— Мышонок, ты что? – мама настораживается и хочет забрать Клаэса, но Нэми вдруг отступает вместе с ним, не пожелав отдавать. – Почему ты плачешь? Скажи мне, не бойся.
Клаэс просыпается от раската грома. Неожиданно для самого себя он всё же умудрился задремать, причём в сидячем положении, лишь голову немного свесив вниз. Или же это был не сон, а одна из форм транса. Во многом ещё только предстояло научиться видеть разницу.
Эгон за это время успел принять горизонтальное положение, голова его покоилась на подушке. Он завернулся в одеяло, будто в кокон, и свернулся клубком. Сейчас Эгон выглядит настолько умиротворённо, что его жалко будить.
Вдруг на колени Клаэса с его подбородка срывается несколько капель. Пока ещё толком не отошедший от дрёмы, плохо соображающий Майн проводит пальцами по щеке и чувствует на ней влагу. Он плакал вместе с Нэми. Или он через него.
Из-за пасмурной погоды за окном с самого утра было сумрачно, сейчас же основательно стемнело, из чего Клаэс делает вывод, что поспал он порядочно. Обдумывая прочувствованное «во сне», Клаэс наслаждается приятным «послевкусием». Он никогда прежде не видел ни отца, ни мать, только на единственной фотографии. Ему понравилось наблюдать за ней, за тем, как она двигалась, как улыбалась. Хотелось вернуться обратно. Должно быть, это не последнее подобное путешествие во времени. Таким образом к нему возвращается эпизодическая память предшествующих поколений. Он читал об этом в тетрадях – самые сильные эмоциональные переживания предков, знания и навыки зачастую частично передаются на генетическом уровне вместе с ДНК. То же самое происходило с дочерью священника, о которой рассказал Иероним – во сне она странствовала вместе со своими прародителями, отсюда и знания чужих языков. Пока возможность собрать хотя бы какие-нибудь сведенья о своей семье кажется Клаэсу самой положительной и приятной из всех остальных.
Внезапно возникает будто бы навязанное кем-то, постыдное желание изменить своё решение и заглянуть внутрь Эгона, узнать о самых сильных его страхах, о пережитых потрясениях, увидеть его настоящего, без хитрой театральной ухмылочки. Он даже не станет возражать, но Клаэс не решается, он и в самом деле не желает больше вламываться в чужие миры, есть в этом что-то гадкое, сродни подсматриванию в бинокль за переодевающимся в доме напротив, не догадывающемся о твоём злом умысле человеком.
Но вдруг Клаэс ёжится, будто от сквозняка. Если он видел своих родителей хотя бы на фотографии, то Эгон и этим не может похвастаться. Но у него, тем не менее, была другая семья, в которой он чувствовал себя родным и любимым. Этих людей уже давно нет в живых. Клаэс зажмуривается и трёт переносицу, пытаясь сосредоточиться и перекрыть доступ навязчиво поступающей извне информации. Умение полностью блокировать её потоки всё ещё далеко от совершенства.
Раздаётся тихий стук в дверь, Эгон сонно хмурится и приоткрывает один глаз. Дверь осторожно приоткрывается и в комнату заглядывает Матиль.
— Как ты? – спрашивает она у Эгона.
— Бывало лучше, бывало хуже… - отстранённо отзывается он, глядя куда-то в пустоту.
— Пора ужинать. На вас накрывать?
— А что там у нас сегодня в меню? – всё тем же меланхоличным, будничным тоном спрашивает Эгон, как если бы обращался сейчас к своей супруге, с которой прожил четверть века.
— Овощной салат и мясная запеканка. – отвечает девушка с идентичной интонацией.
В этот момент Клаэс как-то особенно ясно осознаёт всю их обречённость. Они живут здесь будто в бесконечной временной петле и ограничены её нерушимыми рамками. Можно сколь угодно долго бунтовать, выражать недовольство, раз за разом оказываться на пределе своих психических и физических возможностей, но в конечном счёте обстоятельства вынудят примириться с отведённой тебе долей, ты спустишься к столу и займёшь место среди виртуозов притворства, убеждающих самих себя и ближнего своего в том, что всё нормально. Удивительно, как за все эти годы Эгон напрочь не лишился рассудка. Даже непрошибаемому и готовому встретиться с любыми ударами судьбы Клаэсу нынешнее его положение вдруг показалось жутким.
— Неплохо. Запеканки у тебя получаются шикарные, я не могу это пропустить. Клаэс, я настоятельно рекомендую и тебе попробовать.
Через двадцать минут все собираются в обеденном зале. Трапеза проходит в тишине, на этот раз даже Эгон никого не провоцирует на перепалку. Надя тоже спустилась, ей гораздо лучше, последствия от участия в экспериментах тяжелы, но довольно скоротечны. Общее состояние организма стабилизируется через три-четыре часа, может показаться, что эффект полностью исчезает, но на самом деле он работает в накопительном режиме и понемногу, незаметно разрушает жизненно важные системы. Клаэс и об этом читал в тетрадях, а Эгон подтвердил. Избежать каких-либо проблем со здоровьем можно лишь снизив использование своих способностей до минимума. Проклятье «образцов» – преждевременная смерть, или физическая немощь. Вспоминая бабушку, Клаэс удивляется тому, как хорошо и долго она продержалась. Вероятно, она исключительно редко прибегала к эксплуатированию дара в быту, и уж точно никогда никому не вредила.
Периодически Клаэс ловит на себе внимательный взгляд Иеронима, сидящего во главе стола, но как только Майн поворачивается к нему - тот сосредотачивается на содержимом своей тарелки. Клаэс предпринимает не особенно настойчивую попытку вникнуть в ход его мыслей, но ничего конкретного из их течения выделить не удаётся.
Клаэс первый управляется со своей порцией, как и прежде толком не распознав вкуса пищи, видимо, ему не суждено по достоинству оценить хвалёную запеканку Матиль. Поблагодарив её, он встаёт из-за стола и уходит, не встретив на своём пути возражений.
Оказавшись в своей комнате, Майн замечает очевидное прибавление грызунов. Несмотря на несанкционированный тихий час, устроенный ранее, Майн чувствует себя измотанным донельзя. Реальность уже не воспринимается так же ясно, как раньше, он будто всё ещё витает в пограничном сонном царстве. Неудивительно, что Нэми часто выглядел, как бессознательный лунатик. Клаэс обещает самому себе, что непременно разберётся с крысами чуть позже. Не чистя зубов, не умываясь и не раздеваясь, он падает лицом вниз на кровать поверх одеяла, закрывает глаза и мгновенно засыпает.
Ему вновь снится тесная комнатушка в общежитии и два маленьких мальчика. На этот раз они сидят на кресле, укрывшись с головой одним пледом, и листают большую иллюстрированную книжку с детскими сказками. Вдруг один из них приподнимает голову и несколько удивлённо смотрит прямо на Клаэса, будто видит его, и в этот момент Майн узнаёт в ребёнке Эгона. У него тёмно-русые волосы и большие голубые глаза, которые в настоящем времени поблекли и утратили насыщенность. Второй мальчик ничуть с ним не схож, нельзя предположить о наличии кровного родства между детьми. Он курносый, его волосы белокурые и сильно вьются, как у херувимчика, а на щеках рассыпаны веснушки. И, тем не менее, Эгон зовёт его своим братом. За два года до окончания войны его история могла закончиться, так толком и не начавшись. Клаэс видит всё против собственной воли, во сне ещё проблематичнее контролировать поступающую информацию. Вероятно, он бессознательно жаждал узнать об Эгоне больше, хоть наяву и отрицал это.
Город, в котором жила его семья, был захвачен врагами, большинство жителей убили или развезли по концентрационным лагерям для выполнения тяжёлой работы, лишь немногим удавалось скрываться, они прятались на руинах разворованного и разрушенного города, неоткуда было ждать помощи, выжившие гибли от голода, как бродячие псы. Такая участь постигла и родную мать Эгона. Его нашли рядом с её окоченевшим трупом. Женщина умерла от истощения, прижимая трёхмесячного младенца к груди. Если бы не проходившая мимо группа неприкаянных скитальцев, услышавших крики из подвала наполовину обвалившегося здания, то вскоре умер бы и Эгон. Среди них была женщина, кормящая грудью своего годовалого сына, она взяла на себя заботу о найдёныше и отнеслась к нему, как к родному ребёнку. Другие люди тоже помогали ей, чем могли. Некоторым не чуждо сострадание к ближнему даже в самые тяжёлые времена. Таких встретишь не часто, девяносто девять человек из ста пройдут мимо страждущего, но один непременно остановится.