Посветили подальше. Я вздохнул. Возможно, мы ищем то, чего нет вовсе, и от этого замка один ключ – воля Эммануила. Или Бога.
Я поднял глаза к каменному потолку. Шепнул: «Тереза!»
Ничего.
Обернулся к остальным и заметил взгляд Раевского, обращенный к Плантару. Взгляд содержал вопрос. Мне не надо было объяснять, какой.
Жан сделал движение правой рукой, вверх‑вниз, от запястья: успокойся, не сейчас. И я мигом нашел в нём по крайней мере три положительных качества: Плантар был уравновешен, рассудителен и очень спокоен. Может быть, я и назову его государем, если, конечно, мы выйдем отсюда.
– Что делать будем? – спросил Дима.
– Подождем. Подумаем.
Мучительно тянулись минуты в поисках выхода, которого не было.
Стало жарко. Я коснулся пальцами двери за своей спиной и тут же отдернул руку. Отошел на шаг, резко повернулся.
– Жан, смотри!
Еще минуту ничего не происходило. Вдруг по камню пробежал алый всполох, словно отсвет костра, и раздались отдаленный гул и низкий вой, как от ветра. Наверное, такой ветер дует в аду над пылающими рвами.
Дверь разгоралась алым, словно ее подожгли изнутри.
– Франц, Мишель, к двери! – скомандовал План‑тар. – Держите проем. Остальные – назад! Пьер, тебя касается! Будьте наготове!
Я отошел назад, за спины рыцарей, и поднялся на ступеньку, чтобы видеть дверь. Жан накрыл рукой и затушил свечу, так что теперь только пылающая скала заливала все алым сиянием.
Гул сменился скрежетом, и скала поползла вверх. Прямо перед нами стоял Эммануил и держал Копье. На острие набухала багровая капля. Он был в черном. Черная свободная мантия. Как это смотрелось! Черный цвет ему шел куда больше, чем белый. За спиной у Господа стояли Мария Новицкая в черном платье с алыми искрами, Марк, Иоанн и Филипп.
– Дима, – шепнул Плантар. Я скорее понял это, чем услышал.
Раевский взял меня за локоть, и я почувствовал у горла холод его меча.
Эммануил сразу узнал меня – как ни пытались рыцари отойти в тень, перед дверью было слишком мало места.
– Здравствуй, Пьетрос! Что, привели тебя, как овечку на привязи? Нашел к кому бежать!
Этой фразой он спас мне жизнь.
– Дима, стой! – тихий голос Плантара. – Уведи его повыше.
Я еще успел услышать, как Эммануил приказал кому‑то у себя за спиной:
– Взять их! – и бросил Иоанну: – Иди! Ты знаешь, что делать!
Раевский утащил меня вверх ступеней на пятнадцать, лестница успела пару раз повернуть, но в колодец в центре шахты было видно, что происходит внизу. В проем ворвались двое: джинн и даосский сянь. Плантаровы рыцари встретили их плечом к плечу. Звон мечей слился с гулом подземного огня в единую инфернальную песню. Реквием.
Алое свечение джинна и синеватое даосского бессмертного: люди огня и люди льда.
– К стене! – скомандовал Дима, и я больше не мог видеть то, что происходит внизу. Только слышать. Я понимал, что это не надолго: человек практически бессилен против сяня, против джинна – тем более. Навалиться толпой люди Плантара не могли – слишком тесно.
Отец Иоанн и Плантар встали на пару ступенек выше нас.
– Жан! – позвал я.
Он шагнул ко мне.
– Эммануил послал Иоанна за подмогой. Думаю, это будут джинны или сяни, или и те, и другие, – я указал взглядом наверх. – Оттуда.
– Сколько?
– Вам хватит. На Двараке около сорока сяней под командованием Хун Сянь, девы меча. Всего было восемьдесят один, двадцать Эммануил подарил в качестве телохранителей Варфоломею и восемнадцать здесь. Остается сорок два. Джиннов много. Учитывая, что вас одиннадцать, их число в первом приближении можно считать бесконечным. Вас просто возьмут в тиски.
– Что ты предлагаешь?
– Прорываться вниз, в зал.
– Нас и так очень мало. А значит, мы сильнее в обороне. Открытое сражение в большом помещении – верная смерть. Сколько времени уйдет на то, чтобы привести войско с Двараки?
– Давай считать. Иоанну нужно подняться вверх по лестнице. Сколько мы спускались?
– Минут пятнадцать.
– Так и посчитаем: пятнадцать минут. А потом, на Двараку можно элементарно позвонить. Даже если вся связь вырубится, думаю, эта будет работать. Сяни движутся быстро, джинны – тем более. По последним и считаем. Не более пятнадцати минут. Итого полчаса.
Плантар кивнул:
– Спасибо за информацию.
Я хмыкнул.
В Знаке разгоралась боль. Не так, как при прикосновении святого, не резко, постепенно, но Эммануилову печать заливало огнем.
Я обернулся. Отец Иоанн воздел руки к каменному своду и молился. Боль усилилась. Я прислонился к стене. Ступени узкие. Что будет, если я упаду на колени? Лестница не огорожена.
Руки Святого начали светиться тем же теплым солнечным светом, которым разгорался алтарь под ладонями Терезы. Боль стала нестерпимой. Я застонал и начал медленно сползать по стене. Жан подхватил меня под руку. Я замотал головой:
– Прекратите!
– Нет!
– Дима! Ладно, развяжи его.
Ремни разрезали, но я не почувствовал облегчения. Свет заполнил колодец. Я был внутри света. Боль вырвалась из Знака и заполнила все тело. Отломайся всухую! Наверное, это оно и есть.
С помощью Плантара я опустился на колени и привалился к стене – по внешней окружности ступени пошире. Инфернальный реквием из воя огня и звона клинков отдалился и почти затих для меня. Была только боль. Никогда мне не было так плохо. И непостижимым образом никогда мне не было так хорошо.
Я толком не понимал, что происходит: сквозь пелену боли снизу проникали крики, гул и звон мечей. Время застыло и растянулось в бесконечность.
Шум сверху, словно в колодец падает огненный поток.
Плантар медленно‑медленно, как во сне, вынимает меч, наклоняется, трясет меня за плечо.
– Пьер, мы прорываемся! Встанешь и спустишься за нами. Как только мы уйдем – сразу станет легче. Сверху спускается войско Эммануила. – Он выпрямился, бросил Раевскому: – Дима! За мной!
И побежал вниз по лестнице. За ним Раевский и отец Иоанн, унося с собой золотое облако света.
Я оказался во тьме, и боль отпустила. Попытался встать и снова упал на колени. Слабость, как после долгой болезни.
Сверху слышался гул, и алые сполохи играли на стерах почти над моей головой.
– Пьер! – рядом стояла Тереза и протягивала мне пуку. – Вставай!
Я взял ее пальчики, боль в Знаке вернулась, но показалась булавочным уколом по сравнению с тем, что было.
Почти над нами, ступенях в десяти выше по лестнице, колыхнулись алые одежды джинна.
– Быстрей! – закричала Тереза и рванулась вниз.
У основания лестницы лежали мертвые и умирающие: сяни, джинны и люди. Спотыкаясь о мертвые тела, мы выскочили в дверной проем. Здесь было то же побоище.
Эммануил стоял посреди этого кровавого месива и опирался на Копье. По правую руку от него – Марк, по левую – Филипп и чуть позади – Мария. Ни джиннов, ни сяней больше не было.
Я услышал, как за нашей спиной с грохотом встала на место раскаленная скала двери, преграждая путь подкреплению Эммануила.
Чуть впереди меня стоял Плантар и отец Иоанн. По правую и левую руку от них – двое рыцарей: Раевский и чех Вацлав – все, только двое.
Эммануил окинул меня взглядом, заметил несвязанные руки, усмехнулся.
– И ты, Пьетрос! Значит, все‑таки с ними.
И я мигом понял свое место в Дантовом Аду: на девятом круге, рядом с Брутом и Иудой, в одной из пастей Люцифера.
Марк и Филипп держали пистолеты, Нас всех, в отличие от них, огнестрельное оружие берет. Похоже, мы прорывались на собственный расстрел.
– Стреляйте! – холодно приказал Эммануил.
– Ложись! – крикнул Плантар.
Обе команды прозвучали почти одновременно.
Я упал за труп одного из сянёй, почти не надеясь, что это поможет, пули вполне могли пройти насквозь. Но нет! Они только звякнули по чешуе бессмертного и срикошетили вниз.
Я оглянулся.
Раевский закрыл собой отца Иоанна и упал вместе с ним. Димина рубашка окрасилась кровью. Прозвучал еще один залп по Плантару и Вацлаву. По‑моему, Жан тоже был ранен.
Я понял, что следующего выстрела мы не переживем.
Отец Иоанн встал на колени и начал молитву. Раевский закрыл его собой. Время снова застыло, и на меня нахлынула боль. Краем глаза я увидел, как за спиной Эммануила застонала и упала Мария.
К Эммануилу медленно шла Тереза. Шла, не касаясь пола и мертвецов, лежавших вплотную друг к другу. Белые одежды летели и струились, и оставались чисты: ни капли крови.
Он усмехнулся.
– А‑а! Привет тебе, белошвейка! Привет, гризетка! Милая Тереза, что увела у меня апостола. Видно, Всевышнего так достала твоя пошлая повесть, что он решил послать тебя ко мне, чтобы навсегда избавиться от автора.
Она промолчала. Эммануил рассмеялся.
– Думаешь, одолеешь меня? Попробуй!
Она подошла и взялась за Копье рядом с его рукой.
Он улыбался. Я уже видел эту улыбку Иоанна Крестителя Леонардо. Копье раскалилось. Солнечное сияние текло вверх, чередуясь с алыми струями огня. Древко потемнело и задымилось. С острия сорвалась молния и ударила в купол.
– Стреляйте! – бросил он своим апостолам.
Им было не лучше, чем мне, если не хуже. Филипп упал на колени и выронил оружие. Марк держался из последних сил, пистолет дрожал в его руке. Он выстрелил по Терезе. Она не заметила пуль.
– Не в нее, идиот! В старика!
Марк упал на колени, как и Филипп, но смог поднять пистолет и нажать на курок. В Иоанна он не попал, зато Раевский вздрогнул, обмяк и начал сползать на пол.
Потом пули летели вразброд, никому не причиняя вреда. Марк падал навзничь, механически расстреливая обойму.
Раздался грохот: в свод ударила вторая молния. Эммануил и Тереза так и стояли в центре, держась за Копье. Эммануил улыбался, гордо, с вызовом. Тереза на мгновение обернулась. Плотно сжатые губы. Взгляд воина.
И тогда поднялся Плантар. С трудом, тяжело дыша, рубашка в крови. Он закашлялся, пошатнулся, но сделал шаг. У нижней губы застыла капелька крови.
– Вот и король без королевства! – усмехнулся Эммануил. – Что, положил своих подданных, Иоанн Безземельный?
Жан не ответил, он был слишком занят тем, чтобы заставить себя сделать еще три шага. Тереза протянула ему левую руку. Он сжал ее в своей, шагнул к Господу и схватил Копье рядом с Терезой. Его дыхание стало ровнее, он выпрямился и улыбнулся в лицо своему врагу.
Мышцы на руке Жана напряглись, на тыльной стороне кисти выступили вены. Он пытался наклонить Копье к Эммануилу. Тот побледнел, улыбка превратилась в гримасу. Копье подалось и оторвалось от пола.
И тогда Плантар ударил. На лице Эммануила мелькнуло удивление, и больше я не видел этого лица, потому что он согнулся и начал падать. Тогда Жан выдернул Колье. Эммануил упал ничком. Черная одежда и белые кисти рук из‑под мантии. Дрогнули и застыли.
Жан выпрямился, встал, тяжело опираясь на Копье.
– Все, – тихо сказал он.
К нему бросились Иоанн и Вацлав.
– Мне не нужна помощь, – сказал Плантар.
Золотой свет угас, и вместе с ним угасла моя боль. Я смог встать. Жан Плантар, отец Иоанн, Тереза, почти материальная и видимая для всех, Вацлав, последний оставшийся в живых рыцарь Грааля – они готовы были танцевать на его трупе! Я был не с ними. Мне хотелось подойти к Эммануилу, встать на колени, коснуться его плеча и сказать:
– Господи, прости меня!
Они ничего не видели: ни того, как села на полу Мария, ни очнувшегося Филиппа, ни Марка, поднимающего пистолет. Марк с усмешкой смотрел на меня, потом перевёл взгляд на Плантара. Он выбирал цель.
– Марк! – крикнул я.
Жан среагировал мгновенно. Марк не успел выстрелить, потому что его сердце пронзило Копье Судьбы. Вацлав бросился к Филиппу, но тот уже подобрал пистолет, отпрянул назад и выстрелил. Чех споткнулся и упал, он был ранен. Я вспомнил, что у Филиппа почти не расстреляна обойма. Он смотрел на Плантара и прицеливался.
– Филипп!
Он повернулся ко мне.
– Помнишь Москву? Лубянку? Как ты освободил меня?
– Помню. Похоже, что ты забыл. – Он направил пистолет на меня.
Нажать на курок не успел, Копье Плантара было быстрее. Удар в спину, не слишком по‑рыцарски. Но как еще с копьем против пистолета?
– Может быть, и меня убьешь, рыцарь?
Плантар обернулся. Перед ним стояла Мария. Черное платье переливалось в багровом свете раскаленных стен, как догорающие угли. Черные вьющиеся волосы, алые губы, большие полубезумные глаза.
– Ну же!
Жан отвернулся, выдернул Копье и направился к Вацлаву.
– Берись!
Чех взялся за древко, и кровь перестала течь из раны, остановилась и засохла. Он поднялся на ноги.
– Надо похоронить убитых, – сказал Плантар.
Мария разрыдалась и бросилась к Эммануилу. Легла рядом с ним, обняла за плечи, зарылась лицом в складки черных одежд.
Вот они, мои убитые: друг, которого я дважды не спас, спаситель, которого помог убить, и Господь, которого предал. Я подошел к Марку, встал на колени рядом с ним, взял его коченеющую руку. Это уже было. Второй раз.
– Вторая смерть, – прошептал я.
Жан услышал.
– Это первая смерть, Пьер. Вторая уже была.
– Оставьте меня все!
– Пьер, пойдем. Я пошлю сюда людей. Мы всех поднимем наверх и похороним павших. И Марка. Даже Эммануила.
Я молчал. Они ждали. Стало жарко. Откуда здесь такая жара?
– Смотрите!
Из дальних дверей в подземный храм, дымясь и шипя, медленно выползал язык раскаленной лавы.
– Огненная река Эммануила, – сказал я.
– Уходим, быстро! – крикнул Жан. – Через храм, к противоположному выходу!
Я не поднялся с колен, даже не шевельнулся.
– Пьер! – заорал Жан.
– Да иди ты!
– Пьер, если ты хочешь найти смоковницу, на которой повеситься, то она наверху. Здесь смоковницы не растут!
Если честность может ввергнуть в Преисподнюю, может ли гордыня из нее вытащить? Жан унизил меня, публично назвав предателем. Я сам себя так называл, но это мое право, а не его. Он нашел для меня правильные слова. Я поднялся на ноги.
– Ну? Пошли?
– Пошли.
Лава подобралась к телу Эммануила, и одежды его запылали. Мария так и не шевельнулась, по‑прежнему обнимая его.
Я бросился за Плантаром и у дверей храма еще успел увидеть язык лавы, медленно подползающий к телу Марка.
Мы пробирались по правой стене, противоположной кресту. У его основания из стены вырывался огненный поток и растекался лавовым озером. На кресте был распят человек. Седая борода и седые волосы. Где‑то я его видел. Трудно узнать того, кто распят на высоте восьмиэтажного дома.
– Енох, – вздохнул отец Иоанн.
Я присмотрелся:
– Да, пожалуй.
Не могло быть и речи, чтобы снять его.
Лава текла к нашей стене. Метра три свободного пола, не больше. Мы бросились через храм. Огонь тоже не стоял на месте. У дверей в следующий зал мы пронеслись по участку шириной не более полуметра. Камень жег ноги через подошвы ботинок, и воздух обжигал легкие.
Полукруглый зал был наполовину заполнен лавой, вытекающей из дверей храма. Огонь подбирался к выходу в туннель. Я усмехнулся. Теперь нас не спасет даже скорость. Туннель был закрыт такой же гладкой скалой, что и выход из колодца с винтовой лестницей.
Тереза бросилась к двери и коснулась ее руками. В камне начал медленно разгораться золотистый свет. Слишком медленно! Лава подползла к скале, коснулась камня и неуклонно подбиралась к подолу ее платья. И тогда скала треснула и осыпалась грудой мелких камней. Мы бросились в проем.
Туннель с гладкими стенами, точно такой же, как описывал Марк. Только за нашими спинами шипит и вспыхивает лавовый поток, отбрасывая на камень алые сполохи. Впереди должна быть лестница.
Я задыхался. Плантар с Вацлавом остановились у лестницы. Жан вернулся на десяток метров, подал руку Иоанну, чтобы тот мог на нее опереться, взял под руку меня и дотянул нас до лестницы.
– Теперь наверх!
Жан пропустил всех вперед и встал замыкающим, точнее погонщиком.
– Давай, давай, Пьер! А то нам обожжет пятки.
Мы оказались в покоях Эммануила перед огромным окном во всю стену. Я помнил эту комнату, здесь он провожал меня в Париж.
Окно пылало. Точнее, пылал Храм, и небо над ним пульсировало и билось алым. Из центра купола вырывался фонтан огня, и стеклянные стены преломляли и умножали это пламя, сияя гигантским костром.
– Смотрите! – закричал я.
Я обернулся. Жан, Вацлав, отец Иоанн. Тереза исчезла.
– Сейчас то же самое будет здесь, – сказал Плантар. – Пьер, как отсюда выйти?
– У дверей должна быть охрана. Пойдемте, я вас проведу.
У дверей стоял Алекс.
– Господин Болотов? – с некоторым удивлением спросил он и покосился на моих спутников. – Кто эти люди?
– Алекс! Ты что, ничего не знаешь? Храм горит! Смотри!
Я распахнул двери и втолкнул его в комнату.
– О, Господи! – прошептал он.
– Лава течет по подземным галереям. С минуты на минуту будет здесь. Оповести людей! Внутренняя связь работает?
– Пять минут назад работала.
– Хоть это в порядке! Все! Действуй!
– Слушаюсь!
– Пошли, – шепнул я остальным.
Мы выскочили на улицу вместе с толпой перепуганных людей. Никто уже не спрашивал, кто мы и зачем. Все думали только о спасении.
Наш микроавтобус остался у подножия Храмовой горы. Возвращаться туда – безумие. Скорее всего от него остался один обгоревший остов. Мои спутники были слишком праведны, чтобы сообразить угнать машину или заняться мародерством, воспользовавшись неразберихой. А посему мы шли пешком. Точнее, бежали.
За спиной послышался грохот. Я обернулся: в центре цитадели рванулся к небу такой же огненный фонтан, как над Храмом. Полетел пепел.
ГЛАВА 4
Где‑то через полчаса я постиг пользу добродетели: все улицы были забиты пробками. Передвигаться на своих двоих оказалось наиболее разумным. За нами текла лава, поджигая город.
Мы поднялись на гору к западу от Иерусалима. Лава добралась до подножия и начала обтекать препятствие. Под нами лежал пылающий город.
Плантар что‑то тихо говорил отцу Иоанну.
– Ты мог их не положить? – спросил святой.
– Я мог умереть вместе с ними.
– А нам прикажешь избирать нового короля? Сейчас, да? Самое время! Нашел, кого слушать!
Лава растекалась по долине. Я увидел, как она подобралась к Двараке, и летающий остров запылал. Я представил, как горят ее райские сады, и белые дворцы чернеют от гари и пепла.
Было холодно. Падал медленный мокрый снег, смешанный с пеплом. Рыцари Грааля сбросили верхнюю одежду перед сражением в жарком Эммануиловом подземелье. И она осталась там и сгорела в пламени огненной реки. Мне не довелось сражаться и незачем было избавляться от сковывающей движения куртки. Так что я оказался единственным обладателем таковой.
Вацлав посматривал то на мою куртку, то на порванную и окровавленную рубашку Плантара. Взгляд был очень выразительным. Я плюнул, снял куртку и накинул ее на плечи Жану.
– Мне не холодно, – сказал он. – Не надо, Пьер.
– Пневмонию заработаешь – твои ребятки меня живьем съедят.
– Не заработаю. У нас же Копье. Оно не только раны исцеляет.
– Да ладно! Дай мне возможность продемонстрировать им мое самоотречение. Пойдемте, здесь наверняка есть какой‑нибудь грот.
Жан предпринял попытку перевесить мою куртку на отца Иоанна. Тот отказался. Ему‑то пневмония по определению не грозит. Слава Богу, две тысячи лет без этой напасти, хотя погода бывала и похуже. А избирать нового короля – геморрой тот еще. Избавь уж нас, государь, от этой мороки.
Мы нашли маленькую пещеру и укрылись от ветра. Развели огонь. У Вацлава, курившего трубку, нашлась при себе зажигалка. От несерьезных веточек, росших по склонам, тепла было немного. Плантар сидел на камне у огня, в моей куртке, так и наброшенной на плечи, и укоризненно смотрел на Вацлава. Тот пожал плечами и зажег трубку. Его табак никак нельзя было назвать «смердящим зельем», он благоухал. Очень дорогой табак.
– Вацлав! – окликнул Иоанн.
– Последняя пачка, отче! Как кончится – так все.
Отец Иоанн вздохнул и отвернулся.
В свете костра я посмотрел на свои руки. Знак был на месте.
– Жан, почему?
Он проследил за моим взглядом, но промолчал.
– Жан! Разве я вам не помог?
– Помог, даже очень. Мы бы без тебя не вошли и не вышли, и застряли в колодце, а Филипп расстрелял бы нас по очереди.
– Тогда почему?
– Будь моя воля – я бы его убрал, но с Богом не торгуются, Пьер.
– Чего же еще? Я уже прошел через адское пламя. В колодце на лестнице, пока вы сражались. Ты бы знал, каково мне было! Этого мало?
– Это было не адское пламя, это божественная благодать, – улыбнулся Жан.
– Это? Божественная благодать?
– Ну‑у, на кого изливается… Понимаешь, она выжигает дурную часть души. Поначалу всем плохо. Боль, смешанная с неземной радостью.
– Чем же я так плох? Я даже на службе у Эммануила людям помогал!
– Понятно, почему ты ему служил. У вас с ним грехи одинаковые. Родство душ.
– Гордыня, говоришь?
Он улыбнулся.
– Да ладно, Пьер. Все мы одинаковые.
– Кто «мы»?
– Люди.
Утром мы продолжили путь. Я посмотрел в долину: на месте святого города лежало черное базальтовое плато.
В центре, там, где когда‑то был Храм, возник столб дыма. Оформился в темную колонну и пополз на запад. А в той же точке уже рос следующий.
– Джинны! – прошептал я.
Плантар оглянулся.
Вереница черных вихрей плыла к дороге на Тель‑Авив, где еще стояла автомобильная пробка, не рассосавшаяся с ночи.
Черный вихрь наплыл на крайний автомобиль, вспыхнул красным, и раздался взрыв. Потом еще. Дорога, забитая автомобилями, превращалась в огненную реку. Я услышал крики. Отовсюду: с дороги и с гор. Мы были далеко не единственными, нашедшими здесь спасение.
Люди выпрыгивали из машин перед приближающимся пламенем и пытались бежать в пустыню. Войско джиннов выросло, словно нажравшись огня, черные вихри оформились в гигантские человеческие фигуры и налились пламенем. А из колодца в базальтовом плато, там, где стоял Храм, уже лезла новая нечисть. Черные приземистые человечки, похожие на пауков, и крылатые твари, напоминавшие доисторических птиц. Они с криками взвивались в небо и собирались в черные стаи.
Силы, сдерживаемые Эммануилом, вылезли на поверхность и обрели свободу. Это был тот самый хаос, которого я так боялся в Риме, только куда хуже.
– Надо бы предупредить своих, – задумчиво проговорил я.
Легко сказать! Мобильная связь уже более месяца работает по два‑три часа в сутки, когда дают электричество. В том, что теперь она вообще не работает, я был практически уверен.
– Они к нам не сунутся, – сказал Плантар. – Место намоленное.
Мы старались держаться подальше от дорог, шли по пустыням и скалам. Снег прошел, и камни тут же высохли. Ни воды, ни еды у нас не было.
Мы ввалились в нашу пещеру только вечером. Голодные, замерзшие, с губами, пересохшими от жажды. Люди Плантара были живы и ждали. Нас чуть не на руках отнесли к костру.
Какая же благодать горячий чай и гороховая похлебка! Все‑таки все мы сволочи. Только нажравшись, вспомнили о тех, кто погиб. Выпили причастное вино за помин их душ. У стены пещеры стояла осиротевшая Димина гитара.
Мы с Терезой сидели у костра под звездным небом в той же бесконечной плоской пустыне, которую я уже видел во сне. Я смотрел на свои руки, протянутые над огнем, точнее, на Эммануилову печать.
– Почему, Тереза?
– Ты молился о том, чтобы она исчезла?
– Я действовал. Разве я мало сделал? По справедливости Он должен был ее снять.
– По справедливости мы все должны быть в Аду.
– Тогда все бессмысленно. Зачем нужен отбор с таким результатом?
– Не нам исследовать пути Всевышнего. И предлагать ему плату не нам. Ему и так все принадлежит. – Она указала взглядом на мои руки. – Ты бы поменьше туда смотрел.
– Ладно, обещаю.
Утром нам удалось поймать «Радио Тель‑Авива». Оно уже давно работало в таком же режиме, как сотовая связь. А на этот раз диктор и вовсе сообщил, что они на автономном питании и больше пятнадцати минут не протянут.
Огненные вихри пришли с востока и подожгли город. Здания пылают, полиция и пожарные не справляются. Неизвестные черные убийцы преследуют людей независимо от возраста, пола, национальности и благосостояния. То же передают из Хайфы. Огненные вихри видели по дороге на Дамаск.
Я сидел на камне и смотрел на свои руки. Вспомнил обещание, данное Терезе, и перевернул их ладонями вверх. Рядом хлебом и чаем завтракал Жан.
– Может, тебе не стоило его убивать, – проговорил я. – При Эммануиле такого не было.
Он покачал головой.
– Это случилось бы рано или поздно. Он бы не удержал власть. Он освободил силы, которыми уже не мог управлять. Я сам удивляюсь, насколько легко мы с ним справились. Он не удержал Копья Судьбы. Значит, был слишком слаб, чтобы править миром. Зло само изживает себя. Оно обречено с самого начала, потому что держится не на любви, а на ненависти. Ненависть – не опора.
– Зачем же надо было с такими потерями его убивать?
– Он бы нашел способ убедить народ в своей невиновности в том, что происходит, и увел за собой в бездну еще многих и многих. Мы не предотвратили Конец Света, боюсь, что даже не отодвинули – слишком поздно. Но мы смягчили падение.
– И что мне с этим делать? – я вернул руки в прежнее положение.
Жан мельком взглянул на Знак.
– На мессу сходи. Хуже, чем вчера, не будет.
– Не вижу смысла изо дня в день ходить на концерт с одним и тем же репертуаром.
Плантар тяжко вздохнул.
– Ну что тебе делать после этого? Хоть один раз сходи.
Один раз я сходил. Даже не вырубился. Удовольствия мало, но вполне терпимо. Знак горел.
Плантар искренне порадовался. Приятно порадовать хорошего человека. Я задумался, насколько Жан хороший человек. В своей системе ценностей, несомненно, да. Насколько близки наши системы ценностей?
Он убил Марка. Но это был уже не Марк?.. Марк покончил жизнь самоубийством, введя себе смертельную дозу наркотика. Жан здесь ни при чем. Здесь при чем Эммануил. Я утешал себя подобными размышлениями, но без особого успеха. Я вполне мог общаться с Плантаром и даже прислушиваться к его советам, но не ему выводить меня к Свету. Для этого нужен человек, который ничем себя не запятнал. Жан оставался для меня убийцей моего друга.
– Попробуй исповедоваться, – сказал Жан.
– Кому? Иоанну?
– Почему бы нет? Это очень хороший вариант.
– Только не ему!
Честно говоря, на исповедь меня мог сподвигнуть только Конец Света. Я даже к психоаналитикам не ходил – считал слабостью.
– Ладно, твоя воля, – Жан вздохнул еще тяжелее.
– Понимаешь, я человек действия. Мне легче сделать что‑нибудь, а не исповедоваться и молиться.
– «В начале было дело – вот в чем суть», – процитировал Жан. – Пьер! Внешнего без внутреннего не бывает.
– Хорошо… Может быть… Но кому‑нибудь другому.
– Найду – не отвертишься! – резюмировал Плантар.
Мы прожили в нашей пещере еще около недели, слушая отрывочные сообщения о разорении все новых городов. Волна разрушения добралась до Каира и Багдада.
– Надо уходить отсюда, – сказал Жан.
– Куда?
– В Европу, там большая часть общины.
– Я останусь, – сказал отец Иоанн. – На Елеонской горе должен состояться Суд Божий, и я буду ждать его здесь.
– Божий Суд меня нигде не минует: в Европе или в Святой Земле. Благословите, отче.
Он преклонил колени перед Иоанном, и тот произнес слова благословения. Жан встал, и они обнялись.
– Пьер, ты остаешься?
– Нет, я с тобой.
Дело было не столько в Плантаре, никаких верноподданнических чувств к нему я не испытывал, хотя с ним было несколько легче, чем с Иоанном Богословом. Просто Европа нравилась мне куда больше, чем эта пустынная земля.
ГЛАВА 5
Мы за день добрались до Яффского порта: Жан, Вацлав и я. Порт был частью разрушен, частью сожжен. У набережной качались остовы обгоревших яхт: черные скелеты кораблей под пасмурным осенним небом. Жан недолго искал свою. На черном боку судна еще можно было разобрать полусожженное слово «Парцифаль». Восстановлению судно не подлежало.
Попытка арендовать яхту не привела ни к чему. Жан предложил хозяину перстень, явно очень дорогой и, очевидно, фамильный. Хозяин только усмехнулся: «Сейчас хлеб дороже этих побрякушек!» Эммануилова кредитная система, и так трещавшая по швам из‑за дефицита электричества, с его смертью рухнула в один миг.
– В Акре много наших, – сказал Вацлав. – Попробуем там.
В Акре нам улыбнулась удача. Здесь была подпольная резиденция неприсягнувших госпитальеров. Подпольная в буквальном смысле. Нас угощали в подземной трапезной в романском стиле. Вполне средневековые факелы чадили на стенах ввиду отсутствия электричества. Плантара приняли с распростертыми объятиями, на меня даже не особенно косились. Практически у всех были фальшивые Знаки, а мою физиономию за последний месяц успели подзабыть. Да и кому придет в голову искать бывшего апостола Эммануила в одной компании с государем «погибших»? Так, похож…