Шумели они не просто так, а затеяв ссору с настоящими гуннами, сынами племени хунну – узкоглазыми, черноволосыми и смуглолицыми, которые тащили куда-то целую корзину припасов.
– А я сказал – не позволю! И обо всем немедленно доложу сотнику Арбольду, а уж он вам спуску не даст.
Радомир вздрогнул, узнав этот голос. Неужели?! Среди готов главным был старинный знакомец Эрмольд! Ну, конечно, где ему быть, как не в подобном теплом месте? Он такой – без мыла в задницу влезет.
– Наш брат умрет! – резко возразил один из гуннов. – Ты этого хочешь?
– Не я, а Этцель конунг.
– Что такого сделал наш брат?
– Спрашивайте у властелина!
– Все равно мы хотим передать…
– Нет! Только не в мою стражу.
– Так бы и говорил…
Разочарованно отмахнувшись, гунны ушли: их было всего трое, а готов вместе с Эрмольдом – полдюжины. Радомир хотел посмотреть, куда направится его давний недруг, но помешали гунны. Вели они себя мирно – подошли, поклонились, а один спросил, не знает ли уважаемый господин, то есть Радомир, где сейчас сотник Арбольд. Видно, приняли за кого-то другого.
– Сотник Арбольд? Не знаю, – молодой человек пожал плечами и улыбнулся. – А может, я смогу чем-то помочь? Передать господину сотнику что-нибудь, если встречу?
– Да, если можно.
– Охотно передам! – пообещал Родион, на самом деле желая лишь поскорее отделаться от собеседников. – Что именно? Только прошу, не задерживайте – у меня важные дела!
– Да-да, мы быстро. Наш брат, юный воин, брошен в яму по лживому доносу.
– Вот как? Ой, в яме нехорошо сейчас, холодно, помнится, и я как-то раз сидел… Давно он там? И за что?
– Второй день, – за всех отвечал все тот же гунн, видимо, лучше других знающий латынь. – А за что, не ведаем.
– Это вам необходимо первым делом выяснить.
– Но мы пасем табуны и здесь бываем редко. Может, ты что-то узнаешь для нас? Мы бы отблагодарили, не сомневайся.
– Хорошо, хорошо, – согласился Радомир. – Сделаю, что смогу. Как зовут вашего брата, который в яме?
– Его зовут Миусс, господин.
Парня нужно вызволять! Гунн Миусс – друг, выручивший в минуту смертельной опасности, один из немногих людей, на которых Родион мог положиться. Но сперва надо разобраться, что и как. Где тут земляная яма? И как там вообще можно сидеть ранней весною – днем-то уже тепло, однако ночью пар изо рта идет. Нельзя там выжить, можно только загнуться и сдохнуть!
Узилище молодой человек обнаружил быстро: пошел за слугами, что несли по двору котелок с похлебкой. Только это оказалась не яма, а целый каземат: сооружение из серых валунов, с дубовой дверью, окованной металлическими полосами и запиравшейся снаружи на толстый засов. Охранял узника часовой – чрезвычайно гордый порученным делом юноша с коротким копьем и скрамасаксом у пояса.
Причем охранник был не единственным: еще один стоял поблизости, третий – за углом, у ограды. Грамотно расставлены: нападешь на одного, остальные сразу же заметят. Придется вспомнить науку лектора, пожелавшего остаться неизвестным: прикинуться кем-нибудь из начальства. Для этого нужен красивый дорогой плащ, который можно раздобыть у тех раззяв, что внимают сейчас музыкантам.
Приняв решение, Радомир тотчас же вернулся и встал у вишен с самым деловым видом. Присмотрелся: разношерстная публика сидела прямо на свежей травке, слушала песни, время от времени подпевая нестройным хором:
– Эх-ха! Эх-ха! Аой!
Довольные все! Что же плащ-то никто не скинет, жарко же? Солнышко печет, плечи пригревает… Ага… вот они, плащи, повешены на тонкую липу.
Молодой человек подошел ближе и разочарованно вздохнул: в таких плащах только коров пасти, и то где-нибудь от людей подальше. Срамота! Когда-то выкрашенные черникой, крапивой, дроком в приятные для глаза цвета – тускло-синий, зеленовато-серый, желтый – под дождями и ветрами ткани выцвели до грязно-серых и блекло-желтоватых и не имели уже никакого вида. Нет, в таком паршивом плащике «дежурным по роте» или каким-нибудь порученцем не притвориться. Как бы самого в каземат не засунули. Другой надо искать, побогаче, поизысканнее.
Вот такой, например! Взгляд юноши остановился на фигуре рослого германца, с группой товарищей сидевшего в теньке. Вот это плащ, в таком хоть к самому Аттиле на прием! Ярко-алый, расшитый золотом, да еще и заколотый изящной фибулой со сложным узором, где в контуры, выложенные тонкой золотой проволокой, залита изумрудная, небесно-голубая, желтая эмаль. Варвары умели делать такие вещи не хуже римлян – на солнце сияет, аж глазам больно. Любой дурак поймет: в таком роскошном плаще может ходить только большой человек, облеченный высшей властью!
Одно плохо: владелец плаща со своим сокровищем не расставался, несмотря на жару. Выманить бы его из тени на солнышко, да как? Германцам, похоже, и под вишнями неплохо. Музыканты играют, песни поют…
Дождавшись конца очередного номера, Родион шепнул что-то солисту. Вителий выслушал, усмехнулся и объявил:
– Публий Овидий Назон, «Искусство любви». Исполняется по желанию достопочтимой публики, – на языке готов добавил он.
И начал: декламировал на латыни, тут же переводил. Сидевшие на траве германцы заинтересованно придвинулись поближе, а Родион, прислушавшись, удивленно хмыкнул: ну, Вителий, ну и артист! Просили-то его «поинтереснее что-нибудь про любовь и женщин»!
Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна
Ляг на постель поперек, друга поставь над собой…[8]
А слушатели-то как заинтересовались! Во все времена люди одинаковы: хлебом не корми, дай чего-нибудь этакого…
Тысяча есть у Венеры забав; но легче и проще,
Выгнувшись, полулежать телом на правом боку…
– Как-как ты сказал, парень? – уже уточнил кто-то. – На правом?
Постепенно слушатели покинули свои удобные места на траве, окружили музыкантов плотным кольцом, внимали со всем тщанием, перемигивались, ухмылялись похотливо – надо же, какие у этих римлян песни-то есть! Аой! Были бы грамотны – наверняка записывали бы, чтоб не забыть. Видать, нужное народу произведение создал Публий Овидий Назон, эдакий учебник сексологии в стихах.
Пусть не смолкают ни сладостный стон,
Ни ласкающий ропот…
И этот, в алом плаще, тоже был здесь, у помоста. Уловка сработала – даже часовые, отвлеклись от службы и навострили уши.
А Вителий – ну, молодец! – сладострастно улыбался, переходил на интимный полушепот, словно делился тайной, как мужчина с мужчиной:
– У наслажденья есть тайных немало примет…
Родиону вспомнилось, как во время его службы в армии приехала развлекать солдат какая-то девичья поп-группа: даже тех девчонок не так слушали, как теперь внимали Вителию суровые воины Аттилы!
И вот длинный германец наконец-то скинул свой плащ – видать, разгорячился, – бросил в траву. А Радомир кинулся на добычу словно коршун – ухватил, свернул, сунул под мышку и метнулся в сторону. Только отойдя шагов на двадцать, как ни в чем не бывало набросил на плечи. А никто и не обернулся даже. Вот она, волшебная сила искусства! Расправив плечи, молодой человек напустил на себя важный вид – ни дать ни взять какая-нибудь чиновная харя на лимузине с мигалкою, а ну-ка, р-расступись, быдло!
С самым важным видом проследовав к узилищу, Радомир щелкнул пальцами и заорал:
– Эй, кто тут есть?
– Да, господин! – Подскочив, часовой с копьем склонил голову. – Что угодно?
– Командира своего позови, – сквозь зубы приказал Родион. – Да побыстрей шевелись, некогда мне тут!
– Сейчас, сейчас. – Юный воин торопливо приложил ладони ко рту и позвал: – Вильфрид! Вильфрид! Десятник!
Появившийся на зов усатый толстяк с мечом на украшенной серебром перевязи поначалу шествовал лениво, грозно нахмурившись – мол, оторвали от важного дела… Однако, заметив богатый плащ, враз переменился – подтянулся, прибавил шагу.
– Звали, господин? Что случилось?
– Здесь у вас сидит гунн по имени Миусс?
– Сидит, господин.
– Давай его сюда, сам херцог требует.
– Да, господин! – Десятник кивнул подчиненному: – Приведи! Мы можем сами доставить заключенного к херцогу, – добавил он, вновь обратив почтительный взгляд на Радомира. – Только скажи, господин, к какому именно?
– Заключенного требует херцог Варимберт. И немедленно, так что я должен доставить его сам.
– А, вон оно что! Видать, серьезное дело.
Дожидаясь, пока Миусса приведут, Радомир с притворно скучающим видом посматривал по сторонам. До чего же просто все получились! А всего-то – богатый плащ надел да начальственное лицо сделал. Ни документов не спрашивают, ничего… Что если попробовать и к Хильде так пройти? Но это же во дворец надо, а там подобный номер едва ли пройдет – здешние вельможи все друг друга знают…
– Вильфрид, ты почему здесь? – вдруг раздался рядом надменный голос.
– Это я вызвал! – Радомир обернулся, быстро состроив недовольную физиономию.
– Понял, господин!
Подошедший в это время молодой германец низко поклонился, потом выпрямился, поднял глаза… И Родион узнал Эрмольда.
Нечего говорить, что и гот немедленно его узнал. И выхватил меч.
– Сюда! Все сюда! Хватайте лазутчика!
– Но, господин… – Десятник пришел в изумление.
– Разуй глаза, Вильфрид, на нем же плащ сотника Арбольда! Не узнал?
– И правда! – сообразил десятник. – Арбольда!
– Он еще и вор! Что же ты стоишь, Вильфрид?
Итак, двое с мечами, еще трое бегут на подмогу. А он, Радомир, один и без оружия. Что же остается? Играть ретираду, как говорили в более поздние, но не менее романтические времена.
– Лови! – Бросив плащ прямо на выставленные мечи, молодой человек со всех ног рванулся к воротам.
Почему Эрмольд вдруг назвал его лазутчиком? А черт знает! Может, хотел напакостить, не рассказывая никому истинную историю их взаимоотношений. Ну, Эрмольд, сволочь готская! Не по его ли навету заключен в узилище Миусс? Он ведь подлецу тогда ладонь прострелил.
На бегу Родион оглянулся – брошенный плащ задержал врагов ненадолго, и они настигали. Куда дальше? Носиться наперегонки возле самых ворот опасно, здесь слишком много стражи. А погоня все ближе – стражники размахивают мечами, потрясают копьями, орут: держите его, держите! Вот уже дозорные у ворот заинтересовались, обернулись. Господи, что же делать-то?
Понимая, что надо остановиться, Родион тем не менее не хотел попасть в руки преследователей. Была бы толпа, чтобы в ней затеряться… Где ее взять?
Осененный новой мыслью, Родион, не замедляя хода, рванул прямо на воротную стражу; выпучил глаза, заорал вовсе горло:
– Пожар! Пожар! Горим, братцы!
– Что такое? Где пожар? – Опустив копья, стражники встревожились, начали озираться.
Шедшие по своим делам слуги собрались у ворот, подъехали ближе какие-то всадники.
– Что, что такое?
– Говорят – пожар!
– Пожар? А где горит-то?
– Где-то у дворца…
– А не дворец ли?
– Дворец и горит – он же деревянный!
– Скорее бежим, скорее!
Напрасно подоспевший Эрмольд вертел головой и кричал про лазутчика, напрасно пытался отыскать беглеца среди поднявшейся суматохи – никто его даже не слышал.
– Бежим ко дворцу, воины! – гомонили со всех сторон.
– Ведра, ведра тащите! Бадьи!
– Воды давайте!
– Добро выносить!
Все кругом суетились, бегали, кричали. Но расслабляться было рано: Эрмольд, не слушая криков о пожаре, продолжал выискивать в толпе Радомира. Хитрая сволочь, предусмотрительная и мстительная, его так просто не одурачишь. Что же теперь делать – бежать вместе со всеми к дворцу? А когда станет ясно, что никакого пожара нет?
– Эй, парень! – Какой-то всадник осадил коня прямо перед юношей. – Прыгай сзади, и едем.
Радомир живенько взобрался на круп гнедого конька, покрепче ухватился за сидевшего в седле парня:
– Едем? Куда?
– Куда-нибудь подальше отсюда! – обернувшись, расхохотался всадник.
Глава 19
Зима – весна 451 года. Паннония
Аттила
На память Родион не жаловался, стихи или иностранные слова всегда запоминал хорошо. Однако она штука хитрая и живет по своим собственным законам: иной раз всплывет что-то из далекого прошлого, да настолько отчетливо, будто вчера было, а какую-нибудь нужную мелочь никак не вспомнишь, хоть головой о стену бейся. Вот и сейчас Радомир никак не мог сообразить, где видел этого парня с длинными светлыми волосами и смуглым обветренным лицом. Никаких ярких примет, парень как парень – в лагере гуннов таких легионы! Светлые глаза, как почти у всех словен и германцев, по виду лет шестнадцать, одет в короткую шерстяную рубаху, узкие штаны, кожаные башмаки с оплеткой до колен, как носят франки. Бурый выцветший плащ, крашенный дубовой корой, – в общем, ничего особенного.
Вот только сам парень, похоже, неплохо знал Радомира, а следовательно, тоже числился в отряде старого сигамбра.
– А мы ведь выбрались, Рад! – оборачиваясь на скаку, со смехом кричал он. – Выбрались!
– Да вижу, что выбрались. Тебя как звать-то?
– Ого! – Парень, похоже, обиделся. – Ты что же, не помнишь?
– Не помню, – честно признался молодой человек. – У меня на лица вообще память не очень.
– Да что ты говоришь? – изумленный всадник обернулся. – Тебя что, в детстве по голове били?
Ну, конечно, в прежние времена люди, не имея фотоаппаратов и даже простой привычки что-то записывать, взамен получали удивительно, по нашим меркам, развитые наблюдательность и память, как слуховую, так и зрительную. Человека, один раз увиденного издалека, могли описать во всех деталях и запоминали навсегда. Родион замечал это за Истром, Тужиром, Хильдой, не говоря уж о таких зубрах, как Хлотарь, но сам, хоть среди ровесников-туристов считался парнем внимательным, здешним знакомым постоянно проигрывал. По части владения оружием-то он неплохо подтянулся, да и физически был крупнее и в драке мог рассчитывать на успех, но вот по части памяти уступал – не хватало выработанной с детства привычки.
И здесь то же самое: всадник Родиона сразу узнал, а Родион его – нет.
– Меня зовут Витланк сын Даговульфа.
– Ты франк?
– Да. Римляне еще называют нас салиями, но мы не из тех косматых дикарей, которые считают, что вся судьба и удача заключены в волосах и потому не стригутся, пока сами не облысеют!
Родион усмехнулся: ну да, не дикари, вполне цивилизованные культурные люди. По всему видать…
– Ты чего смеешься-то? – снова обернулся Витланк. – На самом деле смеяться должен не ты, а я и мой напарник Гилдуин.
– А-а-а! – Молодой человек наконец догадался. – Так это вам досталось следить за мной и Истром.
– Точно так! – с торжество подтвердил довольный Витланк.
– Бабка за дедкой, внучка за бабкой…
– Какая еще бабка?
– Это у нас пословица такая. Не бери в голову, скажи-ка лучше, откуда у тебя лошадь? Увел?
– Увел! – без малейшего раскаяния ухмыльнулся юный франк. – Совершил кражу. Увы мне, увы!
– Там, во дворе? Ничего, у тебя же не было корыстной цели. Скажем, что мы бежали от пожара, и это была не кража, а… необходимая самооборона. Мы же лошадь вернем? Или ты собираешься ее продать?
– Как же я ее продам? – Витланк расхохотался. – Сбрую с нее разве что, а лошадь-то клейменая, кто ее купит? Ближе к городу надо будет от кобылы избавиться – больно уж приметная. Левое ухо, видишь, белое. Если только грязью замазать…
– А стоит возиться?
– Может, и не стоит. Скоро война – и лошадей себе добудем, и все что угодно. Верно, Радомир?
– Конечно, добудем, друже!
Подступающий вечер разрисовал мир вокруг густыми красками: оранжево-желтое солнце висело над самым лесом, река сверкала узкой серебряной лентой между буровато-зелеными холмами, уходя в глубину густо-сиреневых горных отрогов, уже подернутых голубоватой сумеречной дымкой. От росших вдоль дороги деревьев, от каменных идолов, во времена седой старины поставленных здесь неведомым народом, протянулись длинные черные тени.
Погони не было – даже если Эрмольд сумел ее организовать, беглецы, запутывая следы, подъехали к Виндобоне совсем с другой стороны. Избавившись от лошади, с полмили шли пешком, болтали по пути. Витланк рассказывал о себе, о своем народе – западных франках, о галлах, вернее, римлянах галльского происхождения, ибо от некогда грозных кельтских племен – эдуев, секвонов, паризиев – остались одни названия, а сами они уже много веков как забыли родной язык и говорили на «вульгарной латыни».
– Могучие галлы разленились, изнежились и превратились в римлян, – рассказывал новый знакомец. – Это уже не те люди, о которых когда-то писал Цезарь.
– Ты читал Цезаря? – не поверил Радомир.
– Как я могу читать – я же не монах и не римский вельможа, кто меня научит грамоте? – рассмеялся Витланк. – Но я много о нем слышал – и здесь, в лагере, и раньше.
– Ты знаешь о монахах? Ты христианин?
– Да. Среди нас много христиан.
– Вы все арианцы?
– Ну конечно. Только настоящие урожденные римляне во всем слушаются своего Папу!
Без всяких приключений войдя в город, путники зашагали по центральной улице. Оранжевые лучи заходящего солнца освещали крытые красной черепицей крыши, отражались в цветных стеклах базилик, еще больше оттеняя черноту за колоннами портиков. К вечеру похолодало, но людей на улицах почти не убавилось.
– Тебе нравится здесь? – неожиданно спросил франк.
– Да, – признался Родион. – А почему ты спрашиваешь?
– Мне тоже нравится. И еще многим нашим, даже почти всем. Именно ради этого Аларих конунг когда-то ходил на Рим!
– Да уж, – Родион усмехнулся. – Все ненавидят римлян и при этом хотят жить, как они.
Если подумать, то за тысячи лет мир не сильно изменился. В России, например, люди в провинциальных городах ненавидят жителей Москвы и Петербурга – и хотят жить, как они. А граждане Молдовы или там, Средней Азии, хотят жить, как россияне. Так и здесь: варвары ненавидят Рим и при этом неудержимо тянутся к нему, если не к культуре его, то хотя бы к комфорту и роскоши. И вот уже скрипят колеса повозок – идет «переселение народов». Изнеженные, развращенные щедрыми государственными подачками, обленившиеся до безобразия римские граждане, даже последние бедняки, не хотят работать, зато варвары готовы взяться за любой труд. Римляне не хотят служить в армии? Зато этого очень хотят галлы и германцы. И вот уже не только рядовой состав, но и командование – сплошь готы, вандалы, аланы, франки. Кто такой Флавий Аэций, великий полководец, затмивший своей славой бесцветного и завистливого подонка – императора Валентиниана? Наполовину варвар и при этом яркий представитель «новых римлян», способных защитить некогда великую империю от бед, в том числе от своих же бывших собратьев. От всех этих «гуннов», которые хотели не столько разрушать, сколько просто жить как люди, то есть как римляне. За этим же едут в Россию гастарбайтеры… и кто будут «новые русские гунны»?
– О чем задумался, друг?
– А? – Радомир встрепенулся. – Да так, о жизни. Думаю, как хорошо, что язык франков похож на готский, иначе как бы мы с тобой друг друга понимали? Ты знаешь латынь?
– Понимаю, но сам говорю плохо.
– Хлотарь – твой земляк?
– Земляк, да. Но не родич.
– А херцога Варимберта ты хорошо знаешь?
– Я не настолько знатен, чтобы с ним запросто общаться, но видел, конечно, много раз. Хлотарь с ним довольно близок. А что?
– Хочу попросить херцога за своего друга, гунна. Он сидит в узилище, но я уверен, что его оклеветали. И даже знаю кто.
– Это все римские подлые обычаи – клевета, доносы! – с неожиданной злостью произнес Витланк. – Не все так хорошо у римлян, наши законы куда лучше и справедливее! Ну, вот как можно бросить человека в узилище по одному доносу, без суда, без свидетелей, поручителей? По-твоему, это справедливо?
– Нет, конечно. Но меня другое сейчас больше волнует: как парня вызволить? Жаль, Хлотарь не зачислил его в наш отряд, Миусс прирожденный разведчик. Может, попросить, чтобы Хлотарь помог выручить и взял к себе? Он там пригодится.
– Ты говоришь, твой друг – настоящий гунн?
– Да, по лицу даже видно.
– Тогда он не знает Галлии, а мы ведь пойдем именно туда. А там от него не будет толку, да и на местных он не похож – только выдаст себя и других да погубит все дело.
– Он может пригодиться в другом. Из лука бьет лучше всех на свете! Сегодня же вечером поговорю о нем с Хлотарем! – убежденно заявил Родион и спросил, помолчав: – Ты не знаешь, что это за город – Равенна?
– Кто же не знает? – Витланк усмехнулся. – Равенна – столица империи! Рим или Медиолан, конечно, и больше, и красивее, но так уж случилось.
– А ты бывал там, в этой Равенне?
– Нет. А тебе-то зачем?
Радомир неожиданно расхохотался:
– Знаешь, дружище Витланк, ты чем-то напоминаешь мне моего братца Тужира – такой же любопытный.
– Любопытство – не порок, поскольку идет на пользу! Так зачем тебе Равенна?
– Так… Может быть, придется там побывать.
– Уж точно побываем, дружище! – смеясь, заверил юный франк. – С мечом и секирой в руках! Но только, думаю, не так скоро. Сначала Галлия, а уж потом Равенна.
Толпы на улицах постепенно редели – торговцы и покупатели с опустевшего рынка переместились в ближайшие таверны, но и те закрывались с наступлением темноты. Стражники громко предлагали всем желающим немедленно покинуть город, ибо ворота скоро будут заперты.
– А вот и твой дружок, – Витлан первым заметил Истра, скучавшего за одним из столиков, расставленных позади старого платана.
– Как жизнь, брат? – подойдя ближе, усмехнулся Родион. – Я смотрю, ты неплохо проводишь время.
– А я тебя давно заметил. – Истр поднялся, ничуть не удивленный. – Только не хотел подходить при…
– Его зовут Витланк.
– Это он за нами следил?
– С напарником.
– Эх, брате, брате, – Истр покачал головой. – И как же ты попался-то?
– Это не я ему, а он мне попался, и то к счастью, – Радомир усмехнулся. – А то и не знаю, как ушел бы от Эрмольда и его шайки.
– Ты видел Эрмольда? – встрепенулся парнишка.
– Потом расскажу. Как наши дела? Где Оглобля и Родинка?
– А вон, у ворот переминаются, – Истр махнул рукой. – Они ближе к вечеру опять вместе сошлись, так я обоих и накрыл. Только все думал: и где это носит моего славного братца-тессария?
– Ну, ладно, ладно, – Радомир приобнял парня за плечи. – Извини, брат.
Как и было велено, в сумерках они вернулись в лагерь, прошли мимо горящих костров, перебрасываясь шутками со своими. Хлотарь, ухмылявшийся в седые усы, встречал молодежь у шатра и внимательно выслушивал отчет каждой пары. Чуть позади в тени держался тот самый лектор, иногда задавая вопросы.
– Судя по прическам и туникам, вы прикинулись местными? – Увидев Истра и Родиона, он даже улыбнулся. – Молодцы! Не сказать, что маскировка безупречная, но уже видно желание думать головой.
– Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas, иначе говоря, пусть не хватает сил, однако само желание заслуживает похвалы, – донесся из-за палатки знакомый голос, и все разом обернулись. – Приветствую вас, воины, – весело произнес Варимберт, остановившись у костра. – Сальве!
Тужир и еще парочка оставленных в лагере дежурных не теряли времени, и усталые воины уже вовсю подкреплялись горячей похлебкой из чечевицы, лепешками, жаренным на углях мясом. Хотелось, конечно, и вина, однако в пределах лагеря оно было под запретом.
– Так и быть, сегодня ночью можете пойти к маркитантам, – переглянувшись с Хлотарем, херцог махнул рукой. – Только смотрите, не подцепите нехорошей болезни от веселых девок и не слишком там засиживайтесь.
Слова командира были немедленно приняты к исполнению, и лагерь опустел в минуту. У костра остались лишь несколько человек, в том числе Радомир.
– Господин, – обратился он к Варимберту, – я хотел бы поговорить с тобою и со славным Хлотарем.
– Говори, – Варимберт поощрительно махнул рукой.
– Речь идет о гунне по имени Миусс, знаменитом лучнике. Вот бы его к нам!
– Гунн хорош для степей, – усевшись у костра, заметил херцог. – Но не для лесов и городов Галлии. В набеге он может принести немало пользы, но в разведке – едва ли. А почему тебя это заботит?
– Миусс – мой друг, и он попал в беду. Его оклеветали.
– Это бывает. И ты хочешь выручить своего дружка?
– Конечно, хочу! А как же? Он очень, очень хороший лучник.
– Знаю, – Варимберт протянул руки к огню. – И его вражда с Эрмольдом для меня тайной не является.
– «Разделяй и властвуй» – так, мой вождь? – усмехнулся Радомир.
– Есть еще одна пословица, подходящая к данному случаю: «Duobus certantibus tertius gaudet» – «Двое дерутся, третий радуется». А Эрмольд молодец – нанес удар первым, – одобрил херцог, зябко потирая ладони. – И что станет делать Миусс, когда выйдет на свободу?
– Мой вождь, ты и в самом деле собираешься… – обрадовался Родион.
– Да. Завтра велю освободить гунна. Явить милость, – цинично пояснил Варимберт. – Но ты будешь у меня в долгу.
– Я и так готов сделать для тебя все!
– Не сомневаюсь, – херцог неопределенно хмыкнул. – Очень может быть, что скоро тебе представится случай доказать свою преданность. А пока иди, развлекайся!
Радомир, пожалуй, предпочел бы остаться в палатке и отдохнуть, но не следовало пренебрегать советом херцога, больше похожим на приказ, да и выглядело бы это странно: какой же молодой воин откажется посетить веселых девиц? Сейчас следует вести себя примерно, дабы ничто не помешало зреющему плану бегства в Равенну, за Хильдой.
В лагере было спокойно и тихо, и таким же тихим казался город, расположенный недалеко, милях в пяти. Зато на большой поляне между ними сверкали огни костров, звучал смех и бурлило веселье! Повсюду сидели люди, пили вино, что-то продавали, покупали, обменивали, пели песни, дрались. Поставленные в круг кибитки совмещали в себе торговые ряды и публичный дом на колесах; слышались визг и крики девиц, перекрываемые раскатами мужского хохота.
– Жалко, Тужир с нами не пошел, – промолвил Истр. – Узнает, где мы были, обзавидуется.
– Ничего, в другой раз и он с нами пойдет.
– Да молод он еще по гулящим девкам ходить, – Истр прищурился и сплюнул.
«Будто ты сам очень взрослый!» – хотел сказать Радомир, но смолчал, не желая обижать брата.
– Что? – тот все же увидел, как переменилось его лицо.
– Да я подумал, на какие средства гулять-то будем? На те крохи, что остались от продажи плащей?
– О-о-о, братец, – тихо рассмеялся Истр. – Я наши рубахи новые прихватил, – он двинул плечом, на котором висел мешок. – Без средств не останемся, не бойся.
– Рубахи эти… – Радомир презрительно отмахнулся. – Сомневаюсь, чтобы на них здесь хоть кто-то позарился.
– Ой, не скажи, брат! Все на свете имеет свою цену. К девкам вместе пойдем?
– Нет уж, – Родион закашлялся. – Давай-ка лучше порознь.
– Тогда вот твоя рубаха, – Истр живо скинул мешок с плеча. – Тут сегодня только наши парни, и за вино Варимберт уже заплатил.
– Варимберт заплатил за нас? – воскликнул Радомир, удивленный и обрадованный этой новостью. – Тогда давай веселиться, чего застыли?
– Так я давно тебе говорю, братец. Идем!
Кувшины с вином стояли прямо на траве у костра; содержимое их время от времени выливалось в огромный котел, а уж оттуда каждый черпал кружкой сколько хотел. Кружками распоряжался один из маркитантов, скупщиков добычи, – высокий чернобородый мужчина с длинными загребущими руками и вислым носом, похожим на переспелую грушу. Ловко опрокидывая в котел очередной кувшин, он протягивал вновь прибывшим объемистые деревянные кружки и орал:
– Сальвете, славные воины! А вот, отведайте-ка отличного винца!
Сделав глоток, Радомир поперхнулся – гнусная кислятина явно отдавала уксусом.
– Ну и вино! – плевался рядом Истр. – Вот это гадость! А что, получше ничего нету?
– Получше – вон у того костерка, – словно ни в чем не бывало, показал чернобородый. – Ищите, друзья мои, и обрящете!
– Спекулянты хреновы, – ругался по пути Радомир. – Избавились от самого дрянного вина. Любопытно, сколько Варимберт за него заплатил?
– Едва ли очень много.
– Да эту кислятину вообще вылить пришлось бы, никто за нее гроша ломаного не даст. Хоть и говорят, что на халяву и уксус сладкий, да не похоже.
– Ну, пойдем посмотрим, что в других местах наливают, братец, – примирительно предложил Истр.
У дальнего костерка ошивалось немало народу, в большинстве уже сильно пьяного; многие были полураздеты, что и понятно: за питье и девочек расплачивались одеждой, застежками, всем, что нашлось при себе.
– А прав ты, брат! – уважительно заметил Родион. – За наши рубахи мы здесь много чего получим.
– Желаете девочек? – Словно поджидавший добычу паук, навстречу выскочил маркитант – небольшого росточка, лысый и чрезвычайно подвижный. Маленькие пухлые ручонки теребили засаленный подол туники.
– Девочек? А для начала налей-ка вина.
– Чем будете расплачиваться, уважаемые? – Маркитант излучал любезность.
– Вот! – Братья без лишних слов протянули рубахи.
– На рынке за них не дали бы и дюжины денариев, господа, – моментально оценил торговец. – Но чтобы здесь поразвлечься, этого хватит. Вот ваше вино… Выпьете – провожу к девочкам.