Диверсанты просчитались.
Охрана ангара с «солнечным кротом» была усилена, и команде агентов Дьявола, прибывшей ночью для уничтожения аппарата, пришлось спешно ретироваться, после того как их засекли еще на подходе. Они успели уничтожить витса охраны первой линии защиты территории Института, взорвать дверь ангара, и тут же были атакованы с трех сторон десантом службы безопасности. Три диверсанта погибли, двоим удалось бежать: они имели тайфы. Сопровождавший команду АИСТ[59] сражался до последнего, пока осерчавшие безопасники не полоснули по нему из «глюка». После этого разрезанный пополам АИСТ, похожий на трехметровую безголовую гориллу в доспехах, попытался самоликвидироваться, но не смог, не сработала система самоуничтожения. В результате безопасникам наконец удалось добыть первые свидетельства того, что против них работают зомбированные резидентом Дьявола сотрудники службы безопасности Правительства.
Ребров доложил об инциденте директору УАСС, и тот созвал срочное совещание руководителей секторов Управления, на котором дал задание всем начать проверку личного состава с целью выявления агентуры Дьявола. Рапорт о случившемся он послал и Артуру Мехти, министру безопасности, и премьеру, хотя скорого ответа не ждал. Министр сам подозревался в связях с резидентом Дьявола и должен был на время затаиться, притормозить деятельность своих помощников, премьеру просто требовались более весомые результаты расследования.
После совещания Филипп принял в своем кабинете доверенных лиц, среди которых оказались и Кузьма с Хасидом. Кроме них, здесь собрались Ребров, Юэмей Синь, Герман Алнис, Ян Лапарра, Игнат Ромашин, аналитик службы безопасности и он же заместитель комиссара Дзарковский и глобалист Дикушин.
– Теперь поговорим о главном, – сказал директор УАСС, оглядев лица присутствующих бесстрастным взглядом. – Мы получили сообщение от экспедиции к шаровому звездному скоплению М19. Работникам спецгруппы Управления удалось разоблачить агентов Дьявола, и хотя при этом два человека погибли, а шестеро ранено, задача выполнена.
По кабинету прошло движение. Дикушин, лицо которого на миг потеряло значительность, стало растерянным, хотел что‑то сказать, но встретил острый взгляд Реброва и передумал.
– Планета мантоптеров найдена, – продолжал Филипп, делая вид, что не заметил реакции глобалиста. – Звезда их почти погасла из‑за работы «огнетушителя», подобного тому, что торчит в нашем Солнце. Они без особого восторга пошли на контакт с нашими представителями, но зато дали карту цивилизаций Галактики с подробными координатами звезд. По словам начальника экспедиции Мая Реброва, в нашей Галактике насчитывается около сотни цивилизаций – на все три триллиона звезд, и восемьдесят пять из них – негуманы.
По кабинету пролетел легкий шелест одежды присутствующих, хотя никто из них не решился высказать свое отношение к сообщению.
– Теперь мы можем послать экспедицию к негуманоидным расам Галактики с надеждой на более весомую отдачу. Первую из них – к Орилоуху и Дайсону – возглавит молодой ученый‑ксенопсихолог Герман Алнис.
Все посмотрели на заерзавшего на своем стуле Германа, по‑видимому уже знавшего о назначении.
– Вы же хотели взять его в экипаж «крота», – брюзгливо заметил Дикушин.
– Численность экипажа по настоянию СЭКОНа существенно сокращается. Вместо пятнадцати человек пойдут девять.
– Кто, если не секрет?
– Для вас не секрет. Это начальник экспедиции Ян Лапарра. – Головы повернулись к невозмутимому советнику СЭКОНа. – Заместитель начальника физик Кузьма Ромашин, специалист в области ТФ‑теории и главный разработчик «паньтао». – Все посмотрели теперь на обалдевшего от известия Кузьму. Он не ожидал, что станет замом руководителя отряда.
– Кроме них, в состав экипажа включены начальник особой группы СБ полковник Хаджи‑Курбан, – продолжал директор УАСС, – конструктор «паньтао» Андрей Гредас, универсалист Уве Хесслер, специалист в области физики звезд, драйвер‑прима Жан Иванов, который будет пилотировать «крота», инженер защиты Беата Полонска и еще два человека, имена которых назовут министр безопасности и председатель СЭКОНа. Кроме своих непосредственных функций, каждый член экипажа будет выполнять обязанности обслуживающего персонала «крота» – операторов и техников систем, инк‑программистов и дежурных по хозблоку. Придется подучиться. Вопросы по составу экипажа есть?
– Кто занимался подбором кандидатур? – поинтересовался Дикушин.
– Кадровая комиссия службы безопасности, – ответил Филипп, – и я. Еще вопросы?
– Они все понимают, на что идут?
Директор Управления мельком посмотрел на Кузьму.
– Думаю, понимают. Хотя у каждого еще есть время подумать и отказаться от участия в столь рискованном предприятии. Если вопросов к присутствующим здесь членам экипажа нет, продолжим наш малый совет.
– Господин директор, – вдруг прервала Филиппа Юэмей Синь. – Разрешите вас на два слова? – Она подошла к Ромашину и что‑то прошептала ему на ухо.
– Извините, судари мои, – встал из‑за стола директор и вышел из кабинета вместе с руководительницей контрразведки.
Кузьма придвинул губы к уху Хасида:
– Что стряслось?
– Сигнал «три двойки», – так же шепотом ответил безопасник, получивший по рации информацию по своим каналам. – Зафиксирована попытка прослушать нашу беседу в кабинете.
– Это хорошо.
Хасид с удивлением покосился на приятеля, и тот пояснил:
– Раз кто‑то пытается нас прослушать в кабинете самого директора, значит, все здесь сидящие не работают на агентуру Дьявола.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Я, например, кое‑кого из гостей недолюбливаю.
Вернулся Филипп Ромашин – один, без Юэмей Синь.
– Прошу прощения, совещание переносится на более позднее время, я извещу вас заранее. Все свободны. А ты останься, – посмотрел он на Кузьму.
– Я подожду тебя у фонтана, – тактично напомнил о себе Хасид.
Все вышли.
– Слушаю вас, господин директор, – вытянулся по швам Кузьма.
Филипп окинул его недовольным взглядом.
– Садись.
Кузьма сел, пристыженный.
– Прости, дед, я просто попытался пошутить. Что случилось? Опять козни Дьявола?
– Начали пачками исчезать плоские «зеркала». То ли Наблюдатель решил убрать свои системы слежения за нами, убедившись в наших благих намерениях, то ли «зеркалам» просто пришел срок. Но я хотел поговорить с тобой о другом. Ты дал согласие войти в команду «крота»…
– Какие могут быть сомнения? Конечно, я пойду. Не ожидал только, что ты сделаешь меня замом Лапарры.
– Это его предложение, а не мое. Но все ли ты взвесил, все ли обдумал, просчитал ли степень риска?
Кузьма нахмурился:
– Не понимаю, к чему ты клонишь. Я ведь не один иду, а вместе со всеми. К тому же риск сведен к минимуму, коль на борту «крота» устанавливается специальная станция метро.
Филипп включил информканал, одна из стен кабинета стала прозрачной, провалилась вперед и превратилась в виом, в центре которого вспыхнул кипящий шар Солнца. Кабинет затопил плотный поток жгучего белого света. Кузьма прикрыл глаза ладонью.
Тотчас же цвет и плотность светового урагана изменились, автомат включил видеофильтры, спасая человеческое зрение. Цвет Солнца стал алым, на него теперь можно было смотреть, не рискуя ослепнуть. Видеокамера была установлена скорее всего на одной из обсерваторий Венерианского пояса на расстоянии семидесяти‑восьмидесяти миллионов километров от Солнца, на его диске с такого расстояния нельзя было разглядеть мелких деталей и оценить изменение температуры поверхности, но Кузьме вдруг показалось, что лик Солнца весь покрыт черными пятнами и от него веет холодным ветром.
– Десять лет, – сказал Филипп с необычным выражением, от которого у Кузьмы побежали по спине мурашки. – А может быть, и меньше.
– Что? – не понял молодой человек.
– Звезда мантоптеров почти погасла за десять лет после падения на нее «футбольного мяча», то бишь «огнетушителя». Но уже через несколько месяцев на нашем солнышке начнутся необратимые изменения светимости и спектра. Если мы не успеем уничтожить «футбольный мяч».
Филипп выключил виом, глянул на потрясенного внука, сдвинув брови.
– Теперь ты понимаешь цену риска и степень ответственности, лежащей на вас? Вы о б я з а н ы дойти! Во что бы то ни стало! Бежать из Солнца через метро можно будет лишь в одном случае – в случае прямой угрозы жизни экипажа, когда вас будет ждать неминуемая гибель! Э т о ты понимаешь?
Кузьма сглотнул ставшую вязкой слюну, кивнул. Слова не шли на язык, и прошло какое‑то время, прежде чем он смог выдавить:
– Мы дойдем, дед.
Филипп хмуро улыбнулся.
– Я не сомневался. Однако хочу предупредить кое о чем… только никому ни слова, мальчик! Никому! Даже Лапарре.
– Могила, дед!
– Это очень важно… не знаю даже, с чего начать. В общем, если обнаружишь что‑то странное… в обстановке, в поведении людей, в их речи… сообщи сразу Хасиду. И только ему одному!
– О чем ты, дед? Что это значит? Что я должен обнаружить?
– Не должен, может быть, все и обойдется, но кто знает? Короче, в экипаж могут затесаться агенты Дьявола, выявить их не представляется возможным, но ты не должен предпринимать никаких самостоятельных действий, не посоветовавшись с полковником Хаджи‑Курбаном. Понял?
– Да я и не собирался… однако еще ничего не…
– Понял, я спрашиваю? – Глаза Ромашина‑старшего стали грозными. – Никаких самостоятельных действий! Обещай мне!
– Хоршо, хорошо, дед, я понял, обещаю, но ведь дед Кати тоже должен знать…
– Лапарра будет знать все, что ему положено знать. Иди и помни, что я сказал. Бери Хасида, лети с ним в Институт Солнца, проконтролируй установку метро, твоего любимого «паньтао» и системы защиты. Первого мая состоятся ходовые испытания «крота», и если они пройдут удачно, третьего мая начнется основная экспедиция.
Кузьма поднялся и, чувствуя легкое головокружение, пошел к двери.
– Подожди. – Филипп вышел из‑за стола, обнял внука, прижал к груди, отстранил. – Теперь иди. Ни пуха тебе, ни пера, мальчик!
– К черту! – ответил Кузьма, суеверно сплевывая через левое плечо.
* * *
Ходовые испытания «солнечного крота» прошли вполне успешно.
Он нырнул в фотосферу Солнца на двадцать с лишним километров и благополучно выбрался обратно, вопреки мнению скептиков выдержав небывалые температуры, давление и всплески электромагнитных полей. А поскольку руководством спецслужб были развернуты беспрецедентные меры безопасности, агенты Дьявола не рискнули вмешаться в ход испытаний, хотя и развернули информационную войну, пытаясь напугать, во‑первых, общественность – «непредсказуемыми последствиями вмешательства в работу естественного солнечного ядерного реактора», во‑вторых, экипаж «крота» – страхом неминуемой гибели, в‑третьих, Правительство – падением рейтинга, ведущим к непременной досрочной смене власти.
Ни того, ни другого, ни третьего Артуру Мехти и компании, его поддерживающей, добиться не удалось. Общественности по большому счету было наплевать на то, что делают спецслужбы и Правительство, лишь бы не мешали ей – обществености – жить и развлекаться, а также защищали ее от опасности. Особой поддержки в Правительстве министр безопасности также не встретил. Его не любили за высокомерие, пренебрежение к законам этики и откровенный карьеризм. Ну а экипаж «крота» был подобран таким образом, что испугать его было невозможно, и даже «две темные лошадки» – люди министра и председателя СЭКОНа, вошедшие в команду, не имели на основую группу должного влияния, несмотря на свои чины и регалии.
Одним из них стал сын министра Оскар, получивший недавно статус советника и чин генерала, вторым – доктор психологии и социологии, доктор исторических наук, академик, эксперт СЭКОНа, интуитив, генерал юстиции, бывший чемпион Канадской федерации по универсальным видам борьбы Гарри Ширер.
Второго мая после возвращения «крота», пилотируемого Жаном Ивановым и Яном Лапаррой, экипаж «подсолнцехода» собрался в зале визинга второй Меркурианской базы УАСС. Кузьма уже знал о включении в состав команды Оскара Мехти, поэтому никак не выразил своего отношения к нему при встрече. Черноволосый же красавец повел себя странно: он вдруг раскрыл объятия и пошел навстречу Кузьме, улыбаясь ослепительной улыбкой киноактера:
– Ба, как я рад видеть знаменитого теоретика в нашем дружном коллективе! Надеюсь, вы не держите обид на генерала Оскара?
Кузьма остановился, покосившись на Хасида. Сказал сдержанно:
– Не держу.
– Вот и отлично! – Оскар потряс руку Ромашина, приблизился к его лицу и добавил тихо и быстро, все так же улыбаясь: – Лучше бы ты остался дома с мамочкой, пай‑мальчик, так как, боюсь, этот поход плохо для тебя кончится. Привет Катюше от меня… если только вы встретитесь.
Оскар раскланялся с Хасидом с преувеличенным пиететом и отошел с уверенным и пренебрежительным видом, заговорил с Уве Хесслером, с превосходством оглядываясь на друзей и подмигивая им.
– Что это он на себя не похож? – понизил голос Хасид. – Неужели пошел на примирение? Или что‑то задумал? Что он тебе сказал?
– Предупредил, что я могу и не вернуться.
– Ну, тогда все в порядке. Есть хорошая поговорка на этот счет: предать могут только друзья. А он в наших друзьях не числится. Мы знаем, что он за птица, и будем держать ушки на макушке.
– Не нравится мне его мерзкая улыбка…
– Мне тоже, но тут уж ничего не поделаешь, придется терпеть.
– И намеки не нравятся…
– Какие намеки?
– Он Катю упомянул… намекнул, что мы можем с ней не встретиться. Между прочим, я ее уже два дня не видел, и даже на звонки она не отвечает.
– Улетела куда‑нибудь, к другим звездам, куда проложены ветки метро. Она же работает аналитиком в экологической комиссии СЭКОНа, мало ли куда они погли ее послать. Что дед говорит?
– В том‑то и дело, что ничего не говорит. Отделывается отговорками. Он с ней тоже давно не встречался. Катя ему звонила откуда‑то, просила не беспокоиться.
– Вот видишь, и тебе позвонит.
– Прошу подойти ближе, – подозвал членов экипажа Ян Лапарра, включая обзорный виом зала. – Все друг с другом знакомы, поэтому нет необходимости никого представлять. Сейчас мы посмотрим кое‑какие видеозаписи, сделанные инком «крота» во время ходовых испытаний, выслушаем водителя, обсудим пожелания всех присутствующих и начнем подготовку. Старт завтра, в двадцать два часа по среднесолнечному.
Виом, показывающий ландшафт сумеречной зоны Меркурия, мигнул, и зал визинга залил могучий поток оранжевого света: видеосистема развернулась к Солнцу, край которого вырос над зубчатой линией горизонта. Затем изображение изменилось: включилась запись. Солнце заняло все поле обзора. Алое сияние невероятной интенсивности заполнило зал визинга, проникло во все щели, пронзило тела людей, растворяя их в себе, сбило все ориентиры, стало густой массой, которую можно было резать на куски и есть как желе.
Затем сияние померкло, поверхность Солнца потускнела, стала темно‑вишневой, на нем обозначились конвективные ячейки, пятна, альвеновские петли, столбы газа и протуберанцы, более светлые, чем остальное поле.
«Крот» пронзил хромосферу светила, вошел в его приповерхностный слой, и виом стал чисто багровым, без каких‑либо деталей и структур.
– Видеосистема «крота» отказала, – пояснил Лапарра. – Интенсивность в световом диапазоне излучения оказалась слишком высокой. Специалисты разбираются с этой проблемой и должны настроить видеосистемы должным образом. Кроме нее, на борту «крота» будет установлен дистанционный задатчик курса – часть системы наведения на цель.
– Как же пилот ориентировался под… э‑э, – Дикушин чуть не сказал «под землей», – под фотосферой?
– Кроме видеоаппаратуры, «крот» оборудован множеством других систем, в том числе нейтринным и гамма‑телескопами. Вот картинка с подключением нейтринного телескопа.
Цвет виома изменился на густо‑сиреневый, стали видны какие‑то голубые прожилки и белесые волокна, уходящие в невероятную глубину. Некоторые из волокон на грани видимости заканчивались беловатыми клубеньками, похожими на клубни картофеля.
– Эта «картошка» – система конвективных течений, пронизывающих подповерхностную зону Солнца толщиной около ста сорока тысяч километров. «Клубни» располагаются на границе переходно‑волновой зоны, ниже которой начинается слой ядерной перекачки.
Лапарра посмотрел на Уве Хесслера.
– Об этом лучше меня может рассказать специалист, Солнце – его епархия. Если появятся вопросы – он ответит.
Физик мотнул кудлатой головой.
Изображение в виоме изменило цвет на коричневый, «стебли картофеля» исчезли, на темно‑коричневом фоне появились довольно быстро вспыхивающие и исчезающие оранжевые, алые и малиновые геометрические фигуры: дуги, овалы, петли, спирали, окружности.
– Это уже картинка с гамма‑телескопа, – сказал Лапарра. – Видны так называемые «духи» – зоны активных возмущений плазмы, в которых происходит процесс аннигиляции магнитных полей. Их нам придется обходить.
Виом погас.
– Вопросы?
– Как вел себя «крот» на глубине? – спросила Беата Полонска, круглолицая светловолосая женщина с яркими фиолетовыми глазами.
Все посмотрели на пилота. Жан Иванов в своем «кибернетическом» унике напоминал былинного богатыря в латах: размерами, разворотом плеч, сильной шеей, открытым симпатичным лицом и копной русых волос. Держался он достойно: уверенно, спокойно, с профессиональной сдержанностью.
– «Крот» вел себя отлично, – ответил он. – Никаких претензий. Мы с Дэвом быстро подружились.
– Кто это – Дэв?
– Инк «крота», – вместо Иванова ответил Лапарра. – Интеллект‑компьютер класса «супер», или «Большой Умник». Таких компактных машин в Системе всего несколько штук, нам выделили одну. Итак, господа единомышленники и соларнавты, готовы ли вы спасать человечество?
В голосе Яна прозвучала завуалированная ирония, понятная только тем, кто хорошо знал патриарха. Остальные приняли его слова за чистую монету.
– Готовы… – послышались голоса, и даже на Оскара подействовало общее эмоциональное поле, возникшее у команды, сплоченной не столько волей командира, сколько смыслом, который стоял за его словами.
Поиски Кати ни к чему не привели.
Ее не было дома, она не появлялась на работе, в командировку ее тоже не посылали, и никто не знал, в том числе и подруги, где она может находиться. Лапарра же по‑прежнему не желал обсуждать исчезновение внучки с Кузьмой, и отправлялся тот в экспедицию с тяжелой душой и дурными предчувствиями. Лишь обещание отца найти Катю слегка повысило тонус младшего Ромашина, и устраивался он в кокон‑рубке «крота» уже с надеждой вскоре услышать голос любимой женщины.
Рубка занимала второй сверху – от купола линзы аппарата – отсек и могла катапультироваться в случае непредвиденных обстоятельств, грозящих гибелью экипажу. Она имела собственные контуры защиты. Правда, ее энергозапасы были незначительны, и продержаться в условиях непрекращающегося термоядерного взрыва, каким являлось Солнце, она могла не более двух часов. Впрочем, команда «подсолнцехода» не рассчитывала спасаться таким образом, надеясь на проверенную в ходе испытаний аппарата линию метро. И все же опасения и страхи имели место быть.
Во всяком случае, у Кузьмы сперло дыхание и сердце ухнуло в пятки, когда он разместился рядом с Хасидом в ложемент‑органелле единого кокона, и квазиживые лепестки органеллы накрыли его полупрозрачной тугой мембраной.
«Крот» еще находился в ангаре спейсера «Крузерштерн», который двигался в короне Солнца на расстоянии миллиона километров от его поверхности. Процедура старта экспедиции выглядела так.
Спейсер начинал разгон, нырял в тоннель ТФ‑режима, пронизывая хромосферу, выходил в сотне километров от фотосферы, в так называемом обращающемся слое, и выстреливал «крота». Дальше «подсолнцеход» должен был двигаться самостоятельно.
Он пересекал нижнюю часть обращающегося слоя, состоящего из раскаленных до температуры в четыре с половиной тысячи градусов газов множества химических элементов от лития до железа, и со скоростью около двух километров в секунду врезался в фотосферу, включая аннигиляционный бур. С такой скоростью он должен был пересечь всю фотосферу и слой верхней конвекционной зоны толщиной около сорока тысяч километров, называемый «слоем кудрявой фрагментации». По мере роста давления и плотности плазмы скорость аппарата должна была падать, и оставшуюся до ядра часть пути он должен был преодолевать со средней скоростью в один километр в секунду.
Все это Кузьма знал, цифры его не пугали и не впечатляли, но замысел экспедиции был грандиозен, от него невольно захватывало дух: никто никогда не пытался пронзить Солнце, пройти его насквозь! – и воображение рисовало жуткие картины гибели «крота» в раскаленной бездне.
Однако все оказалось намного прозаичней умственных фантасмагорий. Внутри кокона поддерживались комфортные условия: температура, давление, влажность, гравитация – никакие рывки аппарата, удары и тряска до людей не доходили, автоматика надежно гасила все колебания корпуса, и будничные реплики пилота и командира, управлявших «кротом» как обычным космическим аппаратом, вселяли в души людей уверенность и спокойствие.
Стартовали точно по расписанию – в двадцать два часа по среднесолнечному времени. Через две минуты «Крузерштерн» вышел в расчетный район солнечной атмосферы между двумя протуберанцами, напоминающими согнувшиеся кустистые водоросли бордового цвета, и члены экипажа увидели удивительный алый «луг», образованный более светлыми столбами газа – спикулами.
– Прошли хромосферу, – раздался в голове Кузьмы (аппаратура связи работала прямо на слуховой нерв, а видеоаппаратура – на зрительный нерв человека) голос Иванова. – Отделение!
«Крот» вырвался из теснины ангара спейсера, как пуля из ствола старинного мушкета.
– Пошли своим ходом.
«Травинки луга» стали увеличиваться, превращаться в гигантские столбы и колонны, одна из них засветилась сильней, превратилась в колоссальный факел сложной тюльпанообразной формы. «Крот» вильнул, по дуге обходя его «лепесток» поперечником в сто километров. Внизу сквозь сияющий алый туман проступила ячеистая поверхность фотосферы в виде сетки с более светлыми зернами‑гранулами и темно‑вишневыми нитями. Размеры гранул достигали пятисот‑восьмисот километров, они довольно быстро двигались, возникали, исчезали – время жизни каждой ячейки не превышало восьми минут, – а представляли они собой выходы конвекционных течений из глубин подповерхностного слоя Солнца. Существовали еще два уровня грануляции – с размерами ячеек до тридцати тысяч километров и до четырехсот тысяч километров, отражающие самые глубокие очаги конвекции, но их аппаратура «крота» «не брала» из‑за огромных размеров.
– Входим в фотосферу.
Ярким радужным всполохом резануло глаза – это включился аннигиляционный бур аппарата, и с тяжким плеском он нырнул в кипящий слой солнечной плазмы, имеющей температуру около шести тысяч градусов по Кельвину. И сразу картина перед глазами изменилась, все пространство впереди заполнило ровное красное сияние, пронизанное мириадами вспыхивающих и гаснущих алмазных звездочек.
– Прошу доклады! – прилетел шелестящий голос Лапарры.
– Самочувствие нормальное, – отозвался дисциплинированный Уве Хесслер. – Пока никаких неожиданностей.
– Все о'кей, – коротко бросил Гарри Ширер.
Доложили о своих ощущениях и остальные члены экипажа. Не ответил только Оскар Мехти. Видимо, хотел подчеркнуть свою значительность, однако Лапарра сделал вид, что не заметил этой паузы, и вопросов больше не задавал, оставив новоиспеченного генерала наедине с его спесью.
Истекла минута, другая, третья.
«Крот» продолжал вгрызаться в солнечную плазму, уплотнявшуюся и разогревающуюся каждую секунду, превращая ее в ничто, в излучение. Ничего особенного не происходило, ход аппарата был плавным и быстрым, магнитные поля в месте погружения оказались достаточно спокойными, защита прекрасно справлялась с раскаленной массой «пород», и соларнавты постепенно успокоились, расслабились, перестали напряженно всматриваться в глубины кипящей ядерной бездны.
Через три минуты прошли фотосферу, миновали изогнутое стебельчатое образование, удивительно похожее на гигантское щупальце спрута с присосками – силовую магнитную трубку, и углубились в зону «кудрявой фрагментации». Этот конвекционный слой кипел так яростно и мощно, что «крот» тотчас же был увлечен одной из струй беснующейся плазмы и отброшен от места входа на пятьсот километров. И хотя на ощущениях людей этот горизонтальный рывок не отразился, все же они почувствовали колоссальную неуправляемую мощь стихии, для которой земной аппарат представлял собой не более чем пылинку.
Вообще этот слой толщиной в десять тысяч километров для «крота» оказался самым сложным препятствием. В нем происходило дробление конвекционных струй, их разбегание, круговорот, столкновение, уничтожение и еще более мелкая фрагментация, в результате чего аппарат швыряло из стороны в сторону, кружило, переворачивало, сносило, бросало вверх, а он упорно лез вниз, вниз, вниз, проскочил два гигантских газовых пузыря, нагретых больше, чем окружавшая их среда, – зародыши протуберанцев и факелов, и с трудом ушел от сложной формы магнитной петли, способной захватить его в ловушку. Магнитоплазменная завеса «крота», предохранявшая его корпус от прямого соприкосновения с кипящей плазмой, по сути тоже представляла собой магнитное поле, которое взаимодействовало с магнитными полями Солнца, иногда отталкиваясь от них, а иногда «прилипая», и тогда приходилось на мгновение выключать ее, чтобы оторваться от магнитных «присосок» и «щупалец». Выручали при этом нейтридная броня корпуса, почти не проводящая тепла, и создаваемый ТФ‑генераторами слой «анизотропного вакуума», принимающий на себя основную нагрузку в виде растущего по мере спуска вниз давления.
Через час «крот» прошел около семи тысяч километров по сложной кривой, считая от точки погружения в фотосферу, – скорость его возрастала, когда его подхватывала масса очередного конвекционного потока, – и углубился в подповерхностный слой светила на тысячу двести километров. Последнее обстоятельство настораживало: по расчетам, экспедиция должна была добраться до ядра за неделю, максимум – за десять дней, а падение скорости сразу отодвигало сроки выполнения задачи.
– Прошли первый токовый слой, – доложил Дэв, которому Лапарра передал функции информатора.
Кузьма, проштудировавший перед стартом монографию Хесслера о процессах на Солнце, знал, что при движении и «всплытии» магнитных полей в плазменной трубке вокруг них возникают мощные электрические токи, но самые сильные токи текли в приповерхностном слое Солнца, где наиболее разнообразна иерархия вихревых движений различных масштабов.
Прошел еще час.
Цвет поля обзора сгустился до темно‑вишневого, в этой вибрирующей массе появились зеленовато‑сизые узелки – блэкгулы, зародыши вихрей и турбулентных ячеек диаметром до тысячи километров и температурой свыше двадцати тысяч градусов. Они выстреливали во все стороны нитевидные отростки, «псевдоподии», и шевелились как невиданные живые организмы, рыщущие вокруг в поисках пищи. Дэв подключил к слуховому каналу звуковые датчики, и соларнавты впервые услышали синтезированный шум солнечных недр.
Волны – магнитозвуковые, альвеновские, звуковые – переносят всего одну тысячную часть всей энергии конвекционных движений, и скорость их намного выше скорости звука в атмосфере Земли, но их можно уловить и адаптировать к полосе звуков, улавливаемых человеческих ухом, и Дэв это сделал.
Кузьма услышал торжественно‑звенящий гул, шелестящее шипение, удары, бульканье, быстро затихающий и возникающий снова рев, похожий на грохот океанского прибоя, длинные вибрирующие гулкие свисты разной тональности, низкое – на грани слуха, – почти инфразвуковое бормотание, вздохи и серии отголосков, напоминающие женский смех. По мере погружения «крота» эти звуки почти не менялись, разве что становились все более дрожащими, вибрирующими и объемными.
Кузьма перестал ощущать ход времени и очнулся только от чьего‑то прикосновения: киб‑стюард принес кофе, тоник и тосты. Лишь после этого Ромашин отключил видеосистему и огляделся по сторонам, обнаружив, что большинство коконов‑органелл пустует. Разве что коконы пилота и командира экспедиции оставались закрытыми: они работали.
– Где остальные? – спросил Кузьма осоловело, заметив сидевшего рядом с чашкой кофе в руках Хасида.
– Давно разбрелись кто куда, – равнодушно пожал плечами безопасник. – Надоело. Один ты у нас такой терпеливый, эстет. Может быть, тоже найдем себе другое занятие? Например, я хочу искупаться в бассейне.
– А если возникнет какое‑нибудь препятствие?
– Нас известят, мы постоянно будем находиться в поле динамической интерсвязи. Все равно от нас ничего не зависит.
– Значит, ты тоже не любовался подсолнечным миром? Неинтересно?
– Почему же, интересно, однако я не фанат термоядерных реакций, как некоторые, а пейзаж довольно однообразен.
– В этой зоне нет термоядерных реакций, они идут в самом ядре, на глубине около шестисот сорока тысяч километров.
– Ты созрел для лекции?
Кузьма окончательно пришел в себя, взял чашку с кофе, отхлебнул.
– Пожалуй, я больше созрел для бассейна.
Откинулись гибкие «лепестки» кокон‑кресла Лапарры. Он помял лицо ладонями, взял с плавающего неподалеку подноса чашку с горячим шоколадом, посмотрел на замолчавших друзей.
– Не страшно лезть в ад?
Хасид и Кузьма переглянулись, проговорили в одни голос:
– Нет!
Лапарра усмехнулся, сделал глоток.
– Молодо‑зелено, на подвиги тянет, это нормально. Как говорится, в жизни всегда есть место подвигу. – Ян сделал еще один глоток. – Надо только быть подальше от этого места. Или у вас другое мнение?
Друзья снова обменялись взглядами, не понимая внезапной разговорчивости патриарха. Ян усмехнулся.
– Не возражаете, если я составлю вам компанию в бассейн?
– Нет, – озадаченно промямлил Кузьма.
– Вот и отлично. – Лапарра глянул на кокон пилота. – Жан, отправь сообщение наверх: у нас все в порядке, прошли «кудрявую зону», идем дальше.
Один за другим они выбрались в коридор, но вместо того, чтобы повернуть налево, к лифту, ведущему к бассейну и спортзалу, Лапарра вдруг прижал палец к губам и подтолкнул друзей направо, к подъему на самый верхний уровень «крота», где был установлен «паньтао». Не понимая, в чем дело, оба поспешили за командиром экспедиции.
Движущийся пандус вынес их под купол линзы «крота». Лапарра подошел к люку в торце переходного отсека, приложил ладонь к зеленой окружности на стене, затем приблизил лицо к черному окошку. Из окошка выстрелил зеленоватый лучик, ощупал лицо старика, заглянул в его глаза и скрылся. С тихим шорохом люк разошелся лепестками диафрагмы, открывая проход в отсек с «паньтао».
– Дэв, регламентное тестирование систем, – будничным тоном произнес Лапарра.
– Слушаюсь, командир, – мягким глубоким баритоном отозвался инк управления «крота».
Лапарра подтолкнул молодых людей к люку, вошел за ними, дождался, когда проход закроется и вспыхнет свет, проговорил:
– Теперь можно говорить. Мы временно выпали из поля связи, никто нас не услышит. В следующий раз, если захотите сказать что‑нибудь, чтобы вас услышал только я, назовите пароль: Дэв, регламент, – и он отключит вас от интеркома. Это было предусмотрено заранее. Теперь о деле. Слушайте, анализируйте, думайте, решайте, что делать, но не перебивайте. Катю похитили. Тихо! – остановил он попытку Кузьмы вставить слово. – Выражать свои эмоции будете потом. Ко мне пришли от имени министра безопасности, я не мог их не принять. Они где‑то захватили Екатерину и потребовали от меня код метро «крота» в обмен на ее свободу. Я обещал подумать. Через шесть часов заканчивается срок ультиматума. Боюсь, мне придется сообщить код Оскару, иначе они убьют Катю. Вряд ли их что‑либо… или кто‑либо остановит. Кроме… – Ян помолчал, с явным трудом возвращая себе утраченное душевное равновесие. – Кроме вас.
– Что мы можем сделать? – сразу все понял Хасид.
– Оскар должен знать, где Катя, или по крайней мере тех, кто знает. Начните с него. Я даю вам карт‑бланш. Жан, Андрей и Беата на нашей стороне, Хесслер и Ширер – люди министра, я возьму их на себя. Однако лучше всего захватить Оскара врасплох, так, чтобы его помощники этого не заметили, и допросить.
– Как мы это сделаем?
– Я вызову его сюда, якобы для передачи кода. Остальное – ваша проблема. Справитесь?
Кузьма, потемневший от гнева, яростно ударил кулаком о ладонь.
– Я его в… – он произнес несколько слов без звука.
– Справимся, – покосился на него Хасид.
– Спрячьтесь. Удачи! – Лапарра быстро вышел.
Свет в отсеке погас. Люк закрылся.
– Ты влево, я вправо, – сказал Хасид. – Начну я, ты поддержишь. Дэв, подсоединяй нас к интеркому.
Тихий звоночек. Стали слышны голоса переговаривающихся членов экипажа: Беата что‑то объясняла Гредасу, Ширер беседовал с Уве Хесслером. Оскар молчал. Затем раздался голос Лапарры:
– Оскар Мехти, прошу вас подойти ко мне.
Пауза. Ленивый, с нотками торжества, голос Оскара:
– Я отдыхаю. Что‑то важное?
– Да, весьма, у меня есть кое‑какие предложения.
Еще пауза.
– Где вы?
– Сейчас подойду к отсеку с «подарком дьяволу».
– Хорошо.
Кузьма почувствовал, как напряглись мышцы живота. Заставил себя успокоиться, настроился на физическую отдачу и стал видеть в темноте.
Он стоял за первым от люка шпангоутом отсека, в центре которого была закреплена линза «паньтао» – копия «солнечного крота». Хасид прятался за таким же шпангоутом, но слева от люка. Отсек был круглым и представлял собой по сути шахту запуска аппарата, поэтому весь был покрыт изнутри слоем нейтрида, излучавшего слабый ультрафиолет. И все же Кузьма неплохо ориентировался в помещении, благодаря заработавшему пси‑резерву, который включал в себя опыт и память предков.
Диафрагма люка сложилась веером, открывая двухметровый проем. Вошел сосредоточенный Лапарра, не спеша включать свет в отсеке. Сказал невозмутимо:
– Дэв, регламентное тестирование отсека «паньтао».
– Слушаюсь, командир, – ответил инк.
В отсек шагнул Оскар, остановился, глядя на продолжавшего двигаться к линзе «паньтао» Лапарре.
– Эй, капитан, почему здесь нет света? Что вы хотите мне предложить?
Лапарра остановился и обернулся.
– Проходите, здесь нас не услышат коллеги. А свет включать не стоит, Дэв имеет здесь видеокамеры.
Оскар в нерешительности оглянулся на отверстие люка, из которого в отсек падала полоса призрачного света, шагнул вперед, люк начал закрываться, и в то же мгновение Хасид прыгнул к генералу и нанес ему два мгновенных удара, отшвырнувших младшего Мехти к шпангоуту, за которым стоял Кузьма. Ромашин подхватил обмякшее тело молодого человека, перехватил его шею сгибом локтя, но удержание не понадобилось. Оскар потерял сознание.
– Держите. – Лапарра протянул Хасиду два парализатора. – Пригодятся в дальнейшем. Я буду в рубке, отвлеку Ширера. Он интуитив и может почуять неладное.
Ян вышел, по пути включив освещение отсека.
– Раздевай его, – кивнул на Оскара Хасид. – Отсчет пошел. У нас всего несколько минут.
Они сняли с генерала уник, имевший спецкарман с оружием, нижнее белье, оставив его совершенно раздетым. Хасид пош<