Возникал вопрос, какой же поворот могла совершить внешнеполитическая стрелка компаса в Хельсинки в условиях этих весьма существенных изменений, которые в столь короткий отрезок времени произошли на севере Европы?
Провал идеи создания оборонительного союза северных стран приводил к тому, что для Финляндии из указанной выше альтернативы оставался теперь, как представлялось в финской столице, только один путь — последовательного сближения с Германией. «Обстановка была запутанной», отметил по этому поводу М. Реймаа. По его словам, «дело складывалось так, что нужно было прямо переходить на сторону Германии. К тому же со стороны Германии откровенно давали понять, что она занимает благожелательную позицию в вопросе предоставления Финляндии военно-промышленных материалов»[358].
С точки зрения перспектив финляндско-германского сближения для Хельсинки оставался нерешенным весьма существенный вопрос — немецко-советские отношения. Финское руководство было заинтересовано в том, чтобы у Германии произошли перемены в отношениях с СССР и прежняя политика, основанная на пакте Молотова-Риббентропа, перестала осуществляться. Именно в этом была особенно заинтересована финляндская дипломатия. Поступавшая из Берлина информация обнадеживала: «В Европе стало обычным говорить об отношениях между Германией и Россией, как о прохладных, — докладывал в ставку Маннергейма финский военный атташе. — Не исключено, что эти отношения, действительно, ухудшились»[359].
Финляндское руководство склонялось к мысли о необходимости вернуться к прежнему более тесному сотрудничеству с Германией. Правда, широкие круги общественности Финляндии к этому еще не были готовы. Немецкий посланник в Хельсинки В. Блюхер 13 марта докладывал в Берлин: «Германия своим отношением к финско-русскому конфликту... вызвала в Финляндии глубокое разочарование, а во многих кругах и ненависть»[360]. Îñîáåííî çàìåòíî ïðîÿâëÿëèñü òàêèå íàñòðîåíèÿ â àðìèè. Êàê ïèñàë âïîñëåäñòâèè ãåíåðàë À. Å. Ìàðòîëà, âîåâàâøèé íà âûáîðãñêîì íàïðàâëåíèè â ïåðèîä «çèìíåé âîéíû», «ðóãàëè Ãåðìàíèþ, êîòîðàÿ áðîñèëà íàñ»[361]. Íî òàêèå ïðîÿâëåíèÿ íàñòðîåíèé áûëè õàðàêòåðíûìè, ïî óòâåðæäåíèþ ëèäåðà Ñîöèàë-äåìîêðàòè÷åñêîé ïàðòèè Â. Òàííåðà, è äëÿ ðàáî÷åé ñðåäû. «Âî âðåìÿ çèìíåé âîéíû è ïîñëå íåå, — îòìå÷àë îí, — ïî âñåé Ôèíëÿíäèè è ïðåæäå âñåãî â êðóãàõ ðàáî÷èõ áûëî áîëüøîå íåäîâîëüñòâî Ãåðìàíèåé»[362].
Перспектива поворота внешнеполитического курса на сближение с Германией встретила серьезные возражения и у влиятельных финских дипломатов. Бывший министр иностранных дел Финляндии Р. Холсти, представлявший страну в Лиге наций, 16 апреля писал в Хельсинки из Женевы: «...я говорю после всего происшедшего о своем прежнем взгляде: не надо поддерживать Германию»[363]. Òåì íå ìåíåå âåðõ âñå æå íà÷àëè áðàòü òå äåÿòåëè ðóêîâîäñòâà Ôèíëÿíäèè, êîòîðûå ðåøèòåëüíî âûñòóïàëè çà îñóùåñòâëåíèå ïðîãåðìàíñêîãî êóðñà. Ýòî íàïðàâëåíèå ïîëèòèêè ôèíàíñîâîãî ðóêîâîäñòâà ñòàëî àêòèâíî âíåäðÿòüñÿ è â ñîçíàíèå íàñåëåíèÿ. Õîëñòè èìåë âîçìîæíîñòü óáåäèòüñÿ â ïðîèñõîäèâøèõ ïåðåìåíàõ â îáùåñòâå èç õåëüñèíêñêèõ ãàçåò.  íèõ ãîâîðèëîñü, êàê îí îòìå÷àë, ÷òî «Ãåðìàíèÿ ÿâëÿåòñÿ íàøèì îñíîâíûì âíåøíåïîëèòè÷åñêèì äðóãîì»[364].
Действительно, в это время наблюдался зондаж с финской стороны в дипломатических и военных кругах Германии с целью выяснения складывавшегося отношения к Финляндии после окончания «зимней войны». В результате удавалось получить представление о происходивших весьма существенных позитивных переменах в финляндско-германском сотрудничестве, о чем информировал, в частности, из Берлина финский посланник А. Вуоримаа. По его словам, в немецкой столице в разговоре с ним не скрывали, что «договор с русскими является не чем иным, как вынужденной акцией», и давали понять о существовании между Германией и СССР «непреодолимой трещины». Финским дипломатам доверительно сообщалось, что после «зимней войны» еще не все потеряно и с окончанием войны Германии на Западе положение, в котором оказалась Финляндия, будет «исправлено». При этом подчеркивалось, что Финляндии и Германии «надо быть вместе» в условиях, когда «русские проводят на Балтийском море явно антинемецкую политику». В свою очередь, из кругов руководства вермахтом следовали заверения в искреннем стремлении к «возобновлению взаимного сближения и дружественности с финской армией»[365].
К тому же и немецкие политики и дипломаты чувствовали явно подчеркивавшуюся благожелательность со стороны Финляндии в отношении Германии. Это отмечалось и в документах главного управления имперской безопасности. В одном из них говорилось, что «до настоящего времени неизвестен ни один случай попытки финнов вести у нас разведку»[366]. Ýòî áûëî äîñòàòî÷íî ïîêàçàòåëüíûì.
Но в Берлине не хотели, чтобы происходившее сближение Германии с Финляндией привлекало внимание СССР. В своих воспоминаниях И. Риббентроп объяснял это так: «... Россия в результате зимней войны с Финляндией осуществила новые территориальные приобретения. Во время этой войны симпатии очень многих немцев, в том числе и Гитлера, были на стороне финнов... Но все-таки я старался, чтобы из этого спонтанного чувства, учитывая наши отношения с Советским Союзом, не возникли многие трудности для германской внешней политики»[367]. Èíûìè ñëîâàìè, Áåðëèí ïîñëå «çèìíåé âîéíû» ïîäõîäèë ê ñîòðóäíè÷åñòâó ñ Ôèíëÿíäèåé êðàéíå îñòîðîæíî.
При проведении такой политики прежде всего имелись в виду экономические связи, которые обе стороны, несомненно, пытались энергично развивать. Как отметил немецкий историк М. Менгер, в Германии тогда «перспективные задачи сводились к тому, чтобы максимально открыть экономические ресурсы Финляндии для нацистской военной промышленности»[368]. Óæå 28 ìàðòà 1940 ã. íà ñîâåùàíèè â Áåðëèíå ïðåäñòàâèòåëåé ìèíèñòåðñòâ èíîñòðàííûõ äåë è ýêîíîìèêè áûëî ðåøåíî 8 àïðåëÿ íàïðàâèòü â Ôèíëÿíäèþ äëÿ íà÷àëà ïåðåãîâîðîâ ïî ýêîíîìè÷åñêèì âîïðîñàì ñïåöèàëüíóþ äåëåãàöèþ âî ãëàâå ñ Êàðëîì Øíóððå[369].
Задачу этой поездки сам Шнурре сформулировал следующим образом: «...вести переговоры с финнами не только относительно немедленного заключения соответствующей программы поставок жизненно важного для Германии финского сырья, но и использовать эту программу для последующих переговоров с целью расширения экономических связей»[370]. Áîëåå òîãî, ðå÷ü äîëæíà áûëà âåñòèñü è î íàëàæèâàíèè âîåííûõ ïîñòàâîê â Ôèíëÿíäèþ. Ïðè ýòîì îòìå÷àëîñü, ÷òî íåìåöêî-ôèíñêîå òîðãîâîå ñîãëàøåíèå «äîëæíî áûëî áûòü çàêëþ÷åíî â êðàò÷àéøèå ñðîêè ñ òåì, ÷òîáû óïðåäèòü ïîäîáíûå äîãîâîðåííîñòè Ôèíëÿíäèè ñî ñòîðîíû Ðîññèè è çàïàäíûõ äåðæàâ»[371].
Эти опасения были отнюдь не беспочвенными. Как уже отмечалось, тогда Москва и Лондон проявляли к Финляндии заметный экономический интерес. Так, в частности, в это время Великобритания предприняла попытки укрепить англо-финские торговые связи. В канун готовившегося официального визита немецкой внешнеэкономической делегации в Хельсинки (7 апреля 1940 г.) Лондон также интересовался возможностями усиления торговых связей между двумя странами. В Финляндии подобные действия расценили «как предложение о временном экономическом соглашении, которое должно было сохраниться до подписания постоянного военно-торгового договора»[372]. Îäíàêî ðåàëüíîãî ðàçâèòèÿ âñå ýòè äåéñòâèÿ íå ïîëó÷èëè. 18 àïðåëÿ Âåëèêîáðèòàíèÿ îôèöèàëüíî çàÿâèëà î ïðåêðàùåíèè åþ âñåõ òîðãîâûõ îïåðàöèé â Ñåâåðíîé Åâðîïå äî ïîëíîãî îêîí÷àíèÿ áîåâûõ äåéñòâèé â Íîðâåãèè[373]. Îáúåêòèâíî ýòî áûëî âûçâàíî òåì, ÷òî âîåííûå ýêñïåðòû â Àíãëèè ïðèøëè ê âûâîäó, ÷òî ñàì çàõâàò Ãåðìàíèåé Äàíèè è Íîðâåãèè ñîçäàâàë óñëîâèÿ äëÿ óñòàíîâëåíèÿ Áåðëèíîì ñâîåãî êîíòðîëÿ íàä ýêîíîìèêîé ñåâåðíûõ ñòðàí[374]. Ýòî, åñòåñòâåííî, ñåðüåçíî îãðàíè÷èâàëî âíåøíåòîðãîâûå âîçìîæíîñòè Âåëèêîáðèòàíèè.
Достигнутые же германскими войсками военные успехи в Скандинавии заметно отражались и на немецкой политике в отношении Финляндии. Берлин решил не спешить с началом экономических переговоров — их дату постоянно отодвигали. Шнурре не приехал в Хельсинки ни 8 апреля, ни позднее, как предполагалось, в конце месяца[375]. Î÷åâèäíî, ÷òî ýòî áûëî ïðåæäå âñåãî ñâÿçàíî ñ òåì, ÷òî Ãåðìàíèÿ âûæèäàëà áîëåå áëàãîïðèÿòíîé ìåæäóíàðîäíîé îáñòàíîâêè äëÿ ïðîâåäåíèÿ ýòèõ ïåðåãîâîðîâ, à òàêæå õîòåëà èõ îñóùåñòâèòü òîëüêî ñ ïåðâûìè ëèöàìè Ôèíëÿíäèè, ÷òî òðåáîâàëî ñïåöèàëüíîé ïîäãîòîâêè. Êàê îòìåòèë èñòîðèê Èëêêà Ñåïïèíåí, «âñòðå÷à Øíóððå ñ Ðþòè ñ÷èòàëàñü öåíòðàëüíûì ìîìåíòîì â õîäå âñåãî âèçèòà»[376].  Áåðëèíå ïîëàãàëè, âèäèìî, ÷òî ïðè âñòðå÷å ñ ôèíñêèì ïðåìüåð-ìèíèñòðîì ìîæíî áóäåò âûÿñíèòü îòíîøåíèÿ Ôèíëÿíäèè ê ïåðñïåêòèâàì áóäóùåãî ñîòðóäíè÷åñòâà äâóõ ñòðàí.
Во время этих отсрочек начала переговоров рейх убедился в заинтересованности финского руководства в сотрудничестве с Германией и поэтому теперь уже не видел смысла проявлять поспешность. О том, что Финляндия стремилась к развитию сотрудничества, подтверждает тот факт, что 30 апреля из Хельсинки ушла телеграмма с заданием финляндскому посланнику: «...неофициально выяснить... возможно ли получить из Германии азотную кислоту и, может быть, тротил»[377]. Èíûìè ñëîâàìè, ðå÷ü øëà î íàëàæèâàíèè íåìåöêèõ ïîñòàâîê â Ôèíëÿíäèþ ñûðüÿ âîåííîãî ïðåäíàçíà÷åíèÿ, ïðè÷åì ïðåäïîëàãàëîñü òàêæå ðàçâèâàòü òîðãîâîå ñîòðóäíè÷åñòâî íà êëèðèíãîâîé îñíîâå. Âñå ýòî ñâèäåòåëüñòâîâàëî î æåëàíèè ôèíñêîé ñòîðîíû, êàê ìîæíî áûñòðåå ïðèñòóïèòü ê ñîçäàíèþ øèðîêîé áàçû áóäóùåãî ýêîíîìè÷åñêîãî ñîòðóäíè÷åñòâà.
5 мая 1940 г. германская делегация, наконец, прибыла в Хельсинки, и переговоры состоялись. По своей сути они носили достаточно скрытый характер. Это видно даже из того, что до сих пор в ряде работ финских историков существует путаница относительно времени их проведения[378]. Õàðàêòåðíî, ÷òî â ñàìîì îáñòîÿòåëüíîì òðóäå ïðîôåññîðà Ì. ¨êèïèè, ðàñêðûâàþùåì ôèíñêî-ãåðìàíñêèå ñâÿçè â 1940—1941 ãã., âîîáùå íå íàøëîñü ìåñòà íå òîëüêî äëÿ àíàëèçà ñóòè äàííîãî âèçèòà, íî äàæå äëÿ åãî óïîìèíàíèÿ[379]. Âìåñòå ñ òåì èìåííî òîãäà ãåðìàíñêàÿ äåëåãàöèÿ âåëà êîíêðåòíî ïåðåãîâîðû ñ ïðåìüåð-ìèíèñòðîì Ôèíëÿíäèè Ð. Ðþòè.
Безусловно, состоявшаяся встреча имела принципиальное значение для налаживания немецко-финского сотрудничества, и Германия, очевидно, стремилась уточнить направление политики Финляндии. Тем не менее, как заметил М. Менгер, «хотя записи о проведенных тайных переговорах с Рюти недоступны, нельзя сомневаться в том, что во время их в обтекаемой форме обсуждались немецкие интересы»[380].
О том, какие взаимные интересы были у финляндского и германского руководства, можно судить из сообщения, которое поступило по итогам этого визита лично Гитлеру. В нем указывалось, что Финляндия была готова возобновить внешнеторговые операции с Германией по стратегически важным поставкам ей сырья и даже усилить эти поставки. Вместе с тем Финляндия проявляла большую заинтересованность в приобретении немецкого вооружения[381]. Òàêèì îáðàçîì, èçíà÷àëüíî ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî ðàññìàòðèâàëî âîçìîæíîñòü èñïîëüçîâàíèÿ ýêîíîìè÷åñêîãî ñîòðóäíè÷åñòâà ñ ðåéõîì, èìåÿ â âèäó ïðè òîì åãî âîåííûå ïåðñïåêòèâû. Ýòî, åñòåñòâåííî, èìïîíèðîâàëî Ãåðìàíèè. Òåì íå ìåíåå Ãèòëåð ðåøèë ïîêà ïîñòàâêó â Ôèíëÿíäèþ îðóæèÿ íå ïðîèçâîäèòü[382], ïðîÿâëÿÿ çäåñü î÷åâèäíóþ îñòîðîæíîñòü.
Одним из важных итогов этого визита являлось то, что в ходе весьма серьезного обсуждения наметилась переориентация Финляндии в вопросе о возможности поставок в Германию стратегически важного для немецкой военной промышленности петсамского никеля. Если судить по материалам финской исследовательской литературы, «Рюти ответил в принципе согласием»[383]. Òàêîé ïîâîðîò áûë âåñüìà ñèìïòîìàòè÷íûì, ïîñêîëüêó äîìèíèðóþùåå ïîëîæåíèå â ïîëó÷åíèè ôèíñêîãî íèêåëÿ ïðåæäå çàíèìàëà Âåëèêîáðèòàíèÿ. Òàêèì îáðàçîì, íåìåöêèå äèïëîìàòû îáðåëè çäåñü íåñîìíåííóþ ãàðàíòèþ íà÷àâøåéñÿ ýêîíîìè÷åñêîé ïåðåîðèåíòàöèè Ôèíëÿíäèè.