Но все же финляндское представительство в Стокгольме сообщало, что следует прежде всего спешить с договором не по военным соображениям, а по политическим. По всей видимости, данные взгляды высказывались, поскольку весьма ответственные шведские государственные деятели считали, что тогда «нельзя думать об использовании оборонительного союза для возвращения... территории, отошедшей к СССР по мирному договору»[332]. Ôèíëÿíäñêîìó ðóêîâîäñòâó áûëî âàæíåå èìåííî íà ýòîì ýòàïå äîáèòüñÿ ñêîðåéøåãî ñîçäàíèÿ òàêîãî ñîþçà, íåæåëè ïîëó÷èòü âåñîìóþ ãàðàíòèþ àêòèâíîãî ïðîòèâîáîðñòâà ñ âîñòî÷íûì ñîñåäîì. Òàêæå âûñêàçàëñÿ â ñâîåé ðå÷è ïî ðàäèî è ïðåìüåð-ìèíèñòð Øâåöèè Ï. Õàíññîí, îáúÿñíèâ, ÷òî ñî ñòîðîíû Øâåöèè íå ìîãóò âåñòèñü ðàçãîâîðû îá èñïîëüçîâàíèè ñîâìåñòíûõ ñèë íè â êàêîì äðóãîì ñëó÷àå, êàê òîëüêî äëÿ îòðàæåíèÿ â áóäóùåì àãðåññèè[333].
|
|
Однако в тот же день, когда шведский премьер выступал по радио с разъяснением позиции своего государства относительного оборонительного союза, Молотов поочередно приглашал к себе на беседы дипломатических представителей Швеции и Норвегии в СССР по данному же вопросу. Он подчеркивал, что «от Финляндии советское правительство хочет только одного: чтобы Финляндия точно выполняла свой договор с СССР», а скандинавские дипломаты, в свою очередь, заверяли, что всерьез идея союза Северных стран пока еще не рассматривается. Норвежский представитель особо отметил, что его правительство «не будет вести политику, которая противопоставлялась бы политике Советского Союза»[334].
Скандинавские страны, очевидно, понимали, что следствием наращивания военно-политических контактов с Финляндией станет обострение отношений с СССР. Нельзя сказать, что твердая позиция Молотова полностью остановила северные страны от попыток развития этого сотрудничества, поскольку между представителями шведских и финских вооруженных сил процесс обмена мнениями по проблемам военного сотрудничества продолжался и позднее[335].
Более того, в Финляндии использовали жесткую позицию советского руководства в качестве аргумента «агрессивности замыслов» Москвы по отношению к Финляндии. Ристо Рюти прямо отметил это в своем дневнике. Он подчеркнул, что «Советский Союз, очевидно, хотел вообще сделать Финляндию целиком входящей в свою сферу влияния, изолировать ее от других государств и шаг за шагом расширять свое воздействие на нее»[336]. Ôèíëÿíäèÿ ïûòàëàñü îáðàòèòü âíèìàíèå Ñêàíäèíàâñêèõ ñòðàí íà «óãðîçó» ñî ñòîðîíû Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è óêàçûâàëà íà ñóùåñòâîâàíèå «ãëàâíîé öåëè èìïåðèàëèñòè÷åñêèõ óñòðåìëåíèé Ðîññèè, íàïðàâëåííûõ ê Àòëàíòè÷åñêîìó îêåàíó ÷åðåç ñêàíäèíàâñêèé Ñåâåð»[337].
|
|
При этом подобные взгляды весьма настойчиво распространялись и в Германии, где с помощью прессы пытались тогда повлиять на Скандинавию, убеждая в том, что «даже объединенных сил северных стран будет недостаточно, чтобы отразить агрессию на их территорию какой-либо великой державы»[338]. Áîëåå òîãî, ñòàòñ-ñåêðåòàðü Ìèíèñòåðñòâà èíîñòðàííûõ äåë ðåéõà Ý. Âàéöçåêêåð çàìåòèë òîãäà øâåäñêîìó ïîñëàííèêó â Áåðëèíå, ÷òî ÑÑÑÐ ñòðåìèòñÿ â ñâîåé ïîëèòèêå îâëàäåòü Ñêàíäèíàâñêèì ïîëóîñòðîâîì è ïîýòîìó åäâà ëè ïîçâîëèò âåñòè ñîâìåñòíûå ïåðåãîâîðû Ôèíëÿíäèè, Øâåöèè è Íîðâåãèè îá îáîðîíèòåëüíîì ñîþçå[339].
|
|
В результате негативное отношение в Советском Союзе к идее военно-политического сближения стран Северной Европы было активно использовано для доказательства «сохраняющейся опасности» для стран этого региона с востока. В такой атмосфере уже в самом начале апреля 1940 г. на новую финляндско-советскую границу стали прибывать первые группы шведских и норвежских строителей для участия в сооружении военных укреплений[340]. Ýòî ñâèäåòåëüñòâîâàëî î òîì íàñêîëüêî ïðîáëåìà íîâîé âîéíû ñ ÑÑÑÐ êàçàëàñü ðåàëüíîé â Ñêàíäèíàâèè. Îöåíèâàÿ ñêëàäûâàþùóþñÿ òîãäà îáñòàíîâêó Þ. Ê. Ïààñèêèâè îòìå÷àë: «Ðåçêî îòðèöàòåëüíóþ ïîçèöèþ Êðåìëÿ áûëî ìíå, êàê è ìíîãèì äðóãèì, òðóäíî ïîíÿòü. ß íå ìîã íå ñ÷èòàòü ýòî íè÷åì èíûì, êðîìå êàê îøèáêîé. Îáîðîíèòåëüíûé ñîþç Ôèíëÿíäèè è Øâåöèè íå áûë áû íè â ìàëåéøåé ñòåïåíè óãðîçîé Ñîâåòñêîé Ðîññèè. Íàïðîòèâ, îí ÿâèëñÿ áû â çíà÷èòåëüíîé ìåðå ïðÿìî-òàêè óêðåïëåíèåì ìèðíîé îáñòàíîâêè ñ ýòîé ñòîðîíû íà ãðàíèöå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà»[341]. Ïîäîáíóþ òî÷êó çðåíèÿ âûñêàçûâàëè òîãäà è äðóãèå ôèíñêèå ïîëèòèêè[342].
Действительно, вряд ли столь поспешная реакция Москвы была необходима. Могло ли на деле военное сближение Финляндии с нейтральными государствами, какими являлись Швеция и Норвегия, создавать реальную опасность для СССР? Позднее над этим задумывались и советское руководство, и в дипломатических кругах[343]. Ïðîÿâëåíèåì æå êàòåãîðè÷íîñòè â äàííîì ñëó÷àå, óõîä îò ãèáêîãî è âçâåøåííîãî ïîäõîäà ñêîðåå ïîâðåäèëè.
С другой стороны, разрабатывая идею северного оборонительного союза, финляндское руководство, по всей видимости, не до конца еще понимало реальность такого объединения в условиях разгоравшейся второй мировой войны. В момент, когда мир раскалывался на две враждующие части, трудно было бы представить появление в Европе еще одной, причем весьма небольшой, обособленной третьей военно-политической группировки. Как весьма справедливо отметил по этому поводу финский историк М. Реймаа, «оборонительный союз не был реалистичной альтернативой и подходящим решением для того времени»[344]. Ê òîìó æå î÷åâèäíî, ÷òî äàæå â ñëó÷àå åãî ñîçäàíèÿ Ôèíëÿíäèÿ â ýòîì ñîþçå ïðèíèìàëà áû âåñüìà ñâîåîáðàçíîå ó÷àñòèå, ïîñêîëüêó îíà íå áûëà ãîòîâà îêàçûâàòü ýôôåêòèâíóþ âîåííóþ ïîìîùü äðóãèì Ñêàíäèíàâñêèì ñòðàíàì. Äàæå 1 àïðåëÿ 1940 ã., â ìîìåíò íàèáîëåå æàðêîãî îáñóæäåíèÿ ïðîáëåìû îáîðîíèòåëüíîãî ñîþçà â ôèíñêîì Ìèíèñòåðñòâå èíîñòðàííûõ äåë, äîñòàòî÷íî îòêðîâåííî çàÿâëÿëè: «Ôèíëÿíäèÿ íå ñ÷èòàåò âîçìîæíûì â íàñòîÿùåé ñèòóàöèè ïîìîãàòü Øâåöèè è Íîðâåãèè, åñëè íà íèõ íàïàäóò ñ Çàïàäà»[345].
Однако возможность образования этого союза, при оценке в СССР перспектив последующих действий Хельсинки, сыграла весьма негативную роль. Она объективно подтолкнула советское руководство к мысли о том, что Финляндию опять следует рассматривать как потенциального противника. Причем ее сближение в военном отношении со Скандинавскими странами анализировали в Москве под углом зрения причастности к этому великих держав, и прежде всего Великобритании, которая весьма активно выступала против Советского Союза в период «финской войны», а в новых условиях демонстрировала поддержку идеи скандинавского объединения[346].
Позиция руководства СССР в этой связи наиболее наглядно отражалась в военных документах того времени. В частности, в установке, данной 4 апреля 1940 г. наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым Военному совету Балтийского флота относительно составления оперативного плана на случай войны, указывалось: «Англия в стремлении восстановить утерянные исходные рубежи для наступления на СССР с севера пытается создать “Военно-оборонительный союз” стран Скандинавии и Финляндии, направленный против Советского Союза... Таким образом, на данном этапе противником на Балтийском море может явиться шведско-финская коалиция...» Позднее в эту установку вносились некоторые коррективы, но подчеркивалось, что основной задачей надо считать «создание прочной обороны побережья и баз»[347].
Такая оценка не вполне соответствовала действительности, поскольку как в Лондоне, так и в Париже к идее союза северных стран относились достаточно сдержано. Более того, сама попытка сформировать подобный союз свидетельствовала о том, что финляндское руководство не питало особых надежд на военную помощь Англии и Франции в случае кризисной ситуации. У. Черчилль тогда же заметил, что у Великобритании нет больше стратегических интересов в Финляндии[348].
К тому же тем временем на Европейском севере произошли серьезные перемены в связи с захватом немецкими войсками 9 апреля 1940 г. Дании и Норвегии. Германская агрессия нанесла смертельный удар по надеждам на создание оборонительного союза северных стран. Захват Германией двух нейтральных государств демонстрировал всему миру, что она бесцеремонно поступает даже по отношению к таким странам, которые находятся в отдалении от театра военных действий. В результате в Северной Европе сложилась новая геополитическая обстановка, а рейх серьезно укрепил здесь свои позиции, приблизив войска к сухопутным и морским рубежам Советского Союза, Финляндии и Швеции, а также занял ключевое положение в бассейнах Балтийского и Северного морей. По этому поводу Р. Рюти в своем дневнике отметил, что захват Дании и Норвегии «значительно повлиял в дальнейшем на внешнеполитическое положение нашей страны»[349].
Действительно, сложившаяся ситуация требовала от финляндского руководства новых дипломатических решений. «В связи с военными действиями в Норвегии и событиями на западном фронте, — утверждает упоминавшейся уже исследователь М. Реймаа, — финны оказались перед необходимостью сделать выбор между симпатиями и войной... В глазах финнов военные результаты Англии и Франции не вселили военных симпатий к ним... Военные достижения Германии были особо значимыми с учетом будущих перемен на европейском континенте»[350]. Åñëè åùå ñîâñåì íåäàâíî â Õåëüñèíêè ðåøàëè âîïðîñ î ñåâåðíîì îáîðîíèòåëüíîì ñîþçå, òî òåïåðü, êàê òîëüêî Ãåðìàíèÿ ñòàëà çàõâàòûâàòü Ñêàíäèíàâñêèå ñòðàíû, Ôèíëÿíäèÿ ñðàçó çàáûëà î ïîääåðæêå ïîäâåðãøèõñÿ àãðåññèè ãîñóäàðñòâ. Åå ðóêîâîäèòåëè äàæå íå çàõîòåëè ðàññìàòðèâàòü âîçìîæíîñòü ïîñûëêè ôèíñêèõ äîáðîâîëüöåâ äëÿ îêàçàíèÿ ïîìîùè íîðâåæñêèì âîéñêàì, êîòîðûå ìóæåñòâåííî ïðîäîëæàëè ñðàæàòüñÿ íà ñåâåðå ñòðàíû ó ãðàíèö ñ Ôèíëÿíäèåé. Áîëåå òîãî, èç Õåëüñèíêè ïîñëåäîâàëè çàïðîñû â Áåðëèí î âîçìîæíîñòè ïîëó÷åíèÿ òðîôåéíîãî îðóæèÿ, çàõâà÷åííîãî íåìåöêèìè âîéñêàìè â Íîðâåãèè[351]. Òàêèì îáðàçîì, äåéñòâèÿ Ôèíëÿíäèè îòêðîâåííî ñâèäåòåëüñòâîâàëè îá èçìåíåíèè åå ïðèîðèòåòîâ.
В Министерстве иностранных дел Финляндии внимательно анализировали сообщения, которые поступали от дипломатических представительств за рубежом и прежде всего из Берлина. Особенно волновал финское руководство внешнеполитический аспект происходивших на севере Европы событий. Финские дипломаты в Германии докладывали в Хельсинки, что случившееся явилось «большим сюрпризом», хотя, несомненно, было заблаговременно и целенаправленно подготовлено. Но ничего не говорились о том, как это может затрагивать Финляндию. Вместе с тем военный атташе передавал из Берлина информацию о реакции советской стороны на германскую агрессию в Скандинавии: «Русские испытывают озабоченность в связи с успехом немцев»[352].
У Советского Союза, действительно, были основания для серьезного беспокойства по поводу выдвижения сил вермахта в Заполярье, к морским коммуникациям на Балтике и дальнейшего поведения Германии в отношении Швеции и Финляндии. Немецкое руководство, конечно, понимало это. Ф. Шуленбург поспешил тогда сообщить В. М. Молотову, что «мера германского правительства» предпринята только в отношении Дании и Норвегии, но «не касается Швеции и Финляндии и не затрагивает интересов СССР». При этом Шуленбург добавил, что рейх обладает информацией о существовании «англо-французского плана», который мог превратить «Скандинавию в театр военных действий, а это, по всей вероятности, привело бы к возобновлению советско-финляндского конфликта»[353].
В целом, если судить по донесению Ф. Шуленбурга в Берлин, Германии удалось успокоить советское руководство[354]. Îá ýòîì æå ñâèäåòåëüñòâóåò è èíôîðìàöèÿ ïîñëàííèêà Íîðâåãèè â Ìîñêâå, êîòîðûé, àíàëèçèðóÿ ïîçèöèþ ÑÑÑÐ, êàñàâøóþñÿ Ñêàíäèíàâèè, îòìå÷àë, ÷òî «îáùàÿ ïîëèòè÷åñêàÿ îðèåíòàöèÿ ÑÑÑÐ ïðåæäå âñåãî ÿâëÿåòñÿ âðàæäåáíîé ïî îòíîøåíèþ ê Àíãëèè è Ôðàíöèè è çäåñü æåëàþò êàê ìîæíî ñêîðåéøåãî îêîí÷àíèÿ âîéíû», ïîñêîëüêó â Ñîâåòñêîì Ñîþçå ñîâåðøåííî íå õîòÿò, «÷òîáû êàêàÿ-íèáóäü èç âåëèêèõ äåðæàâ ïîëó÷èëà ïëàöäàðì â Íîðâåãèè»[355].
Однако говорить о том, что правительство СССР не понимало значения военных операций в Скандинавии, все же нет оснований. По данным Е. Т. Синицына, весной 1940 г. в советской резидентуре в Финляндии был выработан план работы разведчиков, по которому Германия определялась как главный противник СССР, стремящийся усилить свое влияние на севере Европы[356]. Ê òîìó æå è Ñòàëèí ïîëó÷àë ðàçíîîáðàçíóþ èíôîðìàöèþ, ïîñòóïàâøóþ ïî ðàçëè÷íûì êàíàëàì.  ÷àñòíîñòè, ñâåäåíèÿ, êîòîðûå ñîîáùèë ðåçèäåíò ÍÊÂÄ â Ñòîêãîëüìå, ñâèäåòåëüñòâîâàëè î òîì, ÷òî «ïðîäâèæåíèå íåìöåâ íà ñåâåð Íîðâåãèè èìåëî ãëàâíóþ öåëü — áëîêèðîâàòü Ìóðìàíñê»[357].