Афанасий Афанасьевич Фет
В идеальном мире лирики Фета, в противоположность Жуковскому, нет ничего мистически-потустороннего. Извечным объектом искусства – считает Фет – является красота. Но эта красота не "весть" из некоего нездешнего мира, это и не субъективное прикрашивание, эстетическая поэтизация действительности – она присуща ей самой. "Мир во всех своих частях равно прекрасен, – утверждает Фет. – Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подозревает его существования.
В то же время природа Фета, полностью сохраняя русский характер, по колориту (преимущественное влечение поэта к картинам весны, ночи, утренних и вечерних часов) и, главное, по способу ее изображения имеет свое индивидуальное лицо, глубоко своеобразные фетовские черты. И, в самом деле, художественный мир Фета – в обоих основных его разделах – лирики природы и лирики любви – насыщен " благоуханиями ", "ароматами", "запахами" трав и цветов, лесной тени и морских волн, "благовонных ночей", "благоуханных зорь". В этом одна из характерных черт утонченной поэзии Фета. В своем упоении красотой благоуханий превосходящего всех предшественников, в том числе и Пушкина, и Лермонтова. Особую " воздушность " фетовской лирике придает и восприимчивость поэта к тончайшим осязательным ощущениям – веяниям, дуновениям, столь часто "дышащим" в строках его стихов. Отличительная черта дарования Фета как поэта-музыканта – зачаровывающее романтическое звучание стихов:
Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть! -
То кулик простонал или сыч.
Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,
И далекий неведомый клич.
Точно грезы больные бессонных ночей
В этом плачущем звуке слиты
И не нужно речей, ни огней, ни очей —
Мне дыхание скажет, где ты. (1887)
Иван Саввич Никитин
Под большим шатром Голубых небес –
Вижу – даль степей Зеленеется.
И на гранях их, Выше темных туч,
Цепи гор стоят Великанами…
…Мурава лугов Ковром стелется,
Виноград в садах Наливается…
В зрелой поэзии Никитина часто ощущается эстетическая опора на тот или иной фольклорный или литературный источник – «текст-прототип». Заимствования в стихах Никитина свидетельствуют не столько об органической фольклорности его поэтического мышления, простодушно использующего чужое как свое. Никитин до конца дней сохранил такую свободу заимствований, равно как и свободу самоповторений. Все его пейзажи – вариации на тему утра или вечера на берегу озера или на берегу реки. Он не стыдится повторов или самоцитирований в той же мере, в какой не стыдится присваивать себе прекрасное или близкое его душевному настрою «чужое». Здесь он действует как сказитель, как народный поэт, творящий по законам коллективного творчества. Никитин не только обходит эстетическое противостояние «чистого искусства» «некрасовской школе», но и пытается примирить и синтезировать эти противоборствующие направления. Синтез дается ему не сразу. В «Утре на берегу озера» (1854) происходит совмещение первого направления со вторым, порождающее некоторый диссонанс: майковская идиллия в начале стихотворения нарушается социальной драмой в его конце. «Мировая гармония», достигаемая на эстетически приподнятом уровне, вдруг сталкивается со «слезинкой ребенка» и возвращает поэта к горечи «злой существенности»: «А девчонка провожала / Грустным взглядом их, / И слеза у ней дрожала / В глазках голубых».
Но в стихах Никитина гармоничный мир природы и крестьянского труда по-своему очеловечивает, казалось бы, безысходный драматизм ситуации. Социальная драма смягчается поэтической картиной солнечного утра на озере, теплого ветерка, разноцветных огней по водной глади. Есть тут и детство в его беспечной игривости, в звучном радостном смехе, когда «на песке затрепетали окуньки, линьки». Вся полнота и красота мира Божия стоит у Никитина на страже мировой гармонии, подтверждая, что злом и неправдой не исчерпывается эта жизнь.
В ранних стихах Никитин создает целостный, романтически обобщенный образ живой природы. Поэт любит изображать ее в движении, в переходных состояниях: расцвет или наступление вечера, смена времен года. Как живое существо, степь у него помнит зимою о лете, о яркой зелени, о песнях залётных птиц. Эта память выводит степь из ее зимнего оцепенения, готовит приход весны («Весна в степи», 1849). Именно в природе ощущает поэт зримое присутствие благодатных сил. В стихотворении «Поле» (1849) она изображается как материнское, дающее жизнь существо. Человек – дитя природы, ее беспокойный младенец: чем ближе он к матери-природе, тем совершеннее и свободнее. По мере творческого роста образ природы в лирике Никитина конкретизируется: сквозь дымку рассеивающегося тумана все чаще, все настойчивее проступают точные ее детали, зримые ее черты.
В н. 1850х в религиозно-философские стихи Никитина властно вторгается патриотическая тема, а вместе с нею и природа приобретает ярко выраженный русский колорит, участвует в создании целостного образа России, входит в национальный характер как формирующая и определяющая его стихия («Юг и Север», 1851).