Несмотря на грубость, дикость, кровожадность многих мифоритуалов, кровавые жертвоприношения, фетишизм и многое другое традиционная культура обладала гениальной интуицией относительно парадоксальной фундаментальности мифа для культурной реплики, а именно относительно того, что существование мифа суть самоусловия его бытия.
Поясним это положение. Говоря обобщенно, основная функция мифа — поведенческая. Если человек начинает верить в миф, он начинает вести себя так, как предписывает мифоритуал и соответственно в той или иной форме воспроизводит первомиф. Парадоксально верно и обратное положение: если человек начинает выполнять ритуал в полном объеме, предписанном мифом, он начинает верить в миф, т. е. существование, или мифоритуал, и сущность, или первомиф, соединяются воедино. За эту странную с рациональной точки зрения взаимообусловленность эссенции и экзистенции мифа "отвечает" эзотерическое ядро мифа.
Мы здесь абстрагируемся от двух моментов. Во-первых, мы не берем в расчет специально воспитанный теоретико-понятийный способ мышления. При помощи рационального подхода и рациональной критики мифа вы можете как бы "разорвать" естественную связь традиционного познавательного комплекса и выйти в теоретическое пространство помысливания, которое предполагает иную легитимность понимания, чем мифомышление. Здесь я хочу подчеркнуть то, что говорил раньше: такой "разрыв" с мифом возможен только теоретически, но не практически. В жизни мы все равно остаемся мифическими существами.
Во-вторых, в нашем рассуждении мы опускаем возможную неадекватность мифа, т. е. существование такого мифа, в котором нарушена социальная валентность. Например, если я буду призывать вас следовать какому-нибудь мифоэзотерическому
|
|
===
===
ритуалу племени апачей или уже упоминавшегося племени вакуф, вряд ли вы воспримете мои слова серьезно да и вряд ли я найду в языке способ объяснить вам, что это за ритуал, даже если я его знаю.
Таким образом, из живой культурной целостности мы выделяем обычный работающий миф и нормального обычного человека. Если вы поверите в Бога, то вы должны будете выполнять религиозный ритуал, ходить в церковь, соблюдать религиозные праздники, посты и т. д. Это понятно. Любая религия требует определенной поведенческой парадигмы.
Но вот что особенно интересно: если вы, даже не веря в Бога или же сомневаясь в его существовании, начнете скрупулезно выполнять предписанный мифоритуал какой-либо из признанных конфессий, адекватных той культуре, в которой вы живете, допустим, православной, то через некоторое время вы почувствуете себя христианином.
Вы можете проверить это не только на примере Русской Православной Церкви, что в России, конечно, проще всего, но и на примере любой устойчивой религиозной общины в нашей стране.
Главное здесь — действительное вхождение в экзистенцию мифа, т. е. неотступное, скрупулезное следование предписанному сакральному закону и священным церемониям и ритуалам. В этом случае вам наверняка откроется и эссенция мифа, т. е. сама сущность религиозной конфессии.
Как мы можем объяснить это с метафизической точки зрения? Философия полагает субъектность бытия сущего. Бытие сущего субъектно, т. е. действительное бытие, то, что действительно есть, представляет собой бытие мыслящего человека, а сущее есть мыслящее существо. Философская традиция проявляет сущее как хипокейменон, субъектум или когито.
|
|
Почему когито эрго сум? Потому что действительное существование означает мышление. Я существую постольку, поскольку я мыслю, только тогда, вспомним начало нашего разговора, мы можем назвать вещи своими именами.
Но ведь я сам, являясь идеальным субъектом, будучи способным помыслить идеальное, не являюсь субъектом в чувственной реальности. Я мысленно могу перенестись куда угодно. Я могу изучать прошлое, предугадывать будущее и в то же время я ограничен пространственными, временными, физическими,
===
===
социокультурными и другими условиями своего существования и как психофизического тела, и как социального индивида.
Выше мы уже затрагивали эту тему, сказав, что человек свободен и несвободен одновременно. Я могу добавить теперь, что человек может очень многое узнать, постичь, проникнуть в суть вещей, погрузиться в их причины, однако о себе самом как сущем того же рода, что и окружающая его среда, он не знает самого главного: когда он перестанет существовать, когда умрет.
Человеку известно, когда он родился, но далеко не все знают, для чего они родились. Нужно прожить жизнь, чтобы понять: правильно ли мы живем? В чем смысловая причина нашей жизни?
Большинство современных людей не может с уверенностью ответить на вопрос, в чем же состоит главный смысл их жизни? Заблуждения человека относительно своей жизни, а равно и относительно своей смерти понятны и, более того, допустимы. Хабермас прав, когда утверждает, что человечество вымрет, если восторжествует крайняя степень самообъективации.
|
|
Немногие могут преодолеть страх смерти. Я не беру экстатические состояния, когда человек об этом просто не думает, например, в пылу боя. Лишь поистине героические личности могут спокойно продолжать жить, если знают, что через какое-то время они обязательно умрут. Большинство людей гонят от себя мысли о смерти, так же как сомнения в своем благополучии или благополучии своих родных и близких, а равным образом и в благополучном существовании всего, что дорого человеку.
Именно поэтому теологический язык, как подчеркивает Хабермас, обладает метакоммуникативными и апеллятивными свойствами. В религии, т. е. в конкретном историческом мифе, развернутом в конкретном языке культуры, человек может поладить с фактом своей смерти. Субъектность и пространственно-временная ограниченность человека, парадоксальные в своем взаимоединстве, являются родовой человеческой характеристикой, выражающей трагедию субъекта. Первотрагедия утраты бесконечного сущего, укорененная в человеческом сознании, зафиксирована в мифе.
Поэтому древнегреческие мифы являются классическими примерами мифа. Любая традиционная культура создает мифы
===
===
в форме былин, легенд, баллад, саг, сказок и т. д., т. е. как отдельный мифический жанр. Но именно "мютос" создается древнегреческой культурой, которая также вырабатывает саму идею субъекта.
Закономерно, что специфическая символизация мифа "по-гречески", его театрализация, порождает трагедию, сохранившуюся до сих пор. Мы испытываем интерес к трагедии, т. е. к театрализованному "мютосу" потому, что верим в свою субъектность и ее мифологическую разрешенность. Огрубленно говоря, мы ощущаем проблему Эсхила или Гамлета постольку, поскольку чувствуем себя мифическими субъектами.
Таким образом, дополняя наблюдение Хюбнера, можно сказать, что в истоке мифа как кодокомпонента лежит не только идея начала, выраженная в священном законе, но и экзистенциальная драма осознания бесконечным сущим своей физической, ограниченной телесности и попытка преодолеть эту драму.
Сущее, проживая экзистенцию мифа, решает онтологичес кое противоречие телесного индивида, создавая такую структуру сознания, экзистенциальная и эссенциальная стороны которой взаимообусловливают друг друга. Именно поэтому человек, начиная верить, входит в экзистенцию мифа и, "живя" в мифе, связывает себя с эссенцией мифа, т. е. с его сущностью.
Значит, сущее создает миф, т. е. рассказ о богах? То есть как бы придумывает его? Или миф — это действительный рассказ о действительных событиях? Каждый из этих вопросов имеет и положительный, и отрицательный ответ.
Здесь мы попадаем в ситуацию параконсистентной логики, которая, кстати говоря, имеет индийские корни. Известный прием умозаключения, называемый чатушкоти, гласит: "Мудрецы умирают после смерти, мудрецы не умирают после смерти, мудрецы не не умирают после смерти". Каков же ответ? Ответ содержится во всех трех позициях: "Да", "нет", "да и нет".