Показателем растущего интереса в Советском Союзе к проблеме участия Финляндии во второй мировой войне явилось появление ряда книг, изданных в Ленинграде[242]. Õàðàêòåðíîé èõ îñîáåííîñòüþ áûëî øèðîêîå èñïîëüçîâàíèå çàðóáåæíûõ èñòî÷íèêîâ è îñîáåííî íàó÷íî-èññëåäîâàòåëüñêîé ëèòåðàòóðû Ôèíëÿíäèè. Îäíàêî íå âñå àðõèâíûå äîêóìåíòû â ÑÑÑÐ áûëè äîñòóïíû äëÿ èññëåäîâàòåëåé, ïîñêîëüêó áûë çàêðûò ðÿä âåñüìà âàæíûõ ôîíäîâ öåíòðàëüíûõ è ìåñòíûõ àðõèâîâ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. Òåì íå ìåíåå íîâûé øàã âïåðåä áûë ñäåëàí.  ýòèõ ðàáîòàõ ñîäåðæàëàñü îñòðàÿ êðèòèêà òåîðèè À. Êîðõîíåíà, è íà èìåþùåéñÿ ôàêòè÷åñêîé îñíîâå äîêàçûâàëàñü ñóùåñòâîâàâøàÿ ïåðåä âîéíîé çàâèñèìîñòü Ôèíëÿíäèè îò Ãåðìàíèè.
Кроме этого, в 1988 г. появилась обстоятельная работа «Германия и Финляндия во второй мировой войне», опубликованная в Берлине профессором Манфредом Менгером[243]. Ïî ñâîèì êîíöåïòóàëüíûì ïîñòðîåíèÿì îíà áûëà ñõîäíîé ñ óêàçàííûìè âûøå ìîíîãðàôèÿìè, èçäàííûìè â ÑÑÑÐ. Íî Ì. Ìåíãåð, îïèðàÿñü íà íåìåöêèå, ôèíñêèå è äîñòóïíûå åìó ñîâåòñêèå èñòî÷íèêè, ïðèâåë óáåäèòåëüíûå äîêàçàòåëüñòâà, ÷òî óæå â êîíöå 1940 ã. «ôèíñêèé âíåøíåïîëèòè÷åñêèé êóðñ íà âîñòîêå, íà çàïàäå è íà ñåâåðå øåë ïî îïðåäåëåííîìó ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèåé ïóòè»[244].
И вот именно на этом рубеже в конце 1980-1990-х годов в результате серьезных изменений, которые стали происходить в СССР, доступ к российским архивным источникам существенно расширился. Это позволило продолжить изучение рассматриваемой проблемы уже на более широкой документальной основе. Между тем характерной особенностью наступившего нового этапа ее исследования было то, что в Финляндии в 1990-е годы интерес исследователей к этому вопросу заметно угасал и чувствовалось очевидное непринятие каких-либо попыток выдвигать иные концепции об участии страны в войне. Показательной в данном случае явилась реакция финской стороны при обсуждении данной проблемы на Конгрессе историков скандинавских стран, который проходил в Тампере в августе 1997 г. Попытка профессора А. С. Кана поставить вопрос о необходимости более объективно подойти к изучению финляндско-германских контактов в 1940—1944 гг. встретила решительные возражения со стороны финских историков[245].
В целом очевидно, что настало время на основе новых документов, ранее закрытых фондов архивов, а также вводимых в научный оборот важных, но не использованных еще в должной мере источников и литературы продолжить исследование рассматриваемой проблемы. При этом следует сосредоточить усилия на раскрытии тех вопросов, которые до сих пор являются дискуссионными, уделив наибольшее внимание не только германо-финским и финско-шведским отношениям, но и позиции СССР в ходе выработки Финляндией своей линии в 1940-1941 гг.
II. СРАЗУ ПОСЛЕ «ЗИМНЕЙ ВОЙНЫ»
СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В НОВЫХ УСЛОВИЯХ
Когда 12 марта 1940 г. в Москве был подписан между СССР и Финляндией мирный договор, положивший конец так называемой «зимней войне», реакция на него в обеих странах и в мире была различной. В Финляндии, в частности, многие испытывали чувство глубокой подавленности. Особенно это проявлялось у более чем 400 тыс. переселенцев с утраченных территорий. Горечь у финского населения вызывало то, что за пределами государственной границы оказались города Выборг, Сортавала и Кексгольм. В стране в день вступления в силу мирного договора были приспущены государственные флаги. «Чувства финнов, — писал финский историк Тимо Вихавайнен, — представляли собой смесь мстительности, гордости и гнева...» В приказе финского главнокомандующего маршала К. Г. Маннергейма от 13 марта содержались многозначительные слова: «У нас есть гордое сознание того, что на нас лежит историческая миссия, которую мы еще исполним...»[246]
Что касалось Советского Союза, то официально с его стороны итог войны оценивался прежде всего с той точки зрения, что удалось отодвинуть границу от Ленинграда и тем самым улучшить условия для обеспечения его безопасности. На проходившем 14-17 апреля 1940 г. в ЦК ВКП(б) совещании высшего командного состава Красной Армии, стенограмма которого вплоть до 1996 г. была засекреченной, Сталин, подводя итог, заявил следующее: «Правильно ли поступили правительство и партия, что объявили войну Финляндии?.. Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества». Но вместе с тем, подчеркнул он, совершенно очевидно, что усложнилось положение для Финляндии, поскольку «угроза Гельсингфорсу смотрит с двух сторон — из Выборга и Ханко»[247]. Â Ìîñêâå íàäåÿëèñü, ÷òî Ôèíëÿíäèÿ òåïåðü íå ïðèìêíåò ê ëàãåðþ ïðîòèâíèêîâ ÑÑÑÐ â óñëîâèÿõ ðàçðàñòàíèÿ âòîðîé ìèðîâîé âîéíû.
Реакция в мире на подписанный договор была не в пользу СССР. За рубежом писали об этом мире как о жестоком и несправедливом по отношению к Финляндии, поскольку в результате его заключения эта страна потеряла значительные и весьма ценные для себя территории[248]. Áîëåå òîãî, çàïàäíûå äèïëîìàòû äàæå îòìå÷àëè, ÷òî äëÿ Ôèíëÿíäèè ìèðíûé äîãîâîð «íàñòîëüêî íåáëàãîïðèÿòíûé, ÷òî ôèííàì ïðèäåòñÿ äåéñòâîâàòü òàê, ÷òîáû âîçâðàòèòü îáðàòíî ïðåæíèå ãðàíèöû.  ïðîòèâíîì ñëó÷àå Ðîññèÿ ðàíî èëè ïîçäíî áóäåò... ðàñïðîñòðàíÿòü ñâîþ âëàñòü íà âñþ Ôèíëÿíäèþ». Ýòó ìûñëü, â ÷àñòíîñòè, âûñêàçûâàë àíãëèéñêèé âîåííûé àòòàøå â Õåëüñèíêè ìàéîð Þ. X. Ìàäæèëë[249].
Для дальнейшего особенно важным с точки зрения оценки итогов советско-финляндской войны было отношение к результатам этой войны Германии. В рейхе отмечали очевидное усиление стратегических позиций СССР. Немецкий посланник в Хельсинки В. Блюхер указывал именно на те моменты, которые подчеркивал и Сталин при подведении итогов закончившейся войны. Германский дипломат отмечал, что Советский Союз, овладев Карельским перешейком, оказался у «ворот в южную Финляндию», а полуостров Ханко, где должна была создаваться военно-морская база СССР, становился как бы «пистолетом, нацеленным на Стокгольм»[250]. Ñ äðóãîé ñòîðîíû, äåëàëàñü ïåðåîöåíêà ñîñòîÿíèÿ è âîçìîæíîñòåé Êðàñíîé Àðìèè, íå ïîêàçàâøåé âûñîêèõ áîåâûõ êà÷åñòâ.  Ãåðìàíèè ñ÷èòàëè, ÷òî «îáíàæèëàñü ñëàáîñòü Ðîññèè»[251]. Âîîáùå â íåìåöêèõ ðóêîâîäÿùèõ êðóãàõ ñòàëè ñêëîíÿòüñÿ ê ìûñëè î âîçìîæíîñòè äîñòèæåíèÿ ëåãêîé ïîáåäû â âîéíå ñ Ñîâåòñêèì Ñîþçîì.
К тому же сам факт поспешного заключения мирного договора не всеми и в Советском Союзе рассматривался как оправданный шаг. В Смольный А. А. Жданову сообщали некоторые характерные высказывания жителей Ленинграда, задававших вопросы: «Не рано ли заключили договор с Финляндией?» и «Не является ли заключение договора со стороны Финляндии каким-то маневром для сохранения сил?» А в отдельных случаях звучали и заявления, что следовало «довести войну до конца», поскольку нелогично после прорыва линии Маннергейма «сейчас же заключать мир», да и среди руководящего состава армии и флота были сторонники продолжения войны[252].  ñâîþ î÷åðåäü Ñòàëèí íà óêàçàííîì âûøå àïðåëüñêîì ñîâåùàíèè çàìåòèë: «...ñ÷èòàëè, ÷òî, âîçìîæíî, âîéíà ñ Ôèíëÿíäèåé ïðîäëèòñÿ äî àâãóñòà èëè ñåíòÿáðÿ 1940 ãîäà», â ñèëó ÷åãî «èìåëè â âèäó ïîñòàâèòü» íà ôðîíò 62 äèâèçèè ïåõîòû è åùå 10 èìåòü â ðåçåðâå[253].
Советское правительство, подписывая мирный договор с Финляндией, учитывало ряд факторов и прежде всего опасность втягивания СССР во вторую мировую войну. Что касалось Финляндии, то на тот момент ее возможности для продолжения боевых действий иссякли. «...Я видел, — вспоминал ее участник, военный историк Вольф Халсти, — как наши войска отступали и констатирую, что... нашим счастьем являлось то, что русским нужен был мир по соображениям большой политики»[254].
Вместе с тем неправильно было утверждать, будто бы «зимняя война» закончилась разгромом Финляндии. Совершенно очевидным являлось то, что финский народ выстоял, а это для малой нации стало весомым итогом войны.
Для будущего развития советско-финляндских отношений весьма существенным в мирном договоре было положение, обязывавшее оба государства «воздерживаться от нападения друг на друга» и «не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из договаривающихся сторон»[255].
Как же обстояло дело с выполнением договора?
Для Финляндии важно было понять, как поведет себя Советский Союз. Насколько можно доверять ему? Опасение вызывало то обстоятельство, что с утратой укреплений на Карельском перешейке ослабились оборонительные возможности Финляндии. Существенно менялось ее стратегическое положение в связи с размещением военно-морской базы на полуострове Ханко[256]. Êàê ïî ýòîìó ïîâîäó îòìåòèë ôèíñêèé èññëåäîâàòåëü X. ßëàíòè, «åñëè áû Ñîâåòñêèé Ñîþç íà÷àë íîâóþ âîéíó, åãî àðìèÿ ìîãëà áû áûñòðî ïðîðâàòüñÿ â Þæíóþ Ôèíëÿíäèþ, à òàêæå ïîñòàâèëà áû ïîä óãðîçó ïîðòû Ôèíñêîãî çàëèâà è, â ÷àñòíîñòè, Õåëüñèíêè»[257].
Вызывало беспокойство у финского руководства и то, что в конце марта Карельская автономная республика была преобразована в Карело-Финскую ССР, а в июле председателем ее Верховного Совета стал О. В. Куусинен. В начале «зимней войны» он возглавлял так называемое «Народное правительство Финляндии», созданное в Терийоки (Зеленогорске), куда до этого вступили советские войска. В данном случае возникали вопросы: в какой мере все это могло повлиять на международное положение Финляндии и как страна должна была вести себя дальше, в условиях продолжающегося расширения участников второй мировой войны?
В Хельсинки и с опасением, и с пристальным вниманием следили за поведением Советского Союза с первых дней после заключения мирного договора. Вместе с тем то, что происходило непосредственно за пределами границы с СССР, не могло вызывать особого беспокойства. В соответствии с положениями мирного договора советские войска, находившиеся у новой границы, к 5 апреля 1940 г. передали ее охрану пограничникам и были отведены в места своей постоянной дислокации[258]. Ïðè ýòîì øåë ïðîöåññ ñîêðàùåíèÿ ÷àñòåé è ïåðåâîä èõ íà øòàòû ìèðíîãî âðåìåíè, õîòÿ îñíîâíûå ðàáîòû ïî äåìàðêàöèè ñîâåòñêî-ôèíëÿíäñêîé ãðàíèöû íà÷àëèñü òîëüêî 25 ìàÿ 1940 ã., à â ðàéîíå Õàíêî — 16 èþíÿ[259]. ×èñëåííîñòü âîéñê Ëåíèíãðàäñêîãî âîåííîãî îêðóãà ñîêðàùàëàñü âäâîå. Âìåñòî øåñòè àðìèé â îêðóãå îñòàëîñü âñåãî òðè: 14-ÿ — â Çàïîëÿðüå, 7-ÿ — â Êàðåëèè è 23-ÿ — íà Êàðåëüñêîì ïåðåøåéêå. Èç ïÿòíàäöàòè äèâèçèé ñóõîïóòíûõ âîéñê ê ñåâåðó îò Ëåíèíãðàäà ãîñóäàðñòâåííóþ ãðàíèöó ïðèêðûâàëî óæå òîëüêî øåñòü[260].
С учетом складывавшейся сложной международной обстановки советское военное командование стало заниматься прежде всего созданием надежной обороны вдоль новой границы. С весны 1940 г. развернулось строительство на Карельском перешейке, а также в северном Приладожье, Выборгского, Кексгольмского и Сортавальского укрепленных районов[261]. Êðîìå òîãî, ïðèíèìàëèñü ìåðû ïî îáåñïå÷åíèþ çàùèòû ñ ìîðÿ è ñ ñóøè âîåííî-ìîðñêîé áàçû Õàíêî, à â Çàïîëÿðüå — ïîäñòóïîâ ê Ìóðìàíñêó.
Правительство СССР лишь требовало от Финляндии строго придерживаться мирного договора. Как отмечал финский историк Маркку Реймаа, «Советский Союз проявил готовность осуществлять реализацию мирного договора без новых политических требований»[262]. Ýòî ïîäòâåðæäàë è àíàëèç, êîòîðûé áûë ñäåëàí â òî âðåìÿ íåìåöêèì ïîñëîì â Ìîñêâå Ô. Â. Øóëåíáóðãîì. 30 ìàðòà ãåðìàíñêèé äèïëîìàò ñîîáùèë â Áåðëèí: «Âñå íàøè íàáëþäåíèÿ... ïîäòâåðæäàþò òîò ôàêò, ÷òî ñîâåòñêîå ïðàâèòåëüñòâî ïîëíî ðåøèìîñòè ñîõðàíèòü â íàñòîÿùèé ìîìåíò íåéòðàëèòåò». Ýòî çàêëþ÷åíèå îòíîñèëîñü â öåëîì ê ñîâåòñêîé âíåøíåïîëèòè÷åñêîé ëèíèè, íî îòìå÷àëîñü â äàííîì ñëó÷àå Øóëåíáóðãîì ïðèìåíèòåëüíî ê îòíîøåíèÿì ñ Ôèíëÿíäèåé[263].
Если же говорить о концептуальных положениях советской внешней политики по «финляндскому вопросу» в этот период, то следует учитывать, что в СССР сразу же после окончания войны стремились к нормализации своих отношений с Финляндией и даже к возможному их улучшению. Тогда в Наркомате иностранных дел дипломатам, направляющимся в Хельсинки, ставилась четкая задача — «сделать Финляндию дружественной нам страной, выветривая из нее дух недоверия, враждебности и ненависти к нам». В частности, 14 марта такое задание получил лично от В. М. Молотова Е. Т. Синицын, один из первых советских дипломатов, командировавшихся в Финляндию[264]. Ïîäîáíóþ æå ëèíèþ ïðîâîäèëà â îòíîøåíèÿõ ñ ôèíñêèìè ïðåäñòàâèòåëÿìè è ñîâåòñêèé ïîñëàííèê â Ñòîêãîëüìå À. Ì. Êîëëîíòàé[265].
Более того, руководство СССР пыталось в тот период согласовывать свои дипломатические шаги с Финляндией. Так, 19 марта, когда в Москву прибыли финские дипломаты Ю. К. Паасикиви и В. Войонмаа для обмена ратификационными грамотами подписанного мирного договора, то Молотов, который принимал эту делегацию, поинтересовался, как отнесутся в Финляндии к тому, что советским полпредом в Хельсинки вновь вернется В. И. Деревянский. Финские представители заявили Молотову, что назначение Деревянского на пост полпреда нежелательно, поскольку он «был посланником во время вспыхнувшей войны»[266]. Òàêîå çàÿâëåíèå â Ìîñêâå ïîñ÷èòàëè íåîáõîäèìûì ó÷åñòü, è ãëàâîé ñîâåòñêîãî ïðåäñòàâèòåëüñòâà áûë íàçíà÷åí È. Ñ. Çîòîâ, êîòîðûé äî ýòîãî ñ íîÿáðÿ 1937 ã. çàíèìàë ïîäîáíûé ïîñò â Ëàòâèè è áûë õîðîøî çíàêîì ñ ïðèáàëòèéñêèìè ïðîáëåìàìè[267].