То что?
Повторилось. Ровно через месяц, в Ростоке, однако без всяких последствий для Геринга: он заперся в Каринхалле, выезжая только на охоту, и практически не принимал участия в командовании ВВС. Фюрер, будучи подверженным перепадам настроения, или простил своего давнего соратника, или окончательно махнул на него рукой – как говорится, горбатого могила исправит, а изгнать рейхсмаршала со всех должностей означает лишь нанести колоссальный ущерб репутации и авторитету правительства. К этим понятиям Гитлер относится трепетно, опасаясь «потерять лицо» и по куда менее важным поводам.
Я, в свою очередь, получил дополнительную нагрузку: восстановлением разрушенного должна была заниматься «Организация Тодта». И ладно бы Любек, Росток или Дортмунд – безусловно, очень жаль потерять старинные соборы или ганзейские архивы пятисотлетней давности, – но, как и предсказывал Мильх, это было только начало. Рано или поздно британцы начнут массовые бомбардировки центров военной индустрии.
Теоретически мы могли противостоять налетам – сразу после трагедии в Любеке я, как министр вооружений, не преминул ознакомиться с последними достижениями в области ПВО. Объяснения я получил от генерал‑инспектора Йозефа Каммхубера, создателя как ночной истребительной авиации, так и системы противовоздушной обороны, названной его именем.
– …Мы прикрыли северо‑запад Германии непрерывным поясом из прожекторов и зон действия ночных истребителей, – господин Каммхубер показался мне очень энергичным и знающим военным, вдобавок достаточно молодым: ему не исполнилось и пятидесяти. – Радиолокационные станции «Фрейя» и «Вюрцбург» расположены в тридцати километрах позади освещенной зоны и взаимодействуют с постами звукового контроля, истребители, базирующиеся на одиннадцати аэродромах от Дании до Бельгии, могут быть подняты в воздух в любой момент.
|
|
– Это прекрасно, – терпеливо сказал я генерал‑майору. – Но как в таком случае объяснить фактически безнаказанные акции британцев? Почему система не работает так, как вы описываете? Воздушный щит, если называть вещи своими именами, отсутствует. Ну или дыряв.
– Видите ли, – мне показалось, будто Каммхубер смутился. – Существует осложнение… гм… политического характера, господин министр.
– То есть? – не понял я. – Расскажите, и я постараюсь его разрешить.
Передо мной вновь возникла непреодолимая стена. Оказывается, весной гауляйтеры северных и северо‑западных районов, чаще всего подвергавшихся английским налетам, подали фюреру коллективное прошение: огромное количество зенитных прожекторов в составе XII авиакорпуса Каммхубера, это, представьте себе, непозволительная, чрезмерная роскошь! Необходимо передать прожектора частям ПВО, непосредственно прикрывающим важные объекты в тылу!
Гитлер согласился – как было не отреагировать на слёзные увещевания «товарищей по борьбе»?! В итоге «Линия Каммхубера», исходно выстроенная весьма грамотно и рационально, лишилась одного из важнейших компонентов – мощной световой завесы на пути следования вражеских бомбардировщиков.
Генерал‑майор, уяснив, что при мне можно говорить непринужденно, и явно рассчитывая на понимание, продолжил. Имеется недостаток радаров, особенно новых станций «Вюрцбург‑гигант». Необходимо продлить линию ПВО до швейцарской границы, чтобы не дать англичанам возможности ее огибать. Слишком мало ночных истребителей с бортовыми РЛС. Взаимодействие с наземными частями поставлено из рук вон плохо – приказы на прекращение зенитного огня поступают слишком поздно или зенитчики вообще их не выполняют. Неудивительно, что пилоты ночных истребителей предпочитают отвернуть в сторону, не желая попасть под удар собственных зениток!
|
|
– У вас есть четкий, обоснованный с военной и экономической точек зрения план развития противовоздушной обороны на западном направлении? – перебил я. – Требования по материалам, оснащению, технике?
– Так точно, господин министр. На основе анализа боевых действий за последний год и получаемых разведсводок я делаю вывод о дальнейшем усилении мощи налетов. Нет сомнений, английская бомбардировочная авиация имеет долговременную стратегическую цель – путем регулярных бомбардировок уничтожить немецкую промышленность и подорвать моральный дух населения. В настоящий момент наши силы ПВО недостаточны…
– Очень хорошо, – вздохнул я, пускай ровным счетом ничего хорошего в выкладках генерал‑майора не было. – Извольте предоставить мне все материалы по дальнейшему развитию «линии Каммхубера», я постараюсь… Точнее, я приму необходимые меры.
Летчик вышел из моего кабинета обнадеженным, а я лишь проворчал под нос несколько хороших баварских словечек, которых благовоспитанному человеку с университетским образованием и знать‑то не положено, не то что произносить вслух без малейшей ошибки. Партийные бонзы, желая уберечь свои ленные владения от бомб неприятеля, начали бездумно разрушать единую систему ПВО, да еще и заручились поддержкой фюрера.
|
|
Ну что тут скажешь? Восхитительно. И ведь я ничего, решительно ничего не могу противопоставить этой объединенной клике!
Последствия не заставили себя ждать. Налеты на Любек и Росток оказались разведкой боем – в них участвовало от двухсот с небольшим до пятисот самолетов. Геринг, между делом, внезапно проявил инициативу и, игнорировав мои меморандумы о необходимости спешного и массированного усиления противовоздушной обороны, решил отомстить совершенно по‑детски: бомбардировками древних английских городов Эксетер, Норвич и Кентербери. Чем, разумеется, еще больше разозлил командование Королевских ВВС.
Ночью с 30 на 31 мая разразилась буря. С множества английских аэродромов в воздух поднялось больше тысячи самолетов, практически все наличные силы английской бомбардировочной авиации, дислоцированной в Метрополии. Они шли несколькими волнами, фронтом шириной в двадцать семь километров. «Линия Каммхубера» оказалась прорвана без каких‑либо затруднений – сказался чудовищный недостаток ночных истребителей.
XII авиакорпус противопоставил этой армаде всего двадцать пять самолетов, из которых четверть вернулась на базы по причине технических неисправностей. Англичане пересекли только восемь зон воздушного боя с минимальными силами наших ВВС. В это же самое время сотни пилотов и операторов, наводящих РЛС, ожидали приказа к бою, который так и не поступил – концепция «свободного ночного боя» в Люфтваффе была отвергнута…
Итоги известны мне лучше, чем кому‑либо другому: сводки о разрушениях стекались в контору главы «Организации Тодта». Мы отделались сравнительно небольшими людскими потерями благодаря системе раннего оповещения населения – погибло около пятисот человек, пять тысяч ранены. Куда хуже дело обстояло с жилым фондом, сгорели десятки многоквартирных домов, больше 135 тысяч человек пришлось переселить в другие районы страны – а это вызвало колоссальные затраты.
Сегодня настала очередь Бремена, и я подозреваю, что там обстановка значительно хуже.
* * *
– А что я могу поделать? – в голос орал Эрхард Мильх, не обращая внимания на своих адъютантов, сидевших в креслах позади нас. Все равно ничего не услышат, He.111 машина шумная. – К 31 июля все зенитно‑прожекторные дивизии, отвечающие за «световые пояса» на западе, должны быть расформированы, а персонал и оборудование переброшены в зоны ПВО вокруг крупных городов. Приказ фюрера!
– Какие силы остаются в распоряжении генерала Каммхубера?
– Шесть оборонительных зон вдоль побережья Северного моря, – прокричал фельдмаршал. – Радары стоят на прежних позициях, «Вюрцбург‑гиганты» будут вести вражеские самолеты, радар‑дублер – сопровождать наши истребители, офицер управления осуществляет наведение на англичан. Одна немаловажная деталь: у «Гигантов» немалая погрешность в распознавании целей, до пятисот метров! Перехватчикам придется больше полагаться на удачу… Проводится радикальная реформа всего комплекса ПВО!
«Они это нарочно? – подумал я. – У нас существует хоть как‑то работающая система, с огромными потенциальными возможностями для ее развития и углубления. Судя по бумагам Каммхубера, мы вполне в состоянии расширить пояса противовоздушной обороны на глубину в двести километров, чтобы разбивать строй бомбардировщиков еще над Бельгией, Голландией или побережьем Фризии! Зачем?..»
Мильх вкратце объяснил, что в задачи «реорганизации», инициированной гауляйтерами, входит создание кругового прикрытия Киля, Гамбурга, Бремена, Берлина, Кёльна и отдельно районов в треугольниках Дюссельдорф – Дуйсбург – Эссен и Франкфурт – Дармштадт – Мангейм. Совершенно неприемлемое распыление наличных сил – вместо общей обороны империи, в результате мы имеем несколько практически не взаимосвязанных зон ПВО. А это означает проблемы с новыми линиями снабжения, логистикой, поставкой боеприпасов, инфраструктурой: не поставишь ведь зенитки в чистом поле?
Впрочем, нет, поставишь. Карл Отто Кауфман, рейхсштадтгальтер, гауляйтер Гамбурга, имперский комиссар обороны Х‑го военного округа et cetera, приказал разместить батарею FlaK‑88 на Ратушной площади, в самом центре города, где она абсолютно бесполезна. Для поддержания морального духа населения, представьте себе. Эта батарея очень пригодилась бы на подходах к Гамбургу, но пропагандистские цели для Кауфмана оказались важнее практических соображений. И это не единичный случай!
Я однажды с ума сойду. Иногда хочется перестрелять к чертовой матери эту толпу бестолковых дармоедов, вставляющих палки в колеса, способных испохабить любую, самую вменяемую и разумную идею! Нет, это решительно невыносимо!
Что характерно, Мильх тоже отчетливо понимает, каковы теперь перспективы реальной борьбы в воздухе. Особенно в свете данных разведки.
– Судя по последним сводкам, – хриплым простуженным голосом продолжал фельдмаршал, – на прошлой неделе в британский Норфолк прибыли высокопоставленные офицеры из штаба Восьмой воздушной армии США. Ладно бы одни штабисты, это можно интерпретировать как угодно: военное сотрудничество, ленд‑лиз и так далее. Но вместе с ними на Острове объявилось сорок шесть бомбардировщиков В‑17, которые в боевых операциях не используются. Чего‑то ждут. Какие выводы, Альберт?
– По‑моему, выводы на поверхности, – я похолодел. – Сорок шесть машин, это только первая группа, причем поставками техники союзнику тут и не пахнет. Они будут действовать самостоятельно!
– Именно, – кивнул Мильх. – Североамериканские Штаты начали сосредотачивать силы бомбардировочной авиации на Европейском театре. Агентура в Исландии докладывает, что в районе городка Кефлавик неслыханными темпами возводится огромный аэродром, способный принимать сотни тяжелых самолетов. Сотни, понимаешь? Сегодня в Англии сорок шесть «Крепостей», заводы «Боинг», по нашим данным, выпускают по десять – четырнадцать самолетов в сутки, вот и считаем… Недосягаемая для германской авиации база подскока в Исландии, затем перелет на Британские острова. Сколько их там будет через месяц? А в начале осени? Через полгода?
Я предпочел промолчать. Будущее рисовалось совсем мрачными красками – при одной мысли о гигантских материальных и человеческих ресурсах США мне становилось нехорошо. Когда эта скрытая мощь выступит против нас, Германии конец.
Уже выступила, если говорить откровенно.
– Я не знаю, что делать, – Эрхард Мильх как‑то очень по‑дамски, испуганно, дернул плечами в ответ на немой вопрос. – Не‑зна‑ю. Предпочитаю жить сегодняшним днем.
– Сегодняшний день прямо под нами, – огрызнулся я, ткнув рукой в иллюминатор, за которым вставало золотисто‑оранжевое зарево. Самолет подходил к Бремену. – Остается надеяться, что налет закончился и мы не попадем под удар наших зениток и пулеметов «Ланкастеров» или «Москито»…
Из соображений безопасности мы приземлились не на гражданском аэродроме Бремена, вошедшем в строй в 1937 году и до сих пор остающемся самым современным в Германии – четыре бетонные полосы, расположенные звездообразно, новейшее навигационное оборудование, метеорологическая станция, просторный аэровокзал. Гордость рейхсминистра авиации. Былая гордость, поскольку аэродром не функционирует с начала войны, используясь только в военных целях.
Пилот увел «Хейнкель» к окраинам городка Дельменхорст, к базе ночных истребителей, принадлежащей «линии Каммхубера». Приземлились штатно, и сразу же на Мильха обрушился ворох рапортов от встречавших высокое начальство офицеров ВВС.
Силы противника оценивались более чем в тысячу самолетов различных типов, преобладали «Веллингтоны» и «Галифаксы». Сбито около полусотни бомбардировщиков, сведения уточняются. Полиция продолжает поиски английских экипажей, успевших покинуть поврежденные самолеты с парашютами над территорией Рейха. Потеряно семь истребителей Bf. 110 и четыре Ju.88, судьба еще пяти машин неизвестна. Это несомненная удача, господин фельдмаршал!
– Удача? – змеино прошипел Мильх, всем корпусом разворачиваясь к востоку, где в темные небеса над Бременом поднимался мерцающий огненный купол. – Это вы называете удачей, господин майор?..
Я, уяснив, что участие в строго корпоративных авиаторских трениях в сферу моих интересов не входит, подозвал обер‑лейтенанта с коричневыми петлицами. Связист.
– Вот что, милейший… Вы меня узнаёте?
– Так точно, господин рейхсминистр! Нам сообщили о вашем прибытии!
– Займитесь‑ка делом, вместо того чтобы торчать здесь без всякого смысла. Мне незамедлительно требуется телефонная связь с командованием гражданской обороной или айнзатцляйтером «Организации Тодта» в Бремене Юлиусом Аппелем. Вы сможете это устроить? К сожалению, я здесь без единого сотрудника, мне нужна помощь…
– Слушаюсь, господин рейхсминистр! Прошу следовать за мной.
Обер‑лейтенант, имя коего в спешке я так и не удосужился узнать, явил чудеса исполнительности – разыскать господина Аппеля (моего назначенца, получившего должность всего месяц с небольшим назад) удалось за двадцать минут. И это с учетом крайне сложной обстановки в городе, где вовсю продолжались пожары и были серьезно повреждены коммуникации.
– Алло, алло? Да, доктор Шпеер, это я! Аппель слушает! У нас тут ад кромешный!
– Где вы?
– На западном берегу Везера, в Альте‑Нойштадте! Я не могу прислать за вами автомобиль, вся техника мобилизована RLB, Имперским Союзом ПВО! В центре чудовищные разрушения, множество раненых и обожженных! Зажигательные бомбы! Из персонала по тревоге собралась всего одна пятая часть! Не приезжайте сюда!
Вот еще. Командовать мною айнзатцляйтер права не имеет.
– Где вы точно находитесь? Адрес?
Юлиус Аппель назвал улицу – Нойштадтсвалль. Отлично, хоть какая‑то определенность.
– Немедленно соедините с управлением военной медицины ВВС по гау Везер‑Эмс, – скомандовал я. – Будем просить помощи у военных в развертывании полевых госпиталей…
Выручили летчики. Мильх приказал выделить в мое распоряжение «кюбельваген» и вооруженное сопровождение. До штаба Юлиуса Аппеля было около восемнадцати километров, которые мы преодолели с трудом, за полтора часа – приходилось объезжать завалы и очаги пожаров. Правобережная часть города пострадала куда меньше исторического центра, но и здесь наблюдалась полоса разрушений.
По счастью, региональное управление «Организации Тодта» не пострадало – Новый город возводился в двадцатые годы, после Великой войны, никакой скученности построек, способствующей распространению огня. Напротив двухэтажного здания небольшой парк Нойштадс‑Анлаген с озерцом, откуда пожарные команды могли брать воду в случае повреждения гидрантов. Над противоположным берегом Везера в предрассветных сумерках поднимались густые клубы дыма.
– Хайль! – Аппель, к которому меня тотчас проводили, растерянным не выглядел, однако было заметно, что неожиданный визит его нервирует. Не время сейчас принимать высокое руководство, работы непочатый край. – Доктор Шпеер, я вас предупреждал, не стоит…
– Бросьте, – поморщился я. – Полагаете, мне надо отсиживаться в Берлине и отдавать приказы по телефону, не зная обстановки? Докладывайте.
По большому счету Юлиус Аппель тоже был «дилетантом» – он не строитель, а математик, причем талантливый, с дипломом Гейдельберга. В армию его не призвали по причине латентного туберкулеза, но мобилизовали на гражданскую службу: в документах, изученных мною после смерти Фрица Тодта, фамилия Аппеля была отмечена в списках кандидатов на повышение.
Я присматривался к нему с февраля и, наконец, в середине мая продвинул наверх быстро, с ОТ‑гауптбауфюрера до ОТ‑айнзатцляйтера, если говорить армейским языком – из гауптманов аж в оберсты. И не пожалел, все‑таки математическое образование развивает логику и способность оценки целого, а не частностей.
На обширном столе развернута карта Бремена – красные флажки на булавках, синие, черные. Многочисленные отметки карандашом.
– Мозаика складывается неутешительная, – строгим голосом начал Аппель, изредка бросая на меня взгляд поверх очков. – Думаю, неразбериха будет продолжаться еще сутки‑двое и окончательные сведения мы получим не ранее середины дня завтра. Но по уже имеющимся данным можно смело утверждать, что серьезно пострадали сборочные цеха «Фокке‑Вульф Флюгцойгбау», верфи «Дешимаг» и «Вулкан», возможно, повреждено или потоплено несколько подводных лодок – уточняем. Портовые склады тоже… Строящиеся бункеры «Валентин» для укрытия субмарин почти не задеты. Пожары на нефтеперерабатывающем заводе «Корф» ликвидируются, это приоритетная задача. Узловая и сортировочная железнодорожные станции пострадали значительно, ущерб выясняется.
– Гражданские объекты?
– Сведения противоречивые, однако надежд не внушающие, – ответил анзатцляйтер. – Вы отлично знаете, какова старая застройка: деревянные перекрытия, возгорание от зажигательной бомбы моментально перекидывается на соседние здания…
В отдалении глухо бухнуло, стекла задрожали. Заряд замедленного действия или пожарные наткнулись, на свою беду, на неразорвавшуюся бомбу, сдетонировавшую от жара?
– Сколько людей в вашем распоряжении, господин Аппель?
– Все, кто уцелел, видимо.
– «Видимо»? Ни разу не слышал от вас столь неопределенных формулировок!
– А я и не говорю об определенности, – Аппель на мгновение позволил себе раздраженный тон. – В моем подчинении по гау тысяча шестьсот человек, из них тридцать в штабе. Прибыло же в штаб семеро, включая меня. Остальные, скорее всего, еще отсиживаются по бомбоубежищам, причем выходы из бункеров могут быть завалены… Мы запросили помощь от всех подразделений административного округа «ОТ‑Ганза», первые отряды прибудут к утру – надеюсь, вы не станете возражать?
– Не стану, – кивнул я. Анзатцляйтер действовал именно так, как и предписывали надлежащие директивы: в чрезвычайной ситуации строительные части «Организации Тодта» должны немедленно перебрасываться в пострадавшие районы для разбора завалов и спешного восстановления стратегически важных объектов. – Трудовой фронт?..
– А при чем тут, позвольте узнать, Трудовой фронт рейхсляйтера Лея? – неподдельно изумился Аппель. – Там свое руководство, нам они не подчиняются. Даже если я буду требовать помощи, Трудовой фронт имеет полное право отказать и выполнять свои задачи.
– Задача у нас всех одна, – безнадежным голосом произнес я. – В кратчайший срок ликвидировать последствия налета. Вы хотя бы согласуете действия?
– Как и предписано: только с RLB, полицией и службой пожарной охраны.
Вот, опять. Дальше предписаний никто не смотрит. Ни мы, ни подчиненные этого безнадежного пьянчуги Лея. Никто. В таком ключе я и высказался. Юлиус Аппель взглянул на меня странно.
– Простите, доктор Шпеер, но я никак не ожидал услышать подобные слова от человека, занимающего министерскую должность.
– Я в чем‑то не прав?
– Правы. Но об этом не принято говорить вслух. Подвергать сомнению непреложность однажды заведенного порядка.
– Даже так? – я вздернул бровь. – Объяснитесь, Юлиус. Клянусь, это останется между нами.
– Скажу как математик. Наш «порядок» более чем функционален, но его функциональность чисто механистична. То есть «делаем то, что делаем и что предписано, с предельной точностью и последовательностью». Справедливо?
– Вполне, – согласился я. – И что же?
– Это работает там, где система строилась и отлаживалась в ограниченных пространственно‑временных рамках. Старая доимперская Германия с ее ганзейскими городами и карликовыми княжествами. Япония, локально ограниченная и разбитая на тысячи уделов. Понимаете? Ограниченное пространство! Микрокосм с редкими внутренними связями.
– Дальше? – Я подался вперед, чувствуя, что Аппель пытается донести до меня некую очень важную мысль, в поисках которой я провел уже не один месяц, размышляя над непростой ситуацией, в которой все мы оказались.
– При масштабировании количество степеней свободы и неопределенностей в такой системе возрастает сверхпропорционально, и без изменения парадигмы управления она попросту перестает работать. Для поддержания способности хоть к какому‑то функционированию схема требует двойного‑тройного сквозного контроля и подчинения: государственный аппарат, партия, безопасность и так далее. При быстром масштабировании начинается управленческий ад, каковой мы сейчас наблюдаем повсеместно. То, что было приемлемо четыре столетия назад в небольшом ганзейском городе Бремене с минимумом вертикальных и горизонтальных связей, не может работать в масштабах огромной империи. Я достаточно ясно выражаюсь?
– Кажется, да, – погрустнев, ответил я. – Знаете, Аппель, я провел довольно много времени в южной России и ознакомился с их довоенными, да и нынешними порядками. Выражаясь вашим языком, отсутствие германского «орднунга» в сталинском аппарате – есть функционал не связанных системой степеней свободы. Право на импровизацию, которого у нас нет. Вот почему мы проигрываем на Востоке…
– Проигрываем? – айнзатцляйтер покосился на меня вопросительно. – Разве? Впрочем, ключевое слово тут «импровизация», верно. Что позволяет масштабировать управленческую схему до колоссальных размеров при слабо спадающей эффективности – да хоть Америка, тоже построенная на импровизации и инициативе личности. Некоторые слишком разболтанные степени свободы надо временами связывать, но это вопрос технический, а не фундаментальный… Кажется, доктор Шпеер, мы уже наговорили на несколько приговоров в государственной измене. Осмелились сомневаться и подводить под эти сомнения заумную теоретическую базу.
– Чепуха, – я, коротко рассмеявшись, отмахнулся. – Вернемся к насущному. Простой вопрос: почему мы ничего не делаем?
– Прямо сейчас? В эту минуту? – невозмутимо спросил Аппель. – Да потому что необходимые распоряжения давно отданы, имеющиеся в наличии исполнители действуют, а донесений об изменениях обстановки, требующих моего вмешательства и пересмотра приказов, пока нет. Не пойдем же мы вывозить на тачках битый кирпич и щебень? Стоять с брандспойтом? Не по чину. Механистическая функциональность «порядка», не так ли? Предложить вам кофе, доктор Шпеер?
* * *
Следующие два дня превратились в непрекращающийся кошмар. К десяти утра 26 июня меня «догнали» ближайшие сотрудники Министерства вооружений и «Организации Тодта» – прилетели вслед за мной из Берлина – и наконец‑то появилась возможность наладить работу в «шпееровском стиле».
Никакой бюрократии, приказы поступают из единого центра, выполняются беспрекословно и моментально, ослушание грозит долгой, вдумчивой и малоприятной беседой в гестапо с непредсказуемыми последствиями – спасибо Рейнхарду Гейдриху, втихомолку поддерживающему мои необычные начинания.
Обергруппенфюрер издал грозную директиву по РСХА, в которой упоминался мартовский указ Адольфа Гитлера о предоставлении мне исключительных полномочий – вот Имперская безопасность и должна присматривать, чтобы распоряжения господина рейхсминистра Шпеера не саботировались. В разумных пределах, конечно: методов воздействия на «старых борцов» так и не появилось, увы…
Если уж я вспомнил о Гейдрихе, стоит заметить, что удавшееся покушение на судетского гауляйтера Франка в Праге утром 27 мая и впрямь было направлено на совершенно другую персону – полиции удалось схватить двух британских диверсантов богемского и словацкого происхождения, Йозефа Габчика и Яна Кубиша. Они дали показания.
Основной целью был Рейнхард Гейдрих, в случае неудачи – министр просвещения протектората Эммануэль Моравец (известный своими симпатиями к Германии) или группенфюрер Карл Герман Франк. Последний и оказался в плохое время в плохом месте, а самое главное – не в своем автомобиле, с известным каждому пражанину номером «SS‑3».
Представления не имею, взял Франк эту машину из спецгаража по своему желанию или имел разрешение Гейдриха, но факт остается фактом – гауляйтер был убит взрывом гранаты в пражском районе Либень. Осколками ранило одного из нападавших, второго задержали полицейские при содействии обычных прохожих.
Сам Гейдрих отреагировал на это громкое событие сдержанно. Выступил по радио, обвинив в неслыханном злодействе англичан, организовал Карлу Франку пышные похороны, но и только.
Жизнь в Богемии продолжалась обычным порядком, никаких особых мер исполняющий обязанности протектора не предпринял, и это наводило на размышления – в Польше или на Востоке за убийство высшего чиновника Рейха непременно последовали бы внушительные репрессии, что случалось не раз. Очевидно, что обергруппенфюрер оберегал свой немалый авторитет и старался не растерять симпатии богемцев. Наверняка с далеко идущими замыслами…
Мне пришло очень краткое, но теплое письмо. Гейдрих благодарил за своевременное приглашение и очень вскользь намекал, будто в долгу не останется. Обещание сдержал: работать во взаимодействии с РСХА стало гораздо, гораздо легче – по крайней мере, на мои жалобы в адрес зарвавшихся чиновников среднего звена (без разницы, партийных или нет) в СД реагировали моментально. И принимали меры.
Чаще всего хватало обычного внушения. В двух случаях (вполне обоснованно: незачем так яростно отстаивать корпоративные интересы в ущерб государственным!) дело закончилось судом Народного трибунала по обвинению в саботаже с последующей отправкой виновных в лагерь Дахау. Ничуть их не жалею – как говаривал великий Бисмарк, глупость – божий дар, но злоупотреблять им нельзя категорически. Чревато.
Вернемся, однако, в Бремен. Юлиус Аппель оказался безупречно прав – обстановка прояснилась только к 27 июля, когда были оценены потери жилого фонда, приблизительно подсчитан размер ущерба городской инфраструктуре, а военные предоставили данные по разрушениям на своих объектах.
В целом картина напоминала то, что мне пришлось наблюдать в Кёльне почти месяц назад, за некоторыми важными исключениями. Англичане начали действовать более выборочно, тогда как предыдущие налеты носили иной характер: поразить крупную цель как можно большим тоннажем и безнаказанно удрать. При аналогичной атаке на Эссен в ночь на 2 июня из‑за плотной облачности и тумана бомбардировщики сбросили груз в нескольких километрах от города, фактически в пустоту – пострадало несколько деревень и пригороды, на земле погибли пятьдесят человек.
На этот раз наблюдались изменения в тактике, это подтвердил и Эрхард Мильх, получивший отчет о действиях ПВО и XII авиагруппы, плюс первые результаты допросов попавших в плен британцев. Вместо слепого коврового бомбометания имело место распределение целей – Пятая группа Королевских ВВС в составе ста сорока машин была нацелена строго на заводы «Фокке‑Вульф», самолеты Берегового командования атаковали верфи «Дешимаг», все остальные строем шли на город и порт, снося с лица земли здания в почти четырехкилометровой полосе по направлению с северо‑запада на юго‑восток.
До основания разрушены 572 здания, частично повреждены больше шести тысяч. Сборочный цех авиазавода «Фокке‑Вульфа» попросту перестал существовать – я сразу распорядился о спешном переводе производства в восточные области Германии и Польшу, мы не можем впредь так рисковать авиапромышленностью! Железнодорожное сообщение будет восстановлено не раньше, чем через пять дней – сгорели восемнадцать составов с готовой продукцией.
– …Ничего не поделаешь, это тоже входит в наши обязанности, – увещевал фельдмаршал Мильх, устроившийся рядом с мной на заднем сиденье скромного «Опель Олимпия» с номерами Люфтваффе. – Я очень жалею, что фюрер никогда не приезжает в пострадавшие города поддержать население! Это имело бы колоссальное пропагандистское значение! Появление Черчилля на развалинах преподносится во всех британских газетах как подвиг!
Половину дня пришлось убить на совершенно бесполезное (с моей точки зрения) дело – я, Мильх и примчавшийся из своей резиденции в Ольденбурге гауляйтер Везер‑Эмса Пауль Вегенер осматривали закопченные руины, пожимали руки рабочим «Организации Тодта», говорили сочувственные слова оставшимся без жилья и имущества обывателям и позировали фотографам.
Так и воображаю себе завтрашние заголовки в «Фёлькишер беобахтер»: «Правительство Рейха заботится о народе, стойко переносящем тяготы войны с англосаксонской плутократией и большевизмом». Оперативность ведомства доктора Геббельса потрясала, вот уж где работа поставлена с высочайшей степенью эффективности! Официальных пропагандистов пригнали в Бремен в числе двух десятков, с фотоаппаратами и кинокамерами: «Поднимите на руки эту девочку, доктор Шпеер! Пожалуйста, помогите поднести даме вещи, спасенные из разрушенного дома! Вытяните руку, словно вы даете указания рабочим!»