Подойдя к костру, Истр с Радомиром уселись на большое бревно. Предложенный толстяком напиток действительно оказался куда лучше предыдущего, а вокруг шла оживленная беседа: воины пели, спорили, рассказывали байки.
– А я вытаскиваю секиру и… А он – на меня… А я…
Разговоры пьяных германцев напомнили Родиону его товарищей-подростков из двадцать первого века; варвары не знали слова «прикольно», но если бы знали, оно бы им подошло. Несколько раз мгновенно вспыхивала драка по непонятной причине, так же быстро утихавшая, появились «девочки» – морщинистые беззубые гарпии, за которых никто не дал бы и клочка от старой туники. Впрочем, и у этих испитых сирен не было отбоя от кавалеров, которые охотно били друг другу морду в борьбе за обладание их потасканными прелестями.
– Осмелюсь предложить, – негромко прошептал подошедший сзади купчишка. – За вторую тунику… кое-что получше этих.
– Не такое безобразное, хочешь сказать?
– А я лучше выпил бы еще вина, – обернулся Истр. – Налей-ка.
– О, как вам будет угодно.
Принесли еще вина, к нему в качестве бонуса жареного мяса. От костра летели искры, морщинистые костлявые «девчонки» лениво танцевали вокруг, кого-то из них уже раздевали, кидая одежку чуть ли не в костер, кто-то визжал словно резаная свинья, а кто-то, наоборот, ржал как лошадь. Кто-то бегал, кого-то ловили, а сверху на все это непотребство равнодушно взирали звезды.
Пробегая мимо, одна из девок вдруг уселась Радомиру на колени, обняла, потянулась будто поцеловать и при этом прошептала:
– Пожалуйста… прошу… помоги.
– Помочь? – удивился юноша.
– Да… если не трудно. Клянусь, сделаю для тебя все! Они… они хотят купить меня вскладчину, сразу на пятерых… я не хочу этого, господин, это больно.
|
|
– А от меня ты чего хочешь?
– Пойдем со мной.
– Вижу, вы уже сговорились? – Маркитант, исполнявший заодно должность сутенера, потирал пухлые руки. – Прекрасный выбор, господин, красивая молодая девушка, и стоит в точности как твоя туника. Только не на всю ночь. Берешь?
– Беру! – Родион махнул рукой.
Стало вдруг жалко эту беспутную девку, которую здесь в любом случае ничего хорошего не ждало. И рубаха перекочевала в жадные лапы торговца.
– Идем. Во-он та кибитка, это недалеко.
– Э, вы куда? – оглянувшись, завистливо ухмыльнулся Истр. – Я тоже хочу девку!
– Ничего, парень! – Рядом уселся Витланк, а с ним Оглобля и Родинка. – Достанется и нам, не сейчас, так позже. А пока насладимся хорошим вином! Радомир, дружище, я все-таки продал сбрую. Эй, эй, что же ты нас покидаешь?
– Я ненадолго. Веселитесь пока без меня, парни!
Кругом хохотали, бранились, прямо у костра любили доступных девиц, задравших подолы, тут же и ели, пили и орали песни. Те самые германцы, добродетелью которых когда-то восхищался Цезарь, предавались буйному варварскому веселью. Дети родового строя, среди своих они соблюдали нравственные законы, но, вырвавшись из плена обычаев и морали предков, выпускали наружу все темное и порочное, что таилось в душах. Здесь, где каждый был сам по себе, ничто не сдерживало их животную жажду удовольствий – ни приличия, ни стыд, ни совесть. Право сильного – единственное, что они выиграли, уйдя из-под защиты собственного рода.
Но вот пьяные выкрики и пламя костров остались позади, а жрица продажной любви все тянула юношу за собой:
|
|
– Сейчас, еще немного, уже почти пришли.
– Этак мы и до города добредем, – хмыкнул Радомир. – Тебя как звать-то?
– Маргона.
– Ты что, не местная?
Разговаривали они, кстати, по-латыни.
– Из Медиолана. Родители были земледельцами, но случился неурожай, и меня отдали за долги прислугой в богатый дом. А там изнасиловали в первый же день: сначала сам хозяин, потом его сыновья, затем слуги. Я пожила немного и сбежала. Торговец Манлий предложил работу.
– Вот эту?
– Вот эту. Не хуже и не лучше любой другой. Мы пришли, вот наша кибитка.
Галантно пропустив даму вперед, Радомир оглянулся, придерживая полог: вдали плясали оранжевые отблески костров, а в темно-синем небе, над вершинами черного леса, мертвенно мерцали звезды.
– Ну? – В темных глазах девушки блеснул отсвет луны, узкий, как кинжал наемного убийцы. – Залезай же! Здесь тепло.
В кибитке и правда было теплее, чем снаружи; когда жаркое пламя костров осталось позади, парень, оставшийся без новой туники, сразу ощутил прохладу весенней ночи. Родион осторожно забрался в кибитку. Полог упал, сразу сделалось темно, но тут же Маргона зажгла светильник – плошку смешанного с благовониями жира, в котором плавал длинный фитиль.
– Пей! – Поставив светильник на полочку, девушка обернулась и протянула гостю глиняную чашу. – Это хорошее вино, намного лучше того, что тебе там предлагали.
Молодой человек сделал глоток – вино и в самом деле оказалось прекрасным. Возвращая чашу, он пристально взглянул на Маргону. На поляне, при дрожащем свете костров, Радомир и не смог как следует ее рассмотреть, но теперь отметил большие глаза, чувственные губы, милый овал лица, прямую линию носа. Скулы, пожалуй, чуть-чуть выпирали, но это, возможно, от худобы. А как хороши были ее волосы – темно-рыжие или каштановые, теплые, мягкие, пахнущие дымом костра.
|
|
– А ты красивая, Маргона, – опустившись рядом с девушкой на колени, тихо произнес Родион.
– Я тощая, – она засмеялась, – а красивая девушка должна быть пополнее.
– Для кого как, мне худенькие нравятся. Что ты делаешь?
– Раздеваю тебя, господин мой… Ложись, вот сюда, на овчину. Чувствуешь, как здесь тепло? Это потому что есть жаровня с углями, вон за той кошмой. Сейчас будет совсем хорошо – ведь мое тело такое же горячее, как и жаровня… Потрогай!
Одним движением девчонка стянула длинное шерстяное платье и, нагая, прильнула к юноше, гладя его грудь:
– О мой господин, обними же меня, прижми к себе… и делай все, что захочешь! Хочешь, я погашу светильник?
– Нет-нет… ты красивая.
– И все же я стесняюсь своего тела… Слишком худа.
– Напрасно. Ты… я уже говорил… Ох…
Теплая кожа девушки казалась нежнее шелка, стройные бедра были вовсе не так уж худы, правда, лопатки явственно прощупывались, и косточки на позвоночнике можно было легко пересчитать.
Ах, как девушка выгнулась, когда молодой человек погладил ее по копчику, провел руками по бедрам, осторожно уложив на спину, поласкал языком темную ямочку пупка, такую манящую, нежную… А как восхитительна была грудь! Боже, боже, неужели есть в целом мире еще такое же наслаждение, чем нежно и страстно овладеть женщиной, этой вот юной девой с темными глазами львицы? Сколь приятно провести ладонями по ее коже, погладить, поласкать грудь, прижать к себе… сильнее, сильнее… сильнее… И услышать стон, сначала едва различимый, а потом все громче. Кричи, девочка, кричи! Наслаждайся!
– О, мой господин… О, мой… О…
– И не называй меня «мой господин», ладно?
– Ладно. А ты не уйдешь сразу?
– Нет. Мне приятно лежать с тобой.
– И мне… Ты такой нежный! Меня никто еще так не ласкал, никогда… Все просто брали и пользовались, когда им было нужно, грубо и зло. И ты тоже пользуйся… Да, да, возьми же меня еще! Когда захочешь…
Зеленовато-желтое пламя светильника выхватывало из темноты трепетное юное тело, отражалось в темных глазах с пушистыми подрагивающими ресницами. Маргона… Веселая маркитантская девица для плотских утех и не более. Сегодня с одним, завтра с другим, послезавтра с третьим. Сколько ей сейчас – шестнадцать, двадцать? Но через год уже будет тридцать, через два – все сорок. А еще через пять-шесть лет ее ждет смерть, если раньше не прибьют в какой-нибудь пьяной драке. Эх, девица-красавица…
– Маргона, позволь спросить?
– Спрашивай… Но сначала я спрошу, ладно? Я любопытна, как и все девушки. Люблю поболтать.
– Что ж, давай поболтаем.
– Обними меня, мой го…
– Я же просил тебя не называть меня господином!
– Крепче! Так… теперь скажи: здесь есть что-то такое, что звало бы тебя вернуться, если бы ты вдруг уехал?
Странный вопрос. К тому же Родион ощутил в голосе девушки какую-то фальшь. Или просто показалось?
Вдруг вспомнилась Хильда, дева из снов, непорочная красавица с белыми локонами и темно-голубыми глазами… Нет, Радомир не стыдился того, что произошло между ним и Маргоной – он же был простой парень, долго не видевший женщин. Да и хотелось помочь хоть чем-нибудь этой симпатичной и, в общем-то, не глупой девушке.
– Ну, если бы тебя послали куда-то, тебе хотелось бы вернуться? – повторила она.
– Конечно, хотелось бы! – не раздумывая, отозвался юноша. – Ведь здесь мои братья, друзья! Как бы я смог их бросить? Тем более, мой род… род старого Доброгаста, мог бы пострадать, если бы я нарушил верность вождю. А я вовсе не хочу лишиться рода и стать изгоем!
– А я тебе нравлюсь?
– Нравишься, само собой!
– Вот такая, как есть?
– Ну, да. А почему ты спрашиваешь?
– Просто хочется знать.
– Теперь спрошу я. – Молодой человек оперся на локоть и заглянул девчонке в глаза. – Милая Маргона, ты чего-нибудь хочешь от жизни, кроме потных похотливых мужиков, кислого вина, маркитанта с пухлыми ручками, этой дурацкой кибитки…
– Конечно, хочу, – с удивлением отозвалась девушка. – Мне вообще-то много чего от жизни надо. Боюсь показаться наивной, но раз уж ты спросил, отвечу. Я хочу иметь хороший дом в пять или шесть этажей…
– Ну, ничего себе мечты бедной девушки! – хмыкнул Радомир. – Шестиэтажный дом ей надобно. И что же, одна будешь там жить?
– Почему же одна? – повела плечом Маргона. – С мужем или любовником. На первом этаже будет таверна или лавка, а верхние буду сдавать! Обычный доходный дом, ты что, таких ни разу не видел?
Вопрос прозвучал удивительно настойчиво, но Родион не собирался пускаться в воспоминания о своей прежней жизни, а потому ответил просто:
– Нет, никогда я не видел доходных домов. У нас… там, где я жил, ведь нет городов.
– Нет городов?! – в свою очередь удивилась девушка. – Разве так может быть?
– Может. Красивая у тебя мечта, но как эта жизнь в кибитке может тебя к ней приблизить?
– Очень даже может. Есть один человек…
– Какой человек?
– Который все это даст нашей милой Маргоне! – громко произнес из-за кошмы чей-то насмешливый голос. – И это, и еще более того. Bis dat, qui cito dat – дважды дает тот, кто дает вовремя. Или ты не согласен, парень?
– Варимберт херцог! – Родион, потянувшийся было к одежде, в изумлении опустил руки.
А вот Маргона оделась без малейшего удивления, будто так и надо. Варимберт даже помог ей застегнуть фибулы, а потом присел рядом с юношей.
– Что, удивлен?
– А как же?
Хотя, если подумать, все просто, как огурец. Херцог нарочно отправил его сюда и подсунул эту девушку. Вот только зачем?
– Помнишь, я говорил, что у нас еще состоится с тобой беседа? – ухмыльнулся Варимберт. – Так вот, время пришло. Маргона, милая, оставь нас. И, пожалуйста, не подслушивай за пологом.
Поведя плечом, девушка выбралась наружу, а Родион тем временем поспешно оделся.
– Да, я тебя проверял, – Варимберт поправил фитиль светильника. – Ибо намереваюсь предложить кое-что.
– И что же?
– Завтра ты отправишься со мной в имперские земли. Будешь сопровождать наше посольство и подарки. Имей в виду, посольство тайное, о нем никто не должен знать, кроме тех, к кому мы поедем.
– И что это за лица? – Молодой человек неловко повернулся, едва не затушив пламя. – Теодорих, рэкс везиготов?
– Его мы уже посещали, – Варимберт понизил голос еще больше, до шепота. – Теодорих теперь наш враг. Как и римляне, к которым мы едем, дабы посеять между ними вражду.
– Разделяй и властвуй?
– Вот именно!
– И мы поедем в Равенну, их столицу? – с замиранием сердца спросил Родион.
– Именно так, мой друг! Встретимся там с цезарем и, что более важно, с Аэцием. Кстати, сын его недавно гостил у нас – очень приятный юноша.
Молодой человек едва сдерживал радость – поехать в Равенну! Оказаться рядом с Хильдой! Такой шанс никак нельзя упускать.
– Что отвел глаза? Недоволен?
– Очень доволен, мой вождь.
– Я не случайно выбрал тебя, – неожиданно засмеялся вельможа. – Чтобы было с кем поболтать в дороге.
– Ты сказал, господин, мы едем утром?
– Да. А сейчас навестим еще одно место. Умеешь ездить верхом?
– Не так хорошо, как хотелось бы. Гунн Миусс учил меня, но…
– О нем я тоже не позабыл.
Где-то снаружи, в лесу, вдруг послышалось нетерпеливое ржание. Услыхав его, Варимберт усмехнулся:
– Пора! Нам уже привели лошадей.
Погасив светильник, оба выбрались из кибитки. Отойдя в сторону, к лесу, херцог что-то повелительно крикнул; в ответ послышался чей-то голос и снова ржание. А на поляне продолжалось веселье: воины пели, орали, пили и любили падших девиц. Интересно, Маргона уже снова там?
– Вперед, друг мой! – Лихо вскочив в седло, вельможа направил коня за вслед за всадником, факелом освещавшим дорогу.
Радомир ехал позади; к счастью, конь ему достался довольно смирный и послушный, не стремившийся стать победителем забега на скорость. Тем более сейчас, ночью, когда оранжевое пламя факела мерцало впереди единственной путеводной звездою.
Ехать пришлось не очень долго – миновав лес, свернули на хорошую римскую дорогу, ведущую в город. На полпути снова свернули, и вскоре показались огни костров, разложенных возле ворот. Родион поежился, ибо сразу узнал резиденцию Аттилы: высокий тын, сторожевые башни, бревенчатый дворец. Изнутри доносилась приглушенная музыка и грустное пение.
Спешившись у ворот, ночные гости оставили лошадей страже и через высокое крыльцо вошли в просторные сени, где некоторое время ждали под пристальными взглядами вооруженных копьями и мечами воинов, безмолвными статуями застывших у дверей. В высоких золоченых светильниках вдоль стен жарко горели свечи. Вот пламя дрогнуло – открылась дверь из внутренних покоев, и на пороге возник мужчина, по римскому обычаю одетый в несколько длинных туник одна на другую.
– Сальвете, любезнейшие господа. Входите, – с поклоном пригласил он. – Повелитель ждет вас.
Следуя за Варимбертом, Радомир с любопытством крутил головой. Хотя, если честно, дворец повелителя полумира особого впечатления на юношу не произвел – обычный деревянный дом, разве что большой. Но он не исключал, что на людей, даже на картинках не видавших ни Лувра, ни Эрмитажа, эти вот бревенчатые покои могут произвести сокрушительное впечатление. Еще бы: золотые подсвечники, статуи из белого мрамора, стража у дверей, мерцающие золотые блюда на стенах, украшенное самоцветами оружие, короче, весь набор варварского шика.
Миновав длинную залу, полную воинов, посетители вновь оказались перед дверьми, обитыми тускло блестевшими металлическими листами. Неужели золото, думал Родион, ожидая приглашения дальше.
Варимберт шагнул первым, кланяясь на ходу, а вот молодой человек поклониться забыл, из-за чего не посмотрел вовремя под ноги, споткнулся о высокий порог и едва не упал.
– Кого ты привел с собой, Варимберт? – тут же раздался насмешливый голос. – Твои воины пьяны?
– Нет, государь, – сердито оглянулся на Родиона херцог. – Просто этот ант из глухого села, он никогда не видел такой роскоши и от изумления едва стоит на ногах. Да поклонись же ты, деревенщина!
Радомир с опозданием исполнил долг вежливости, после чего поднял глаза и невольно улыбнулся. Перед ним, на небольшом возвышении, сидел коренастый мужчина лет тридцати пяти или сорока, с хитроватыми глубоко посаженными глазами, которые на широком веселом лице казались маленькими. Коротко подстриженные волосы под золотой диадемой немного вились, длинный небрежно накинутый плащ глубокого пурпура ниспадал складками к ногам, обутым в высокие красные сапоги. Две римские туники, золоченый пояс, унизанные драгоценными перстнями пальцы, чувственные яркие губы затейника и сибарита, прямой нос, кустистые, как у Брежнева, брови, небольшие пижонские усики и бородка – не считая роскошных уборов, внешность ничем не примечательная, точно таким мог бы быть любой русский извозчик или дворник. И этого человека все так боятся? Это его назовут бичом Божьим? И взгляд скорее лукавый и хитрый, чем демонический.
– О повелитель, ты приказал привести к тебе моего спутника в поездке в Равенну, так вот он перед тобой! – Варимберт снова поклонился.
– Вижу, – усмехнулся вождь гуннов и, неожиданно подмигнув Радомиру, спросил: – Ну, что скажешь, парень? Где лучше – здесь или в твоих родных лесах?
Радомир даже растерялся от неожиданности. Мало того, что Аттила по внешности напоминал обычного русского мужика и держался как рубаха-парень, так он еще и говорил по-словенски! Впрочем, к Варимберту он обращался по-латыни, которой владел не менее свободно. И это называется гунн? Кстати, дядю и предшественника повелителя звали Ругила или Руа, что некоторыми толкуется как прозвище Рус! Кстати, Аттила – это тоже не имя, а нечто вроде титула, по смыслу примерно «великий отец» или еще проще – «батька». Как же его зовут на самом деле?
– Везде хорошо по-своему, – спохватившись, дипломатично отозвался молодой человек. – У всякого места и уклада жизни есть свои достоинства и недостатки.
– А еще говорят, хорошо там, где нас нет! – Аттила неожиданно захохотал и щелкнул пальцами. – Впрочем, где нас еще нет, там мы очень скоро будем. Мне нравится твой спутник, Варимберт, надеюсь, он покажет себя достойно. Если же нет…
Губы повелителя дернулись, обнажив острые желтые зубы, и все лицо его, до того вполне приятное, вдруг исказилось, сделалось некрасивым и даже страшным. Взгляд прожигал насквозь. Да-а, вот вам и извозчик!
– Если же ты не оправдаешь оказанного тебе доверия, ант, Варимберт херцог немедленно убьет тебя, – добавил конунг. – А я велю казнить всех твоих здешних дружков. Ибо есть такая пословица: ab altero exspectes alteri quod feceris… Понял, что это значит?
– Что сделал другому, то и жди от него.
Аттила ухмыльнулся, отчего широкое лицо его снова сделалось расслабленным, добродушным. Теперь повелитель гуннов напоминал Родиону склонного к мечтательности русского барина, этакого варварского Манилова.
– Вижу, латынь ты знаешь. Готский язык, разумеется, тоже – ведь готы живут с вами по соседству.
– А еще знаю немного по-гуннски, – осмелел Радомир.
– Ага, по-гуннски! – развеселился конунг, да и Варимберт тоже улыбнулся. – Гостил у нас тут один ученый ромей, Приск, так все мечтал выучить язык гуннов.
– И что же? Выучил?
– Всего два слова ему удалось узнать, – корчась от смеха, Аттила махнул рукой. – «Мед» и «твою мать»!
Тут уже рассмеялся и Радомир.
Нахохотавшись, Аттила громко позвал слугу и велел принести вина. Все трое выпили.
– А языку гуннов тебя, видно, научил мальчишка Миусс? – с хитрым прищуром осведомился конунг.
У Радомира чуть бокал из руки не выпал. Откуда повелитель полумира знает какого-то там Миусса?
– Тот самый, кого я держал в узилище и недавно выпустил по совету херцога, – продолжал Аттила. – Думаешь, я такой глупец и не знаю, что у меня на дворе делается?
– И ничего я такого не думал, товарищ гене… тьфу… повелитель.
– Ага, не думал – у тебя же все на лице написано! – Аттила снова захохотал и, вдруг оборвав смех, приказал: – Подойди, ближе!
– Кланяйся, кланяйся! – поспешно зашептал позади Варимберт.
Однако конунг, похоже, не обратил на непочтительность простого воина никакого внимания, а снял с безымянного пальца перстень и протянул Родиону:
– Возьми.
Красивый был перстенек и явно недешевый – золотой, тяжелый, с массивным зеленым камнем. Изумрудом, что ли? Приняв подарок, молодой человек озадаченно закусил губу – что в таких случаях говорить-то? Не кричать же: служу России! А что тогда? Служу великому рэксу?
– Спасибо большое, – наконец поблагодарил он, сделав пару шагов назад.
– Владей! – Конунг махнул рукой. – И помни: под камнем – яд. Проглотишь, если почувствуешь, что нашему делу грозит опасность.
Вот так подарочек, оказывается!
– Теперь ступай, а мы еще поговорим с херцогом, – небрежным жестом Аттила отпустил парня.
Родион чуть не сунулся пожать руку по привычке, но сообразил, что ее следовало поцеловать, и просто попятился к выходу.
– Подожди меня на дворе, – обернувшись, приказал Варимберт. – В лагерь тебе больше незачем ехать.
– А мои друзья? Что они-то подумают?
– То, что им скажет Хлотарь. А ему – я.
Выйдя из дворца, молодой человек внимательно рассмотрел перстень. Драгоценный камень тускло блестел в свете горящих факелов и луны, а под ним были выгравированы две буковки: «AR». Надо думать, «Аттила рэкс».
Странное впечатление произвела на юношу эта встреча, даже несколько пугающее. И смерть «за правое дело» Аттила пообещал, и пригрозил, что за его, Родиона, неповиновение придется отвечать друзьям. А у великого гунна слова с делом не расходятся – недаром же запугал все человечество на полторы тысячи лет вперед. Придется что-то придумать, чтобы никого из своих не подставить.
У крыльца, в саду и у ворот ярко горели костры. Радомир стоял, дисциплинированно дожидаясь начальства, и по мере того как на востоке светлело небо, на душе у него тоже прояснялось. Все-таки Бог дал ему шанс! И он обязательно освободит Хильду! Знать бы только, действительно ли она его любит? Да и не померещилась ли ему эта прекрасная дева из снов?
Глава 20
Весна 451 года. Равенна
Кольцо августы
Корчма называлась «Золотая рыбка». Радомир сидел в ней уже третий вечер подряд, безуспешно пытаясь придумать, как выручить Хильду. На северную красавицу положил глаз сам император Валентиниан – развратник и негодный правитель, нерадивый христианин, куда больше думающий о земных удовольствиях, нежели о спасении души. Никто в империи цезаря не уважал, даже его собственная мать, а уж тем более старшая сестра Гонория. Эта женщина обладала истинно царственным гонором и стремилась к власти, но по сути империей управлял Флавий Аэций, у Валентиниана же хватало ума лишь ему не мешать. Едва увидев Хильду, подонок-цезарь тут же воспылал к ней страстью, о чем поведал своим спутникам Варимберт.
– О, вы бы только видели его глаза! – хохотал херцог. – Он просто обезумел и походил не на христианина, а на мерзавца-язычника. Короче, наш подарок пришелся весьма по нраву цезарю, и мы могли бы надеяться на успех в переговорах, если бы не некоторые люди.
– Аэций? – тотчас же переспросил Радомир.
– Это и следовало ожидать, – Варимберт кивнул. – Но не только он. У любвеобильного императора есть мать и старшая сестра, и эти две женщины вовсе не склонны потакать его порочным влечениям. Особенно сестра, Гонория. Она ненавидит своего младшего братца-цезаря! Впрочем, как и свою мать. Все в этой семейке друг друга стоят. Гонория давно затаила злобу: ведь когда-то по приказу цезаря и родной матушки был убит ее любовник, а саму ее сослали в Константинополь, откуда она вернулась лишь недавно. И ее тут же обручили с сенатором Флавием Геркуланом. Человек он, может, и неплохой, но как государственный деятель – полнейшее ничтожество. К тому же он стар и, по слухам, уже утратил мужскую силу, а Гонории только тридцать три. Но несмотря на все это, сестра императора довольно влиятельна и носит титул августы. Будет очень жаль, если она отнимет у императора наш подарочек – ну, ту готскую девицу, о которой я говорил. Мы сказали, что она якобы родственница Аттилы и он прислал ее как заложницу, в знак своих добрых намерений.
– И где сейчас эта девушка? – спросил Радомир, похолодев.
Неужели она, фея из сновидений, ради которой он был готов почти на все, уже отведена в опочивальню царственного извращенца?
– Ну, не думаю, что Валентиниан уже достиг своей цели, – смеялся херцог. – Он женатый человек, христианин, ему приходится соблюдать приличия. По крайней мере, не нарушать их открыто. Да и сестра за ним следит. Она сильно на него обижена, а ведь известно, что нет ничего хуже обиженной женщины. Аbyssus abyssum invocat – бездна призывает бездну! Наша «заложница» сейчас у нее, и едва ли Гонория так легко отдаст братцу предмет его вожделений.
– У нее? – Радомир едва верил в такую удачу.
– Ну, конечно, не может же цезарь, женатый человек, держать у себя молодую девушку, якобы родственницу гуннского конунга! Приличия требуют, чтобы какое-то время она провела в гостях у Гонории, а впоследствии «заложнице», столь любезной императорскому сердцу, предоставят в пользование особняк и слуг. Я полагаю, Валентиниан сделает все, чтобы это произошло как можно быстрее, и тогда у него будут развязаны руки. А мы получим важного осведомителя – если все пойдет как надо.
– А что может этому помешать?
– Времена меняются, и люди меняются вместе с ними. Однако важно то, что наш подарок понравился цезарю и он будет благосклонен и уступчив во время переговоров. Валентиниан и так не питает любви к Теодориху, правителю наших врагов везиготов. Эх, если бы не Аэций! Он слишком умен: старается поддерживать дружеские отношения с Аттилой, но понимает, что у империи есть и свои интересы. Временами он пытается использовать нас: ради них мы разгромили тех же везиготов, а затем лангобардов. В пользу Рима, по просьбе и на деньги Аэция.
– Так этот Аэций нам друг или враг?
– И то, и другое, мой мальчик! В политике это бывает сплошь и рядом.
Этот разговор они вели три дня назад, сидя в этой же таверне на перекрестке виа Цезария и виа Аппулея, двух фешенебельных улиц имперской столицы. Сквозь узкое окно была видна приземистая базилика церкви Петра и Павла, а чуть в стороне женский монастырь. На втором этаже, сразу же над таверной, сдавались комнаты – в них-то и жили спутники Варимберта. Сам херцог расположился у какого-то влиятельного приятеля-сенатора, чуть ли не у самого Петрония Максима – главного недоброжелателя и соперника всесильного Аэция.
Но гораздо больше Родиона волновала судьба Хильды, чьей жизни угрожала немалая опасность. Ведь Юста Грата Гонория не из тех, кто сидит сложа руки.
– О нет, она не зарежет заложницу в первую же ночь и не отравит, – рассуждал Варимберт. – Здесь все соблюдают приличия, даже мы, хотя нас считают варварами. Аттила конунг не может так просто взять и вторгнуться в Галлию – она все же является имперской территорией. В Равенне, в Медиолане, даже в Риме у нас есть влиятельные друзья, но если мы нападем без всякого повода, они от нас отвернутся – неприлично дружить с разбойниками! Для начала войны нам нужен весомый повод! Над этим я сейчас и думаю, при помощи наших здешних доброжелателей. А вы пока ждите. Можете слегка развлечься, деньги у вас есть.
Своей свите херцог выдал серебряные денарии и золотые солиды, чтобы они могли приобрести приличную одежду по местной моде и потом посиживать в окрестных тавернах, лениво потягивая вино. Но Радомир не просто пил, а непрерывно думал о своем деле. Итак, Хильда в доме Гонории. Молодой человек уже успел обследовать данное место и убедился, что это настоящая крепость, в которую нечего и думать попасть без разрешения хозяев. Высокая ограда, обитые железом ворота, узенькие бойницы-окна, вооруженные слуги! Силой внутрь не проникнешь, остается – хитростью. Подбирая подходящий способ, Родион старательно вспоминал все, чему учил в лагере Максимин Арнобий, тот лектор с неприметным лицом. Кто имеет доступ во дворец Гонории? Не только сановные вельможи, но и люди попроще: цирюльники, лекари, портные, торговцы. Ведь не бегает же столь знатная дама самолично по лавочкам, а нужно ей много всего! Платья, туники, накидки, да не простые, а расшитые золотом, жемчугом, драгоценными камнями.
– Селестий, эй, Селестий! – подумав, молодой человек подозвал хозяина заведения.
– Чем могу служить? – тут же подскочил здоровущий рыжебородый мужик, больше напоминавший буйного и скорого на расправу варвара, нежели скромного хозяина корчмы и гостиницы.
– Кто в этом городе лучший портной?
– Лучший требуется? – Трактирщик почесал бороду. – Притязают на это звание трое: Арсений из Брундизия, Апулей из Норика и Мраковер Иллирик. Советую обратиться к Апулею – это лучший мужской портной.
– А женский? Женщинам кто шьет?
– Ты имеешь в виду знатных дам, любезнейший?
– О да! Знатнейших и самых богатых.
– Тогда Арсений… или Мраковер. Оба хороши. Но берут, змеи, дорого.
– Это ничего, что дорого, – Радомир азартно потер руки, чувствуя, что выходит на верный след. – А где они все живут?
Лавка и мастерская Мраковера Иллирика, которую Родион про себя называл ателье, располагалась в паре кварталов от «Золотой рыбки», на первом этаже пятиэтажного доходного дома, тоже принадлежавшего портному. Впрочем, он вполне заслуживал звания кутюрье – настолько изысканно были одеты выходившие от него дамы. Какие-то невообразимые накидки, далматики и столы, затканные затейливыми узорами туники, разноцветные вуали из тончайших полупрозрачных тканей! Церковь с ее аскетическим укладом еще не завладела умами знатных равеннских красавиц, и гораздо охотнее они следовали прежним языческим традициям, которые требовали от женщины быть привлекательной и будить желания. Это был словно последний всплеск, лебединая песня чувственного идеала красоты, прежде чем он, задавленный усилиями клириков, сгинет в «темных веках», чтоб лишь много столетий спустя вновь возродиться в образе «прекрасной дамы», предмете поклонения куртуазного рыцарства.