Визит представителя Третьего рейха в Хельсинки, вне всякого сомнения, имел серьезное значение, поскольку теперь уже определялись перспективы включения ее в военное сотрудничество с Берлином и это стало первым шагом на пути к последующему определению места Финляндии в начавшейся разработке плана «Барбаросса».
Финляндское руководство всячески продолжало демонстрировать свою заинтересованность в сближении с Германией. Как по этому поводу отметил известный финский государственный и политический деятель, член комиссии парламента по иностранным делам К. О. Фрич, «немцам не нужно было создавать в Финляндии скрытую пятую колонну... поскольку официальные круги Финляндии сами слишком охотно стремились к сотрудничеству с немцами...»[443] Äåéñòâèòåëüíî, â òî æå ñàìîå âðåìÿ, êîãäà Ë. Âåéññàóåð âåë ïåðåãîâîðû â Õåëüñèíêè, ìèíèñòð èíîñòðàííûõ äåë Ð. Âèòòèíã ÷åðåç îäíîãî èç ñâîèõ íåîôèöèàëüíûõ ýìèññàðîâ ïûòàëñÿ âûÿñíèòü â Áåðëèíå ó Ã. Ãåðèíãà, «â êàêîé ìåðå Ãåðìàíèÿ ãîòîâà ïðåäîñòàâèòü Ôèíëÿíäèè ïðÿìóþ ïîìîùü» â ñëó÷àå î÷åðåäíîãî êîíôëèêòà ñ ÑÑÑÐ[444]. Òîãäà æå ôèíëÿíäñêèå ïðåäñòàâèòåëè èñêàëè âîçìîæíîñòü íåïîñðåäñòâåííî âñòðåòèòüñÿ ñ ìèíèñòðîì èíîñòðàííûõ äåë Ãåðìàíèè È. Ðèááåíòðîïîì è äàæå ñ À. Ãèòëåðîì.
Показательно, что эти попытки давали неплохие результаты. Немецкое руководство шло навстречу таким инициативам, выслушивая финских представителей. 20 июля Гитлер дважды встречался с уполномоченными Финляндии, среди которых был и посланник Т. Кивимяки. Но, очевидно, ничего определенного Хельсинки на этих встречах не добились[445]. Ïîäîáíûå áåñåäû ñ âûñøèì íåìåöêèì ðóêîâîäñòâîì ëèøü ñâèäåòåëüñòâîâàëè î ãîòîâíîñòè Áåðëèíà ê êîíòàêòàì ñ Õåëüñèíêè. Ýòè àóäèåíöèè òàêæå óêàçûâàëè è íà ÿâíóþ çàèíòåðåñîâàííîñòü íåìåöêîé ñòîðîíû â óñèëåíèè äàëüíåéøåãî ãåðìàíî-ôèíëÿíäñêîãî ñîòðóäíè÷åñòâà.
В этом отношении примечательной стала беседа, состоявшаяся 2 августа между Виттингом и Блюхером. В ходе ее финский министр иностранных дел в «чисто философском плане» предложил организовать встречу его и премьер-министра Рюти с Гитлером или Риббентропом. Причем предметом их переговоров должен был быть вопрос о кардинальном усилении взаимодействия Германии и Финляндии[446].
Получив столь смелое и одновременно достаточно туманное предложение о такой встрече, Блюхер решил выяснить намерения финской стороны уже «из других источников» и узнал вскоре просто ошеломляющую информацию. Вот что он в этой связи срочно сообщил в Берлин: «Я не получил от г-на Виттинга четких сведений, о чем представители финского правительства собираются говорить в Берлине. Но я узнал из другого источника, что они желали бы достигнуть договоренности... относительно их собственной территории, которая бы значительно потеряла свой суверенитет в пользу Германии»[447].
Эти сведения в его донесении были квалифицированны, как представившаяся для рейха уникальная «возможность, которую вообще можно себе представить» с точки зрения перспектив немецко-финского сотрудничества. Блюхер считал, что «было бы непростительно отклонять финское предложение, если оно последует» официальным порядком[448].
Однако столь серьезная идея, которая стала известна в германском представительстве в Хельсинки, также и несколько насторожила посланника. Поэтому его донесение, адресованное статс-секретарю МИДа Э. Вайцзеккеру, носило строго конфиденциальный характер. Кроме того, оно облекалось в форму частного письма, которое, как он отметил, было следствием «исключительного случая». Иными словами, Блюхер воспринял эту инициативу как первый и еще не совсем оформленный «пробный шар» финляндского руководства, но все же счел необходимым проинформировать об этом Берлин и выразить свое отношение.
Впрочем, далее финляндское руководство по данному поводу никаких официальных действий уже не предпринимало. Да и в рейхе посчитали, что «время для такой поездки еще не пришло»[449]. Îäíàêî ïîêàçàòåëüíûì îêàçàëîñü âñå æå òî, ÷òî ñâåäåíèÿ, êîòîðûå ïîñòóïèëè òîãäà èç Õåëüñèíêè, äîøëè äî ñàìûõ âåðõîâ Ãåðìàíèè è ïåðåäàííóþ èíôîðìàöèþ î÷åíü õîðîøî çàïîìíèëè. Âåñíîé 1942 ã. îá ýòîé èíèöèàòèâå Ôèíëÿíäèè âñïîìíèëè, ïðè÷åì çàãîâîðèë î íåé ñàì ôþðåð. Ãèòëåð ñêàçàë, ÷òî îäíî âðåìÿ «ôèííû íàïðàøèâàëèñü íà ïðîòåêòîðàò Ãåðìàíèè»[450]. Î÷åâèäíî, ÷òî â ïåðèîä íåîæèäàííîãî äëÿ ðåéõà çàòÿãèâàíèÿ âîéíû ñ ÑÑÑÐ âîñïîìèíàíèÿ î æåëàíèè ôèíëÿíäñêîãî ðóêîâîäñòâà ïîæåðòâîâàòü ñâîèì ñóâåðåíèòåòîì â ïîëüçó Ãåðìàíèè èìåëî âàæíîå ïîëèòè÷åñêîå çíà÷åíèå äëÿ äàëüíåéøèõ ïåðñïåêòèâ ñîþçíè÷åñêèõ îòíîøåíèé.
Летом же 1940 г. эта идея просто не могла быть реализована. В Берлине тогда были не в состоянии пойти на подобный шаг, не рискуя вызвать нежелательную реакцию и подозрение у СССР. Впоследствии Гитлер достаточно определенно раскрыл суть его политики по отношению к Финляндии. «После своей первой войны с русскими, — признавал он, — финны... предложили установить германский протекторат». Но, как выразился он, «не сожалеет, что отклонил тогда это предложение... Было гораздо правильнее сохранить такой народ в качестве союзника, нежели включить в германский рейх, ибо это вызвало бы только трудности»[451].
Единственное, что Германия могла себе позволить, это начать скрытные поставки Финляндии оружия. Именно тогда Берлин стал осторожно поддерживать финские заказы на приобретение военного снаряжения[452]. Ïðè÷åì ýòî ïðîèñõîäèëî ïî âîçìîæíîñòè íåîôèöèàëüíî è ÷åðåç ÷àñòíûå òîðãîâûå êîìïàíèè. Îäíîâðåìåííî óæå ñòàëè ïîñòóïàòü è ïåðâûå ñâåäåíèÿ î òîì, ÷òî «â Ãåðìàíèè ñêîðî ïðîèçîéäóò äîâîëüíî ðàäèêàëüíûå ïåðåìåíû â îöåíêå âñåé îáñòàíîâêè»[453].
Тем не менее о том, что рейх начал предпринимать действия «на финском направлении», стали замечать и за рубежом. В Швеции и Англии тогда уже обращали на это пристальное внимание[454]. Áîëåå òîãî, óæå ïî êîñâåííûì äàííûì ñòàíîâèëîñü î÷åâèäíî, ñ êàêèì ýíòóçèàçìîì â óçêèõ ïðàâèòåëüñòâåííûõ êðóãàõ Ôèíëÿíäèè áûëà âîñïðèíÿòà ìåíÿâøàÿñÿ ñèòóàöèÿ â ðàçâèòèè ãåðìàíî-ôèíñêèõ îòíîøåíèé. Äàæå Êèâèìÿêè óëîâèë ïðîèñõîäèâøèå çäåñü ïåðåìåíû â íàñòðîåíèÿõ, êîãäà ïðèåçæàë èç Ãåðìàíèè â Õåëüñèíêè. Ýòî ÿâñòâóåò èç åãî äèïëîìàòè÷åñêîé ïåðåïèñêè.
«Я заметил, — отмечал он, — что допускается вполне возможное возникновение войны между Германией и Россией», и, в свою очередь, рекомендовал «способствовать этому». Будучи, конечно, осведомлен относительно высказываний Вейссауера, посланник подтверждал, что в рейхе подобные речи слышатся «почти повсеместно и особенно среди высокопоставленных лиц»[455]. Òàêàÿ èíôîðìàöèÿ, åñòåñòâåííî, îêàçûâàëà âîçäåéñòâèå íà ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî è çàñòàâëÿëà ðàçìûøëÿòü î òîì, êàê âñå ýòî ìîæåò êîñíóòüñÿ Ôèíëÿíäèè. Ìèíèñòð èíîñòðàííûõ äåë Âèòòèíã õîòåë ïîëó÷èòü ÷åòêèé îòâåò îò íåìåöêîãî ïîñëàííèêà Áëþõåðà íà âîïðîñ î òîì, êàêîâà áóäåò ïîçèöèÿ Ãåðìàíèè â ñëó÷àå, åñëè «Ñîâåòñêèé Ñîþç íàïàäåò íà Ôèíëÿíäèþ»[456].
В целом Финляндия еще не имела никаких гарантий относительно того, что рейх окажет ей какую-либо реальную военную помощь. Более того, усиление финско-германских связей не могло не настораживать СССР, что также сковывало финское руководство. В Хельсинки понимали, с каким напряжением Советский Союз следит за развитием германо-финляндского сотрудничества. Уже 30 июня Ю. К. Паасикиви, чутко улавливая происходящие в финской столице перемены, старался предостеречь свое руководство от недооценки реакции на это СССР. Он сообщал из Москвы: «Знаю, что в Финляндии в настоящее время в некоторых кругах проявляются различные спекуляции, имеющие в виду не что иное, как будущую германо-советскую войну. Эти спекуляции могут здесь легко стать известными и усилят недоверие по отношению к нам»[457].
К этому также следует добавить, что в Финляндии в кругах генерального штаба в целом истолковывали перспективы развития германо-финляндского сотрудничества в конце июля 1940 г. скорее еще как чисто теоретический вопрос и оценивали складывающуюся ситуацию таким образом, что до поры до времени невозможно даже ожидать политической поддержки со стороны Германии[458].
Вместе с тем и посланник в Берлине Т. Кивимяки полагал, что в данных условиях следует продолжать налаживание контактов, главным образом по линии экономического, а также культурного сотрудничества. Он считал, что необходимо исходить из того, что «непосредственное присоединение к державам оси на данном этапе не могло еще быть сколько-нибудь реально обнадеживающим». Однако вместе с тем он не отрицал, что Германия стала уже «действовать на пользу Финляндии» и теперь финляндский вопрос в Берлине «стоит на повестке дня». Действительно, сведения, поступавшие от Кивимяки, фактически соответствовали замыслам германского руководства. В финском же представительстве в немецкой столице уже тогда начали считать, что еще «до победы над Англией может быть предпринято наступление против России»[459].
Тем временем финляндско-германские контакты становились все заметнее, и их все труднее становилось скрывать. По данным советской разведки, уже с первых дней июля наблюдался «наплыв в Хельсинки немцев, которые... чаще всего посещают МИД и Военное министерство»[460]. Òðóäíî ñêàçàòü, ÷òî â äàííîì ñëó÷àå èìåëîñü â âèäó ïî ïîâîäó «íàïëûâà íåìöåâ» — âîçìîæíî, ñîâåòñêàÿ ðåçèäåíòóðà â Ôèíëÿíäèè òîãäà ïîëó÷èëà ïåðâóþ èíôîðìàöèþ î ïåðåãîâîðàõ Ë. Âåéññàóåðà. Íî, ñóäÿ ïî âîñïîìèíàíèÿì Å. Ñèíèöûíà, äëÿ ñîâåòñêîãî ïîëïðåäñòâà áûëî ÿñíî, ÷òî «ïðàâèòåëüñòâî Ðþòè ÷åðåç ñâîåãî ïîñëà â Áåðëèíå âåäåò âàæíûå, î÷åíü ñåêðåòíûå ïåðåãîâîðû, êàñàþùèåñÿ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà»[461].
Германо-финляндская активность проявлялась и в деятельности немецкого посланника В. Блюхера, который решительно поддерживал идею развития финского сближения с Германией. Имея соответствующие инструкции не афишировать процесс германо-финляндского сотрудничества, он все же начал позволять себе достаточно прямолинейные высказывания в присутствии иностранных дипломатов о том, что в новых условиях «Финляндии не нужно будет бояться СССР, поскольку она станет находиться под защитой Германии»[462]. Âîçìîæíî, òàêàÿ ïðÿìîëèíåéíîñòü åãî çàÿâëåíèÿ áûëà ñâÿçàíà ñ òåì, ÷òî ñòàòñ-ñåêðåòàðü Ìèíèñòåðñòâà èíîñòðàííûõ äåë ðåéõà Âàéöçåêêåð 6 àâãóñòà îðèåíòèðîâàë Áëþõåðà íà òî, ÷òî «ôèíëÿíäñêèé âîïðîñ ñòàíîâèòñÿ íåñêîëüêî áîëåå âàæíûì, ÷åì äàæå êàçàëîñü ýòèì ëåòîì»[463].
Таким образом, лето 1940 г. стало по существу временем, когда происходил перелом в определении перспектив будущего развития финско-германских отношений. Берлин, приступив к разработке плана «Барбаросса», теперь уже продумывал схему подключения к готовящейся операции вероятных союзников, включая Финляндию. В данном смысле уже предпринимались первые шаги, направленные на возможное объединение усилий двух государств в войне против Советского Союза. При этом Хельсинки сознательно и откровенно поддерживали эти устремления Берлина. Но было очевидно, что новая фаза формирующихся финско-немецких отношений и угроза военного сближения между ними не могли не волновать Москву. Все это создавало весьма сложный узел противоречий, в центре которых оказывалась Финляндия.
НОВАЯ «СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ОПАСНОСТЬ»?
Усиление германо-финляндских связей летом 1940 г. сразу же вызывало особую озабоченность руководства СССР. Безусловно, этому способствовали многочисленные сообщения о расширении контактов рейха с Финляндией, которые поступали в Москву из советского представительства в Хельсинки. По этому поводу Ю. К. Паасикиви предупреждал свое руководство о том, что в Финляндии, «очевидно, имеется широкая разведывательная сеть Советского Союза, в силу чего надо быть исключительно осторожными в разговорах»[464].
Действительно, немецко-финские контакты становились настолько очевидными, что советское полпредство в Хельсинки вынуждено было даже «забить тревогу». 1 августа полпред И. С. Зотов направил в тревожном духе донесение в Москву, в котором задавал Молотову вопрос: «Можем ли мы уступать немцам Финляндию?» Сам же отвечая на это, писал: «Нет, не можем. Нам не безразлично, кто и как будет помогать Финляндии. Наконец, мы не можем допускать, чтобы идея реванша, вынашиваемая правящей кликой, и работа по созданию связей с Германией увенчалась успехом и была бы закреплена». По словам полпреда, в этой ситуации необходимо «отрезать все пути новой ориентации Финляндии» и «сделать еще один активный шаг в нашей внешней политике по отношению к Финляндии»[465].
Какой конкретно шаг следовало советскому руководству предпринять И. С. Зотов не назвал, да и вообще вряд ли были у него на этот счет продуманные предложения. По мнению Е. Т. Синицына, «дипломатический корпус Советского Союза в Финляндии, включая и посланника... работали слабо, безынициативно и непрофессионально»[466].
Вместе с тем тогда в советской печати вновь весьма часто начали появляться откровенно критические статьи о положении в Финляндии. В них прежде всего рассматривалась внутриполитическая и экономическая ситуация в соседней стране. Подобный подход в советских органах массовой информации был достаточно симптоматичным. Паасикиви писал из Москвы, что «почти ежедневно здесь в газетах сообщается о тяжелом положении Финляндии» и «сегодня в "Правде" новость: “Трудности с продовольствием в Финляндии”»[467]. Êîíå÷íî, òàêîãî ðîäà ïóáëèêàöèè èìåëè îïðåäåëåííóþ íàïðàâëåííîñòü: ïîêàçàòü â íåãàòèâíîì ïëàíå âíóòðåííþþ îáñòàíîâêó â Ôèíëÿíäèè. Ñóòü â òîì, ÷òî ýòî áûëî, ïî âñåé âèäèìîñòè, íå ñëó÷àéíî — òàê â ÑÑÑÐ ñòðåìèëèñü âûðàçèòü ñâîå îòíîøåíèå ê Ôèíëÿíäèè è ê åå âíåøíåïîëèòè÷åñêîé ëèíèè.