Можно только догадываться, что дезинформация, исходившая от соответствующих служб Германии (а такого рода акции, как известно, нередко практиковались Гитлером), имела целью сильнее повлиять на политические и военные круги Финляндии, чтобы побудить их к большей решительности в проведении жесткой линии по отношению к Советскому Союзу и не колеблясь предоставить немецким войскам возможность для размещения на финской территории. Эффективность этих действий была настолько очевидна, что даже ввела в заблуждения отдельных историков. Так, профессор А. Корхонен утверждает, что «когда возник страх, что Финляндия может подвергнуться новому нападению, в политическом курсе Германии начали происходить перемены по отношению к Финляндии»[517]. Íà ñàìîì æå äåëå èìåííî Áåðëèí ñàì âîçáóæäàë ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî ñëóõàìè î ñîâåòñêîé «âîåííîé óãðîçå» è îäíîâðåìåííî äåìîíñòðèðîâàë, ÷òî ãîòîâ óæå îêàçàòü Ôèíëÿíäèè ñîîòâåòñòâóþùóþ ïîääåðæêó. Ýòî, áåçóñëîâíî, äàâàëî ðåçóëüòàò. Êàê áû ïðîâåðÿÿ åãî, 16 àâãóñòà â îòäåëå èçó÷åíèÿ èíîñòðàííûõ àðìèé ãëàâíîãî êîìàíäîâàíèè ñóõîïóòíûõ âîéñê Ãåðìàíèè ó ôèíñêîãî âîåííîãî àòòàøå ñòàëè âûÿñíÿòü, íàñêîëüêî ñïîñîáíà Ôèíëÿíäèÿ ê àêòèâíûì äåéñòâèÿì «â îáîðîíå»[518].
Таким образом, попытка СССР оказать дипломатическое давление на Финляндию в условиях растущего сближения ее с рейхом была весьма эффективно использована Германией для дальнейшего укрепления развивавшегося сотрудничества, мотивируя его советской «военной угрозой». Кстати, до настоящего времени у некоторых весьма авторитетных финских историков нет уверенности в том, что распространявшиеся слухи о «концентрации советских войск» у финляндской границы являлись дезинформацией. Профессор Мауно Ёкипии говорит, например, что «трудно судить были ли слухи обоснованными»[519].
Знакомство с документами ряда военных архивов позволяет убедиться в том, что летом 1940 г. сосредоточения войск у границы с Финляндией не наблюдалось. Более того, с окончанием «зимней войны» до июня 1941 г. в самом важном в стратегическом отношении районе — на Карельском перешейке — стабильно находилось всего шесть дивизий (две из них лишь были заменены)[520].
4 июля 1940 г. из письма наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова в Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову с предложениями, касавшимися управления войсками, их организации и дислокации, следует, что вопрос об увеличении или концентрации соединений и частей в Ленинградском военном округе вообще не возникал. В письме говорилось, что «по сравнению с существующей дислокацией войска ЛВО сокращаются на восемь стрелковых дивизий, четыре корпусных арт[иллерийских] полка и три полка РГК». Семь дивизий (из указанных восьми) перебрасывались в Западный особый военный округ. Всего же на обширной территории ЛВО оставалось 17 дивизий[521].
Летом 1940 г. на заседании военного совета Ленинградского военного округа речь велась не о «концентрации войск у границы с Финляндией», а о том, что медленно создавались оборонительные укрепления на Карельском перешейке, а также в Заполярье и, как указывалось в одном из его постановлений, не было достигнуто «резкого перелома в методах руководства строительством». В свою очередь, командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц просил руководство Ленинградской партийной организации оказать помощь гарнизону военно-морской базы Ханко в хозяйственно-бытовом обустройстве ее до наступления зимы в связи с большими трудностями в этом отношении[522].
Характерно, что большая часть авиации Ленинградского военного округа до конца лета 1940 г. находилась на Украине. После же возвращения ее в районы своего базирования серьезно осложнилась боевая подготовка летчиков, поскольку в это время в авиационные части не поступало горючее. А без него, как отмечал тогда на одном из совещаний командующий ВВС округа А. А. Новиков, «летать не научишься». По его словам, «нормальная подача бензина началась вновь с октября месяца»[523].
Таким образом, было совершенно очевидно, что в СССР никакой концентрации войск на границе с Финляндией не проходило. Это же доказывает и советское оперативное планирование того периода.
Заметим здесь, что в настоящее время также предпринята попытка представить положение таким образом, что уже имелись какие-то планы «нового нападения» на Финляндию. Об этом пишет петрозаводский автор Ю. М. Килин, который в качестве «доказательств» приводит некие «организационные указания по проведению армейской оперативно-штабной полевой поездки» конца июля 1940 г. представителей Ленинградского округа[524].  ïðèâîäèìûõ èì «ñâåäåíèÿõ» óòâåðæäàåòñÿ, ÷òî ïðåäñòàâèòåëè êîìàíäíîãî ñîñòàâà ñîåäèíåíèé îêðóãà ðàññìàòðèâàëè äàæå âàðèàíò íàñòóïëåíèÿ íà Ôèíëÿíäèþ, â êîòîðîì äîëæíû áûëè ó÷àñòâîâàòü íåèçâåñòíûå ñèëû ñðàçó òðåõ àðìèé. Ïðè÷åì îäíîé èç íèõ ïðåäñòîÿëî âûñàäèòñÿ èç Ýñòîíèè ïðÿìî â ðàéîíå Õåëüñèíêè, ôîðñèðîâàâ òàêèì îáðàçîì Ôèíñêèé çàëèâ[525]. Î÷åâèäíî, àâòîðó ñëåäîâàëî êðèòè÷åñêè ïîäîéòè ê âîñïðèÿòèþ ïîäîáíîãî ðîäà ñâåäåíèé, íîñèâøèõ ôàíòàñòè÷åñêèé õàðàêòåð ñ âîåííîé òî÷êè çðåíèÿ, è ðàçîáðàòüñÿ â ýòîì. Ðåàëüíûì â äàííîì ñëó÷àå ÿâëÿëîñü òî, ÷òî â ðàñïîðÿæåíèè íà÷àëüíèêîâ øòàáîâ äèâèçèé è êîðïóñîâ, íàõîäÿùèõñÿ íà ñîâåòñêî-ôèíëÿíäñêîé ãðàíèöå, äîëæíû áûëè ñóùåñòâîâàòü âàðèàíòû âîçìîæíûõ â ïåðñïåêòèâå áîåâûõ äåéñòâèé ïðîòèâ âîîðóæåííûõ ñèë ñîñåäíåãî ãîñóäàðñòâà è òàêîâûå, íåñîìíåííî, îòðàáàòûâàëèñü íà êîìàíäíî-øòàáíûõ ó÷åíèÿõ. Íî èç ýòîãî îòíþäü íå âûòåêàëî, ÷òî «âñêîðå äîëæíî áûëî ïîñëåäîâàòü îêîí÷àòåëüíîå ðåøåíèå “ôèíëÿíäñêîãî âîïðîñà” âîåííûìè ñðåäñòâàìè »[526].
Что же касается действительного планирования советского военного командования, то оно руководствовалось тщательно сформулированными соображениями по «стратегическому развертыванию вооруженных сил СССР», которые были как раз к этому времени подготовлены. В июле 1940 г. Генеральный штаб Красной Армии приступил к составлению нового общего оперативного плана для вооруженных сил Советского Союза, который к середине августа был уже готов. В нем вполне определенно было сказано, что «стратегическое развертывание на северо-западе наших границ подчинено в первую очередь обороне Ленинграда, прикрытию Мурманской железной дороги и удержанию за нами полного господства в Финском заливе». При этом боевые действия на границе с Финляндией предусматривались лишь в случае большой коалиционной войны, в которой финская армия будет действовать совместно с германскими вооруженными силами. Одновременно четко указывалось, что «наши действия на северо-западе должны свестись к активной обороне наших границ»[527]. Òàêîâà áûëà ïîçèöèÿ âûñøåãî ñîâåòñêîãî âîåííîãî êîìàíäîâàíèÿ, îðèåíòèðîâàâøåãîñÿ íà ðåøåíèå ñóãóáî îáîðîíèòåëüíûõ çàäà÷.
Тем не менее вопрос о «советской военной угрозе» прочно закрепился в Финляндии в представлениях о перспективах будущего развития событий. «В Финляндии, — писал Паасикиви, — возникло устойчивое мнение, что Советский Союз был притихшим на протяжении того времени, когда Германия победоносно сражалась на Западе, но когда наступление на Англию не дало ничего и продвижение все же приостановилось, Советский Союз приободрился и стал, в частности, более агрессивным и требовательным к Финляндии»[528].  ðåçóëüòàòå ýòà ñòðàíà áåç êîëåáàíèé ìîãëà òåïåðü ñî÷åòàòü ñâîå ñòðåìëåíèå ê ðåâàíøó çà ïîðàæåíèå â «çèìíåé âîéíå» ñ áûòîâàâøèìè óòâåðæäåíèÿìè î ñîõðàíÿþùåéñÿ «âîåííîé îïàñíîñòè ñ Âîñòîêà». Ýòî ïîçâîëÿëî ôèíñêîìó ðóêîâîäñòâó áîëåå ðåøèòåëüíî âåñòè ïîäãîòîâêó ê íîâîé âîéíå ïðîòèâ ÑÑÑÐ. Òàêèì îáðàçîì, Ãåðìàíèÿ, äàæå íå èìåÿ ïî äàííîìó âîïðîñó ñïåöèàëüíîãî ñîãëàøåíèÿ, ìîãëà áûòü àáñîëþòíî óâåðåííà â òîì, êàêóþ ïîçèöèþ â áóäóùåì çàéìóò ôèíëÿíäñêèå ïðàâèòåëüñòâåííûå êðóãè.
IV. ГЕРМАНСКИЕ ВОЙСКА В ФИНЛЯНДИИ
НЕМЕЦКИЙ «ТРАНЗИТ»
В условиях, когда в Финляндии уже поднялась очередная волна страха относительно советской «военной угрозы», Берлин, наконец, стал занимать более определенную позицию. Как отмечается в финской исторической литературе, «у высшего военного руководства Германии было такое мнение, что надо спешно организовать продажу оружия Финляндии, если думать о возможности иметь ее в качестве союзника в войне против СССР». При этом считалось, что момент для этого являлся наиболее подходящим, поскольку «в августе устойчиво циркулировали слухи, что Финляндии угрожает та же судьба, что и прибалтийским странам»[529].
Именно в этот момент Гитлер принял решение перейти к осуществлению практических мер в отношении Финляндии, причем эти действия выходили далеко за рамки только оснащения финской армии необходимым ей вооружением. Более того, в рейхе намеривались получить у финского руководства согласие на использование немецкими войсками ее территории. Естественно, подобный шаг означал, что страны уже приступали к новому этапу военного сотрудничества. По мнению профессора А. Корхонена, такой ход в развитии событий был для финляндского руководства неожиданным. Он даже подчеркнул, что «поворот в политике Германии произошел вдруг, был внезапным, как гром среди ясного неба»[530]. Ïðè ýòîì, îäíàêî, îòêðûâàâøàÿñÿ ïåðñïåêòèâà îòíþäü íå îçàäà÷èëà ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî.
Первым конкретным шагом по пути развертывания целенаправленного военного сотрудничества явилось предложение германской стороны об организации военных поставок в Финляндию. Руководствуясь соответствующим указанием своего командования, начальник ведомства вооружения генерал Георг Томаш 9 августа сообщил финскому военному атташе в Берлине полковнику Вальтеру Хорну о готовности начать поставки Финляндии немецкого оружия «авансом в счет будущего сближения»[531], ÷òî, ñîáñòâåííî, è îçíà÷àëî íà÷àëî òåñíîãî âîåííîãî ñîòðóäíè÷åñòâà.
В данном случае предоставление Финляндии вооружения и боевой техники выглядело как своего рода «приманка». Кейтель довольно ясно выразился в этой связи. Позвонив 12 августа в германский МИД, он сообщил Э. Вайцзеккеру: «Кажется, что фюрер думает окольным путем и незаметно поощрять и поддерживать финнов»[532].
Вскоре после этого, 14 августа Гитлер дал указание направить в Финляндию специального представителя для ведения секретных переговоров — бывшего офицера вермахта Ёзефа Велтьенса, занимавшегося в то время сделками по продаже оружия. Целью поездки была встреча с Маннергеймом, чтобы добиться решения двух проблем: во-первых, согласия на перемещение («транзит») немецких войск через финскую территорию в Северную Норвегию и в обратном направлении; во-вторых, конкретизации вопроса о поставках Финляндии оружия[533]. Ïðè ýòîì «òðàíçèò» äîëæåí áûë ñëóæèòü ïðèêðûòèåì âñòóïëåíèÿ íåìåöêèõ âîéñê íà ôèíñêóþ òåððèòîðèþ è ïîñòåïåííîãî ðàçìåùåíèÿ èõ â ñåâåðíîé ÷àñòè ñòðàíû — Ëàïëàíäèè.
Весьма показательным являлось то, что столь важная проблема, касавшаяся суверенитета Финляндии, должна была обсуждаться не с руководством правительства, а с главнокомандующим финской армией. В Берлине учитывали, что Маннергейм становился фактически независимым в решении не только чисто внутриармейских вопросов, но его влияние простиралось далеко за пределы военного ведомства и, в частности, он активно вторгался в область внешней политики[534].
Непосредственно организатором тайной поездки в Хельсинки занимался финский посланник Кивимяки, уведомивший Маннергейма об этом специальным рекомендательным письмом, доставленным конспиративно через Швецию и врученным ему лично на аэродроме Мальме специальным связным — бароном Эрнстом Вреде. «Задание было настолько секретным, — писал впоследствии в своих мемуарах Кивимяки, — что об этом надо было сообщить только Маннергейму»[535]. Áîëåå òîãî, äàæå ãåðìàíñêèé ïîñëàííèê â Õåëüñèíêè Â. Áëþõåð, êàê îí îòìå÷àë â ñâîèõ âîñïîìèíàíèÿõ, íå çíàë î ãîòîâÿùåìñÿ âèçèòå[536].
Велтьенс прибыл в Финляндию 17 августа и на следующий день вечером был принят Маннергеймом, с которым провел негласные переговоры. В ходе их, как утверждается в финских источниках, маршал выразил согласие на приобретение у Германии оружия и заверил, что будет дано соответствующее распоряжение. Но по вопросу о «транзите» немецких войск он не дал окончательного ответа[537].
Здесь в истории стоит знак вопроса или, как говорят, существует белое пятно. Обычно утверждается, что Маннергейм был намерен переговорить об этом с президентом Каллио и премьер-министром Рюти[538], íî äî ñèõ ïîð íåÿñíî, î ÷åì áûë îñâåäîìëåí ïðåçèäåíò. Êàê ïèøåò ôèíñêèé âîåííûé èñòîðèê Õåëüãå Ñåïïÿëÿ, «äàëüíåéøåå îñòàåòñÿ íåâûÿñíåííûì — è, î÷åâèäíî, íà âåêè âå÷íûå»[539].
Что же ответил сам Маннергейм в данной связи в 1945 г., когда в Хельсинки проходил судебный процесс над главными финскими виновниками войны? «Я сказал, — вспоминал он, — что не могу решить этого вопроса. Велтьенс заметил, что задание очень секретное и что на вопрос о транзите надо ответить односложно — либо “да”, либо “нет”. Затем он высказал пожелание снова встретиться со мной. После его ухода я позвонил премьер-министру Рюти и рассказал о встрече с Велтьенсом. Не могу точно вспомнить всего разговора с Рюти по вопросу о транзите, но помню, он просил меня ответить “да”. Я позвонил по данному вопросу также генералу Вальдену. Не помню, говорил ли об этом с президентом Каллио (можно подумать, что впуск немецких войск в Финляндию пустяк! — В. Б.), как забыл и то, говорили ли Рюти и Вальден о том, что вели с ним разговор»[540]. Ðþòè íà òîì ñóäåáíîì ïðîöåññå ïîëíîñòüþ îòðèöàë, ÷òî Ìàííåðãåéì çâîíèë åìó ïî òåëåôîíó[541].
На следующий день, 19 августа, Велтьенс вновь, однако, был приглашен к Маннергейму и получил от него информацию, что Финляндия с благодарностью принимает предложения германского правительства[542]. Åñòåñòâåííî, ýòî çàÿâëåíèå íå ìîãëî áûòü ñäåëàíî ìàðøàëîì áåç êîíñóëüòàöèé ñ ïîëèòè÷åñêèì ðóêîâîäñòâîì Ôèíëÿíäèè. Áîëåå òîãî, â òîò æå äåíü íà ÷àñòíîé êâàðòèðå ãåðìàíñêèé ýìèññàð ëè÷íî âñòðå÷àëñÿ ñ ñàìèì Ðþòè, à òàêæå ñ ìèíèñòðàìè èíîñòðàííûõ äåë è îáîðîíû Âèòòèíãîì è Âàëüäåíîì. Îäíàêî îá ýòîé âñòðå÷å, êàê óòâåðæäàåòñÿ â ôèíñêîé ëèòåðàòóðå, íåò íèêàêèõ äîêóìåíòàëüíûõ ñâåäåíèé[543]. Ýòî îáñòîÿòåëüñòâî, âîçìîæíî, è ÿâëÿåòñÿ îñíîâíîé ïðè÷èíîé ñòîëü çàïóòàííîãî âûÿñíåíèÿ ìåõàíèçìà ïðè÷àñòíîñòè ãîñóäàðñòâåííîãî ðóêîâîäñòâà Ôèíëÿíäèè ê ïðèíÿòèþ ñòîëü âàæíîãî ðåøåíèÿ.