Аналогичная ситуация складывалась и относительно базы Ханко. Стремясь активно использовать во внешней политике столь важный фактор, как наличие своей военно-морской базы на финской территории, советское руководство уже 8 июля 1940 г. запросило Финляндию о возможности организации туда транспортных перевозок по железной дороге через территорию Финляндии. Обсуждение этого вопроса, естественно, также подчеркивало очевидную уязвимость финской военной обороны.
В августе по этой проблеме начались официальные переговоры, и в Москву прибыла специальная финляндская делегация. Как отметил в своих мемуарах Паасикиви, «нашей задачей было так организовать транзит, чтобы это не являлось опасным для обороны» Финляндии[493]. Ýòè ïåðåãîâîðû çàêîí÷èëèñü äîñòèæåíèåì â íà÷àëå ñåíòÿáðÿ äîãîâîðåííîñòè î ïîñòàâëåííîé ÑÑÑÐ ïðîáëåìå. Ïî ýòîìó ïîâîäó Ð. Ðþòè ñ ãîðå÷üþ çàïèñàë â ñâîåì äíåâíèêå, ÷òî äîãîâîðåííîñòè «ñîäåðæàëè ïîëîæåíèå î ïåðåìåùåíèè ñîâåòñêèõ âîéñê è èõ âîîðóæåíèÿ»[494].
Однако проблема Ханко в условиях ужесточения советской позиции в отношении Финляндии оказалась не последней. Москва к тому же затронула и вопрос, касавшийся чисто внутрифинских дел. СССР настаивал на выводе из состава финского правительства министра социального обеспечения, лидера Социал-демократической партии Финляндии В. Таннера. В конце июля — начале августа В. М. Молотов неоднократно заявлял посланнику Ю. К. Паасикиви, что «до тех пор, пока Таннер будет находиться в правительстве, не удастся достигнуть хороших отношений между нашими странами»[495]. Áåçóñëîâíî, ÷òî òàêîå çàÿâëåíèå èìåëî âåñüìà ùåïåòèëüíûé õàðàêòåð, à ñàìî åãî ðåøåíèå ïðèîáðåòàëî äëÿ ôèíñêîãî ðóêîâîäñòâà ïðèíöèïèàëüíîå çíà÷åíèå.
Поскольку такая постановка вопроса являлась фактически вмешательством во внутренние дела Финляндии и Молотов в данном случае нарушал все дипломатические нормы, то и удовлетворять это требование было, конечно, необязательно. Однако финляндское руководство и здесь пошло навстречу Москве. По всей видимости, это было связано с тем, что для финнов и ранее не было секретом весьма негативное отношение в СССР к В. Таннеру, поскольку в Москве считали его главным виновником срыва советско-финляндских переговоров в канун «зимней войны»[496]. Ïîçèöèÿ ñîâåòñêîãî ðóêîâîäñòâà ïî îòíîøåíèþ ê Â. Òàííåðó áûëà èçâåñòíà è çà ðóáåæîì. Êîììåíòèðóÿ äàííîå îáðàùåíèå, Ìèíèñòåðñòâî èíîñòðàííûõ äåë ñîîáùàëî: «Ïðè÷èíà ýòîãî íåîáû÷íîãî øàãà çàêëþ÷àåòñÿ â òîì, ÷òî Ñòàëèí èëè Ìîëîòîâ ëè÷íî íåíàâèäÿò Ò. (Òàííåðà. — Â. Á.)»[497]. È ïîýòîìó áîëüøîãî óäèâëåíèÿ çàÿâëåíèå Ìîëîòîâà íå âûçâàëî â Õåëüñèíêè, à ñàìî ðåøåíèå îá îòñòàâêå Òàííåðà áûëî òàêæå ïðèíÿòî 15 àâãóñòà.
Трудно сказать, насколько это дипломатическое давление было необходимым, поскольку оно уже не могло позитивно повлиять на налаживание между соседями дружественных отношений. К тому же, как признавал сам Молотов, Таннер ушел не совсем, «он только отошел в тень, но у него есть союзники в правительстве»[498]. Åñëè íàðêîì èíîñòðàííûõ äåë òàê ïîëàãàë, òî çà÷åì ïîíàäîáèëîñü ñòîëü îòêðîâåííî îêàçûâàòü äàâëåíèå íà Ôèíëÿíäèþ, èòîã êîòîðîãî áûë òàê íåçíà÷èòåëåí?
Таким образом, становилось очевидным, что советская дипломатическая активность по отношению к Финляндии давала определенный, хотя и чисто внешний результат. Но он не имел кардинального значения с точки зрения изменения внешнеполитического курса Финляндии по отношению к Советскому Союзу и, более того, использовался финскими политиками в совершенно противоположном направлении.
В частности, именно тогда финская сторона предпринимала особые усилия для расширения сотрудничества с Германией. При этом подобные действия нередко объяснялись стремлением создать «противовес» Советскому Союзу с целью обезопаситься от его «угрозы». Даже финский посланник в Москве тогда пришел к весьма показательному выводу. В своем донесении в Финляндию в августе 1940 г. он особо подчеркнул, что «не надо сбрасывать со счета такую перспективу, когда мы как-то пытаемся удовлетворить Советский Союз, но все-таки не можем гарантировать избежания войны»[499].
Возникновение «советской опасности» увязывалось конкретно с постановкой СССР вопроса о транзитной железнодорожной связи с Ханко, а также с крайне критическими сообщениями в это время по поводу Финляндии. Паасикиви, в частности, обратил внимание на то, что публикации газет относительно Финляндии «вызывают оживленное обсуждение в дипломатических кругах Москвы». При этом сама возникшая дискуссия явно соединялась с «вопросом о планирующихся действиях против Финляндии» в СССР[500].
Действительно, жесткость линии Москвы в такой обстановке могла быть использована только лишь для нагнетания внешнеполитической напряженности вокруг Финляндии. Как докладывал германский посол Ф. В. Шуленбург, «советское отношение к Финляндии характеризуется тем, что правительство СССР держит эту страну под давлением все новых каких-то требований». И из этого немецкий дипломат делал заключение, что «дальнейшие намерения советского правительства относительно Финляндии полностью неясны»[501]. Äàííîå îáñòîÿòåëüñòâî, åñòåñòâåííî, ìîæíî áûëî âåñüìà ýôôåêòèâíî èñïîëüçîâàòü.
В такой ситуации, оценивая складывающуюся в тот период международную обстановку, финский посланник в Москве писал: «К сожалению, в мировой печати начинают также распространяться слухи о Финляндии... Даже говорилось, что Советский Союз уже нападет на Финляндию»[502]. Ïîäîáíûå óòâåðæäåíèÿ ïîäêðåïëÿëèñü ñâåäåíèÿìè î ÿêîáû ïðîèñõîäèâøåé â ïåðâîé ïîëîâèíå àâãóñòà êîíöåíòðàöèè ñîâåòñêèõ âîéñê ó ãðàíèöû ñ Ôèíëÿíäèåé.
В результате положение представлялось для финского населения более чем критическим. 8 августа главнокомандующий маршал Маннергейм поставил вопрос о срочном созыве Государственного совета, чтобы принять решение о проведении частичной мобилизации. А отбывший из Москвы 10 августа посланник Паасикиви по прибытии в Хельсинки срочно начал вести консультации о складывающейся политической ситуации с президентом, членами правительства и с К. Г. Маннергеймом. Это свидетельствовало о том, насколько серьезно воспринимало финское руководство ход развития событий.
Если учесть, что до этого в Прибалтике — в Эстонии, Латвии и Литве — состоялось уже провозглашение советской власти и присоединение этих государств к СССР, то утверждение об опасности, нависшей над Финляндией со стороны Москвы, воспринималось в Хельсинки как объективная реальность.
Однако в данном случае единственным доказательством такой угрозы могли стать сведения о концентрации советских войск на финской границе, поскольку именно так происходило до того в отношении прибалтийских государств. Но информация об увеличении численности Красной Армии на «финском направлении» носила лишь форму устойчивых слухов, которые постоянно проникали в дипломатическую среду, к государственным и политическим деятелям, следившим за ситуацией в Финляндии.
Каналы, по которым распространялись ранее слухи, как выясняется, были в большей степени связаны с германскими источниками. Как по этому поводу отметил профессор А. Корхонен, «со второй половины июля вся информация, поступающая по линии Министерства иностранных дел Германии о финляндско-советских отношениях, утверждала о готовившемся Советским Союзом нападении»[503]. Èíôîðìàöèÿ ïîñòóïàëà åùå è èç Áåðëèíà îò ôèíëÿíäñêîãî ïîñëàííèêà Êèâèìÿêè, îò íåìåöêèõ âîåííûõ àòòàøå â Òàëëèííå, Êàóíàñå è Ðèãå. Ïðîèñõîäèëî ýòî íà ïðîòÿæåíèè ðÿäà äíåé äî ïåðâûõ ÷èñåë àâãóñòà[504]. Èç Êàóíàñà, â ÷àñòíîñòè, ñîîáùàëîñü, ÷òî Ñîâåòñêèé Ñîþç ïëàíèðóåò âî âòîðîé ïîëîâèíå àâãóñòà ïðåäïðèíÿòü ðåøèòåëüíûå äåéñòâèÿ ïðîòèâ Ôèíëÿíäèè â ñâÿçè ñ ÷åì âûâîäèò èç Ëèòâû è Ýñòîíèè ìîòîðèçîâàííûå ÷àñòè[505]. Ïî ïîñòóïàâøèì â ðàçâåäîòäåë ôèíñêîé ñòàâêè äàííûì, ãðóïïèðîâêà ñîâåòñêèõ âîéñê ó ãðàíèö ñ Ôèíëÿíäèåé ê 15 àâãóñòà äîëæíà áûëà ñîñòàâèòü 23 äèâèçèè[506].
Чтобы проверить это по германским источникам, финский военный атташе в Берлине В. Хорн 7 августа получил из Хельсинки задание срочно связаться с начальником отдела по изучению иностранных армий Востока в генштабе сухопутных сил полковником Э. Кинцелем[507]. Î÷åâèäíî, íåìåöêàÿ ðàçâåäêà íå ñòàëà îïðîâåðãàòü òðåâîæèâøèå ôèíñêîå êîìàíäîâàíèå ñâåäåíèÿ.  ïîëüçó ýòîãî ïðåäïîëîæåíèÿ ãîâîðèò òîò ôàêò, ÷òî Êåéòåëü 10 àâãóñòà ñëåäóþùèì îáðàçîì ïðîèíôîðìèðîâàë âåäîìñòâî Ðèááåíòðîïà: «Ñëóõè î äâèæåíèè ðóññêèõ âîéñê óêàçûâàþò íà èìåþùóþñÿ óãðîçó»[508].  ðåçóëüòàòå ó ôèíñêèõ ïðåäñòàâèòåëåé, êîòîðûå ïûòàëèñü âûÿñíèòü ñêëàäûâàþùóþñÿ âîåííî-ïîëèòè÷åñêóþ ñèòóàöèþ, ñîçäàâàëîñü âåñüìà îïðåäåëåííîå ìíåíèå: «Ãåðìàíñêîå ðóêîâîäñòâî áûëî îñâåäîìëåíî îá îñóùåñòâëåíèè Ñîâåòñêèì Ñîþçîì íåîáû÷àéíîãî óñèëåíèÿ ÷èñëåííîñòè âîéñê ó ôèíñêîé ãðàíèöû»[509].
Одновременно в рейхе также внимательно следили за реакцией финского руководства относительно распространявшихся слухов. Причем отношение к поступающей в Хельсинки информации о предполагавшемся «нападении» СССР на Финляндию в августе 1940 г. было именно такое, которое, собственно, в Германии и ожидали. Так, 4 августа немецкий морской атташе в финской столице информировал свое руководство, что в связи с существующими слухами о готовящемся нападении «настроения в Финляндии удручающие и там надеются на получение в конце концов помощи от Германии»[510]. Áîëåå òîãî, 9 àâãóñòà Â. Áëþõåð ñîîáùèë, ÷òî åñëè ÑÑÑÐ ïðåäúÿâèò óëüòèìàòóì Ôèíëÿíäèè, àíàëîãè÷íûé òåì, êîòîðûå äî ýòîãî ïîëó÷èëè ñòðàíû Ïðèáàëòèêè, òî çäåñü ýòîò «óëüòèìàòóì íå ïðèâåäåò ê ñîâåòñêîé îêêóïàöèè, à çàêîí÷èòñÿ âîéíîé»[511].
Однако волна беспочвенных слухов, не находивших реального подтверждения[512], âñêîðå ñïàëà. Ñàíêöèé íà ïðîâåäåíèå ÷àñòè÷íîé ìîáèëèçàöèè â ôèíñêóþ àðìèþ íå áûëî äàíî. À ñòàâêà ôèíñêîãî ãëàâíîêîìàíäóþùåãî âíåñëà èñïðàâëåíèÿ â ñâîè ïðåæíèå îöåíêè ïî ïîâîäó «êîíöåíòðàöèè ñîâåòñêèõ âîéñê», îïðåäåëèâ èõ êîëè÷åñòâî áëèçêîå ê ðåàëüíîìó ïîëîæåíèþ. Âìåñòå ñ òåì è èç Áåðëèíà ïîñòóïàëè ñîîáùåíèÿ, êîòîðûå åùå áîëåå âñåëÿëè óâåðåííîñòü â äåéñòâèÿ ôèíñêîãî ðóêîâîäñòâà. Èíôîðìàöèÿ, ïîïàäàþùàÿ â Ôèíëÿíäèþ èç Ãåðìàíèè, äàâàëà ïîâîä äëÿ îïðåäåëåííîãî îïòèìèçìà.  ÷àñòíîñòè, 16 àâãóñòà áûëî ïîëó÷åíî ñîîáùåíèå, ÷òî ðóêîâîäèòåëü îòäåëà ñóõîïóòíûõ ñèë âåðìàõòà ïî ñâÿçÿì ñ âîåííûìè àòòàøå Ô. Â. Ìåëëåïô çàÿâèë, ÷òî Ôèíëÿíäèÿ ìîæåò âñå áîëüøå ïîëàãàòüñÿ íà Ãåðìàíèþ, êîòîðîé òåïåðü «ëåã÷å îêàçûâàòü äàâëåíèå íà Ðîññèþ». ×òî æå êàñàëîñü ïðîÿâëåííîé â Ôèíëÿíäèè ðåøèìîñòè ê ïîâûøåíèþ áîåâîé ãîòîâíîñòè àðìèè, äîáàâèë îí, òî ýòî ïîìîãëî «ñ ñàìîãî íà÷àëà íàïóãàòü ðóññêèõ»[513].
Точнее следовало сказать, что действия, предпринимавшиеся в приграничной зоне Финляндии, не оставались без внимания. Действительно, советская сторона отмечала военную активность финской армии. Разведка Ленинградского военного округа докладывала командованию, что в течение августа в Финляндии «провели ряд мероприятий по мобго-товности частей армии» и «произведено перемещение некоторых частей в секторе госграницы»[514].
По поводу действий Финляндии вблизи границы Молотов 3 августа вел беседу с Паасикиви[515], ïûòàÿñü âûÿñíèòü ñìûñë ïðîèñõîäèâøåãî. Çàòåì, 19 àâãóñòà ïðè âñòðå÷å ñ çàìåñòèòåëåì ìèíèñòðà èíîñòðàííûõ äåë Øâåöèè Áîõåìàíîì îí, â ÷àñòíîñòè, ñêàçàë: «Âîåííûå ìåðû, ïðèíèìàåìûå Ôèíëÿíäèåé íà ãðàíèöå ñ ÑÑÑÐ, è âðàæäåáíûå ÑÑÑÐ âûñêàçûâàíèÿ, êîòîðûå èìåþò ìåñòî â êðóãàõ ïðàâèòåëüñòâà Ôèíëÿíäèè, âûçûâàþò çàêîííîå íåäîóìåíèå ÑÑÑÐ... Íåïîíÿòíî, ÷åãî õîòÿò ôèííû äîñòèãíóòü òàêèìè äåéñòâèÿìè è òàêèìè ðàçãîâîðàìè»[516].