Сентября
Утром сразу же после традиционного приема избирателей – раньше я проводил такие приемы каждую вторую субботу, но, став министром, уже не имею возможности делать это регулярно – отправился на футбольный матч с участием нашей местной команды «Астон Уондерерс».
Зрелище оказалось довольно убогим: огромный, наполовину пустой стадион, заляпанный грязью, без интереса играющие футболисты, общая атмосфера сырости, серости, распада.
Меня сопровождали член местного совета, председатель комиссии по делам искусств и досуга Брайан Уилкинсон и председатель спортивного клуба «Астон Уондерерс» Гарри Саттон – лысоватый бизнесмен, весьма преуспевающий на ниве, «импорта-экспорта», как он сам это называет. Оба – партийные бонзы.
После матча они пригласили меня зайти в правление клуба – пропустить по маленькой. Я с энтузиазмом принял их приглашение, испытывая естественную потребность «согреться» после чуть ли не двух часов сопротивления изнуряющему холоду в директорской ложе.
Удобно расположившись в шикарном кабинете Гарри Саттона, я поблагодарил его за доставленное удовольствие.
– Что ж, пока мы себе это можем позволить, – ответил он и, помрачнев, добавил: – Пока.
Еще не зная, в чем дело, я на всякий случай заметил, что «Уондерерс» выходил и не из таких переделок.
– То было раньше, сейчас все иначе, – вздохнул Брайан Уилкинсон.
Поняв, что приглашение носило не только дружеский характер, я внутренне собрался. Они чего-то от меня хотят. Чего? Саттон перевел взгляд на Уилкинсона.
– Лучше сказать ему сразу, Брайан.
Уилкинсон отправил в рот горсть соленых орешков, сделал большой глоток виски и повернулся ко мне.
– Я буду говорить открытым текстом, Джим. Вчера вечером состоялось заседание финансовой комиссии… похоже, клубу придется вызывать судебного исполнителя…
Невероятно! То есть, конечно, для меня не было секретом, что футбольные клубы нередко оказывались в тяжелом финансовом положении, но это известие застигло меня врасплох.
– Банкротство?!
Гарри кивнул.
– Финальный свисток. И нужно-то всего полтора миллиона фунтов, Джим.
– На орешки, – произнес Гарри.
– Нет, спасибо, – поблагодарил я и только потом понял, что он имеет в виду карманные расходы.
– Правительство выбрасывает на ветер такие деньги каждые тридцать секунд, – добавил Брайан.
Как член правительства, я почувствовал себя обязанным встать на его защиту.
– Зря ты так… Мы осуществляем жесточайший контроль за расходами.
Явно неудачный аргумент. Они оба согласно закивали и язвительно заметили, что, видимо, этот жесточайший контроль касается даже расходов на проезд, раз я не приехал на церемонию награждения в школе короля Эдуарда.
– В тот день мне пришлось отвечать на парламентские вопросы, – мгновенно сообразив, оправдался я.
– Да? А твой секретарь сказал, что ты на заседании какого-то комитета.
Может, и на заседании. Неужели я должен держать в голове каждую мелочь? Еще один неверный шаг.
– А знаешь, что по этому поводу думают многие из твоих избирателей? – спросил Гарри. – Они говорят, что иметь депутата – члена кабинета – гиблое дело. Лучше найти местного парня, у которого хватало бы времени на собственный избирательный округ.
Обычный упрек. И до обидного несправедливый! Не могу же я одновременно быть в шести местах! Никто не может. Но я не обиделся. Я предпочел отшутиться, назвав это обвинение абсурдным.
Брайан спросил почему.
– Потому что, когда депутат – член кабинета, избирательный округ получает огромные преимущества.
– Странно, что-то мы их не замечаем, правда, Гарри?
Гарри Саттон помотал головой.
– Интересно, какие?
– Ну… прежде всего… – начал я и тяжело вздохнул. (Разве можно в своем избирательном округе ждать чего-нибудь иного? Они не упустят случая поставить тебя на место, напомнить, что избирают-то они.) – Прежде всего это благоприятно сказывается на делах округа. Чем плохо иметь высокопоставленных друзей?… Влияние в высших сферах? Короче говоря, если нужно, всегда есть к кому обратиться.
Гарри довольно ощерился.
– Очень хорошо, друг, сейчас нам позарез нужны полтора миллиона фунтов.
Они что, ждут от меня решения своих финансовых проблем? Невероятно! За этим и позвали? Я недоумевающе посмотрел на них.
– Не пора ли употребить влияние в высших сферах, чтобы помочь нам? – продолжал Гарри.
«У них в корне неверное представление о жизни, – подумал я. – Но разъяснять им это надо дипломатично, не подрывая своего авторитета».
– Понимаете, – начал я, тщательно подбирая слова, – под влиянием в данном случае следует понимать нечто… э-э… неосязаемое, то есть… э-э… иначе говоря, внешне незаметное участие в политическом процессе с учетом интересов своего избирательного округа…
– Иначе говоря, ты не поможешь? – перебил меня Гарри.
Я терпеливо объяснил, что готов сделать для них все возможное… так сказать, в общем плане. Все, что в моих силах. Однако мне вряд ли удастся выбить полтора миллиона фунтов для футбольного клуба.
Гарри повернулся к Брайану.
– Он говорит «нет»!
Брайан Уилкинсон не спеша отправил в рот очередную горсть орешков (Как это ему удается оставаться таким тощим?), отхлебнул виски и с набитым ртом обратился ко мне:
– Ты не представляешь, сколько у тебя прибавится голосов, Джим. Все восемнадцатилетние парни. Ты станешь героем округа: Джим Хэкер – человек, который спас «Астон Уондерерс»! Депутатский мандат на всю жизнь.
– О да, – согласился я. – Этим, естественно, заинтересуется пресса. И оппозиция. И судья…
Они удрученно смотрели на меня, как бы спрашивая: куда девалась та власть, о которой ты с таким упоением говорил несколько минут назад? Даже не знаю, как бы подоходчивей объяснить. Дело в том, что власть (определенного рода) у меня, конечно же, есть и немалая, но… не для конкретных дел.
Гарри, как ни странно, подумал, что я чего-то недопонял.
– Джим, неужели тебе не ясно: если клуб вылетит в трубу, это будет катастрофа? Мы же – гордость округа! Посмотри…
Мы все с грустью обвели взглядом кабинет: стеллажи вдоль стен были заставлены кубками, вазами, вымпелами, фотографиями.
– Кубок ФА, чемпион лиги, одна из первых команд, побеждавших в Европе… – начал перечислять он.
Я вовремя его остановил.
– Мне все это известно, Гарри. Но, честно говоря, это вопрос местных властей. Не в компетенции министерства. – Я повернулся к Уилкинсону. – Брайан, ты же председатель комиссии по делам искусств и досуга. Неужели ты не можешь что-нибудь придумать?
Нападение всегда лучший способ защиты. Уилкинсон тут же стал оправдываться.
– Ты шутишь! Вчера я полдня доставал семьсот одиннадцать фунтов, чтобы починить трубу на хлебной бирже, где сейчас находится галерея искусств.
– В этой убогой развалюхе? – удивился я. – Да пусть себе падает.
Брайан ничего не имел против, но, оказывается, если она упадет на кого-нибудь, то отвечать придется муниципалитету, так как хлебная биржа – в его ведении. И что самое обидное – этот участок многие готовы купить в любой момент. Например, в прошлом месяце очередное предложение поступило от дирекции супермаркета…
Он еще не до конца высказал свою мысль, а у меня уже родилась идея. Фактически на пустом месте. Сладкий плод неожиданного озарения. Она была так потрясающе проста, что у меня и сейчас не выходит из головы вопрос: неужели я придумал это сам, без чьей-либо подсказки? Да, придумал! Из песни слова не выкинешь.
Идеи такого калибра вознесли меня на вершину и, не сомневаюсь, вознесут еще выше.
Но вначале надо было кое-что уточнить.
– Сколько они предлагают за участок?
Брайан Уилкинсон пожал плечами и вытер ладони о брюки.
– Кажется, около двух миллионов.
Тут я им и выдал:
– Значит, продав картинную галерею, вы могли бы спасти футбольный клуб!
Они ошарашенно посмотрели на меня, затем – друг на друга лихорадочно соображая, нет ли тут подвоха.
– А давайте-ка съездим туда, – предложил я. – Мне хочется самому взглянуть на участок.
Мы выехали из Астон-парка. Болельщики уже разошлись конная полиция разогнала или арестовала хулиганов, улицы были пусты, так что мы буквально через несколько минут добрались до хлебной биржи. Часы показывали 17.40. Галерея уже закрылась.
Мы вышли из «роллс-ройса» Гарри и в полном молчании застыли перед своей мишенью. По правде говоря, я никогда не обращал внимания на биржу. Викторианский монстр из красного кирпича с витражами, башнями, бойницами… огромный, темный и мрачный.
– Чудовище, иначе не скажешь, – сказал я.
– Да уж, – согласился Брайан. – Но учти: оно занесено в реестр.
А вот это действительно проблема.
Сентября
Сегодня мы с Брайаном и Гарри снова приехали к галерее. К счастью, по воскресеньям она открыта. Утром Энни чуть со стула не упала, услышав, что я собираюсь в картинную галерею. Впрочем, это совсем неудивительно – я не ходил на выставки даже в Италии, где мы с ней были два года назад. У меня так устают ноги…
Галерея была абсолютно пуста. Мы без особого труда нашли смотрителя – приятную краснощекую женщину средних лет и мило побеседовали с ней. Она была ужасно рада видеть нас и, конечно, даже не догадывалась о цели нашего визита. Я постарался представить дело таким образом, будто зашел в порядке проявления отеческой заботы о своем избирательном округе.
На мой вопрос о популярности галереи она убежденно воскликнула: «Да, очень популярна!» – и улыбнулась.
– Вы хотите сказать, что сюда приходит много людей?
– Я бы не сказала, что очень много, – честно призналась она. – Но среди тех, кто приходит, галерея очень популярна.
Весьма уклончивое объяснение. Тогда я поинтересовался какими величинами измеряется средняя посещаемость, скажем, в день.
– О, двузначными! – заявила она таким тоном, будто имела в виду жуткое количество.
– Ну, например?
– Мм… в среднем – одиннадцать, – поколебавшись, сказала смотрительница и с чувством добавила, что все они – настоящие ценители искусства.
Мы поблагодарили ее за помощь и отправились смотреть картины. У меня сразу же заныли ноги.
Вернувшись в кабинет Гарри, мы спокойно обсудили ситуацию. Одиннадцать человек в день на выставке – пятнадцать–двадцать тысяч каждую неделю на стадионе «Астон Уондерерс»! Мы должны действовать в интересах общества, в этом нет сомнений.
А план наш гениально прост! Закрыть галерею, продать участок дирекции супермаркета, а вырученные деньги предоставить «Астон Уондерерс» как беспроцентную ссуду.
Правда, у Гарри были некоторые опасения.
– Джим, нам не избежать специальной инспекции… Изменение функционального назначения. Галерею искусств – в супермаркет.
Ничего страшного! Наше решение вызовет здесь огромный интерес. Конечно, будут и вопли протеста – когда их не бывает? Но любители искусств не являются сколь-нибудь значимой группой давления, особенно в сравнении с клубом болельщиков «Астон Уондерерс». На вопрос Брайана Уилкинсона, как быть с картинами – он ведь председатель комиссии Совета по делам искусств и досуга, – я предложил пустить их с молотка – если, конечно, кто-нибудь захочет купить.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Хэкер поделился со мной своими соображениями насчет спасения футбольного клуба в его избирательном округе, и я, признаться, сразу не придал этой информации серьезного значения. Мне казалось, что этот вопрос носит чисто локальный характер и не входит в сферу его министерской компетенции.
Каково же было мое удивление, когда мне неожиданно позвонил сэр Хамфри и потребовал детального отчета о намерениях нашего политического хозяина.
Я довольно бестактно поинтересовался, откуда ему об этом известно, и тут же горько пожалел о сказанном. «К сожалению, не от вас, Бернард, – холодно отозвался он. – Надеюсь, вы сочтете нужным дать мне соответствующие объяснения. Жду от вас подробную записку».
Я немедленно изложил суть дела и в заключение позволил себе высказать предположение, что данное мероприятие будет с восторгом встречено жителями округа. Вскоре от сэра Хамфри пришел ответ, который я храню до сих пор. В нем отчетливо прослеживается ориентация государственной службы в вопросах искусства».
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА
От: Постоянного заместителя
Кому: Б.В. 28 сентября
По вашему мнению, план министра снести картинную галерею будет встречен с одобрением. Безусловно, вы правы. Более того, он будет популярен. До отвращения популярен.
Рекомендую вам научиться более широко смотреть на вещи и всегда учитывать возможные последствия:
1. Угроза переизбрания министра.
С точки зрения интересов нашего ведомства нам абсолютно все равно, переизберут министра или нет, поскольку для нас не имеет значения, кто будет министром.
2. Угроза вкладам в развитие культуры.
Допустим, в затруднительном финансовом положении оказались клубы собачьих бегов. Должны ли мы субсидировать собачьи бега, если делаем это для футбольных команд? Если нет, то почему? Вы говорите, что этого хотят люди. К сожалению, вы неверно представляете себе истинные цели субсидирования. Субсидии существуют для искусств. Для культуры. Их дают не на то, чего хотят люди. Их дают на то, чего люди не хотят, но должны иметь. Когда люди чего-то действительно хотят, они с удовольствием заплатят сами. Первейший долг правительства – субсидировать образование, просвещение, то есть способствовать духовному росту страны, а не вульгарному времяпрепровождению простого люда. План министра чреват серьезными опасностями. Он создает чудовищный прецедент. Ему ни в коем случае нельзя позволить воплотиться в жизнь.
Как можно скорее организуйте мою встречу с министром, скажем, для обсуждения вопроса о назревающей реорганизации министерства.
Х.Э.
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Сентября
Сегодня утром Бернард вставил мне в календарь внеочередную встречу с сэром Хамфри.
Мой постоянный заместитель хотел лично предупредить меня о назревающей реорганизации.
Естественно, я слегка разволновался. А вдруг это намек на неустойчивость моего положения? Это не болезненная подозрительность: просто я не уверен – вернее, не знаю, – в каком свете главный Кнут представил меня ПМ в деле о детонаторах для итальянских террористов.
Хамфри успокоил меня. Оказывается, он имел в виду ведомственную реорганизацию. Он также предупредил, что, возможно, на нас будут возложены дополнительные обязанности.
Да зачем они нам нужны?! Лично мне хватает и того, что есть. Более чем! Однако Хамфри придерживается иного мнения.
– Нельзя отказываться ни от каких обязанностей, если только они влекут за собой расширение штатов и увеличение бюджета. Именно масштабность обязанностей придает вес и значимость нам, то есть вам, господин министр. О чем вы невольно думаете, когда речь заходит о внушительных зданиях, колоссальных штатах, астрономических бюджетах?
– О бюрократии, – сказал я.
– Нет, господин министр, вы невольно думаете, что на вершине этой пирамиды, должно быть, находятся незаурядные, полные величия и достоинства люди, которые держат весь мир в своих руках и шагают по жизни, гордо подняв голову.
Так бы и говорил, теперь все понятно.
– Вот почему, – с восторгом продолжал Хамфри, – важно не только ревностно оберегать уже имеющиеся, но и, не раздумывая, брать на себя любые новые обязанности. Это целиком и полностью в ваших интересах, господин министр.
Тут он явно переборщил. Может быть, и в моих интересах, но не целиком и полностью. Он что, полагает, я вчера родился на свет?
Я поблагодарил сэра Хамфри за ценную информацию и разрешил удалиться. Сейчас не то, что раньше, сейчас я вижу его насквозь.
Перед тем как уйти, он неожиданно для меня завел разговор о картинной галерее в здании хлебной биржи – неожиданно, поскольку это не имеет ни малейшего отношения к делам министерства, – и, к моему большому удивлению, отозвался о нашем гениальном плане как об очень «смелом», даже «дерзновенном».
«Интересно, что он может иметь против», – подумал я и предложил ему высказаться.
Сэр Хамфри вернулся от двери к моему столу.
– Э-э… просто это решение кажется мне не совсем дальновидным.
Я спросил почему.
– Это здание – историческая достопримечательность, – ответил он.
– А на мой взгляд, страшилище.
Хамфри слегка подправил формулировку:
– Историческое и достопримечательное страшилище, и, помимо всего прочего, в нем хранится ценная коллекция британских полотен.
Его явно ввели в заблуждение. В галерее нет ценных полотен – третьесортные пейзажи девятнадцатого века и несколько современных рисунков, настолько ужасных, что Тейт[98]отказалась бы хранить их даже в запасниках.
– Значит, ценная коллекция третьесортных британских полотен, – настаивал сэр Хамфри. – Источник духовного роста местных жителей.
– Они там не бывают, – заметил я.
– Их вдохновляет сам факт существования галереи, – заявил он.
Мне было непонятно, куда он клонит, какое отношение все это имеет к сэру Хамфри Эплби и что вообще он может знать о коллекции. Ведь, насколько мне известно, он никогда не бывал севернее Поттерс-бара.
Решив перевести разговор в принципиальную плоскость, я напомнил ему, что это дело местных властей, оно касается только совета округа и меня как его депутата в парламенте – не как министра! – и ни сэр Хамфри Эплби, ни МАД, ни Уайтхолл не имеют к нему никакого отношения.
Он лишь поджал губы. Тогда я поинтересовался, почему это его так интересует. К моему удивлению, он объявил это принципиальными соображениями.
Потрясающе! На протяжении всего нашего спора о детонаторах для итальянских террористов он чуть ли не с религиозной убежденностью доказал, что принципы его совершенно не волнуют. Я напомнил ему об этом.
– Да, господин министр, не отрицаю. Однако, как вы сами не устаете повторять, принципы – это то, на чем зиждется правительство.
Я был в недоумении.
– О каких принципах можно говорить в данном конкретном случае?
– О принципе перераспределения общественных фондов на искусство в пользу футбола или тому подобных вещей. Футбольный клуб является чисто коммерческим предприятием, и нет никаких оснований субсидировать его, если он по каким-либо причинам оказался на мели.
Похоже, он думает, что привел неопровержимый аргумент.
– Почему нет? – поинтересовался я.
– Чего нет?
– Почему нет оснований? Ведь футболом интересуется куда больше людей.
– Главная цель субсидий – способствовать сохранению нашего культурного наследия, – возразил сэр Хамфри.
Но для кого? Кому это выгодно? Образованным средним классам? Иными словами, людям, подобным Хамфри, чтобы они могли наслаждаться своей оперой, концертами, Шекспиром по более дешевой цене. По его мнению, вся страна должна субсидировать удовольствия среднего класса, желающего иметь доступные театр, оперу, балет…
– Культура и искусство, – открытым текстом сказал я ему, – это маленькие слабости среднего класса, который, фактически управляя страной, использует общественные средства на ублажение своих личных потребностей.
Он был шокирован. На этот раз, кажется, искренне.
– Как вы можете так говорить, господин министр? Искусство служит образовательным и воспитательным целям, помогает нам удерживаться на вершине цивилизации! Вы этого не находите? – с сарказмом добавил он.
Я попросил его обойтись без нравоучений и напомнил, что тоже верю в образование – как-никак окончил Лондонскую экономическую школу.
– Приятно узнать, что даже ЛЭШ не чужда идее образования, – заметил он.
Я решил быть выше этого типично оксфордского снобизма и, в свою очередь, обратил его внимание на важность развития спорта. Спорт давно субсидируется самыми разными организациями и также выполняет образовательно-воспитательную функцию.
Эта констатация вызвала у сэра Хамфри новый прилив сарказма.
– Дело не только в воспитании, – заявил он, очевидно, забыв, как две минуты назад утверждал, что все дело именно в нем. – В конце концов, у нас есть и половое воспитание… Что ж теперь, субсидировать секс?
– А это возможно? – оживился Бернард.
Хамфри выразительным взглядом приказал ему замолчать. Наша интеллектуальная пикировка доставляла мне большое удовольствие, тем более что тон задавал именно я.
– Послушайте, Хамфри, а не логичнее было бы определять, что и когда субсидировать, в зависимости от общественных запросов?
По-моему, вполне здравая идея. Во всяком случае, демократичная.
Обычно, если речь не идет о принципиальных решениях, мой постоянный заместитель попросту игнорирует мои попытки вызвать его на прямой ответ, но на этот раз он изменил своим правилам. Видимо, для него было важно, чтобы я принял его элитарную точку зрения.
– Господин министр, – произнес он страдальческим тоном, – это же первый шаг к гибели, неужели вы не видите? Какая судьба ждет, например, Королевский оперный театр – жемчужину нашего искусства?…
Жемчужину? У меня на этот счет иное мнение. И если уж говорить начистоту, то что, собственно, составляет славу «Ковент-Гардена»? Вагнер и Моцарт, Верди и Пуччини. Немцы и итальянцы! Нашей культурой там и не пахнет. А с какой это стати мы должны субсидировать культуру «оси Берлин – Рим»?
– Королевский оперный театр, – сказал я, – получает ежегодную дотацию в девять с половиной миллионов фунтов. За что? Рядовые граждане не в состоянии платить по тридцать – сорок фунтов, чтобы попасть на гала-представление, и даже если бы были в состоянии, то не могли бы достать билеты – их просто нет в продаже. Практически все места в «Ковент-Гардене» скуплены крупными бизнесменами, управляющими банков и нефтяных компаний, чиновниками транснациональных корпораций… и людьми вроде вас, Хамфри. Королевский оперный театр существует для сильных мира сего! И на каком основании, скажите мне, рабочий человек с трибуны стадиона должен субсидировать восседающую в ложах знать, которая и без того вполне способна оплатить собственные развлечения?
От изумления он лишился дара речи. Я терпеливо ждал. Бернард сосредоточенно изучал чистую страницу блокнота. Наконец сэр Хамфри заговорил. Подчеркнуто-спокойно:
– Господин министр, честно говоря, я в ужасе. Это же дикость! Варварство! Слышать такие слова от министра Ее Величества! Конец цивилизации в нашем понимании! И грубейшее искажение истины.
Ого! Мой постоянный заместитель возбужден. Он даже говорит эмоционально. Да, сэр Хамфри Эплби действительно не на шутку расстроен. В отличие от меня.
– Искажение, говорите? – весело переспросил я.
– Да, безусловно. Искусство не в состоянии выжить без общественных дотаций.
– Скажите, а Шекспир тоже получал общественные дотации? – поддел я его.
– Конечно, получал.
– Ошибаетесь, Хамфри, ничего он не получал. Его поддерживали меценаты, а это разные вещи. Одно дело – когда свои собственные деньги тратит богатый человек, и совсем другое – когда некий комитет тратит общественные деньги! Почему театр сам не может что-нибудь придумать? Почему искусство должно зависеть от официальных лиц и комитетов? В этом нет никакой необходимости.
У сэра Хамфри вырвался какой-то непонятный булькающий звук. Я царственным жестом приказал ему заткнуться.
– И раз уж вы так упорствуете с субсидированием искусства, то как насчет кинофильмов? Фильмы – тоже искусство. И тоже играют воспитательную роль. Кроме того, кино пользуется огромной популярностью. Во всяком случае, большей, чем опера. Почему же истэблишмент не желает субсидировать кинофильмы?
Он открыл было рот, но я не дал ему высказаться. Не мог отказать себе в этом удовольствии.
– Я сам вам скажу, Хамфри. Только потому, что люди вроде вас предпочитают оперу…
Видимо, этого Хамфри уже не мог вынести. Даже прервал меня на полуслове, что случалось с ним крайне редко.
– Господин министр, кино – это коммерция! – произнес он с презрением человека, живущего за государственный счет в высокой-превысокой башне из слоновой кости…
Он встал, не дожидаясь, пока я закончу беседу, как того требует протокол. С меня достаточно, говорил он всем своим видом.
– Простите, господин министр, я просто не имею возможности продолжать этот ужасный разговор. Мне надо сегодня пораньше уйти.
Я поинтересовался, куда это он так спешит.
– Э-э… да так…
Такая демонстрация собственной независимости меня не устраивала. Я настоятельно попросил его остаться. Во-первых, не так уж часто приходится видеть Хамфри в удрученном состоянии, и, во-вторых, надо было недвусмысленно дать ему понять, что дела моего избирательного округа его совершенно не касаются. Кроме того, у меня возникли кое-какие подозрения…
Услышав мое требование, Хамфри явно занервничал.
– К сожалению, господин министр, я не имею возможности продолжать этот бессмысленный разговор, – сказал он и беспокойно взглянул на часы. – Мне надо успеть переодеться… э-э… я хотел сказать…
Он запнулся и посмотрел на меня, словно нашкодивший щенок. Я понимающе ухмыльнулся.
– Переодеться? Так куда же вы все-таки собираетесь, Хамфри? – как можно безразличнее спросил я.
Мой постоянный заместитель оскорбленно выпятил грудь.
– Вообще-то, это мое личное дело, господин министр, но раз вы так настаиваете… в «Ковент-Гарден».
– Наверное, очередное гала-представление?
– Мм… да, если вас это интересует.
– Полагаю, там будет немало постоянных заместителей?
– Кое-кто, безусловно.
– Ну что ж, не смею задерживать, – милостиво сказал я. – Мне бы не хотелось стать причиной вашего опоздания на столь важное мероприятие.
В его сузившихся глазах читалась откровенная ненависть. Я мило улыбнулся ему.
– Вполне вас понимаю, Хамфри… Кстати, что сегодня дают?
– «Летучего голландца».
– О, еще один европейский партнер!
Сэр Хамфри стремительно повернулся и не менее стремительно выскочил из кабинета. Даже не попрощавшись. В жизни не получал такого удовольствия, как от сегодняшней беседы с моим постоянным заместителем. По-моему, Бернард тоже.
(Вечером сэр Хамфри Эплби во время антракта встретился в баре «Ковент-Гардена» с постоянным заместителем министра окружающей среды сэром Йеном Уитвортом. Запись их беседы мы обнаружили в личном дневнике сэра Хамфри. – Ред.)
«…Антракт мы с Йеном У. провели в баре. Выпили джина с тоником и закусили превосходными бутербродами с осетриной горячего копчения.
У него что-то не ладится – нет, не с самим министром, которого удалось приручить быстро и без особых хлопот, – с Джайлсом Фрименом, парламентским заместителем министра.
Обсудили неминуемую проверку контракта по продаже участка хлебной бирже. Я дал ему понять, что нам крайне важно получить правильные выводы и рекомендации.
Йен напомнил мне об абсолютно независимом статусе инспекторов и о недопустимости любых попыток оказать на них давление. По-своему он, безусловно, прав.
Но если бы он дружески посоветовал инспектору, подсказал наиболее перспективное направление проверки и разъяснил общую картину, чтобы тот мог более объективно и компетентно оценить отдельные аспекты проблемы, такой подход, убежден, не вызвал бы никаких нареканий. Йен согласился.
Затем он спросил, чего конкретно ему добиваться. Я объяснил: речь идет о предполагаемом сносе старинного здания, занесенного в реестр. Не сразу поняв мои истинные намерения, он бодро заверил меня, что ему не составит труда устроить все, как надо: такие здания десятками сносятся по всей стране.
Узнав, что мы, наоборот, хотим не допустить осуществления этого варварского плана, он очень удивился. Поэтому пришлось раскрыть карты: если участок будет продан, вырученные деньги пойдут на спасение местного футбольного клуба от банкротства.
Йен был потрясен. К сожалению, мы не смогли продолжить разговор. Прозвенел звонок, оповещающий о конце антракта.
Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по… комиссии по делам искусств».
(На следующий день сэр Хамфри Эплби получил срочную записку от сэра Йена Уитворта. – Ред.)
30 сентября
Дорогой Хамфри!
Мне трудно себе представить, у кого могла родиться столь абсурдная идея. До чего мы докатимся, если позволим отнимать деньги у искусства и пускать их на потребу простому люду?
Твой хозяин и господин, наверное, млеет от одной только мысли о трудящихся массах. Я же убедительно прошу тебя сделать все возможное, чтобы не допустить осуществления этой бредовой авантюры.
Ведь никогда не знаешь, к чему это может привести. Сегодня местную картинную галерею приносят в жертву футбольному клубу, а завтра дотацию Королевского оперного театра отдадут на модернизацию стадиона Уэмбли!
Со своей стороны, я также приму все необходимые меры. Как тебе известно, на инспекторов нельзя оказывать давление – это недопустимо. Однако, кажется, дело только выиграет, если я назначу инспектором парня, который ожидает повышения.
Проведу соответствующий инструктаж. Он должен отчетливо понимать, что в данном случае, по сути, решается вопрос – цивилизация или варварство.
Всегда твой Йен.
(В тот же день сэр Йен Уитворт получил ответ сэра Хамфри Эплби. – Ред.)
30 сентября Дорогой Йен!
Я целиком и полностью разделяю твою точку зрения на эту скандальную историю. Рад слышать, что ты принимаешь необходимые меры.
Мыслимое ли дело – пускать деньги, предназначенные искусству, на потребу массового спорта?! Это равносильно бездумному потаканию низменным вкусам и инстинктам.
Если раньше не доведется, увидимся на «Травиате» через несколько дней.
Твой Хамфри.
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Октября
Прекрасно зная, что с утра мне всегда некогда, Бернард тем не менее настоятельно попросил уделить ему несколько минут.
– Господин министр, хотел бы кое-что предложить вам. Только, ради бога, не подумайте, что я слишком много на себя беру…
– Берите, Бернард, не стесняйтесь.
Оказывается, по его мнению, мне ни в коем случае не следует «ввязываться в эту историю с футбольным клубом и картинной галереей». Я сказал ему, что он слишком много на себя берет.
– Лучше взять на себя слишком много, чем спокойно смотреть, как вы загоняете себя в угол, господин министр.
Бернард положительно мне симпатичен. В Уайтхолле он только зря теряет время.
Из его дальнейших объяснений я понял – для меня это, признаться, новость, – что по неписаным правилам Уайтхолла член парламента должен избегать любого вмешательства в дела, связанные с куплей-продажей земельной собственности в своем избирательном округе.
– Поскольку местные проблемы, за редким исключением, типичны для всей страны, – сказал Бернард, – можно невольно задеть целый ряд избирательных округов.
Что ж это получается: куда ни кинь – всюду клин? Никаких шансов? Как с единой транспортной политикой?
– Особенно опасно ввязываться в местные дела, если за ними стоит мощная КВАНПО, – добавил Бернард.
Все, что Бернард говорил, теоретически было вполне логично и разумно, и я был искренне признателен ему за заботу и готовность помочь. Однако в данном конкретном случае у меня совсем не было уверенности, что местные проблемы настолько типичны для всей страны.
Поэтому я сказал ему:
– На моей стороне будет все население округа, возможно, за исключением кучки длинноволосых, нечесаных любителей искусств.
Бернард все понял и не стал настаивать. Вместо этого он предложил обсудить календарь моих встреч на утро.
10.15 – генеральный секретарь Совета по делам искусств (самая крупная КВАНПО).
10.45 – Ассоциация исторических памятников.
11.00 – Национальный трест.
11.15 – Национальная ассоциация землевладельцев.
11.30 – Совет защиты деревенской Англии.
11.45 – Национальный совет народного творчества.
Я в замешательстве наугад ткнул пальцем в календарь.
– Деревенская Англия?
– Да, – сказал мой личный секретарь и неопределенно кивнул в сторону окна. – Там ее предостаточно.
– Что все они от меня хотят?
– Хлебную биржу, – терпеливо объяснил он. – Они из архитектурной мафии.
– И Совет народного творчества?
– Нет, у этих своя мафия. Очень влиятельные люди… Посыплются письма в «Таймс», оскорбительные статьи в воскресных газетах. Вас обвинят в вандализме… Им не составит труда организовать мощную кампанию протеста по всей стране, не говоря уж о вашем избирательном округе, господин министр.
У меня появилось неприятное ощущение. Наверное, в чем-то он прав. Но я все равно полон решимости бороться до конца. Эту схватку можно и должно выиграть!
– Каким образом все эти люди оказались в моем календаре? Разве я просил вас?… О чем вы думали, Бернард?
– О сэре Хамфри, господин министр. Он просил об этом. – Так вот, Бернард, учтите, от своих слов я не отступлюсь.
Остаток дня прошел в скучнейших дебатах с различными группами давления. Казалось, им не будет конца. К вечеру я чувствовал себя совершенно вымотанным.
Октября
Сегодня мой личный секретарь продемонстрировал сообразительность и деловую хватку, которой я от него, честно говоря, не ожидал.
Убедившись в непоколебимости моего решения довести дело с картинной галереей до победного завершения, он попросил меня ознакомиться с документом под названием «Поправка № 2 к Положению о субсидиях органам местного самоуправления». Собственно, Бернард принес его мне на подпись.
– Что это? – спросил я.
Он начал обстоятельно рассказывать о назначении документа.
– Это – подзаконный акт, подлежащий утверждению палатой общин. Поскольку органы местного самоуправления формально входят в вашу компетенцию как министра административных дел, вы, господин министр, должны официально подтвердить, что пересмотренный пункт номер пять поправки номер два к Положению о субсидиях от тысяча девятьсот семьдесят первого года входит в силу с восемнадцатого марта будущего года, тем самым делая недействительным пункт номер семь Положения о субсидиях органам местного самоуправления от тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года…
Я опять ничего не понял.
Похоже, Бернард предвидел это, поскольку тут же протянул мне «Пояснительную записку», в которой была выделена фраза:
«Данное Положение также предусматривает порядок и размер материальной компенсации членам местных советов в зависимости от времени, затраченного ими на общественные дела…»
– Ну и что? – спросил я, внимательно прочитав записку до конца.
– Как что? – удивился Бернард. – Простите, господин министр, но, мне кажется, это дает вам редкую возможность продемонстрировать всем, что в результате ваших усилий как министра Ее Величества члены местных органов самоуправления смогут получать больше денег за посещение заседаний своих советов.
Так вот куда он клонит! Я снова уткнулся в пояснительную записку. Конечно же! Здесь все написано черным по белому. Простым английским языком:
«…Порядок и размер материальной компенсации членам местных советов…»
Как же я сразу не догадался?!
Отличная мысль и отличная работа! Действительно редкая возможность продемонстрировать благородную щедрость по отношению к скромным труженикам местных советов!
Бернард прервал мои размышления. – Простите, господин министр, но я считаю своим долгом проинформировать вас. Мне совершенно случайно стало известно, что сэр Хамфри и сэр Йен Уитворт специально встречались по этому вопросу.
– Йен Уитворт?
Бернард кивнул.
– Да, постоянный замест