Баг оставил кота и снова принялся выхаживать по комнате. Туда-сюда.
“Ладно. А что же с умершей, с покойной? С Цюн-ну? Быть может, она тут каким-то боком…”
Известно: у живых и мертвых – разные пути. Когда человек покидает мир живых, его духовная сущность разделяется на две части, и одна остается рядом с бренными останками, а вторая устремляется в мир горний, пред очи неумолимого судьи Яньло-вана, а уж тот, взвесив на весах беспристрастности все ее жизненные дела – дурные и добрые – и выслушав всех вызванных по ее делу свидетелей, выносит свой неумолимый приговор о будущем рождении и его сроках. Загробное воздаяние – неотвратимо. Это вам не мир живых, где ловкого человеконарушителя могут ловить нескончаемо долгое время, а если ему повезет, так и вообще, возможно, никогда не поймают. Человеческие законы устанавливаются людьми и людьми же исполняются, а законы иного мира – существуют извечно, и никому не скрыться от сурового судилища, никому не уйти от справедливого возмездия. И если при этой жизни ты не задумывался о главном, если причинял зло, если чинил вред жизни чужой, а то и посягал на нее, возомнив себя вершителем судеб, имеющим право определять, кому жить, а кому умирать, – то не жди снисхождения: века могут пройти, прежде чем в жестоких муках ты обретешь искупление и последующее перерождение в каком-нибудь склизкого и бездумного червяка, копошащегося в Будда знает какой гадости и находящего в таком времяпровождении истинное наслаждение. Души, тобою загубленные, будут взывать к возмездию до тех пор, пока не пробьет твой час, пока быкоголовые посланцы не встретят тебя у врат твоего жилища и не повлекут тебя на встречу с неизбежным. Души не упокоятся, пока…
|
|
Амитофо…
Из того, что рассказал служитель, ясно, что Цюн-ну после смерти не упокоилась. Такие вещи бывают по нескольким причинам, важнейшие из которых: неправильно совершенное – если вообще совершенное – захоронение тела и какие-то неоконченные важные дела в мире, который умерший покинул. Именно поэтому в древности на полях сражений, где кости непогребенных павших воинов лежали беспорядочно, в полном небрежении, так часто и бывали слышны тоскливые голоса, виднелись блуждающие огоньки, а неподалеку все время происходили разные удивительные события и даже гибли люди. Многие совершенномудрые мужи древности прославились в том числе и тем, что предали останки погибших земле, совершили потребные погребальные ритуалы, дабы вернуть несчастных в неостановимое колесо перерождений. Не раз Баг читал рассказы и о том, как просветлевший в познании ученый, обнаружив неупокоенный дух, прилагал все усилия к тому, чтобы окончить его незавершенные дела, – и исполненный благодарности дух наконец упокаивался…
Трудно представить, чтобы член императорской семьи был похоронен неправильно; значит – остается второе. Цюн-ну задержалась в этом мире из-за какого-то очень важного для нее дела, не доведенного до конца, ибо жизнь девушки нежданно оборвалась. Все – и ночное происшествие в “Шоуду” – указывает на это: дух упорно дает понять, что такое дело есть, он посылает знаки – и всюду груша, груша, груша! Что-то такое, что связано с этой грушей. И – возможно – с найденным именно под грушей письмом. Пойми, о чем говорится в письме, и поймешь, что беспокоит Цюн-ну.
|
|
“Все это хорошо, но только совершенно не объясняет, почему мы с котом здесь оказались. Именно мы. Потому что с нами был и Богдан, но Тайюаньский хоу не задержал Богдана, он задержал именно меня. Отчего?”
Баг затушил сигару в походной пепельнице и тут же вытащил из футляра новую.
“Думай, ланчжун, думай… Что еще может быть?.. А вот эти двое, с которыми мы… Что они там говорили? Что-то такое… Тридцать три Яньло! Высокий сказал про „скакать по крышам”. Ну да, да! Именно это. И – „она”. Какая-то „она”. Все бы ей скакать по крышам. Ага. Как-то в этом роде. Ведет себя как школьница, один ветер в голове, кого хочу – того люблю, чем хочу – тем занимаюсь…”
Баг, не переставая шагать, ожесточенно чиркнул зажигалкой, не глядя прикурил: в голове вертелись еще какие-то слова высокого преждерожденного, вертелись – но не давались, ускользали.
“…Ее удел – выйти замуж в интересах государства”.
Вот оно!
“Кто может выйти замуж в интересах государства? Да только особа императорской крови, естественно. Получается, эти двое вели речь… о принцессе. Вот кто эта „она”, которая скачет аки школьница по крышам, занимается незнамо чем и… любит кого хочет. А не в интересах государства. Любит”.
Любит?!
Баг замер.
Сигара тлела сама по себе.
Баг боялся думать дальше.
Ибо из двух ныне здравствующих принцесс скакать по крышам искренне и увлеченно стремилась лишь одна. О чем сама говорила Багу.
Принцесса Чжу Ли. Еч Ли. Мэй-ли. Фея из сна.
В горле отчего-то стало сухо. Баг потянулся к остаткам пива.
Любит… кого хочет.
|
|
А кого она хочет любить? Кого?!
Баг отбросил сигару и, собрав все силы, решительно отодвинул такие мысли прочь – как несообразные. Внутри все трепетало, падало в какую-то темную, но невыразимо сладкую пропасть; Баг остановился у дверей, там, где было наиболее просторно, и поспешно принялся проделывать малый комплекс тайцзицюань для замкнутых помещений; чеканные строки комментария великого Чжу Си на двадцать вторую главу “Бесед и суждений” привычно наполнили сознание. “Учитель сказал…”
Судья Ди уставился на хозяина с живым интересом. Кот даже встал, подергивая хвостом: видимо, устремившаяся от Бага вовне кипучая энергия была столь сильна, что хвостатый человекоохранитель оказался не в состоянии далее пребывать в привычном покое; кот мягко, неслышно спрыгнул с ложа и описал вокруг погруженного в тайцзицюань хозяина тревожный круг; несколько раз тонко мяукнул.
Баг не слышал своего малого напарника: плотно отгородившись от мира, он старательно приводил в порядок мысли и чувства, возвращал утраченное равновесие духа – старыми испытанными средствами. И средства – помогли: минут через десять честный человекоохранитель вполне сумел собраться с мыслями. И снова принялся размеренно вышагивать туда-сюда. Судья Ди некоторое время семенил следом, а потом вернулся на ложе.
Итак… Если отвлечься от всяких чувствований, то остается существенный вопрос: коли мы примем, что речь шла именно о принцессе Чжу Ли, то кто, собственно, мог о ней высказываться в таком тоне? Не посторонний человек, это точно. Человек, вхожий в императорскую семью, тот, кто ходит по Запретному городу как по собственному дому, не утруждая себя даже облачением в официальное платье. А не Тайюаньский ли хоу, предполагаемый наследник трона, юаньвайлан Чжу Цинь-гуй собственнолично, встретился Богдану и Багу в узком проходе между домами? Он и еще какой-то преждерожденный – видимо, приближенный к хоу.
А что, очень может быть. Вполне возможно. Похоже на правду. Логично. Отчего бы и нет? Допустим.
“И я – этак пренебрежительно его рукой в сторону отодвинул, – отстраненно думал Баг, затягиваясь. – Дайте, мол, пройти, драг прер еч. Не закрывайте дорогу. Будущего императора, да еще и ляпнул что-то… как это… какие-то они странные, таких сюда вообще пускать не должно”.
Амитофо.
“Но как хорошо, что я не сообразил, о ком он речь ведет! Не то, упаси Будда, могло бы произойти и нечто посущественнее…”
“Что же выходит? Выходит оскорбление словом и действием императорского родственника. И вот отчего я здесь… Нет, не вяжется, не сходится. Ерунда Что у нас – Римская империя, что ли, где чуть что не так – сразу оскорбление величия, и привет! Еще Учитель говаривал в двадцать второй главе: кто сохраняет свое достоинство, нарушая ритуал и поступая против справедливости, – тот недостойнее последнего варвара. То есть, может, я и поступил несколько несообразно, но за это в тюрьму не сажают…”
Всем своим существом Баг чувствовал, что дело совсем не в этом, что если оскорбление и было принято во внимание, то… не более как повод.
“Повод – чтобы задержать, фактически подвергнуть аресту одного из именных гостей двора, отсутствие коего на праздничном пиру будет со всей очевидностью заметно? Что равносильно, быть может, и незначительному, но все равно – скандалу? И Тайюаньский хоу идет на это. Отчего? Что же такое важное, несоизмеримо более важное, чем скандал в праздник, я натворил? Или: чему такому важному могу помешать, коли меня вот так берут и запирают в преддверии великого праздника?..”
Тут в коридоре раздался шум, звуки шагов, команды на караул, коротко скрежетнул засов, дверь распахнулась, в комнату вступили два маньчжурских гвардейца и застыли по обе стороны двери, воздев к потолку пики, а меж ними из сумрачного коридора в комнату, распространяя умопомрачительный аромат благовоний, явилась некая особа в роскошном желтом, расшитом драконами халате и легкой газовой накидке, наброшенной на высокую прическу, из которой, как иглы дикобраза, торчали драгоценные шпильки; сквозь тончайшую, невесомую ткань блеснули глаза – вошедшая обеими руками приподняла накидку, и изумленный Баг увидел прелестное личико принцессы Чжу Ли.
Гостиница “Шоуду”,
в то же время
– Что случилось, драгоценный преждерожденный Оуянцев? И где Баг? Столик в “Девятиглавом орле” ждет. Сегодня там обещают превосходные хубэйские чжуйцзы…
– Проходите, драгоценный преждерожденный Кай. Извините, что всполошил вас своим звонком, но наш ужин, кажется, или переносится, или откладывается.
– Как? Почему?!
– Видите ли, драгоценный преждерожденный Кай… Извините… Входи, ата…
– Мы с Хакимом готовы, минфа. Доброго здоровья, драгоценный преждерожденный…
– Кай. Кай Ли-пэн – таково мое ничтожное имя. Имею честь служить в Столичном путноприимном управлении.
– Доброго здоровья, уважаемый Кай Ли-пэн. Я – Ширмамед Кормибарсов, тесть Богдана, а это – мой внук Хаким. Хаким, поприветствуй преждерожденного Кая как положено.
– Что вы, что вы!..
– Однако, Богдан, а где же твой приятель Багатур? Я хотел бы его увидеть. Он ведь тоже живет в этой гостинице? И что это у тебя с лицом, минфа?
– Да, ата, да, он живет неподалеку… жил.
– Что вы имеете в виду, драгоценный преждерожденный Оуянцев? Как это: жил?
– В этом все дело, драг прер Кай… ничего, что я так запросто?..
– Ну конечно! Без Чинов, без чинов!..
– …Только совсем недавно его увели куда-то пятеро стражей из Восьмикультурной Гвардии…
– О!
– Ого!
– Деда, деда, а куда уводят людей стражи из Восьмикультурной Гвардии?
– Так. Так… Очень странно. И что они сказали? Как объяснили?
– Они ничего не объяснили; при старшем была бумага – повеление Тайюаньского хоу…
– Кто это – Тайюаньский хоу?
– Это, драгоценный преждерожденный Кормибарсов, императорский племянник Чжу Цинь-гуй, юаньвайлан Палаты наказаний.
– Вот как. Хаким, вернись в наш номер и жди меня там… И что в том повелении было сказано?
– Было сказано, чтобы взять под стражу ланчжуна Багатура Лобо и немедленно препроводить его во дворец.
– Простите, драгоценный преждерожденный Оуянцев…
– Просто: драг прер.
– Ну… да. Простите, драг прер Оуянцев, а как выглядели эти гвардейцы, во что были одеты?
– Такие… рослые, на подбор, судя по всему, из Полка славянской культуры, с оружием… А к чему вы спрашиваете?
– Это может прояснить ситуацию. А не было ли, вы не заметили, на их форме такой широкой синей каймы?
– Да… кажется. Я не разглядел толком: так неожиданно все случилось, так внезапно. Да, определенно: была такая кайма. Синяя. А что?
– Это несколько меняет дело. Значит, гвардейцы были из Внутренней охраны, драг прер Оуянцев. Вы знаете ведь, чем занимается это ведомство?
– Э-э-э… Внутренними нарушениями, касающимися императорской семьи.
– Вот именно.
– И что из этого?
– А из этого следует, что мой друг и ваш сослуживец, драг прер, обвиняется в каком-то проступке, затрагивающем императорскую фамилию…
– Невероятно! Этого просто не может быть. Это… невозможно. И потом, вот так, прямо за несколько часов до Чуньцзе… Не понимаю.
– Ты говоришь, Богдан, что гвардейцы ничего не объяснили?
– Да, ата. Баг – тот вообще сразу замолчал, просто собрался и пошел к двери. Я спросил старшего: что случилось? Почему? Тот лишь плечами пожал: не знаю, не ведаю. Мне дано повеление – я его исполняю. Сказано: взять под стражу и доставить.
– Как они обратились к Багу?
– Э-э… Драгоценный преждерожденный.
– Это хорошо. Не подданный, а драгоценный преждерожденный – это хорошо, значит, явным человеконарушителем его не считают… И полк послали славянский – это еще один знак уважительности, коль скоро вы оба – гости из улуса, по преимуществу славянского. То есть в рамках исполнения повеления взять под стражу было сделано все, чтобы подчеркнуть расположение того, кто отдавал повеление, к тому, относительно кого оно было дано. Оч-чень интересно… И в то же время – прямо перед таким празднеством да под арест… Просто диву даюсь.
– И ты… Богдан, ты даже не догадываешься, в чем тут может быть дело?
– Ну, как сказать, ата… Мы сегодня были в Запретном городе, ата, и там забрели в один заброшенный павильон… Быть может, этого делать не стоило, но туда убежал кот Бага и не хотел выходить обратно. И ведь нигде не было никаких запретительных надписей…
– Нет, дело не в этом, драг прер Оуянцев…
– …Богдан…
– …Драг прер Богдан. По уложениям, принятым для Запретного города, гостям не чинится никаких препятствий при передвижении – за исключением личных покоев владыки и его семьи, но там при входе стоят гвардейцы.
– Да я и сам чувствую, что дело не в этом! Ведь тогда и меня должны были… под стражу, а забрали одного Бага!
– Ну… да.
– Багатур Лобо – славный человек. Я многое повидал на своем веку и говорю тебе, Богдан, и вам, уважаемый Кай: не таков он, чтобы чинить вред императорской семье. На таких, как твой друг Багатур, ордусская земля держится. Я думаю, тут ошибка. Что мы должны делать, уважаемый Кай, как вы считаете? Вы местный, вам виднее. Одарите нас своей мудростью.
– А-а-а… я могу позвонить нескольким людям, моим приятелям, они по своим каналам… ах, ведь уже так поздно! Положим, они и оторвутся от домашних забот… если они дома… но все равно – раньше завтрашнего дня, а то и послезавтрашнего, ничего узнать не удастся…
– Скверно. И негоже людей тревожить в день праздника.
– Куда как скверно, ата!
– Вот что. Ни один из нас не знает за Багатуром Лобо таких проступков, которые заслуживали бы наказания…
– Вообще никаких проступков!
– И я так думаю. Мы, трое, полностью уверены в его невиновности. Так ли?
– Так!
– Разумеется!
– Значит, поступим, как делали в древности. Уважаемый Кай, висит ли еще перед вратами Запретного города Жалобный барабан, взывающий к слуху?
– Да, конечно, как и много лет уже, – в центре площади Тяньаньмэнь. Погодите, постойте, вы что же, драгоценный преждерожденный Кормибарсов… вы хотите ударить в этот барабан?
– Да. А что тут удивительного? Так велит долг дружбы и долг подданного.
– Но в Ханбалыке давно уже никто не бил в этот барабан!..
– Значит, пришло время.
– Да, ата, да. Ты мудр как всегда. Мы пойдем и ударим в барабан, и нас обязаны будут выслушать… И будь, что будет.
– Верно, минфа. Мы спросим: за что задержали доблестного ланчжуна Багатура Лобо. И это будет правильно. Я никогда никого не бросал на поле боя. А уж на столичном празднике… И здесь не брошу. Это – долг. Вы с нами, уважаемый Кай?
Где-то в Запретном городе,
23-й день первого месяца, вторница,
поздний вечер
– …Ведь я только что случайно узнала, – молвила принцесса, когда слегка оправившийся от изумления Баг отвесил ей сообразный земной поклон, после чего она коротко, но властно махнула сложенным веером, отправив маньчжурских гвардейцев в коридор, и за ними затворилась дверь. – Дворцовый евнух< В старом Китае, как широко известно, институт евнухов был непременным атрибутом дворцовой жизни и в первую очередь – частных покоев дворца, то есть тех, где, собственно, и проходила истинная, семейная, повседневная жизнь владык. В истории страны известны случаи, когда евнухи приобретали колоссальное влияние на своих хозяев и властителей Поднебесной, ходили у них в фаворитах и часто даже решали за них государственные дела. Как нам стало понятно из некоторых фрагментов “Дела поющего бамбука”, русский перевод которого есть дело далекого будущего, лица, именуемые в Ордуси евнухами, на самом деле отнюдь скопцами не являлись; это наименование со временем превратилось в придворную должность, исполнявший которую чиновник был вполне нормальным мужчиной и служил чем-то вроде наставника, наперсника, дядьки императорских отпрысков. Такая трансформация оказалась тем более легкой, поскольку ни один из употребляемых в эпопее иероглифических терминов, которые традиционно переводятся словом “евнух”, на самом деле оттенка членовредительства в себе не несет – например, чжунгуань значит дословно всего лишь “срединный чиновник”, то есть тот, кто служит посреди страны, а именно в императорском дворце, или же такие термины, как хуаньжэнь или хуаньгуань; вторые иероглифы в этих биномах значат соответственно “человек” и “чиновник”, а первый состоит из двух элементов: верный подданный и крыша, то есть обозначает, по сути, никак не кастрата, а просто верного слугу внутри дома. Однако переводчики оставили здесь традиционный вариант перевода, поскольку ведь и X. ван Зайчик употребил здесь именно традиционный термин не случайно – а, скорее всего, чтобы даже такой мелочью подчеркнуть прочность и повсеместную естественность, с одной стороны, но в то же время пластичность, постоянную современность классической традиции в Ордуси. > Гу Юйцай сказал, что задержали какого-то ланчжуна из провинции. И я… – Принцесса зарделась. С хрустом раскрылся веер, прикрыв лицо до самых глаз. – Я отчего-то решила, что это вы… еч Баг… Вы помните, что позволили мне называть вас так?
Ланчжун только молча, не поднимая глаз, почтительно кивнул. Он боялся взглянуть на принцессу: когда она появилась в дверях и откинула с лица накидку, удивительная уверенность сжала его сердце холодной рукой – да, определенно да, теперь уже никаких сомнений, да, совершенно точно: принцесса Чжу Ли и студентка Цао Чуньлянь – одно лицо. И какое лицо… За то время, что честный человекоохранитель не видел принцессы, она, казалось, стала еще прекраснее, и никакие белила и румяна не могли скрыть, скрасить, усреднить живой прелести ее лица; в то же время девушка стала… взрослее, что ли? облик ее неуловимо, почти незаметно изменился – так бывает, когда человек понимает что-то важное или принимает какое-то существенное для себя решение и это решение проводит черту между ним вчерашним и им нынешним, – все это Баг ощутил с одного взгляда и сердце его привычно пропустило удар, потому что в самой сокровенной глубине души он вдруг отчетливо понял: это из-за него. А вот из-за него – реального, живого Бага или же из-за того образа неустрашимого ланчжуна, который она наверняка придумала, – об этом Баг не помышлял и задумываться. И опасался поднять глаза: а вдруг она в них прочитает не совсем сообразные – кто он и кто она! – мысли, обуревавшие его смятенный ум. Все усилия недавних упражнений, сметенные ее визитом, ухнули в пропасть…
– И вот я поспешила сюда. – Принцесса окинула взглядом комнату. – У вас тут не очень просторно. – Она убрала веер от лица и улыбнулась. – И как так вышло?
– Не могу даже вообразить, – опять низко поклонился Баг, вдруг поймав себя на мысли, что никогда еще в жизни не испытывал такого волнения, как при виде принцессы. Но если раньше ланчжун скорее был согласен бежать от нее прочь, в гущу самого кипучего сражения, в погоню за самыми отъявленными заблужденцами, для которых человеческая жизнь не стоит и ломаного чоха, то теперь в душе созрела отчаянная решимость: сколько можно бегать от себя самого?! Все равно не убежишь. Будь что будет. Что должно быть. Ибо – карма. – Не могу найти никакого объяснения…
– Гм… – Чжу Ли грозно нахмурила тонкие брови. – И вам ничего не сообщили?
– Ровным счетом ничего, – выпрямляясь, развел руками Баг. – Теряюсь в догадках, драгоценная преждерожденная… – Ланчжун хотел было добавить еще какое-нибудь определение, но слов не нашлось, и он замолк, все так же не поднимая глаз, а сердце продолжало усиленно биться.
– Очень странно. А где вас, еч Баг… ну как сказать… задержали?
– Прямо в гостинице. Мы прибыли сюда вместе с минфа Богданом Руховичем Оуянцевым-Сю…
– А, еч Богдан! – радостно воскликнула принцесса. – И он здесь?.. Ну как же. – Она сделала неопределенное движение веером. – Как же ему не быть, коли драг еч Богдан также числится в списках гостей! – Трудно было не понять, кому именно в большей степени напарники были обязаны приглашением ко двору на Чуньцзе. – А где вы остановились?
– В “Шоуду”… И если драгоценная преждерожденная…
– Опять! – Принцесса снова нахмурилась. – Еч Баг, ну мы же с вами договаривались, помните? Есть еч Баг, еч Богдан и еч Ли. Я пришла к вам совершенно неофициально. И если вы немедленно не бросите эти церемонии, мне придется одарить вас милостью моего гнева
Сказано это было настолько искренне, что Баг осмелился поднять взор – и, утонув на мгновение в больших черных глазах девушки, улыбнулся, кивнул, снова отводя взгляд, и ответил с еле заметной смешинкой в голосе:
– Да, конечно, не извольте гневаться… еч Ли.
– Ну вот… – Принцесса сделала два шага к Багу, роскошный халат легко прошуршал по краю ложа. – Так и что же в “Шоуду”? – С ее приближением ланчжун вновь ощутил упоительный, неземной аромат, заработавшее было нормально сердце снова замерло, и Баг невпопад ответил:
– Не угодно ли будет присесть? – Быстрым движением расправил и без того ровное покрывало на ложе, задел случайно возлежавшего в центре Судью Ди: кот с момента появления нежданной гостьи смотрел на принцессу дружелюбно, с интересом. – А кстати… еч Ли, позвольте вам представить – Александрийского Управления внешней охраны фувэйбин Судья Ди.
– Добрый вечер, драгоценный хвостатый преждерожденный, – церемонно поклонилась коту принцесса; фувэйбин вытянул шею, жадно вбирая ноздрями воздух. Чжу Ли протянула к нему руку, кот обнюхал пальцы, поднялся и потерся о них, выгнув спину; сказал “мр-р-р”. – Ну вот, а некоторые считают, что бессловесным тварям неведомы ритуалы! – рассмеялась она. Легко села слева от кота. – Повелеваю вам, еч Баг, также сесть.
Ланчжун осторожно опустился на ложе справа от Судьи Ди. Впрочем, кот недолго выполнял роль пограничного камня: осторожно, сначала одной лапой опробуя путь, он взошел принцессе на колени, обнюхал ее – Чжу Ли легко ойкнула, – после чего улегся и довольно громко замурлыкал. Взаимопонимание было найдено.
– А теперь, когда меня признали, – улыбнулась принцесса, осторожно гладя кота, – рассказывайте.
Но рассказывать особенно было нечего. Честный человекоохранитель, с каждой минутой чувствуя себя все свободнее и свободнее, поведал принцессе о том, как они с Богданом посетили Запретный город, побывали в “Зале любимой груши”, как потом встретились в гостинице, чтобы отправиться на ужин, и чем это закончилось. О своих роящихся как пчелы подозрениях ланчжун пока умолчал.
– Еще раз скажу: очень странно. – Принцесса задумалась о чем-то, и искоса глядевший на нее Баг, да что там – исподтишка пожиравший ее взглядом Баг увидел, что и она, немного скованная вначале, теперь совершенно освоилась и уже не испытывает, похоже, ни малейшего смущения. – Открою вам: евнух сказал мне, что вас задержали по обвинению в Великой непочтительности.
“Как я и предполагал…” – уныло подумал ланчжун. Такой оборот дела нравился ему меньше всего.
– И вот подумайте… еч Баг… – Принцесса внезапно запнулась: взглянула ланчжуну прямо в глаза. (“Ах, если бы ты действительно была просто Цао Чунь-лянь, студентка из Ханбалыка”, – горестно подумал Баг.) – И вот подумайте: отчего против вас может быть выдвинуто такое обвинение?
– Честно сказать, еч Ли, я уже размышлял над этим… – Баг машинально вытащил из рукава футляр с сигарами, потом испугался несообразности своего поступка, хотел было убрать назад, но принцесса легко махнула рукой: да курите! – Но не решался поведать вам о своих, быть может, незрелых и поспешных предположениях… Отчего же еще я могу быть здесь? Но причины представить себе не в состоянии. Ну разве что…
– Говорите, говорите! – оживилась принцесса.
– Да нет, это же просто смешно, еч Ли… Недалеко от “Зала любимой груши” мы с мин-фа Оуянцевым чуть не столкнулись с двумя преждерожденными. Ни по их одежде, ни по виду судить об их положении было просто невозможно… – И Баг старательно описал, будто составляя членосборный портрет, наружность встреченной парочки. И упомянул о том, как отстранил их с дороги.
– Да, – подняв глаза к потолку, задумчиво проговорила принцесса, – высокий человек по вашему описанию очень походит на моего двоюродного брата Чжу Цинь-гуя… Но он никогда не отличался чванливостью, не требовал какого-то особого отношения к себе или к своему положению. Хотя Цинь-гуй и уверовал недавно в учение Пророка Мухаммада, он остается в полной мере благородным мужем, коему более многих иных человеческих качеств присуща уступчивость-жан… Нет, братец Чжу – он открыт, чрезвычайно верен долгу и довольно прост в общении. – “Даже слишком прост иногда”. – Это совершенно на него не похоже… Странно, очень странно… – Казалось, Чжу Ли пребывает в растерянности.
– Да и мне не верится в подобное! – Баг крутил в руках сигары: курить хотелось нестерпимо, но он не смел. – А что… еч Ли, я слышал, Тайюаньский хоу питал большую нежность к своей покойной супруге?
– А, вы про Куан Цюн-ну, еч Баг? Бедняжка!.. – Принцесса горестно вздохнула, легкая тень омрачила ее прекрасное лицо. – Да, все верно: братец Чжу души в ней не чаял. Такие глубокие чувства нечасто встретишь. – Девушка искоса глянула на Бага, и тот с трудом удержался от румянца. – Они были неразлучны, и если бы Небу было угодно, чтобы Цюн-ну повстречалась Цинь-гую на несколько лет раньше и стала бы его первой супругой, то, я думаю, другой жены у него просто не было бы… Но у бедняжки оказалось очень слабое сердце, больное. Вот и вышло, что однажды оно не справилось и – Цюн-ну оставила этот мир… Как это печально…
– Да, действительно. – Баг не знал, что еще сказать.
– Незадолго до ее кончины между Цюн-ну и братцем возникли серьезные разногласия. Я вам расскажу, еч Баг, но… надеюсь, это останется только между нами?
Баг без слов прижал к груди руки и утвердительно закивал. Судья Ди смотрел на него в упор с принцессиных колен.
– Быть может… я так думаю… еще и это ускорило ее печальный конец… – продолжала принцесса, глядя на закрытое окно. – Дело в том, что незадолго до смерти Цюн-ну они стали часто спорить. Братец Чжу считал, что нужно законодательными мерами ограничить проникновение варварской культуры в нашу страну, а Цюн-ну не могла с этим согласиться. Однажды она прибежала ко мне расстроенная, и мы весь вечер проговорили об этом. Бедняжка Цюн-ну была уверена, что человек должен сам выбирать – что ему более по душе, а вот так отгораживаться от мира нельзя ни в коем случае. Во-первых, у варваров придумано немало полезного и удобного, красивого и высокого, а во-вторых, неужели мы так не уверены в своем, чтобы бояться чужого? Ведь верно, еч Баг? – подняла принцесса глаза на ланчжуна.
Баг кивнул. Конечно, верно. Совершенно правильно. Любой в своем праве – что ему выбрать. Каждый может жить по своей сообразности. Если при том не причиняет вреда другим, живущим рядом. Человек свободен… в рамках своего свободного выбора. Кому – утка по-ханбалыкски, а кому – большие прутняки. Точно.
– Это была женщина высоких устремлений и чистейших помыслов, во всем разделявшая заботы супруга, – качнула головой Чжу Ли. – Из тех, о ком в древности составляли отдельные жизнеописания. И, сказать по правде, тогда я была полностью на ее стороне: братец очень уж крутого хотел поворота к тому, что называет незамутненной чистотой совершенномудрых мужей древности. Слишком круто. Разве можно так легко решать за весь народ, тем более – если в твоих руках нешуточная власть?.. А если кому-то нравится то, что постановит удалить Чжу Цинь-гуй, – ведь он перестанет уважать Чжу Цинь-гуя, а вместе с ним – и всю страну… люди не прощают, когда государство лишает их того, что они любят. – Нежный голос принцессы окреп, тон стал решительным; видно было, что эти вопросы мучают ее не первый день. – А потом вдруг братец Цинь-гуй подал новый доклад, его потом обсуждали на собрании глав палат и ведомств в Чжэншитане – Зале выправления дел… Он предложил, напротив, как можно более деятельно распространять среди варваров нашу культуру, и делать это прежде всего через приверженцев Аллаха, благо они в каком-то смысле – одна общность, но в то же время их и в Ордуси, и за ее пределами примерно поровну. Батюшка только посмеивался, говорил – молодой, горячий, не знает, как лучше, но помыслы у него самые светлые…
“Заблужденец, – привычно квалифицировал ланчжун и тут же испугался этой мысли: будущий наследник трона – и заблужденец?! – Ой, что-то я не то думаю!”
– И вот что странно. Как раз когда Цинь-гуй оставил те планы, что так расстраивали Цюн-ну, – ей бы радоваться да радоваться! А она., как раз в начале лета это было… стала вдруг сама не своя. Я пыталась с ней поговорить, но она совсем замкнулась. Прошло несколько дней и – умерла Что между ними случилось?.. – закончила принцесса чуть слышно. – А теперь я вижу вас, еч Баг, здесь – в Вэньхуадяне, под нефритовым кубком Внутренней охраны. Я не знаю, что и думать по этому поводу… – Казалось, Чжу Ли вот-вот заплачет. И Багу захотелось прижать ее к себе, успокоить, не допустить слез; он уже почти не любил этого неведомого ему евнуха Го, который зачем-то рассказал девушке про взятого под стражу ланчжуна.. Сидел бы себе и сидел, со временем все разъяснилось бы, а принцесса и знать бы не знала…