— Эй, малыш. Ты не сердишься на меня?
Он никогда не называл ее малышом, ни ее, ни даже Мартина.
— Лиза?
— Ничего страшного, Джон, — проронила она рассеянно. — У нас все будет в порядке.
Он даже не заметил оговорки, так спешил закончить разговор. Не было ни пустой болтовни, ни вопросов о самочувствии или визитах миссис Стэнли. Темнота нашептывала ей неприятную правду, и в нее нельзя было не поверить.
Джон не приедет сегодня, но Лиза почувствовала, что рада этому.
Мартин ждал ее в спальне. Лиза закрыла глаза, чтобы увидеть его розовощекое улыбчивое личико, для этого приходилось жмуриться изо всех сил. Он сидел на краешке кровати, болтал ногами. Его пальчик указывал на шкаф, и Лиза точно знала, что должна сделать. Ей пришлось открыть глаза, чтобы увидеть комнату. Свет не включала, управилась в полутьме.
Шкаф был тяжелым, но Лиза почти не заметила его тяжести. Смахнула со лба выступивший пот, откинула назад упавшие на глаза волосы и посмотрела на увешанную паутиной дверь в стене. Из замочной скважины сочилась тьма и сползала на пол темно-ржавыми, как засохшая кровь, струйками.
Ключи не понадобились.
Лиза лишь толкнула дверь, у которой не оказалось ручки, и петли радостно отозвались скрипучими старыми глотками. Мимо ног что-то прокатилось, оставляя за собой желто-зеленый след, и резиновый мяч остановился, вляпавшись в чернильную темноту пустой комнаты.
Почему-то Лиза была уверена, что нашла детскую. Запертую и спрятанную, как величайшее сокровище. Или как ящик Пандоры.
— Ты хочешь здесь жить, Мартин? — спросила Лиза и протянула руку. — Тогда давай, смелее. Теперь это будет твоим домом, милый.
Руки коснулось холодное и мокрое, скользкое, как подтаявшее желе. Лиза пришла в восторг, впервые за этот год ощутив прикосновение сына. Это было прекрасно! Так чудесно!
Этот дом изменит их жизни. О да, он точно сможет все изменить.
День третий, утро
Утром Джон не позвонил. Выдернутый из розетки шнур лежал нетронутым, но Лиза все равно присела на корточки и педантично нарезала его на пять равных частей. Не хотела, чтобы им мешали.
Спустилась в подвал и долго выбирала из груды хлама вещи посимпатичнее, чтобы украсить детскую. Запах гниения из нее все никак не испарялся, даже несмотря на раскрытое настежь окно спальни рядом. Впрочем, в нем не было ничего такого уж плохого, если подумать. Не всем же должны нравится сплошь розы и фиалки.
— Мартин! — позвала она и достала из картонной коробки куклу с большой фарфоровой головой. Правда, затылок у нее был пробит, а один стеклянный глаз отвалился. Но в целом кукла была весьма и весьма мила. — Мартин, взгляни, какая красота! Хочешь такую?
По ступенькам из кухни скатился резиновый мяч. Он легко подпрыгивал, пересчитав все перекладины, пока не докатился до Лизы и не ударился о ее ногу. Он был немного грязным, и Лиза платком стерла с него розовую сукровицу.
В следующей коробке притаились фотографии. Не кузена миссис Стэнли, а другие, очень старые. Лиза решила немного отвлечься и разложила их на полу, как большой черно-белый паззл.
Как это мило, подумалось Лизе. На потрепанном снимке цвета сепии спал ребенок, одетый как куколка — в костюмчик с кружевами и оборками. Совсем еще кроха, ненамного старше Мартина, на момент его смерти, конечно. И снимков таких было много, и на всех ребенок спал. Его неподвижное бледное личико выражало покой и умиротворение, оно было таким красивым, что дух захватывало. Как бы Лиза хотела обнять этого малыша, прижать к груди. Она была уверена, что ему нужно ее тепло, всем детям нужно, чтобы их обнимали.
— Что ты думаешь, милый? — спросила Лиза у теней, клубящихся в дальнем углу. — Если бы он был тут, вы бы подружились. Да?
Одинокая лампочка под потолком согласно моргнула.
Тьма в углу возбужденно колыхалась, и Лиза не могла сдержать улыбки счастья. Ее мальчик так быстро растет, как и все дети в его возрасте. Она была права, что осталась в этом доме — он явно шел Мартину на пользу.
Она перевернула снимок и увидела размашистую подпись. Цифры. Точнее, дата.
Дата смерти.
Лиза все поняла, и сердце ее наполнилось теплом и материнской любовью. К мертвым детишкам она с некоторых пор питала особую привязанность.
Она почувствовала непреодолимое желание еще раз взглянуть на спрятанную комнату, детскую комнату, как она уже поняла. В ней клубился мрак, ложащийся на обшарпанные голые стены выцарапанными по дереву рисунками. Больше всего их было у самого пола, они густо усеивали стену вдоль плинтуса, а потом резко уходили вверх. На потолке были следы маленьких ножек, а еще любимый рисунок Лизы — счастливая семья. Мама, ребенок и кот. Папы не было, да и нужен ли он? Лиза смотрела наверх до ломоты в шее, и все больше ей казалось, что там она видит себя.
Почему бы и нет? Она стала бы этому малышу хорошей мамой. И шорох детских шагов за спиной тому лучшее подтверждение.
День третий, вечер
Лиза начала приготовления заранее.
Миссис Стэнли сегодня была не в духе, так сильно кричала. Лиза особо не вслушивалась, она вообще не вышла на кухню, осталась в детской, чтобы навести последний лоск. Громкий голос миссис Стэнли доносился туда изрядно приглушенным, но Лиза все равно прикрыла дверь, чтобы не отвлекаться.
Скоро должен приехать Джон, а столько еще не готово к его встрече.
Она провела ладонью по стене, размазывая кровь. Она начала выступать из детских рисунков со вчерашней ночи, придавая мрачноватый комнате хоть каких-то красок. Пожалуй, так было гораздо лучше. Лиза посмотрела на свою красную влажную ладонь и приложила ее к лицу. Надо же, теплая. Это хорошо — значит ее мальчики тут не замерзнут.
Миссис Стэнли, наверное, уже ушла. На первом этаже было тихо, Лиза спустилась на кухню и взялась за швабру. Джон скоро приедет, а тут такой бардак. Миссис Стэнли следовало прибрать за собой, прежде чем уходить. Вся раковина красная, да и на пол изрядно натекло.
Полчаса ушло на уборку. Мартин не появлялся, наверное, готовился встретить папу. Лиза не сомневалась, что сегодня у них получится увидеться по-настоящему. Этот дом и вправду особенный. В нем Лиза как будто снова начала жить, а потом и Мартин начнет. Непременно начнет. И они втроем заживут весело и хорошо. Нужно только как-то сказать Джону, что он тут лишний. Не хотелось его обижать, но так будет лучше для всех.
Он подъехал, когда совсем стемнело. Лиза успела снять фартук, выключить духовку и пригладить волосы перед зеркалом. Потом мотор стих, по дорожке к крыльцу промелькнул высокий мужской силуэт, и зазвенели ключи.
— Лиза! Лиза, где ты?
Она вышла ему навстречу, неловко поправляя складки голубой юбки. Джону она нравилась, так что… Нехорошо обрывать все на плохой ноте.
— Бог мой… Лиза… Что с тобой?
В его глазах плескался ужас. Он попятился, но дверь уже была заперта, а ключи убраны в надежное место. Мартин постарался.
— Добро пожаловать, Джон, — улыбнулась Лиза. — Я приготовила ужин. Ты же голоден с дороги?
От него нестерпимо сладко пахло чужими духами, тот гадкий запах, что она почувствовала по телефону вчера. Другая женщина. У ее мужа была другая женщина, а у Лизы — был теперь другой ребенок. Все останутся довольными.
Джон сделал еще один шаг назад, но за ним была только запертая дверь. Лиза подошла к мужу и заглянула в глаза. На их светло-карем дне отражалось ее лицо — в задорных веснушках кровавых брызг.
Лиза кокетливо улыбнулась. Такой она и сама себе нравилась.
— Идем на кухню, — пригласила она и отвернулась. Джон пошел за ней.
Благодаря миссис Стэнли ужин получился выше всяких похвал. Она была в меру упитанной женщиной, так что мясо хоть и старое, но его хватило и на первое, и на второе. Пожалуй, не доставало прованских трав, но их Лиза не нашла.
— Лиза, — пробормотал Джон странным голосом. — Что за черт тут творится? Лиза!
Она наколола на вилку кусочек филе и подула на него. Вообще-то, она напробовалась еще в процессе готовки, да и миссис Стэнли доверяла. Она была хорошей женщиной, так что едва ли испортила праздничный ужин.
Надо будет устроить настоящее новоселье и пригласить ее. И всех соседей заодно. Дети любят праздники.
— Куда ты? — испуганно спросила Лиза, когда Джон резко поднялся, уронив стул. Он смотрел куда-то за спину Лизы, и она, повернувшись, все поняла.
Забыла убрать ногу с пола. Закатилась за край стола, вот Лиза и не заметила.
Джон бросился вон из кухни. Лиза за ним.
— Куда ты звонишь?
— В поли… — Он нервно нажимал на кнопки, но кусочки провода лежали тут же, на тумбочке. Джон уронил трубку, и она безжизненно упала ему под ноги.
— Что тут, мать твою, творится?! — рявкнул он и бросился к Лизе. Грубо схватил за локоть. — Почему ты вся в крови?! Где миссис Стэнли?! Отвечай!
Лиза вырвалась и побежала наверх. С Джоном происходило что-то ужасное, а ведь рядом дети. Нужно срочно что-то предпринять.
Она обернулась, и Джон почти нагнал ее. В его лице не было ничего человеческого. Он обезумел.
Лиза бросилась в спальню. Ночник не горел, но из открытой двери в детскую сочился красноватый свет. Дети еще не уснули.
— Лиза! — прорычал Джон совсем рядом, и Лиза бросилась в детскую. Она должна защитить своих детей! Во что бы то ни стало. Джон сошел с ума.
Мягкая тьма приняла ее в свои объятия. Резкие запахи свежей крови и старой плоти привычно укутали со всех сторон. Лиза прижалась спиной к сочащейся слизью стене и уставилась на силуэт мужа в дверном проеме.
— Джон, — всхлипнула она. — Джон, одумайся, пожалуйста. Тут же дети…
— Ты чокнулась, Лиза, — перебил он. — Совсем из ума выжила? Что ты тут устроила?
Он сделал шаг вперед, и Лиза сжалась от страха. С потолка медленно стекали тяжелые маслянистые капли и разбивались о натекшие на полу лужицы. Джон наступил в одну такую и грязно выругался. Лиза зажала ладонями уши. Ее Джон не был таким. Это не он, его подменили.
Она широко распахнула глаза, глядя, как Джон смахивает с плеч багровые капли. Но их становилось все больше. Целый дождь из крови, льющейся с потолка. Джон завертелся волчком, как будто она его обжигала, а за его спиной вырастала невысокая фигурка, сотканная из красного и черного. Маленькая, хрупкая, как куколка.
Лиза улыбнулась ей и кивнула.
У Джона был очень красивый голос, странно, что она прежде никогда ему об этом не говорила. Когда он кричал, это особенно чувствовалось. Лиза убрала руки от ушей, чтобы не пропустить ни звука. Когда Джон перестал кричать, эхо его голоса сменилось шипением кипящей крови и тихим шорохом плоти, сползающей с костей. Это был момент их с Джоном особой близости, почти интимности. Он был перед ней совершенно открыт, из провалов пустых глазниц исчез этот постоянный укор, а приторный аромат чужих духов сменился более натуральным, естественным запахом — сырого мяса и запекшейся крови.
Лиза подошла к Джону и опустилась перед ним на колени. Жаль было прощаться так, но, даже став настоящим, он не мог остаться в их доме. Он предал их, так что ему придется искать себе другой дом. Но Лиза могла войти в его положение, поэтому не будет против отдать ему место под старой яблоней в саду. Там рядом была скамейка, так что они будут видеться. Всегда можно расстаться друзьями.
Она погладила его по щеке, цепляя пальцами остатки мышечной ткани.
— Я буду рассказывать Мартину только хорошее о тебе, обещаю, — сказала она. — Кстати, я не познакомила тебя с моим новым ребенком. Но у него нет имени, так что я назову его… Джон. Надеюсь, ты не будешь против?
Она поцеловала Джона-старшего в гладкий белый костяной лоб, поднялась и вышла из детской. Мальчики пока доедят папу, а у нее еще много домашних дел. Для начала, продумать будущий праздник. Лиза прикрыла дверь детской, чтобы не мешать детям резвиться, и пошла на кухню.
Ужин еще не совсем остыл.
Приглашаем на страницы автора:
https://author.today/u/soravanilla
https://author.today/u/kirrantel (Карина Гертман — творческий псевдоним Соры Наумовой и Марии Дубининой)
Творческая группа: https://vk.com/juusan
Лара Джейн
КЛУБ «ПОЛЫНЬЯ»
Много слухов ходило об этом месте. Таинственном, странном и чужом. Казалось, это был обычный клуб, каких сотни в округе, но никто даже не мог подумать, что это совершенно не так.
Особенно в дни, когда города накрывала волна беззаботного веселья, детского ребячества и карнавалов.
В дни Хэллоуина.
Клуб «Полынья» был особенным местом. Здесь не было слишком громкой музыки, ослепляющих софитов и множества пьяных людей, трясущихся на танцполе, точно мошкара в темноте. Это было небольшое помещение квадратной формы, с барной стойкой из красного дерева, огромным крутящимся колесом-танцполом посередине и диджеем, затаившимся в углу. Стены здесь были зеркальные, так же как пол и потолок. Всем, кто сюда входил, казалось, что они попадают в другое измерение. Здесь и время шло иначе. Пока на улицах пролетали часы, дни и даже недели, в «Полынье» проходили всего какие-то жалкие минуты. В этом клубе не было дресс-кода или вышибал, но, как бы странно это ни прозвучало, там никогда не водилось пьянчуг и наркоманов. Все, кто приходил в «Полынью», наведывались туда лишь с одной целью — музыка.
Музыка здесь была точно наркотик. Она зазывала людей, которые хоть один раз побывали в этом месте, нестерпимым, навязчивым зудом — где-то в глубине сознания их преследовала эта музыка, не оставляя ни на секунду.
Билась внутри ритмом, который заставлял тело изнывать от жажды.
Хэллоуин был днем, когда музыка в стенах «Полыньи» звучала по-особенному. Когда каждый человек, который заходил в эти двери, был обречен.
Гай Джеларго не бывал здесь раньше. В этом зеркальном мире, отражение которого он привык называть домом, все было чужим. Зеркала искажали реальность, точно не родные, а музыка как будто бы вырывалась прямо из самих стен.
Музыка...
Он прошел в клуб, чуть на улице замерцали звезды. Это было его испытание. Его шанс. Сегодня здесь собрались здешние подростки отмечать Праздник Мертвых. Гай знал, что для каждого из них этот день может стать последним. Выпуском из жизни. Иронией судьбы. Его бросало в дрожь от вида извивающихся тел на кругу-танцполе — сверкающих блестящими платьями девушек и стонущих в эйфории парней. Все были в масках: зверей, героев кинофильмов, мультфильмов и нечисти. Гай прошел к бару, сразу привлекая внимание бармена — длинного, лысого дяденьки с татуированными руками и в маске кролика. Он покосился на Джеларго, точно тот был бельмом на глазу, и недовольно встряхнул головой.
— Чего изволите?
Гай поднял на него внимательный взгляд, а затем метнул его в сторону диджея.
— Мартини, — бросил он, не оборачиваясь.
Бармен что-то недовольно проворчал и принялся наливать в стакан розоватую жидкость. Гай не переставал следить за диджеем. Этот человек прятался под капюшоном толстовки, бейсболкой и черными очками со звездами, так, что разглядеть, мужчина это или женщина, было крайне трудно.
— Держи! — Бармен стукнул бокалом о барную стойку, выводя Гая из раздумий. Он кивнул, принимая бокал, расплатился и направился к диджею. Бармен провожал его недобрым взглядом, и это неприятное напряжение толкало Гая в спину, заставляя встряхивать плечами. Зеркала под ногами вздрагивали от музыки, которая переливалась в воздухе, пока еще привычная всем, но словно бы сжатая, как пружина. От нее в голове неприятно саднило, покручивало. Девушки и парни продолжали встряхивать себя, повинуясь ритму, уносящему их в сладкие грезы. Опьяненные этим видением, они готовы были раствориться в нем, поддаваясь животным порывам. Стать теми, чьи маски они носили.
Гай пробирался сквозь толпу, медленно вступая по крутящемуся диску и стараясь не разлить содержимое бокала. Он ощущал, как мышцы сковываются под порывами музыки, но держался.
«Надо было заказать пиво», — невзначай подумал он, огибая потные тела, возникающие на пути.
Чем ближе он подбирался к диджею, чем больше чувствовал, как густеет воздух, и как музыка, обволакивающая его, становится тяжелее и настойчивее. Когда до диджея оставалась всего пара шагов, Гай замер, устремив взгляд в зеркальный пол. Зеркала были его стихией. Его домом и даже те, что не принадлежали Гаю, могли открыть правду, стоило лишь Стражу Зазеркалья попросить.
И он попросил.
Гай замахнулся рукой и вылил содержимое бокала точно в отражение диджея. Музыка на мгновение исказилась, словно заевшая пластинка, и диджей вскрикнул. Зеркала завибрировали, а ноты музыки стали походить на скачки кузнечика. Гай вгляделся в размытое отражение диджея, и глаза встретили девушку с двумя рыжими косичками и смуглой кожей. Только Гай знал, что это была не обычная девушка.
Александра.
Чаровница, повелительница музыки. Теперь Джеларго знал наверняка, почему в «Полынье» так любили музыку и почему здесь так часто в Хэллоуин пропадали люди, поддаваясь сказочным полетам, и отдавали все свое время только одной ей.
Александра улыбнулась ему рядом острых, как бритва, зубов.
— С праздником, Гай. Ты заскочил на огонек? Как любезно.
— Прекрати это сейчас же, — Гай чувствовал, как музыка давит на него и в то же время словно бы старается поднять над землей.
— Ты о чем?
— Люди.
Александра хмыкнула.
— У меня правила. Я их не зову. Я не приглашаю.
— Это же наркотик. Ты их обманываешь.
Танцующие не обращали на них внимания, продолжая повиноваться музыке, словно веревочкам кукловода. Кто-то начинал падать от усталости, но это им не мешало. Они отчаянно хватались за одежду других танцующих, надеясь с их помощью подняться и продолжить свои телодвижения, однако так и оставались лежать.
— Нет, что ты! Я даю то, что они хотят, — возразила Александра. — Веселье, радость, смех! Сегодня же Хэллоуин. День, когда жизнь и смерть встают на равных.
— Ты просишь взамен слишком дорогое, Александра, — парировал Гай.
— Так уж и дорогое, если они готовы отдать это ради пары часов забвения? Ради того, чтобы просто повеселиться.
— Веселья, стоящего им жизни! Здесь время течет иначе. Минута за день. День за год.
— Они так решили. Да и им неплохо. Гляди! Они в восторге!
Каждый взгляд на танцующих вызывал у Гая отвращение.
— Прекрати это сейчас же. Здесь мои зеркала. Мой дом. Ты используешь его в корыстных целях.
— Я лишь немного корректирую музыку, чтобы она была по душе нашим гостям. Она искажается, отражаясь от твоих зеркал, Гай, и вместе наши способности создают что-то поистине необыкновенное!
Гай наморщил нос, словно бы ему предложили выпить стакан крови.
— Не зли меня, Александра. Слишком много существ используют хорошие вещи в корыстных целях. Музыка — это твое оружие, и я не вправе его у тебя отнять, Чаровница, но мои зеркала не трогай. И людей с их помощью не убивай.
— Ты печешься о своих зеркалах или о людях? Они умрут, Гай, и это их выбор, — Александра замолчала и призадумалась. — Хотя не все. Определенно. Есть парочка, что хорошо танцует, поддаваясь ритму моих чар. Они заслужили выйти отсюда живыми.
Она устремила взгляд в сторону толпы, облизывая пересохшие губы. Участники пары, одетой в костюмы феи и пирата, казались почти не усталыми, но Джеларго видел, как пот выступал на их лбах, а движения с каждой секундой становились все более медленными, словно через силу.
— Наших чар, — поправил Гай. — Ты отпустишь всех.
Александра наклонилась к нему, и ритм музыки стал ритмом ее дыхания.
— И что же ты сделаешь, Страж?
Рука у Гая непроизвольно дернулась. Что-то сковывало его изнутри какими-то невидимыми нитями, заставляя двигаться против своей воли, но Гай старался сопротивляться. Он опустился на колено, обливаясь потом и изо всех сил сдерживая конечности, так рвущиеся в пляс. Взгляд метнулся в сторону танцующей толпы, без сил подрагивающей телами. Над головой пронесся смех Александры — победный и заливистый. Гай понимал, что времени совсем не осталось, а сил сопротивляться больше не было. Нужно было сделать это. Но поступок, который Гай должен был совершить, мог стоить ему очень многого, как и эти танцы для бедных подростков.
Джеларго набрал в легкие побольше воздуха и резко поднялся, разведя руки в стороны. Мгновение, и зеркала взорвались, точно от мощной волны. Одно за другим они лопались, сливаясь в воздухе в одну искрящуюся массу, гонимую руками Гая. Музыка в мгновение ока стала обычной заунывной мелодией, льющийся из динамиков под потолком, и все присутствующие в клубе люди попадали на пол как подкошенные. Крик огласил помещение, точно вой ветра. Это Александра, потеряв маскировку диджея, устремилась через установку к Гаю, яростно скаля зубы. Но Джеларго так и продолжал разбивать зеркала.
Частички себя.
Частички своего дома.
Вихрь их останков заискрился и окутал Александру, не давая ей сдвинуться с места. Миллионы крошечных зеркал отражали ее искаженное в страхе лицо, сужая круг. Наконец, когда ладони Гая хлопнули друг о друга, Чаровница с криком исчезла, поглощенная Зазеркальем.
— Теперь в этом мире больше не будет твоей надоедливой музыки, — выдохнул Гай и рухнул на пол, тяжело дыша.
Когда усталость понемногу отпустила его, он обратил внимание на барную стойку, за которой, на его удивление, уже было пусто. Затем он посмотрел на танцпол. Девушки и парни неуклюже поднимались с пола, хватаясь за головы и озираясь по сторонам. Наверное, они подумают, что сильно перебрали, и к завтрашнему утру уже все забудут. Как были на волоске от смерти. Как танцевали для нее свой последний танец в День Мертвых, едва не став одними из них.
Гай поднялся и зашагал к выходу, шатаясь и ощущая приступ тошноты.
Он никогда не забудет. И люди в толпе, оборачиваясь на сгорбленного парня в фетровой куртке, даже и не подумают о том, что сегодня он для них сделал. И какую цену ему придется за это заплатить.
Приглашаем на страницы автора:
https://litnet.com/ru/lara-dzhein-u820487
https://litmarket.ru/lara-jane-p21282
https://www.wattpad.com/user/LaraJane777
Творческая группа: https://vk.com/club177094008
Мария Дубинина
ПАРК МОИХ КОШМАРОВ
Мыслями я часто возвращался сюда. По утрам, когда очередной душный кошмар отпускал меня, оставляя после себя въевшееся в сердце чувство тревоги и влажные смятые простыни. Я не мог вспомнить, когда это началось, и уж точно не знал, когда закончится. Тогда не знал. Просто однажды во сне увидел его — старый, страшный, одинокий и мертвый парк, полный механического детского смеха, точно записанного на скрипящую грампластинку. В нем все было неправильно, все не так, там вместо радости испытываешь горечь, а вместо восторга — унылую печаль. Там бродят тени с мутными пятнами вместо лиц, слышатся обрывки разговоров, оборвавшихся десятки лет назад. Парк потерянных желаний — так я его назвал, когда попал в него впервые, и он действительно будто выпивал из меня жизнь, возвращаясь каждый раз, каждую ночь, и забирал что-то ценное, даря взамен слезы бессильной злости.
И я знал, что когда-нибудь мог остаться там навсегда.
Мое имя — Ричард Донаван, для друзей просто Рич, впрочем, передо мной на простом деревянном стуле сидел отнюдь не друг и даже не очередная бывшая подружка. Заплаканная женщина в велюровом спортивном костюме выглядела старше своих лет, бледная, не накрашенная, с распухшим от слез носом, она казалась жалкой и несчастной. Эта женщина и была такой — жалкой и несчастной, потому что мало кому удалось бы сохранить лоск, когда единственная дочь ни с того ни с сего исчезает без следа, без надежды на возвращение, а полиция давно махнула на безнадежное дело рукой. Увы, и я давно перестал испытывать сострадание, быть может, после десятой или двадцатой такой вот безутешной женщины, отчаявшегося мужчины или попавшей в безвыходное положение старушки. Я частный детектив, моя сила в разуме, а не в сердце, хотя без него иногда тоже бывает непросто.
— Как давно это случилось, миссис Харрис?
Посетительница промокнула глаза платком и виновато улыбнулась. Я в ответ тоже выдавил из себя понимающую улыбку. Хотелось домой, к телевизору и бутылке пива в холодильнике.
— Два года назад, — голос у миссис Харрис оказался насквозь прокуренным, хриплым и срывающимся, правда, не столько от сигарет, сколько от сдерживаемых рыданий. — Даже записки не оставила. Ее похитили! — Женщина вдруг сорвалась на крик и, испугавшись, притихла.
Я привычно перехватил инициативу:
— Вы кого-то подозреваете?
— Нет.
Она посмотрела на меня жалостливым взглядом прозрачно-голубых, неприятно водянистых глаз:
— Найдите Анну. Пожалуйста…
Отказывать я не любил. Честно. Нет ничего приятного в том, чтобы отнимать у людей надежду, но чем я мог помочь? Прошло два года, и если полицейские не нашли ни единой зацепки для продолжения расследования, то я не найду и подавно.
— Миссис Харрис… — я опустил глаза в конспект ее короткого рассказа, — Сара, не уверен, что смогу вам чем-то… Я… — взгляд снова опустился к записям, поверх которых лежала фотография пропавшей девушки. — Я зайду к вам завтра с утра и осмотрю комнату Анны.
Неожиданное решение не давало мне покоя весь день, и, вернувшись под вечер в свою маленькую уютную квартирку с видом на Темзу, я неоднократно задавал себе вопрос: зачем? Зачем я взялся за дело, надежда на благополучное разрешение которого умерла два года тому назад, возможно, что вместе с самой пропавшей девушкой? Посидев в тишине перед телевизором с выключенным звуком, я так и не пришел к определенному выводу.
Ночь принесла с собой ощущение липкого тянущего ужаса и беспомощности, я проснулся на рассвете, — солнце едва-едва выползло из-за горизонта, скрытого мрачными тенями многоэтажек, — чувствуя, как в груди разрастается давно позабытая боль, я отправился к холодильнику за недопитым накануне пивом. Я хотел ее заглушить, попытаться представить, будто ее нет и никогда не было, только боль возвращалась, медленно, сонно, как разбуженный зверь, и усыпить снова ее будет очень трудно.
Семья Харрисов ютилась в типовом коттедже на двух хозяев, ничего необычного или цепляющего взгляд, лишь серые стены, черная дверь и белые занавески на окнах. Мне открыла сама миссис Харрис, все в том же безвкусном велюровом костюме и собранными в неопрятный узел обесцвеченными волосами. А еще от нее ощутимо попахивало спиртным покрепче моей давешней бутылки Carling.
— Доброе утро, — пролепетала женщина смущенно, и по ее покрасневшим глазам я сделал простой вывод, что ее утро едва ли было добрым, как и мое.
Вслед за хозяйкой я проследовал внутрь. Спальня девушки сполна выдавала интересы ее владелицы. В чем-то я мог понять стражей правопорядка, решивших, что девица сбежала с каким-нибудь непутевым бойфрендом, уж больно неприятной и мрачной была обстановка ее жилища — черно-красная гамма цветов, плакаты с изображениями пугающих лиц неизвестных мне музыкантов, а также мрачные монохромные рисунки, выполненные самой Анной. Я незаметно усмехнулся, никак иначе не смея выразить свое к этому отношение. Профессионализм превыше всего.
— Что это? — Я заглянул в ящик стола и достал оттуда надорванный с одного края фотоснимок, с которого на меня взирал отнюдь не блондинистый ангелок в бирюзовой блузке, каким Анна выглядела на портрете в моем досье, а фиолетововолосая девица с пирсингом и в пестрой вызывающей одежде. За спиной Анны высилось Чертово колесо.
— Она… моя девочка очень изменилась в последнее время, — принялась оправдываться миссис Харрис. — Наверное, на нее кто-то дурно повлиял.
Я пришел в ярость, хотя уверен, что на моем лице не дрогнул ни один мускул. Мы так не договаривались!
— Вы сообщали об этом в полицию? — холодно поинтересовался я.
Она кивнула.
— В таком случае, что вы от меня хотите? Я сыщик, а не детский психолог.
И тут Сара заплакала. Сначала тихо, прикрывая рот ладонью, потом все громче, пока не рухнула на узкую кровать и не разрыдалась в голос. Чтобы не видеть этой жалкой картины, я перевернул снимок обратной стороной и с удивлением заметил неразборчивую надпись, сделанную, похоже, в большой спешке. На мой вопрос Сара только непонимающе захлопала мокрыми ресницами. Она ничего не видела, а это означало, что мое проклятие вновь настигло меня.
Я размышлял об этом в дороге. На следующее утро я сел на поезд, и скорый понес меня в то место, куда звала непонятная подпись на оборотной стороне фото. За окном проносились смазанные июльские пейзажи, а я все никак не мог объяснить сам себе, что со мной происходит. Да, дело о пропавшей Анне Харрис мгновенно отошло на второй план, стоило мне понять, что замысловатые буквы вижу я один и послание это адресовано мне. «От ворот слепой наяды вниз идет струна судьбы. Мрачный странник, брось сомненья и назад домой приди». И с того момента, как я прочитал это, стоило только закрыть глаза, как перед ними возникал силуэт Чертова колеса с фотографии. Для любого другого человека простенькое четверостишие — не более чем пустая несуразица, но я чувствовал, что должен спешить.