Когда ерши были вычищены, Вовка предложил Вите:
– Пойдем в лес. После дождей должны грибы появиться.
За мальчиками увязались собаки. По их веселому виду было ясно – путешествие им нравится.
Вовка оказался прав – прямо на опушке попались молоденькие подберезовики. Дальше – просто глаза разбегались: везде грибы. У стволов деревьев, у пней, под резными ветками папоротника. Грибы крепкие, прохладные, сидят на них улитки, похожие на жирные запятые. И ни одного червивого! Около старого трухлявого пня Витя нашел целый выводок подосиновиков. Сначала увидел один гриб – торчит из серой прошлогодней листвы. Нагнулся – кругом бугорки; разгреб листья, и даже срезать под осиновики жалко было – уж очень красиво: красные шарики рассыпаны по полянке.
Быстро набрали полное ведро. Вовка нашел три белых – кряжистых, душистых, с темно‑коричневыми шляпками.
– Я придумал, – сказал Витя. – Часть грибов пожарим на ужин, а остальные высушим. На нитку – и на солнце.
– Можно, – солидно согласился Вовка. – Будем их вывешивать на каждом привале.
– Мальчики‑и! – кричала Катя. – Все готово‑о!.
Жареных ершей ели вместе с костями. Маленькие они, так и тают во рту. Ели черный хлеб, лук и редиску, пили крепкий чай из алюминиевых кружек. Чай отдавал дымком и от этого был еще вкуснее.
После обеда Катя сказала:
– Давайте все интересные места, какие нам будут попадаться, как‑нибудь называть. А дома карту путешествия нарисуем и все на нее нанесем. – Катины глаза сверкали.
– Здорово! – сказал Витя и подумал: «Молодец Катя!»
Вовка промолчал, но по лицу было видно, что Катина затея ему понравилась.
– Надо придумать название этому озеру, – сказала Катя.
А Вовка возьми и бухни:
– Ершовое!
– Правильно! – согласилась Катя.
Потом ребята занялись грибами: часть почистили для ужина, а остальные, нарезав, нанизали на суровую нитку, и Катя повесила ее вдоль борта «Альбатроса» – пусть сушатся.
Отдохнули немного и поплыли дальше. Птаха опять стала узкой, исчезли камыши. Теперь по берегам шел лес, и путешественников окружал зеленый полумрак. Иногда сквозь зелень веток пробивался солнечный луч, падал в воду, и тогда было видно дно – таинственные черные корни, камни.
Греб больше Вовка, потому что у Вити горели ладони. Он сидел на носу, смотрел в воду, и ему начинало казаться, что «Альбатрос» стоит на месте, а коричневая, живая вода бежит мимо.
Между тем солнце свалилось за лес, стало смеркаться. Тихо. Так тихо, что звенит в ушах. Только весла медленно опускаются в воду. «Совсем незаметно прошел день», – подумал Витя.
ДОЗОРНАЯ СОСНА
Лес на левом берегу кончился, к реке подбежало поле, ребята увидели у самой воды высокую сосну, старую, могучую, с ветками, повернутыми в одну сторону.
– Лучшего места для ночлега не найти, – авторитетно сказал Вовка.
Сосна была огромна. Витя и Вовка еле‑еле обхватили ее руками. Ствол был шершавый, в наростах мягкой смолы, нагретой солнцем. А ветки начинались низко, потому что сосна росла не в лесу, а в поле, и ей было свободно; до первых веток можно было допрыгнуть. По стволу бегали крупные рыжие муравьи. Их было очень много. Муравьи оказались злыми – сразу искусали руки.
– Сначала шалаш, а потом костер и ужин, – распорядился Вовка.
Ничего не скажешь – молодец Вовка! Шалаш он делал мастерски, Витя и Катя были у него подручными. Вовка рубил кустарник, обтесывал жерди, забивал их под углом, связывал, покрикивал на своих подручных:
– Подержи! Стукни здесь! Вяжи крепче.
Вовка даже произнес маленькую речь в защиту леса. Он, подперев сосну натруженной спиной, сказал:
– Имейте в виду и запомните: шалаш всегда надо делать из ольхи. Этот кустарник неценная порода, даже вредный, если хотите знать, он забивает другие молодые деревья. А растет быстро. И просто хулиганство рубить на шалаш молодые березы, рябины или даже осины. Понятно?
– Понятно, – сказала Катя. – Ты, Вовка, прямо лесник.
Мелкие ветки пошли на подстилку. Шалаш получился просторный, добротный; сейчас же в нем поселилась теплая темнота, запахло вянущими листьями.
И тут Катя сказала:
– А теперь давайте мне шалаш делать, поменьше.
– Зачем? – оторопел Вовка.
– Так... – тихо сказала Катя, опустила голову, и щеки ее зарделись.
Мальчики тоже вдруг смутились, а Витя вспомнил вечернее гуляние в Жемчужине, вспомнил Катю в свете уличного фонаря среди совсем взрослых подруг...
– Понятно, – почему‑то насмешливо сказал Вовка. – Ладно. Будет тебе отдельный шалаш. Витек, иди руби мелкие ветки.
Шалаш для Кати сделали быстро, и получился он низкий, уютный, похожий на улей. «А Катя пчелка», – подумал Витя, и ему – вот чудеса! – захотелось погладить девочку по голове.
Потом собрали ворох хвороста для костра. Солнце уже пряталось где‑то за лесом, но было еще светло, и Вовку осенило:
– Пошли раков ловить! Их здесь страсть сколько в корягах и под берегом.
– Я не умею ловить раков, – признался Витя.
– Да чего уметь‑то! Они в норах сидят, головой и клешнями вперед. Увидят руку и цапают. Тут их и хватай, миленьких! Только не зевай! А то раки хитрые. Почуют руку и отплыть могут. Знаешь, они вперед хвостами плавают.
У берега Вовка лег на живот, сунул руку в воду, стал водить там. Лицо у Вовки было замершее, и вдруг оно напряглось. Вовка стремительно вырвал руку – в воде разводил клешнями здоровенный рак, черный, даже чуть‑чуть зеленоватый.
– Ой! – вскрикнула Катя.
– Попался, голубчик! – завопил Вовка. – Да их здесь полно! Витек, лезь!
А Вите было страшно. Вдруг вот такой рак схватит под водой за руку? И Вовка понял Витины опасения, не стал на этот раз смеяться.
– Ладно, – снисходительно сказал он. – Первый раз боязно, знаю. Ты мне ведро подставляй.
Витя подставил ведро, и Вовка бросил в него рака. Раку все это не очень понравилось – он сердито возился на дне.
А Вовка опять запустил руку под берег, и через мгновение вытащил второго рака, за ним еще и еще! Вовку охватил азарт: он кричал, свистел, глаза его горели.
– Всех вас переловлю, голубчики! – кричал он. – Я вам покажу, где раки зимуют!
Вовка наловил больше полведра раков.
– Наваришь на ужин, – бросил он Кате, вытирая майкой пот со лба.
Солнце совсем зашло. Стали умолкать птицы.
– Теперь залезем на сосну! – предложил Вовка. Он все еще не мог успокоиться после удачной ловли раков.
– А муравьи? – спросил Витя.
– Надо быстро лезть, они не успеют укусить. За мной! – И Вовка первый полез на сосну, подпрыгнув и схватившись за ветку.
Следом – Витя и Катя (при этом Витя протянул девочке руку).
Вокруг сосны начали носиться и жалобно лаять Альт и Сильва; они прыгали вверх, скребли ствол передними лапами, но ничего не получалось – собаки лазить по деревьям, к сожалению, не умеют.
Муравьи и правда не успевали кусать ребят, которые быстро лезли вверх. Муравьи занимались своими делами: они взад и вперед бегали по шершавому стволу, тащили какие‑то личинки, щепки. Витя увидел, как три муравья волокут большую дохлую муху. И зачем она им понадобилась? Неужели они ее сожрут? Муравьям было очень тяжело: двое из них тащили муху задом, упираясь всеми лапками, а третий боком; он забегал то с одной стороны мухи, то с другой и принимался тащить изо всех сил. Муравьи часто останавливались на отдых и, наверно, тяжело дышали. Еще Витя увидел, как два муравья – один бежал вниз, а другой вверх – встретились, ткнулись носами и начали жестикулировать передними лапками. Наверняка спорили!
Ребята все лезли вверх, и перед ними сквозь темные колючие ветки расступалась земля: шире, неоглядней становились поля, были видны медленные изгибы Птахи; скоро и лес на той стороне реки остался внизу и лежал там неспокойным зеленым морем – старая сосна была выше леса! Наконец добрались почти до макушки, дальше лезть было уже невозможно – ствол стал тонким, раскачивался. В ушах посвистывал ветер.
– Устраивайтесь каждый на суку! – крикнул Вовка.
Все устроились, и Катя ахнула:
– Ой! Смотрите, солнце!
И ребята увидели солнце. Внизу, на берегу Птахи, оно уже зашло, а здесь нет – оно висело над далеким краем земли и было почему‑то не круглым, а треугольным. Четкий пылающий треугольник спускался к горизонту и вот коснулся земли, от него растянулись, брызнув, красные полосы.
– Красота какая! – прошептала Катя.
Даже Вовка не выдержал:
– Ничего себе! – сказал он. – Хоть рисуй.
У Вити перехватило дыхание – такой огромный, не обозримый простор раскинулся перед ним! Солнце незаметно ушло за край земли, и в полнеба разлилась фиолетовая заря. И мир тоже стал фиолетовым: поля, которые лежали до самого горизонта, с другой стороны лес – фиолетовыми стали его макушки. Вдалеке виднелась деревня – из фиолетовых полей торчали пятна соломенных крыш. К деревне по невидимой дороге пылила машина, похожая на черного жука.
– Дворики! – крикнул Вовка. – Я знаю. Там тетя Фрося живет, мамкина сестра.
Никогда в жизни не видел Витя такого простора вокруг себя. Вот лазили с Репой на крышу своего дома. И что же? Крыши, крыши; улицы, похожие на ущелья; зеленые пятна дворов и скверов. И все. А здесь! Конца и края нет земле! И это видно только с сосны. А если подняться на самолете?
– Ребята! – крикнул Витя. – Давайте сосну назовем Дозорной! Она ведь как на дозоре стоит.
– Здорово! – Катя хотела захлопать в ладоши, но вовремя спохватилась.
– Можно, – согласился Вовка.
Ребята спустились вниз, к великой радости Альта и Сильвы. Здесь, на земле, были уже совсем сумерки, стало прохладно; от Птахи тянуло сыростью.
Скоро возле шалашей пылал костер. Катя и Вовка готовили ужин. И он получился на славу: жареные грибы, вареные раки и холодное молоко из термоса.
После ужина Витя сидел у костра и думал. Иногда ветер приносил запах дыма. Странно: этот запах напоминал Вите какие‑то путешествия, в которых он никогда не был, дальние дороги, по которым он никогда не проходил. Катя и Вовка ушли устраиваться на ночлег, а Витя все сидел у костра, и ему не хотелось отрывать взгляда от огня; что‑то происходило со зрением: терялась перспектива и начинало казаться, что языки пламени пляшут перед самым лицом... Костер догорал, Витя залез в шалаш, улегся в углу, накрылся ватником. Вовка уже слегка похрапывал.
– Как необычайно! – сказала Катя в темноте своего шалаша.
– Альт! – сказал Витя. – Сторожить!
Альт все понял, лег у входа в шалаш и для профилактики зарычал. Рядом с ним у шалаша Кати устроилась черная Сильва, свернувшись клубком.
Сквозь сон Витя увидел в треугольнике шалаша край далекого неба в звездах, черную ветку сосны; уже совсем засыпая, подумал, что кругом никого, одни поля, ночь, тишина и звезды. И острое томительное одиночество вкралось в Витино сердце. Но оно полностью не овладело им – Витя заснул.
ЛОШАДИНЫЙ СЕКРЕТ
Сквозь сон Витя услышал лай Альта и Сильвы, какое‑то движение, шорох за шалашом; вроде прозвучал мужской голос, вроде Вовка перелез через Витю и вышел из шалаша. Витя словно бы услышал, как Вовка крикнул:
– Альт! Сильва! Ко мне!
Но нет, это уже был сон, потому что Витя увидел, что обе собаки сидят в креслах, как люди, и курят сигары. Витя даже почувствовал запах табака. Разве все это может быть наяву?
Окончательно Витю разбудил крик Кати:
– Зверь! Зверь!
Витя открыл глаза и увидел, что в белесом предутреннем воздухе, прямо перед шалашами, стоят огромные чудовища. А одно чудовище просунуло морду в шалаш и шумно нюхало. Витя прошептал, не узнав своего голоса:
– Во... Вовка! – И вдруг увидел, что Вовки в шалаше нет. Витя мгновенно вспотел.
В это время чудовище вытащило свою морду из шалапта, и совсем рядом Вовка сказал:
– Вылезайте, герои!
– Испугались спросонья, – сказал незнакомый мужской голос.
Витя, путаясь в ватнике, вылез из шалаша. Катя, поеживаясь и зевая, выползла из своего улья. Глаза ее были круглые от страха.
Все вокруг было серым от росы; уже светало – над далекими полями порозовело небо. Острый холодок пробирался за ворот.
У слабо горевшего костра сидели Вовка и заросший мужчина в меховой поддевке и резиновых сапогах. Мужчина курил козью ножку, и Витя узнал запах табака. Рядом лежали Альт и Сильва и часто дышали, высунув красные языки, – они уже набегались, шерсть на животе и лапы были мокрыми. А вокруг костра стояли лошади, блестящие от росы. Одни встряхивали гривами, щипали траву, другие неподвижно глядели в костер. Иногда лошади делали неуклюжие прыжки, потому что передние ноги их были спутаны.
– Вот, знакомьтесь, – солидно сказал Вовка, – Терентий Иванович. Лошадей он в ночном пасет.
Терентий Иванович улыбнулся, а Витя и Катя по очереди пожали крепкую горячую руку.
– Знаете, сколько мы от Жемчужины отплыли? – спросил Вовка. – Двенадцать километров. Сегодня еще шесть проплывем, и будет деревня Черемуха. Верно, Терентий Иванович?
Терентий Иванович кивнул.
– А от Черемухи – обратно. Это будет конечная точка нашего путешествия. Что на это скажете? – спросил Вовка.
Витя и Катя промолчали, потому что не хотелось, чтобы у путешествия была конечная точка.
– Ладно, – сказал Вовка, – потом решим. А что Терентий Иванович про лошадей знает! Еще раз расскажите, а?
– Пожалуйста! – попросила Катя.
– Ну да, я и толкую, – охотно заговорил Терентий Иванович. – Всю жизнь я при них, при лошадях. И, скажу вам, смышленее существа не видывал. Все они понимают, на все у них своя мнения. Только что сказать не могут по‑нашему. Человеческим, стал быть, языком. – Тут Терентий Иванович задумался, усмехнулся так загадочно. – И то неверно это. Раз в год говорят они, лошади, человеческим языком.
– По‑русски? – прошептала Катя.
– Точно. Все нашими словами. – Терентий Иванович сильно затянулся козьей ножкой, и заросшее лицо его озарилось красным огнем. – Но для этого надо знать день точный. А никто не знает. Только древние старики. Вот мой дед знал. Но как я его ни выпытывал, не сказал мне.
– Почему же? – спросил Витя, чувствуя, как что‑то таинственное окутывает его.
– А потому. Ежели он скажет, лошади день свой переменят, и уже не узнаешь, когда их послушать можно. Останется это лошадиным секретом. Да‑а... И вот в такой день, знаю только, что на зиму он выпадает, в такой день приходил мой дед к своим лошадям, они клали ему головы на плечи и все рассказывали. Шепотом, конечно. Как им живется да за что они на него в обиде, чего поесть хотят, какие промеж них ссоры‑раздоры. Словом, все про свою жизню лошадиную. И уж дед знал, как дале с ними обходиться, чтобы все миром да ладом...
Витя посмотрел кругом. Уже совсем было светло. Солнце встало где‑то за лесом. Макушки деревьев покраснели. А вокруг все так же стояли лошади, жевали траву или задумчиво смотрели в костер...
– Ну, нам пора, – сказал Терентий Иванович. – Спасибо за компанию. – Он пожал всем руки и сказал лошадям: – Пошли, ребята.
Терентий Иванович шагал по лугу, а лошади дружно прыгали за ним. Вскочили Альт и Сильва, некоторое время бежали рядом, весело лаяли; судя по всему, лошади вызвали в них горячую симпатию.
– По‑моему, все звери умеют по‑человечьи говорить, – сказала Катя. – И у каждого зверя свой день в году.
Вовка хмыкнул. Вот ведь дурная привычка – хмыкать.
А утро разгоралось. Уже теплое солнце стояло в небе; высохла, ушла легким паром роса; утренними голосами пели птицы. Ленивые тяжелые облака громоздились на горизонте. Черной точкой плавал в необъятной синеве ястреб – выискивал добычу.
Ребята искупались, позавтракали и поплыли дальше.
КАМЕННЫЙ СОЛДАТ
Первой его увидела Катя.
– Смотрите, солдат! – закричала она. – Памятник!
Берег Птахи уже давно стал крутым, обрывистым. На обрыве стоял каменный солдат. Солнце освещало его. Он, молчаливый и строгий, стоял, потупив голову. Его руки лежали на автомате.
Как это неожиданно и странно: на берегу маленькой речушки Птахи, затерявшейся среди полей и лесов, стоит памятник – каменный солдат с автоматом...
Причалили к берегу, взобрались на кручу.
Памятник поднимался над братской могилой. На гранитном постаменте были высечены имена. Много имен. Потускнели золоченые буквы: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Август. 1943 год».
У подножия памятника лежал букет засохших полевых цветов. Сразу за спиной каменного солдата начиналось неспокойное поле ржи.
– У нас дядю Захара на войне убило, – тихо сказал Вовка.
– А у нас всех мужчин, кто на фронт ушел, – потупилась Катя. – Четверых.
«А у меня могло убить папу, – подумал Витя. – И тогда бы не было меня». И еще он подумал: «И Матвея Ивановича могло убить там, в Ленинграде».
– Ребята! – сказала Катя. – Ведь через три дня двадцать второе июня!.. Война началась. В тот, в сорок первый год.
– И сколько сразу людей убило! – сказал Вовка.
Ребята замолчали. Медленно плыли в небе над суровым солдатом тяжелые облака. Одно облако закрыло солнце, и сразу потемнело, ветер погнал волны по ржаному полю. Каменный солдат, казалось, нахмурил брови.
– Давайте нарвем ему цветов, – сказала Катя и побежала к меже поля, где росли васильки и ромашки.
Вовка пошел за ней.
А Витя все стоял перед каменным солдатом. И думал.
Впервые он думал так... Это же невозможно представить: под этим памятником похоронены люди. Они были живыми, говорили, смеялись, ели. У них были свои заботы, привычки, радости. У них были разные интересы. Были любимые книги. И их – нет! Они умерли...
Витя стал читать имена на памятнике: «Рядовой И. Терехов, рядовой В. Михайлов, рядовой Ахмедов, младший лейтенант В. Савельев, рядовой Т. Грач...»
«Рядовой Т. Грач!.. – Витю бросило в жар. – Тарас Грач?» Это о нем вспоминали папа и его фронтовые друзья дядя Женя и дядя Саша... Может быть, совпадение?.. Витя прочитал еще раз: «...рядовой Т. Грач». «Они еще говорили, что Тарас Грач погиб в наших краях, – смятенно думал Витя. – И папа сказал, что они прошли тут с боями. И теперь вряд ли узнают места, где сражались с фашистами. Значит, все это было здесь, на берегах Птахи?»
Катя и Вовка принесли огромный букет ромашек и васильков, положили его у подножия памятника.
– Это место мы назовем так, – сказала Катя, – «Каменный солдат». А теперь поплыли. – Она внимательно посмотрела на Витю. – Ты что такой бледный?
– Обыкновенный.
– Может, заболел? Ночью в шалаше простудился? – Катя хотела пощупать Витин лоб, но мальчик оттолкнул ее руку.
– Я здоров.
– Тогда поплыли, – сказал Вовка.
Птаха стала совсем узкой, весла чуть не задевали берега. Долго еще Каменный солдат задумчиво смотрел вслед «Альбатросу». Ребята молчали. Вовка сосредоточенно греб, Катя плела венок, по берегу бежали Альт и Сильва.
А Витя все никак не мог успокоиться, думал о Тарасе Граче, о папиных фронтовых товарищах, о боях, которые много лет назад гремели в этих сейчас тихих мирных полях. «Надо все рассказать папе».
Где‑то совсем близко послышалась петушиная перекличка, потянуло дымком.
ДЕРЕВНЯ ЧЕРЕМУХА И БЕРЕЗОВЫЙ ОСТРОВ
Деревня оказалась совсем маленькой: всего одна улица. А огороды упирались в берег Птахи. Но название свое деревня оправдывала: вся она заросла черемухой. Заборов у огородов не было; вместо них – кусты черемухи.
В одном огороде пожилая женщина окучивала картошку. Увидела путешественников, похоже, очень удивилась – бросила тяпку и спустилась к ребятам.
– Здравствуйте, тетя, – первая сказала Катя.
– Здравствуйте, коли не шутите. – У женщины было загорелое лицо и темные, в трещинах руки. – Откуда же вы к нам припожаловали?
– Из Жемчужины. Мы путешествуем.
– Вот оно что! – еще больше удивилась женщина.
– Вы нам молока не продадите? – спросила Катя.
– А чего же, можно. Идемте.
– Альт! – строго крикнул Витя. – Сторожить лодку!
Собаки остались на берегу.
Ребята пошли за женщиной. Она вынесла из погреба густое холодное молоко в крынке. Пили – зубы заломило. Сели на лавочку под разросшимся темным кустом.
– Ну и черемуха у вас! – сказала Катя.
– Это верно, – обрадовалась женщина. – А весной поглядели бы! Ровно молоком нас заливает. И дух такой, что бери его и режь ножом на куски. А пчелы! Только гуд стоит. И правило у нас: каждую осень все, кто живет в деревне, по кусту садят. Старики наши древние завели то правило.
«Очень хорошее правило, – подумал Витя. – Вот если бы все люди, какие живут на свете, каждый год сажали по дереву, какая бы красивая и зеленая была наша земля».
– Что‑то не видно никого у вас, – удивился Вовка.– Ни одного человека.
– Да все в Дворики побежали. Деревня по соседству, семь верст. Там магазин ночью обокрали. Сторожу голову проломили. Без сознания в больницу увезли. А сейчас с собакой приехали, с ищейкой. Вот все и побежали глядеть.
У Вити замерло сердце.
– Ну, как дальше? – спросил Вовка. – Домой?
Катя и Витя еще не придумали ответа, а женщина сказала:
– Вы б еще две версты спустились по Птахе, там она разливается и бор сосновый на берегу стоит. Красивее места и не придумаешь.
– Поплыли! – закричала Катя.
– А успеем завтра домой вернуться? – спросил Витя; что‑то все сосало у него под ложечкой.
– Поднажмем и успеем, – сказал Вовка.
Так и решили. Ребята поблагодарили женщину и вернулись к «Альбатросу».
До соснового бора доплыли быстро – часто сменялись на веслах. Витя научился хорошо грести.
Птаха сделала крутой поворот, и, обогнув высокий берег, ребята увидели широкую песчаную пойму, по которой петляла река; кое‑где образовались рукава, наполненные стоячей водой, островки, на которых густо рос кустарник. А с правого берега подступали могучей стеной сосны, и их медные стволы золотились на солнце; густо пахло смолой и хвоей.
– Давайте вон к тому островку причалим, – предложил Вовка. – И там шалаши сделаем.
Островок оказался маленьким, уютным, росли здесь молодые березки. И было много кротовых нор, в которые Альт и Сильва засовывали носы, фыркали, поднимая пыль, и лаяли. Кротам под землей, наверно, было очень страшно.
Была вторая половина дня. Вовка поймал трех лещей, настоящих, серебристых, широких, как лопаты, лещей с выпученными от удивления, что их поймали, глазами. Лещей решили привезти домой – всем по одному.
Остров назвали Березовым.
Незаметно наступил вечер. Спать решили лечь пораньше, чтобы плыть домой с самого раннего утра.
– Интересно, – сказал вдруг Вовка, – в Двориках магазин обокрали те же воры, что и у нас, или нет?
У Вити перед глазами мелькнул парень в полосатых плавках и темных очках, и стало страшно. Витя осторожно оглянулся на темноту, которая обступила костер. Но рядом спокойно лежали Альт и Сильва, в их глазах отражались огоньки. И страх прошел.
Катя подняла голову к небу и стала считать звезды.
–...Шестьсот восемьдесят три, – сказала она через некоторое время. – Уже глазам больно. Разве их все сосчитаешь? Ой! Смотрите! Звездочка упала. Может быть, чья‑то судьба? Или моя, или твоя, Витя?
– Ладно на небо‑то глазеть, – сказал Вовка. – Ложитесь. Завтра рано подниму...
Ракета стояла на Березовом острове. Это была совсем маленькая ракета, на одного человека. А путь предстоял дальний: сначала на Луну, потом, уже с Луны, на Венеру. Витя поправил шлем, последний раз окинул взглядом зеленую землю, с которой, может быть, расставался навеки; у берега был причален «Альбатрос», и рядом сидели Альт и Сильва. Папа утешал заплаканную маму. Репа, Вовка, товарищи‑космонавты и Главный конструктор в сером плаще и черных очках – все напряженно смотрели на ракету.
– Шестьсот восемьдесят девять, – считала звезды Катя. – Шестьсот девяносто...
– Правая уключина разболталась, – сказал Вовка. – Утром надо подтянуть.
Она стояла в стороне от всех – в легком платье, как бабочка, с букетом белых лилий в руках.
«Прощай, Зо... Прощай, Катя!» – прошептал Витя. «В ракету!» – сказали в наушниках.
Витя сел в кресло, все проверил и сказал бесстрастным голосом в микрофон: «Выполнить задание готов!» – а сердце его разрывалось. Он увидел, как заволновалась толпа провожающих. Катя махала букетом лилий, и по ее щекам текли слезы, крупные, как горошины.
«Десять, девять, восемь, семь... – раздалось в наушниках, – шесть, пять, четыре, три, два, один... Старт!» Рев реактивных двигателей оглушил Витю. И сквозь рев он услышал Катин голос: «Я буду тебя ждать, ждать, ждать!» В иллюминатор он видел, как черная бездна неба рванулась ему навстречу. Летели звезды, становясь все больше. И вот одна звезда сорвалась со своего места и черкнула по небу, оставляя светящийся след.
– Смотри, смотри! – сказала Катя. – Еще упала одна звездочка!
– Вы что, не слышали? – рявкнул из шалаша Вовка. – Спать! Завтра сколько проплыть надо, а вы на звезды уставились.
ПЕЩЕРА ЛЕТУЧИХ МЫШЕЙ
Но рано двинуться в обратный путь не удалось – все проспали. Солнце было уже высоко в небе, когда проснулась в своем шалаше Катя и закричала:
– Мальчишки! Подъем!
Завтракали наскоро. Вовка ворчал:
– Теперь и к ночи не доплывем до Жемчужины.
– Будем плыть без остановок и успеем, – сказала Катя.
– Один раз привал сделаем, – предложил Витя. – На обед.
– Ладно, – буркнул Вовка.
Но плыть без остановок до обеда не пришлось. Осталась позади деревня Черемуха, проводил «Альбатроса» внимательным взглядом Каменный солдат, долго маячила над округой и махала ребятам темными ветками Дозорная сосна, и тут Витя открыл пещеру! И как ее раньше не заметили ребята, когда проплывали мимо? Наверно, шли рядом с противоположным берегом.
Открытие произошло следующим образом. Витя сидел па веслах и старательно греб, всматриваясь в крутой берег, который медленно отодвигался назад. Берег каменистый, гранитные плиты свисают над водой. И вдруг Витя увидел широкую нору. Ее образовали две плиты, и скорее это была даже не нора, а темная открытая дверь.
– Смотрите! – прошептал Витя.
– Пещера! – закричал Вовка.
– Вход в подземелье, – сказала Катя, и глаза ее широко распахнулись.
– Причаливаем! – решительно сказал Вовка и, взявшись за ветки, подтянул лодку к темной норе. – Попробуем вплыть.
«Альбатрос» свободно проходил в нору.
Тут случилось непредвиденное: на берегу дружно заскулили Альт и Сильва, потом обе собаки плюхнулись в воду и поплыли к лодке. Пришлось их, мокрых и тяжелых, перетаскивать через борт. Чуть не перевернулись, но все‑таки обе собаки оказались в лодке.
– И чего испугались? – удивился Вовка.
– Сидеть! – приказал Альту и Сильве Витя.
Альт послушался, а Сильва норовила лизнуть в лицо Катю, которая сидела к ней ближе.
– Нагнуть головы!
«Альбатрос» исчез в черном проеме пещеры. Густая темнота окружила ребят со всех сторон. Только сзади светился проем входа. Вода тихо плескалась за бортом «Альбатроса».
– Страшно...– прошептала Катя.
– А‑а‑а! – неожиданно крикнул Вовка, так что у Вити мурашки разбежались по спине.
«А‑а‑а!» – гулко ответила темнота.
И тотчас шорох множества крыльев услыхали ребята вокруг себя. Даже воздух колебался и легкими волнами касался лица. Стало слышно слабое попискивание, которое, казалось, неслось отовсюду.
– Боюся! – закричала Катя.
«Юся‑я!..» – ответила неизвестность.
Осторожно заскулили собаки – им, наверное, тоже было страшно.
– Сейчас... я фонарь, – проговорил в темноте Вовка дрожащим голосом. – Посмотрим, ну... куда мы попали.
На дне лодки вспыхнул пятачок яркого света. Это Вовка зажег электрический фонарь. Рассеивающий желтый конус брызнул в темноту, и ребята увидели мокрые каменные своды, которые уступами уходили в черную, как тушь, воду. Потолок пещеры был совсем рядом – протяни руку и достанешь.
В свете фонаря мелькали быстрые тени, они проносись по освещенным стенам и исчезали. Альт лязгнул зубами. Вдруг Витя почувствовал, как живое существо скользнуло возле самого его уха, чем‑то бархатным задело и слабо пискнуло. И Витя, как последний трус, завопил. Пещера ответила эхом, а шелест крыльев и писк усилились.
– Ребята! – радостно и облегченно сказал Вовка. – Это же летучие мыши! Они не кусаются. Смотрите, сколько их!
Вовка направил луч света в угол, и все увидели нечто невообразимое! Весь угол кишел маленькими черными чертиками. Чертики карабкались друг на друга, махали перепончатыми крыльями, толкались, и создавалось такое ечатление, будто мокрая стена живая и шевелится.
– Их здесь миллионы! – сказала Катя. – Давайте вермся, а?
– Нет, надо изучить пещеру, – ответил Витя, хотя ему, откровенно говоря, тоже хотелось поскорее выбраться наружу.
И ребята стали исследовать пещеру. Она была небольшой, метров тридцать в диаметре; стены ее были каменные, мокрые, скользкие, и к ним не хотелось прикасаться руками.