В кафе мы ели самую вкусную рыбу в мире – форель, которая водится в горных реках и озерах. По‑моему, рыба самая обыкновенная. Еще мы катались на глиссере.
Когда мы возвращались домой, я вспомнила один наш спор в классе. Помнишь, мальчишки говорили, что жить не очень интересно, потому что уже все в мире открыто и известно. Неправда! Жить ужасно интересно. И все надо увидеть своими глазами, даже уже открытое. Микроб странствий не дает мне покоя. Так и хочется изъездить весь мир. Еще мы собираемся поехать в Красную Поляну. Говорят, очень интересная дорога. И даже опасная. Но я не боюсь опасностей! Жду письма.
Зоя.
«Интересно, как микробы странствий выглядят под микроскопом?» – подумал Витя и стал смотреть в потолок. А в комнате уже были сумерки, окно стало фиолетовым. У кровати лежал Альт и поскуливал от безделья.
Витя, кажется, заснул, но даже во сне ему было грустно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
которая предшествует главным событиями нашей истории, и в ней же у Вити обнаруживаются микробы странствий
Интересно ли вам жить на свете? Не знаю, каков у вас, дорогие читатели, ответ на этот вопрос. Витя Сметанин отвечает на него без колебаний так: «Жить чрезвычайно интересно». Теперь возникает следующий вопрос: почему, собственно, нашему Вите Сметанину так уж интересно жить, когда кругом немало граждан, которым совсем жить неинтересно, которые, можно сказать, умирают со скуки, и девиз их существования древен, как мир: «День прошел – и ладно»? Не будем спешить с ответом на этот вопрос, потому что всем ходом дальнейшего повествования мы на него и отвечаем. Только одно вроде бы пока ничем не подкрепленное нравоучение. Помните, дорогие мальчики и девочки: каждый день нашей жизни – великий дар. Дорожите этим волшебным даром!
...В деревню старались взять самое необходимое, но все равно получилось два огромных чемодана, баул с продуктами, всякие авоськи.
Больше всех предстоящим переменам радовался Альт: носился по комнатам, оглушительно лаял и приуныл, только когда ему надели намордник.
До вокзала доехали на такси и сразу попали на электричку.
– Повезло, – сказал папа.
Мама предостерегла:
– Не сглазь.
Витя сидел у окна и думал. Куда‑то исчез Репа. Два раза приходил к нему Витя, чтобы проститься, – замок. У Вити было смутное ощущение, что Репа избегает его. Почему?
– Роскошная собака, – сказал дядечка в соломенной шляпе, который сидел напротив. – Мальчик, как ее зовут?
– Он у нас разговаривает. У него и спросите.
– Витя, не груби, – строго сказала мама. – Его, товарищ, зовут Альт.
– Роскошная собака, – повторил дядечка, но, видно, обиделся: стал сердито смотреть в окно.
Альт тихо, даже вежливо поскуливал у ног Вити. Конечно, вам бы, гражданин, надеть намордник, вы бы тоже рта не открыли. «Роскошная собака»... Витя даже сам не мог понять, почему злится.
За окном были зеленые перелески, поля; медленно плыл назад далекий горизонт. Прогремел мост над рекой, заросшей тростником; к берегу приткнулась наполовину затопленная лодка, и с нее мальчишка удил рыбу.
Что‑то случилось с Витей: чаще забилось сердце, перестук колес отдавался в нем, он с жадностью вдыхал воздух, который влетал в открытое окно; воздух пах полями, рекой, свежестью. «Я путешествую, – подумал Витя. – Совсем не обязательно ехать к морю. Я и здесь много всего увижу нового. Я ведь никогда не был в деревне. И название у нее хорошее – «Жемчужина». Если бы Витя Сметанин мог только знать, какие необыкновенные события ожидают его впереди...
«Зря я обидел этого чудака в шляпе», – подумал Витя и сказал дядечке:
– Альт умеет сумку из магазина нести. В зубах зажмет и тащит – будь здоров!
Но дядечка, видно, был очень рассержен и не стал разговаривать с Витей. И, между прочим, справедливо. Согласитесь: неправ Витя. Только невоспитанные, грубые люди срывают свое плохое настроение на других. Вежлиность, вежливость! Если бы она продавалась в магазинах... Когда мы неважно воспитаны, да еще вдобавок невежливы – какая ерунда достаточно часто из этого получается! Очень скоро вы в этом убедитесь.
Приехали на станцию Рожково, выволокли вещи на платформу, раскаленную солнцем. Электричка умчалась и увезла обиженного дядечку в шляпе.
– Вон у того киоска, – показал рукой папа, – останавливается автобус на Дедлово.
Автобус пришел скоро, маленький, допотопный, весь в пыли. В него набилось много народу, и кто‑то отдавил лапу Альту. Альт рыкнул сквозь зубы.
– Тут как бы самим доехать, а они с собаками, – проворчала женщина с мешками и бидонами.
– Собака вам не помешает, – сказала мама.
– Ишь какая, – зло посмотрела женщина с бидонами и мешками на Витину маму. – Из‑за вас и мы мучаемся. Курортники! Губы‑то намазала.
Все это было очень несправедливо, и Витя уже хотел заступиться за маму, но папа опередил:
– Вы без оскорблений, пожалуйста.
В разговор включилась другая женщина, тоже с бидонами; у нее было худое усталое лицо.
– Защитник! Шляпу надел и думает – ученый.
Альт тоже заступился за маму: он под намордником оскалил зубы и рыкнул на обеих женщин с бидонами – сначала на одну, потом на другую.
«Он все понимает, – подумал Витя. – Только сказать не может, к сожалению».
Между тем за папу вступился гражданин в парусиновом кителе:
– Это уже хамство!
Вот, пожалуйста!.. Убедились?
Теперь ругался весь автобус. Альт глухо рычал у чемоданов. Наверно, он считал, что ругаются на него, и защищался. Вид у собаки был несчастный, потому что Альт не чувствовал за собой никакой вины.
Витя недоумевал. Из‑за чего началась ссора? Из‑за ничего. Просто всем тесно, неудобно, все устали. Но разве это повод для ругани? Вот если у ребят ссора или драка, не сомневайтесь: всегда есть веская причина. Нужно было бы Вите здесь вспомнить про дядечку в электричке. «Все‑таки кое‑чему взрослые могли бы поучиться у нас. Например, справедливости».
Уже ругались другие люди. Мама и папа молчали. Наконец автобус прикатил в районное село Дедлово, остановился на площади с зелеными ларьками. По площади ходили куры и собаки.
Несколько сонных мужчин в серых кепках и сапогах – это в жару‑то! – пили пиво и о чем‑то лениво разговаривали.
На площади Вите стало скучно. Мама хмурилась и сердито покусывала губу.
– Лида, не принимай все близко к сердцу, – утешал папа.
Мама промолчала.
– Петр Николаевич! – закричал парень в зеленом пыльнике, с белыми бровями; он бежал к ним через площадь. – Я вас давно жду!
– А! Федя! – обрадовался папа.
Федя был зоотехником колхоза «Авангард», в который входит деревня Жемчужина. Они с Фединым папой давнишние знакомые. Федя и помог найти комнату. И притом с террасой.
Федя подхватил чемоданы и сказал:
– Вон мой Пепел стоит.
Какой же необыкновенной лошадью оказался Пепел! Он был высокий, стройный, с гибкой сильной шеей, шерсть у него была стального цвета и блестела. Пепел смотрел на всех сверкающим фиолетовым глазом и возбужденно фыркал.
– Красавец, – одобрил папа.
– Симпатичная лошадка, – сказала мама, боязливо обходя Пепла.
– Вы еще не знаете, на что он способен! – Федя потрепал Пепла по крутой шее. – Моя гордость.
Чемоданы, баул и авоськи были погружены в телегу.
– А как же быть с Альтом? – спросил папа.
Федя внимательно посмотрел на Альта.
– Овчарка? – спросил он у Вити.
– Овчарка, – ответил папа.
– Ученая?
– Конечно, ученая, – обиделся Витя.
– Тогда снимайте намордник, спускайте с поводка – побежит за нами, как миленький.
– Как бы он не загрыз курицу, – испугалась мама. – Или еще укусит кого. Все‑таки первый раз из города вывезли.
– Все будет в порядке, – засмеялся Федя. – Овчарка в незнакомой обстановке ведет себя смирно. Поехали!
Телега застучала по булыжникам площади. Альт бежал сзади и вдохновенно размахивал хвостом – видно, ему было очень весело.
Кончились последние дома Дедлова, и Федя крикнул:
– Пепел, рысью!
Пепел повернул голову, посмотрел своим фиолетовым глазом на Федю, фыркнул и побежал рысью.
– Он у меня все понимает, – сказал Федя:
А Витя подумал: «Я тоже хочу, чтобы меня понимали лошади, кошки, собаки. Все звери. Вот папа говорит: у человека обязательно должна быть цель, и тогда жить ему будет интересно. Может быть, моя цель – животные? Вырасту и стану зоотехником, как Федя. У меня, наверно, к животным способности: вон как Альт меня слушается».
В теплом, немного влажном сене Витя лежал на спине, смотрел на небо в переменчивых облаках с лохматыми краями; облака ворочались, на глазах менялись и были похожи на сказочных чудовищ. То плыл в необъятной синеве дракон с четырьмя головами, и одна голова была опущена вниз, кажется, присматривалась к телеге, в которой ехал Витя, вытаращенным фиолетовым глазом. То стукнулись лбами два огромных быка с рыбьими хвостами, и от удара в стороны брызнули белые искры. Летела на лохматом помеле ведьма, и постепенно вытягивалось в морковку ее неуклюжее туловище. Стадо белых, серых и оранжевых слонов медленно шагало к горизонту, и вожак поднял хобот – похоже, трубил тревогу.
Телегу покачивало; припекало солнце. Витя надвинул на глаза панаму; под панамой было розово.
...Они шли с Зоей по зоопарку, и из‑за решеток на Витю смотрели всякие звери и только ждали, чтобы он им что‑нибудь приказал.
Витя и Зоя остановились у клетки с тигром. Тигр пружинисто ходил взад и вперед, чуть приседая на задних лапах, и в его желтых глазах светилось нетерпение. «Хочешь покататься на нем верхом?» – спросил Витя. «Да он же меня сожрет!» – ужаснулась Зоя. «Положись на меня, – сказал Витя, перелез через первую низкую отраду, открыл засов клетки (при этом тигр – его звали Акбар – нежно погладил лапой Витину руку) и прошептал ему в мохнатое ухо по‑тигриному: – Покатай ее немного». – «Пожалуйста!» – сказал тигр Акбар тоже, разумеется, по‑тигриному. И вылез из клетки.
– Какие кругом дали! – где‑то сказала мама с восторгом.
– Приличные, – отозвался тоже где‑то папа.
Зоя тихо завизжала. И кругом завизжали люди, посетители зоопарка, и стали разбегаться. Аллея мгновенно опустела.
Витя посадил зажмурившуюся от страха Зою на спину тигра: «Не бойся. Пока я с тобой, ничего не случится». Потом он взял тигра за хвост, тихонько подергал его, как вожжи, и приказал: «Рысью! К пруду, где плавают черные лебеди». Тигр Акбар побежал рысью, Зоя подпрыгивала у него на спине, и теперь лицо ее пылало от счастья. Витя бежал рядом...
– Сынуля, посмотри, – сказала мама. – Степь похожа на море.
Витя сел в телеге.
– Какая же это степь, – сказал Федя, подергивая вожжи. – Поля. А рожь будет отличная.
По бокам дороги волновалось под ветром ржаное поле. Оно действительно было похоже на море: по нему бежали, перекатывались волны. Только волны были серо‑зелеными и иногда отливали вроде бы розовым. Невидимые жаворонки звенели над рожью, а на меже, у самой дороги, росли пыльные васильки – как синие звезды в зеленом небе. Пахло сладко, свежо, телега мягко покачивалась на ухабах.
Витя опять лег на спину и стал смотреть на небо, в котором по‑прежнему жили своей жизнью облака.
«Хорошо ехать, хорошо путешествовать, – думал Витя. И радость запела в нем, огромная, стремительная радость. – Если бы можно было всю жизнь ехать, ехать, видеть новые места, встречать разных людей, узнавать всякие интересные истории». И Витя понял, что в него, неизвестно как, проникли микробы странствий. Может быть, они приехали в конверте, вместе с письмом Зои?
Неожиданно зеленый полумрак окружил телегу; остро запахло смолой, и Витя увидел над головой сосновые ветки.
– Это наш Лиховский бор, – сказал Федя.
С двух сторон зачастили желтые стволы; телега прыгала по корням. Стало прохладно; смолой пахло так крепко, что казалось, будто она разлита кругом.
– Вот это воздух! – сказала мама. – Витя, дыши глубже.
Витя стал громко, с присвистом дышать, а папа произнес:
– М‑мы! – Он, оказывается, задремал и думал, что мама обращается к нему.
– Я совсем не жалею, что мы взяли отпуск в июне, – продолжала мама. – Отличный месяц. И хорошо, что мы едем в деревню.
Все ясно: к маме вернулось хорошее настроение – в таких случаях она всегда много разговаривает.
– Да‑да, – вяло сказал папа.
Кончился сосновый бор, и по песчаной дороге, из которой торчали корни, похожие на кости, телега стала спускаться к узкой речушке.
– Это Птаха? – спросил Витя. Речка ему не понравилась – уж больно маленькая.
– Нет, – сказал Федя. – Стланка. Так, ручеек. Зато раков здесь – пропасть. А Птаха – река настоящая. Катера по ней до плотины ходят.
Пепел понюхал воду, шумно попил немного, и с его мягких серых губ стали падать звонкие капли.
– Осторожно, – сказал ему Федя. – Шагом.
Пепел медленно переходил речку, и Витя в это время успел разглядеть под прозрачной водой дно в круглых камнях и с желтым песком клиньями между ними. Камни были в темных лохматых водорослях, и водоросли шевелились, будто живые. Вдруг Витя увидел, как из‑под большого камня стремительно метнулись, будто выстрельнули, серые обрубленные стрелки. Метнулись и исчезли. Это были рыбы. Настоящие живые рыбы!
Пепел с трудом вытащил телегу на берег, который довольно круто поднимался вверх.
Сзади засигналила машина. Витя оглянулся. На больной скорости в Стланку ворвался «Москвич» старой марки, веером разлетелись брызги, и в них возникла мгновенная радуга. «Москвич» въехал на берег, проскочил мимо и свернул на слабо накатанную дорогу, которая шла по берегу речки. Видно было, как машину кидает на ухабах.
Смутное беспокойство испытал Витя. Что‑то знакомое мелькнуло сейчас мимо него. Только что? «Москвич»? Но он его раньше никогда не видел. Люди, которые в нем сидели? Но Витя не успел их разглядеть.
– Ну и несутся, – сказала мама. – Пьяные, что ли?
– Наверно, рыбаки, – предположил Федя. – К нам их много приезжает на субботу и воскресенье.
– Да ведь сегодня пятница! – оживился папа. – В два часа у нас в бюро рассматривают проект Николая Иваныча. – И папа погрустнел.
– Петр! – возмутилась мама. – Мы же договорились – о работе ни слова!
– Ни полслова! – печально сказал папа. И вздохнул.
– А вот и наша Жемчужина, – сказал Федя.
Впереди виднелась деревня. Она треугольником была вбита между Стланкой и большой рекой, в которую Стланка впадала. Это, конечно, была Птаха.
Пепел радостно фыркнул и быстро побежал вперед – он спешил домой.
Въехали в деревню. Было тихо, безлюдно. Аккуратные дома смотрели на Витю резными окнами сквозь густые палисадники. В пыли купались куры с открытыми клювами, потому что было очень жарко. Пахло дымом, кукарекали петухи. Миновали широкую зеленую улицу и свернули в узкий переулок. Он круто спускался вниз, а в самом низу под солнцем блестела Птаха.
– Пепел! Приехали, – сказал Федя, и телега остановилась.
За плетнем из березовых прутьев качали под ветром головами розовые мальвы, а дальше был дом, тоже с резными окнами.
– Тетя Нюра! – закричал Федя.
В этот момент из будки, которую Витя вначале не заметил, вылезла огромная черная собака и с лаем бросилась к калитке.
– Альт! – ахнула мама.
– Альт! Ко мне! – крикнул папа и успел схватить Альта за ошейник.
Федя засмеялся:
– Пускайте своего Альта. Сильва у нас гостеприимная. Быстро подружатся.
Папа выпустил Альта, и никакой собачьей драки не произошло. Альт понюхал Сильву, Сильва понюхала Альта, собаки стали носиться по зеленому переулку. Они весело лаяли, в шутку, наверное, небольно кусали друг друга, кувыркались, и на них было интересно смотреть.
К телеге вышла тетя Нюра. Это была совсем не тетя, а настоящая бабушка, седая, высохшая, и руки у нее были томные, с вздувшимися венами. Витя понял, глядя на эти руки, что бабушка Нюра много поработала на своем веку. – Проходите, проходите, гости дорогие, – сказала она ласково. – Все для вас готово.
В комнате были бревенчатые темные стены с трещинами, и немного пахло скипидаром. Посередине стола стоял букет полевых цветов, и над ним гудел – вот интересно! – шмель. Наверное, влетел в окно на запах.
На террасе было зелено от деревьев за стеклами, и несколько коричневых бабочек сидело на потолке. Бабочки то поднимали, то опускали крылышки. Витя решил жить на террасе, здесь ему и поставили раскладушку.
Устраивались, разбирали вещи. Потом мама осталась готовить обед на керогазе, а Витя с папой пошли купаться на Птаху.
К Птахе надо было идти через сад. В саду в ряд выстроились кусты малины и смородины. Яблони были все в яблоках, правда совсем еще маленьких и зеленых.
– Витя, ни одной ягодки, – строго сказал папа. – Ни одного яблочка. Никогда.
– Я постараюсь, – дипломатично сказал Витя.
А время уже шло к вечеру. «Вот день быстро прошел», – подумал Витя. Он чувствовал легкую усталость, почему‑то немного кружилась голова. И стоило зажмурить глаза, как сразу возникала дорога, разрезавшая зеленое ржаное поле, круп Пепла, стволы сосен, небо в переменчивых облаках.
Птаха оказалась замечательной рекой. Вода в ней была теплая, бархатистая, а берег песчаный, нагретый солнцем. Покупались, полежали в лучах уже не греющего солнца.
– Хорошо, – сказал папа.
– Очень даже здорово, – согласился Витя.
Вечером Витя сидел за столом на террасе. Горела лампа под белым колпачком. Из открытой двери, из душистой темноты на огонь летели мохнатые бабочки, ударялись о стекло, сыпалась пыльца. «Вот глупые, – думал Витя. – Наверно, разбивают себе носы».
Он уже написал письмо Зое, в котором сообщил свой новый деревенский адрес. Писалось с трудом, потому что смыкались глаза. Витя лег на раскладушку, и сразу поползла перед ним лесная дорога, поплыли облака в огромном, беспредельном небе, побежали волны по ржаному полю, вышло из леса стадо слонов и направилось к берегу Птахи, наверно, на водопой. Впереди шел вожак и, задрав голову, радостно трубил.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой Витя знакомится с Вовкой Зубковым и узнаёт много нового для себя
Витя проснулся очень рано – низкое солнце цеплялось за плетень, в стекла террасы упирались мокрые от росы ветки липы, а на пороге открытой двери, из которой тянуло утренней свежестью, стоял рыжий голенастый петух и сердито присматривался к Вите то одним, то другим глазом.
Оказывается, мама и папа встали еще раньше и ждали, когда проснется их единственный сын.
Витя сладко потянулся, и тут папа сказал:
– На речку, быстро! Купание и зарядка.
На Птаху пошли втроем. Делали зарядку, поеживаясь от прохлады. Над водой стлался прозрачный туман. Папа, за ним Витя смело ринулись в воду, а мама никак не решалась. Пришлось ее вталкивать в реку. Мама визжала.
После зарядки и купания особенно вкусным показался завтрак. Бабушка Нюра принесла парное молоко, сказала:
– Пейте на здоровье.
Бабушку Нюру усадили почти насильно завтракать. Она села к столу, поджала ноги под табуретку, но есть ничего не стала, вдруг пригорюнилась, и Витя увидел, что глаза ее наполняются слезами.
– Что вы, что вы, Анна Ивановна! – всполошился папа.
– Как вы, сынки мои были б... – тихо сказала бабушка Нюра. – Я лучше пойду, не обессудьте. – И ушла.
– Чего она? – шепотом спросил Витя.
Папа нахмурился:
– В войну погибли у нее муж и два сына.
«Значит, одна она, совсем одна на свете», – смятенно подумал Витя.
В это время по тропинке прошлепали торопливые шаги, и в дверях появился парнишка, на вид ровесник Вити. Большеголовый, глаза широко расставлены и очень хитрые. Черные густые волосы были спутаны и не причесаны, нижняя пухлая губа оттопырена, и от этого лицо казалось немного обиженным. Парнишка был в рваных брюках, в майке и босиком. Вот чудно! Вите показалось, что где‑то он уже его видел. Но ведь этого никак не могло быть!
Осмотрев стол, парнишка деловито, даже, пожалуй, хмуро спросил:
– Здесь живет Витька Сметанин?
– Это я, – сказал Витя.
– Не Витька, а Витя, – поправила мама. – И, между прочим, надо здороваться.
На эти слова парнишка не обратил никакого внимания.
– А я Вовка. По фамилии Зубков. Меня Федька прислал. Зоотехник. Он сосед наш. Пошли играть.
Вите сразу очень понравился Вовка Зубков.
– Мама, я тоже босиком. Можно? – спросил Витя.
– Нет, – сказала мама. – Поранишь ногу.
Мальчики убежали – Вовка босиком, Витя в сандалиях. Только свернули за угол, Вовка сказал:
– Разувайся!
Витя снял сандалии. Как же было здорово босиком бегать по траве! Трава была бархатистой, прохладной – еще не высохла роса, она сверкала на солнце.
Прибежали за сарай, очень старый и темный. Здесь были кучи высохшего коровьего навоза и росла трава с мелкими беловатыми листочками. Она стлалась по земле.
– Давай искать баранчики, – предложил Вовка. – Они вкусные.
На траве были маленькие зеленые баранчики – круглые, с белой крапинкой посередине. Вовка ел их с удовольствием, Витя тоже ел, правда, с некоторой опаской; баранчики ему, если говорить честно, не очень нравились.
– Много не ешь, – великодушно сказал Вовка. – А то с непривычки понос будет.
Мальчики легли в траву. Около уха Вити возилась какая‑то букашка. Стремительные ласточки мелькали в небе.
– У вас в городе стоэтажный дом есть? – неожиданно спросил Вовка.
– Нет, – удивился Витя. – В Советском Союзе вообще нет стоэтажных домов. Только в Америке.
– Откуда ты знаешь? – хмыкнул Вовка. – Разве ты везде был? Где‑нибудь обязательно есть стоэтажный дом. А если нет, я построю. Вырасту, выучусь на инженера и построю.
– А в космос ты не хочешь лететь? – спросил Витя, потому что вспомнил: все ребята в их дворе мечтают стать космонавтами.
– Не, – сказал Вовка. – Чего там делать? Холодно. И земли нет. Одни звезды. – Он помолчал и вдруг даже вскочил. – Во! Придумал! Что, если наскрозь землю прокопать? Может, там, под нами, еще один Советский Союз?
Витя так и ахнул.
– Вовка, ведь земля круглая. Шар она, понимаешь? И давно известно, где какие страны. Ты что, географии не учил? В учебнике ведь написано.
– Врут! – сердито и убежденно сказал Вовка. – Они понапишут. Обязательно еще есть неоткрытые страны.
Витя подумал: «А ведь тоже в седьмой класс перешел. Ну и дела».
Неизвестно, отчего стало весело.
Вовка предложил:
– Пошли ко мне. Молоко со льда попьем.
Вовка жил на другом краю деревни. И окраина эта совсем не была похожа на главную улицу. Избы здесь стояли вразброд и некоторые были заколочены, обветшалые – в них никто не жил.
Вовка без ключа снял замок с двери, и Витя вслед за ним вошел в низкую избу. Крохотные окошки, выкрашенный яркой коричневой краской пол, чисто вымытый стол, лавка, за пестрой занавеской – кровать. Здесь же, за перегородкой, – Витя совсем остолбенел – топтался теленок, дымчатый, с белым пятном на лбу, очень симпатичный.
– Зачем он в доме? – робко спросил Витя.
– От коровы отняли, – объяснил Вовка. – Выпустишь, она его сразу найдет, все молоко отдаст.
«Ну и что? – подумал Витя. – Пусть бы отдала. Ведь коровы для своих детей молоко делают». Но вслух этой мысли Витя не высказал. Кто его знает? Может, так и надо?
По окнам ползали и жужжали оводы.
– Чего я тебе сейчас покажу! – сказал Вовка.
Со стола он взял ломоть черного хлеба, отщипнул от него мякиш, скатал шарик, нашел соломинку, проткнул ее через шарик, который оказался на середине соломинки. Потом Вовка поймал четырех оводов, и по паре насадил их с каждого конца соломинки, проткнув оводам брюшки.
– Теперь гляди!
Он отпустил оводов, они страшно загудели и стали вчетвером летать по комнате, возить хлебный шарик. Вовка хохотал, а Вите было жалко оводов, хотя они и вредные насекомые. Им, наверно, было очень больно и тяжело.
– Лучше бы их сразу убить, – сказал Витя.
Вовка почему‑то рассердился.
– Еще чего? – закричал он. – Пускай лошадей не кусают. И коров. Вот погоди, начнется сенокос, поедем с тобой в луга, посмотришь, что эти оводы с лошадями делают. А теперь полезли в погреб.
Вовка поднял деревянную крышку. Из погреба веяло холодом и сыростью. Витя за Вовкой спустился по крутой лестнице вниз. Глаза постепенно привыкли, и он увидел кучу картошки с длинными белыми корнями; прямо на земле на деревянной доске стояли крынки с молоком.
– А где же лед? – спросил Витя.
– Под землей. – И Вовка объяснил: – Еще зимой, когда на Птахе лед крепкий, каляный, мы его рубим на куски. Знаешь, получаются такие голубые глыбы, в них, как в зеркало, можно смотреться. Здесь, – Вовка топнул, – вырываем яму, кладем туда лед, сверху газеты, а на газеты – землю. Там и сейчас лед, все лето будет лежать, до следующей зимы. Чем не холодильник?
Витя вспомнил белый большой холодильник на кухне своей городской квартиры.
Витя передернул плечами – он совсем замерз. Мальчики выбрались из погреба в избу.
Вовка поставил на стол крынку с молоком. Крынка сразу запотела. А в желтых, даже розовых сливках, которые покрывали молоко сверху, плавали черными точками мушки. Вовка выловил их кончиком ножа, и мальчики стали пить холодное густое молоко с толстыми ломтями черного хлеба, посыпая его крупной солью. Было очень вкусно.
В это время в сенях затопали; загремело ведро.
– Мамка, – сказал Вовка. – Не в духе вроде.
В комнату вошла маленькая женщина с такими же, как у Вовки, широко поставленными глазами – взгляд ее был озабоченным; волосы выбились из‑под косынки; она была в резиновых сапогах; от нее пахло куриным пометом. Женщина стала в дверях, смотрела на Вовку, а Витю вроде не замечала.
– Ну что мне с тобой делать? – закричала женщина. – Немытый, нечесаный. И опять рубаху порвал!
– Мам, я... – начал было Вовка, но женщина закричала еще громче:
– На погибель мою растешь! Почему теленок непоенный?
– Мама, я...
Тут маленькая женщина заметила Витю, вернее, стала рассматривать его, и глаза ее сделались любопытными.
– А это кто же такой чистенький? – недоуменно спросила она.
– Витька, – сказал Вовка. – Дачник. У бабы Нюры они стоят.
– Понятно, – задумчиво сказала Вовкина мать. – Ну, давай знакомиться. Меня тетей Ниной звать.– Рука у нее была сильная, холодная, с потрескавшейся кожей. – Вон как люди ходят. Брал бы пример, бесстыжие твои глаза. – Вдруг она подошла к Вовке, ласково потрепала его по голове. – Есть хочешь?
– Нет, – ответил Вовка и счастливо улыбнулся. – Мы вот с Витькой молока с хлебцем поели.
– Поели? Ну и молодцы. – Тетя Нина опять задумалась. – Устала – сил нет. Все косточки болят. Посплю часа два. А вы, ребятки, идите бегайте.
– Мам, так я сейчас теленка напою.
– Ладно, ладно, я сама, – уже за перегородкой, где была кровать, сказала тетя Нина, шурша одеждой. – Бегите!
– Айда на речку! – весело крикнул Вовка.
И мальчики помчались.
На речке купалось и загорало много народу. Солнце, дробясь в брызгах воды, слепило глаза; где‑то стучали по мячу. Долговязый парень в полосатых плавках и темных очках в пол‑лица важно ходил по берегу, выбрасывая далеко вперед ноги; на его тощем животе болтался транзистор и передавал репортаж о велогонке мира на дистанции Варшава – Краков. По тому, как смотрели на парня, было ясно, что он нездешний. Может быть, первый раз пришел купаться. Наверно, новый дачник.
Парень присел около Вити и Вовки на корточки, спросил:
– Хлопцы, а когда в вашем магазине перерыв? Курево кончилось, понимаешь.
– Магазин второй день закрыт, – сказал Вовка. – Тетка Маня заболела. В сердце у нее хруст.
– Ай‑ай‑ай! – заволновался парень. – Не повезло. Бедная тетка Маня. Сердце хрустит. Надо же! Ну, бывайте, хлопцы.
И парень зашагал к зарослям лозняка, которые начинались сразу за песчаным пляжем и тянулись далеко, до самого леса, замыкавшего горизонт.
Мальчики рыли в песке норы, ходы, делали замок, засыпали друг друга. Вовка больше молчал, хмурился. Наконец он сказал, сердито посмотрев на Витю:
– Ты мою маму не осуждай, что сердится.
– Я и не осуждаю.
– Это она с горя. – Вовка поперхнулся.
– С какого горя, Вовка?
– «С какого, с какого»... – Вовка сел, стал из пригоршни сыпать песок тоненькой струйкой. – Когда мне три года было, у нас отец потоп. Весной шел через Птаху, а лед тонкий. Провалился... А потом Илья...
– Это кто Илья?
– Брат мой старший. В город ушел, там в компанию попал. А летом, через год, приехал с дружком... Ну, драки, скандалы. Потом надумали... Спьяну, конечно. В склад залезли, решили – там спирт. Матвей Иваныч его взял с участковым. Дружок‑то сбежать успел.
– А кто такой Матвей Иванович? – спросил Витя.
– Матвей Иваныча не знаешь? – Вовка был очень удивлен. – Да это председатель нашего колхоза. Его все кругом знают.
– А что дальше?
– Дальше... Дальше суд был. Показательный. Матвей Иваныч говорил: верю, мол, в Илью, поумнеет, вернется, мы ему дорогу в настоящую жизнь не закрываем... Дали Илье два года. Нет чтоб покаяться. Все кричал: «Ладно! Отсижу! Все одно вернусь, встретимся с председателем на узенькой дорожке». Не дурак, скажи? А ведь когда в колхозе работал – и на тракторе первый, и на косьбе. – Вовка замолчал, сдвинул темные брови. – Уж давно выпустили его, четвертый год пошел, а где шастает, не знаем. Каково матери? Вообще‑то она знаешь какая хорошая, добрая. А злость – это так. Покричит – и легче ей. И работает – слава на весь район. Она птичница. Управляется! Аж кругом ветер. Пошли к ней, она уже у курей своих. Сам посмотришь. Пошли, пошли!