshan Fandian». Я угощаю.
Марк, конечно, согласился. Я тоже.
Но когда мы начали спускаться вниз, на берег, меня окликнул Эммануил:
– Пьетрос, задержись. Ты мне нужен.
– Хорошо, я вас найду, если это ненадолго, – шепнул я приятелям.
– В парке Бэйхай, – объяснил Варфоломей. – Там найдешь. Будем ждать.
ГЛАВА 2
Апостолы разбрелись по своим делам, и мы остались почти одни на мраморном корабле, только охрана почтительно стояла поодаль, да слуги следили за каждым жестом Господа, в любой момент готовые броситься исполнять приказание. Но слуги и охрана не в счет.
– Садись, Пьетрос, – милостиво предложил Господь. – Выпей чаю.
Мне немедленно пододвинули стул и подали фарфоровую чашечку. Чай был зеленый, и я поморщился.
– Ничего не понимаешь, европейский ты человек, – заметил Господь. – Расскажи мне о вашем путешествии.
Я начал рассказывать. Вероятно, основные события были ему известны, и он иногда кивал, словно сверяя мой рассказ с тем, что он уже знает.
– Да, – заметил он, когда я описал иерусалимские события. – Они уже разбирают Золотые ворота, которые были заложены во времена владычества арабов, чтобы через них не мог пройти мессия. Готовятся к моему визиту. Так что вы с Марком не так уж плохо поработали. Правда, решение Кнессета о восстановлении ворот странным образом совпало по времени с моим захватом Пекина, – Господь лукаво улыбнулся. – Ну, дальше.
Я рассказал о нашем пленении и побеге, старательно опуская некоторые подробности.
– Так сколько человек вы расстреляли по дороге? – поинтересовался Эммануил, хотя я даже не упоминал об этом.
– Не помню, – честно сказал я.
– Не ты же виноват – Марк.
– Я тоже там был.
– Считай, что у тебя индульгенция. Очень трудно с людьми, Пьетрос. Они редко оказываются способными на сложные действия. Убить всегда проще. Ты – приятное исключение,
– А Марк?
– Поглядим…
Стемнело. На западе вспыхнула первая звезда, и легкий туман поплыл над водой искусственного озера. А на корабле над нами зажгли причудливые бумажные фонарики.
– Праздник фонарей давно прошел, а мне нравится, – заметил Господь. – Так что там с вами случилось, у монахов?
– Они нашли нас в пустыне – монах по имени Михаил и Map Афрем, кажется, музыкант, руководитель хора. Потом держали как пленников и все пытались обратить. Погибшие! Арабский капитан, руководивший операцией по нашему освобождению, расстрелял их в пасхальную ночь. Всех.
Вероятно, на последних словах мой голос дрогнул, так как Господь внимательно посмотрел на меня. Я опустил взгляд.
– Убить всегда проще, – повторил он. – Та же самая ситуация. Конечно, меня бы куда больше порадовало их обращение, но я не могу тратить время на каждый пещерный монастырь. Как человеку мне их жаль, но у Бога другая мораль. Другая, Пьетрос, пойми это, как бы это ни было страшно. – Его глаза вспыхнули в сумерках холодным светом звезд. – Марк, увы, этого не понимает. Он ведь пытался вступиться за ваших «спасителей». «Они спасли нам жизнь», – издевательски процитировал Эммануил.
– Господи, ты и это знаешь?!
– Разумеется. И это даже не связано с моей божественной сущностью. Просто преданные слуги составляют для меня подробные отчеты, в отличие от тебя.