Это были его глаза, которые выдавали его. Несмотря на маску призрака, скрывающую его лицо, она не могла ошибиться в этих глазах. Она бы узнала их везде, эти два нефрита, взгляд которых настолько острый, что мог разрезать. В отверстиях простой белой маски они горели странным и неземным огнём.
Изобель не смогла бы остановить себя, даже если бы попыталась. Не тогда, когда она преодолела оставшееся расстояние между ними.
Не тогда, когда подняла руки и обернула их вокруг его шеи. Не тогда, когда она прильнула к его телу, вдохнув и уловив его аромат – концентрированную порцию остроты и фимиама, сводящую ее с ума. Она сильнее прижалась к его телу и вцепилась в него, ощущая реальность в ткани знакомой куртки и в тепле его тела.
Неожиданно его руки окружили ее, обвиваясь вокруг ее талии. Он притянул ее ближе. Сердце Изобель билось в клетке ее груди, напротив его сердца.
Она взглянула на него и, подняв руку, сняла маску. Она спала одним легким движением, открывая темный, фиолетовый синяк под левым глазом и воспалённый рубец на коже над губой.
Она поморщилась. Брэд. Он говорил правду. И Брюс был прав. Но как это могло быть? Она видела Ворена днем, в классе мистера Свэнсона. Контуры его лица были гладкими.
Кончиками пальцев она собиралась пройтись по его повреждениям, но он перехватил её руку своей. Он наклонился, достаточно близко, чтобы чёрные кончики его волос, как перышко, прикоснулись к ее лицу, задевая ресницы. У неё было достаточно времени, чтобы вдохнуть, моргнуть и разомкнуть губы, прежде чем он прикоснулся к ним своими.
Время остановилось. Ее сердце перестало биться. Ее веки затрепетали и закрылись.
Прохладное скольжение маленького металлического кольца надавило на её кожу, когда он поцеловал её. Настойчиво. Нежно. Так медленно.
|
|
Сладкое, мягкое разрушение.
Его губы на вкус были как гвоздика и кофе. И что-то ещё. Что-то знакомое и в тоже время неизвестное. Что-то увядшее и сухое. Немного, как дым. Немного, как угасание.
Пепел.
Крошечный звук тревоги пронзил её. Она отстранилась. Он схватил её и притянул к себе.
Он думал, что она растворится и исчезнет в его руках? Или это страх, что он может? Он поднял руки, чтобы обхватить её лицо и прижался своими губами к ее. Казалось, что этот момент был украден, как будто каждый из них думал, что этот первый поцелуй обречён стать последним.
Как ужасные скелеты, эти мысли расползались в её голове, портя этот момент, пугая её достаточно, чтобы оторваться от него. И на этот раз он позволил ей.
Губы Изобель горели, как будто по ним только что прошелся электрический разряд. Девушка на сцене продолжала петь свою тоскливую песню, хотя музыка, позади неё стала подниматься, поглощая её эхо и кренясь к очередному хаосу.
— Я нашла тебя, — прошептала Изобель.
Мучительное выражение появилось на его лице. Он положил руки на её шею, и прижался своим лбом к ее. Его мягкие волосы упали вперёд, загораживая их лица от других.
— Ты не должна быть здесь.
Ее губы приоткрылись, чтобы ответить, но он отпустил ее, взял свою маску и надел ее. Она смотрела на него в замешательстве, когда он обернулся, сканируя толпу. Он схватил ее за руку, и она сжала его ладонь. Он резко развернулся, и она обнаружила, что следует за ним сквозь плотную толпу костюмированных тел. Куда он ее ведет? Что он имел в виду, говоря, что она не должна быть здесь? Разве он не хотел, чтобы она была здесь? С ним?
|
|
С новыми ударами барабанов танцующие стали двигаться интенсивнее, что делало невозможным держаться за него, когда он повёл её через толпу вурдалаков, бесов, темных фей и вампиров.
Наконец, они прорвались через толпу. Он повел ее к дальней стене, где несколько завсегдатаев вечеринок наблюдали за всем с угрюмыми и апатичными выражениями лиц. Ворен привлек ее к себе, двигаясь быстрее.
Она дернула его руку, пытаясь привлечь внимание. Она устала быть в темноте, окруженной тенями и зловещими образами, которые всегда знали больше, чем она. Она была готова к ответам. Она попыталась высвободить свою руку, но он только усилил хватку. Она дёрнула снова, и, наконец, он повернулся.
— Скажи мне, что происходит?
— Не здесь, — он схватил ее за запястье, и они двинулись дальше. Он оттолкнул двойников Джека Потрошителя, а впереди, скрытую в глубине теней, Изобель увидела дверь.
Они прошли мимо парочки, прижавшейся к стене, их руки обвились вокруг друг друга, их лица были близко, губы слились в глубоком поцелуе. Ворен открыл дверь, выпуская луч света, привлек ее внутрь и закрыл дверь за ними.
Они оказались в небольшом офисе. По крайней мере, в крошечном помещении, вероятно, когда-то служащим офисом. Пахло опилками и несвежим табаком. Стол без отделки стоял в углу, выше него была прибита к стене пробковая доска. Несколько пожелтевших и ставших хрупкими от времени листов бумаги, все еще прикрепленных к ней, пошевелились, когда они вошли. Сломанный стул лежал опрокинутым на старом коврике, он был как главная центральная часть комнаты. Кроме этого и потолочной лампы на шнуре наверху, ничего не было. Снаружи приглушенно гремела музыка.
|
|
Ворен, снимая маску и кладя ее на стол, поднял с пола сломанный стул. Он подпер спинкой стула дверную ручку. Это действие вызвало у Изобель покалывание кожи, волоски на ней встали дыбом. Он что забаррикадировал дверь?
— Ворен?
Он протянул руку, чтобы заставить ее замолчать и остановился у двери, прислушиваясь.
— Ворен... — прошептала она.
Он снова повернулся к ней, быстро приближаясь к ней.
— Не произноси моё имя, — приглушённо сказал он. — Она не сможет найти тебя здесь, со мной. Тебе нужно спрятаться, — обращался он скорее к себе, чем к ней.
— Она?
Он же не мог все еще волноваться за Лейси, не так ли?
Его глаза, дикие и обеспокоенные, всматривались в нее.
Она никогда не видела его таким. Она никогда не могла представить его таким. Напуганным, обеспокоенным — почти лихорадочным. Что бы она ни ожидала найти здесь, когда попала сюда, так не должно было быть. Его страх, такой незнакомый, удваивал ее собственный.
— Скажи мне, что происходит? — попросила она.
Он покачал головой:
— Ты не должна была приходить.
— Прекрати говорить это, — она схватилась за его куртку, сжав пальцы. — Ты пригласил меня, помнишь?
— Это была ошибка.
Ей захотелось встряхнуть его, пробудить его, заставить его ответить ей.
— Ворен, ничего из этого не имело смысла, и потом ты говоришь что-то типа такого! Твоё письмо — почему... Я не понимаю ничего, что происходит, и это происходит со мной тоже! Скажи мне сейчас же, что случилось с твоим лицом. Брэд сказал,… но потом я увидела тебя, — она покачала головой, пытаясь разобраться в своих мыслях, в своей памяти. Хоть что-то из этого совпадает? С какой путаницы она должна начать?
— В одну минуту ты был там, а в другую тебя уже нет. Я искала тебя, но ты исчез, прям как призрак! Но сейчас ты здесь и ты не хочешь говорить мне. Почему? Что это за штуки? Почему они преследуют меня? Почему они напали на Никки и Брэда? Откуда они взялись? Чего они хотят?
— Они хотят того же, что и я! — неожиданно закричал он, отскочив от неё. Он поднял маску со стола и бросил об стену. Она разбилась, осколки фарфора упали на пол.
Дрожащими руками она потянулась к нему.
— Не надо, — он повернулся к ней спиной, лицом к двери.
Это слово остановило бы ее раньше. Но не сейчас. Не теперь, когда она проскользнула через траурную процессию Мрачного Фасада перед Вореном. Несмотря на всю тёмную броню, подводку для глаз, чёрные ботинки и цепи, она ясно видела его сейчас. Она смотрела сквозь завесу жестокого спокойствия, непроницаемый взгляд, вампирские чувства и страх, и за всем этим она увидела настоящую красоту. Она обняла его за талию, уткнувшись лицом в его куртку, напротив силуэта мёртвой птицы.
— Пожалуйста, скажи мне!
Он развернулся в ее объятиях и прижал свои губы к ее уху, прошептав:
— Я не знал, что это произойдет, — сказал он, — я просто хотел сбежать. Я не знаю, сможешь ли ты понять. Что я просто хотел найти дорогу куда-то еще. Даже если это длилось недолго, даже если это было нереально. Но это было реальным. Это было реальным, и я не мог остановить это.
— Что? Остановить что?
— Потом я встретил тебя, — сказал он, его губы снова приблизились к ее. — И сны изменились.
Его теплое дыхание ласкало ее, и ей очень захотелось отдаться ему, почувствовать его прикосновения, удержать его поцелуй, как лепесток, мягкий и сжигающий. Ее никогда так раньше не целовали — как будто оболочка ее души испарилась.
Он осторожно приблизился, но остановился. За дверью музыка, крики, голоса, звуки обезумевшей толпы — все это остановилось. Тишина давила. Он отстранился, повернулся и посмотрел в сторону двери.
В комнате становилось холодно. Изобель вдохнула. Она обхватила себя руками, дрожа, она вспомнила ночь в магазине мороженого, то время, которое они провели в морозильной камере. Это было так давно.
Секунды прошли.
Тусклый желтый свет на стене стал двигаться и колебаться. Двигаясь, он отбрасывал их две тени то на стену, то на пол, делая помещение многолюдным. Ворен поднял глаза, и ее собственный взгляд последовал за его. Они смотрели на голую лампочку, которая раскачивалась на потертом шнуре, будто под порывами несуществующего ветра. Она качалась назад и вперед, как маятник на часах.
Свет моргнул, замерцал. Темнота дразнила, угрожая напасть.
Хриплый шепот возрастал из-за двери, звук, похожий на треск сухих листьев в огне.
Сначала он был низким. Таким низким, что Изобель не была уверена, что звук был, или слышала ли она его вообще. Но потом голоса стали более ясными, шипя сквозь щель в нижней части двери. Что-то рассмеялось. Быстрая тень заметалась, как зверь.
Изобель схватила его за рукав.
— Что это?
Он осторожно выступил вперед, встав перед ней.
— Они нашли нас.
Сплошное безумие
Дверная ручка затрещала.
Изобель смотрела на дрожащий стул, придерживающий дверь. Что-то ударило с силой, сотрясая дверь, и она подпрыгнула от неожиданности, взвизгнув.
Весь шепот сразу стих. Дверь замерла.
Неяркий свет, белый и кристально чистый, какой она видела в лесах, появился в одно мгновение внизу. Он медленно передвигался по трещинам, назад и вперед, как будто пробовал, пробраться ли ему внутрь.
Был звук с другой стороны, как будто марлевая ткань скользит по деревянной внешней двери, и Изобель боролась с желанием кричать. Тогда белый свет погас.
Тишина. Только звук их дыхания. А затем новый звук. Тихий и далекий.
Музыка.
— Ты слышишь это? — прошептала она, все еще прижимаясь к нему. Мелодия становилась громче. Одни инструмент, одна нота, она старалась соединить это в одно целое, пока, наконец, не поймет, что именно она услышала. Оркестр?
— Не слушай, — сказал он, его голос надломился. — Представь, что это нереально.
Музыка становилась устойчивее, тверже, и это были реальные струнные инструменты, вздыхающие в закрученном вальсе. Звук барабанных тарелок акцентировал изменение в мелодии. Вальс стал еще громче, в отличие от оглушительной, ломающей готической музыки. Это не могла быть другая группа, не так ли? Там не было никакой возможности. Она не услышала гитар. Нет вокала.
Новые голоса проникали из-за двери, отличающиеся от шепота, что они слышали за мгновение до этого. Эти голоса были более существенными, более живыми, звук реальных людей, смеющихся, говорящих и кричащих. Голоса неуклонно росли, сопровождаясь теперь тонким звоном посуды. Больше и больше голосов подхватили, по одному с каждой секундой, пока они не слились в единодушный, живой гул. Несмотря на легкий смех, вибрации, закрученную мелодию, Изобель сильнее цеплялась за куртку Ворена. Это не имело никакого смысла. Все это чувствовалось… неправильно.
— Кто там? — спросила она. — Что происходит?
— Изобель, послушай меня, — сказал он, повернувшись к ней. Ее взгляд оторвался от двери, и она посмотрела в его глаза, когда он заговорил.
— Найди дорогу в чащи. Когда ты будешь там, найди дверь. Ты поймешь, когда увидишь ее. Иди туда и не жди меня. Не верь всему, что видишь.
— Что? Но... Я… я... не понимаю.
Он встряхнул ее:
— Обещай мне!
— Ворен, я…
Ее голос застрял в горле, тишина захватывала, пока она смотрела, как его зрачки расширяются, в центре их рос укол страха, поглощая зеленые ирисы его радужных оболочек, пока в них вообще ничего не осталось. Ничего, кроме двух черных дыр размером с монету.
Она снова почувствовала, что начинает дрожать. Она потянулась к нему, но внезапно остановилась, когда черно-фиолетовые облака чернил, как тысячи ползающих насекомых, зашуршали за его плечом. Темнота окружила его, уплотняясь, грозя завладеть им, как бесчисленные щупальца какого-то бесформенного приведения. Облака обвились вокруг его плеч и рук.
Пара ослепительно белых рук сформировалась из извивающейся пустоты. Они вцепились, словно когтями, ему в грудь. Белое лицо женщины промелькнуло над его плечом — ее глаза были двумя пустыми впадинами.
Испугавшись, Изобель потянулась к нему. Она схватила его за руку, и на мгновение они крепко держались друг за друга.
— Найди дверь, — сказал он. Затем он отпустил ее.
— Нет!
Под шипения теней он отступил в открытую бездну тьмы. Его рука выскользнула из ее, несмотря на ее отчаянные попытки удержать его, а затем мрак охватил его, поглощая, переплетаясь, пока тьма не исчезла… и он вместе с ней.
— Ворен!
Она бросилась через пространство, которое забрало его. Она подошла к стене и прижала руки к древесине, ударяя по ней и крича.
— Ворен!
Она быстро повернулась, обводя комнату взглядом. Свет над головой продолжал раскачиваться. Взад и вперед. Взад и вперед. Тяжело дыша и со стучащим сердцем, она смотрела на лампочку, наблюдала за ней, как будто еще один оборот мог вернуть его обратно.
Она побежала к центру комнаты и повернулась кругом. Она остановилась, но комната продолжала вращаться вокруг нее. Она кружилась и кружилась, вращаясь все быстрее и быстрее, пока все не расплылось и не превратилось в туман. Свет. Смех. Голоса и музыка. Ее ноги ослабли. Головокружение настигло ее. Тело подвело ее, и колени ударились об пол. Гудение в комнате стало еще сильнее. Ее охватила тошнота. Она опустила голову, закрыла глаза и прижала руки к ушам, чтобы заглушить все.
— Хватит, — сказала она, потом закричала. — Хватит!
Тихий щелчок, словно отпирание двери, прорвался сквозь ее сознание.
Изобель подняла голову.
Комната перестала вращаться. Перед ней раскрылась дверь. За ней сиял свет — слабое алое свечение. Через щель Изобель увидела плюшевый черный ковролин и краешек густых черных занавесок.
— Давай, пошли, — услышала она мужской голос.
Его громкий голос возвышался над гулом разговоров и отдаленным пронзительным смехом. Зазвенели маленькие колокольчики.
— Куда? — спросил другой мужской голос.
— В твои хранилища.
Аромат корицы, свежеиспеченного хлеба, пряного мяса просочился сквозь дверь, заставив ее желудок сжаться. Она оставалась неподвижной, прислушиваясь и пытаясь сдержать рвоту.
Когда она подумала, что сможет, Изобель встала. На шатающихся ногах она проковыляла к двери. Она потянулась дрожащей рукой к ручке. Дверь открылась наружу, в противоположную сторону, чем прежде, и поддалась легко, казалось бы, только от ее прикосновения, чем от каких-либо усилий, чтобы толкнуть ее.
Музыка захлестнула ее, растущая и угасающая, мелодия подражала самой себе, затем снова повторялась. Комната богатая чернотой раскинулась пред ней. Толстые бархатные занавески струились с высоких окон, как неподвижные черные водопады. Призрачный свет играл сквозь витражи кроваво-красных стекол, отбрасывая переплетающиеся тени на мрачные стены и угольно-черные ковры.
— В подвалах невыносимо сыро, — сказал один из мужчин. — Они покрыты селитрой.
— И все же пойдем туда, — второй голос вернулся, и Изобель приняла его акцент за итальянский.
Колокольчики на его шапке снова зазвенели, и этот звук вытянул ее из комнаты.
Она держала одну руку на дверной раме, когда вошла в комнату, где запах духов и вина смешивался с запахом жирной пищи. Она подняла глаза и заметила еще больше черных занавесок. Они свисали со сводчатого потолка. В сочетании с глубокими малиновыми окнами, пространство казалось похожим на сокровенное помещение королевского склепа.
Но куда исчез склад? Готы и Мрачный Фасад? И почему это место кажется таким знакомым?
— Холод — это просто ничто. Амонтильядо! Ты ошибся. И что касается Лачизи, он не может отличить Шерри от Амонтильядо.
Двое мужчин стояли в двери напротив ее собственной, которая находилась в противоположном дальнем конце пустой комнаты. Их силуэты были окружены дымкой тусклого фиолетового света. Кем они были? О чем они говорили? И где она была?
Человек с шапкой с колокольчиками взял за руку другого. Второй человек опустил маску на лицо. Он завязал свой плащ потуже, и они поспешили выйти.
Изобель подкралась к своду, где они стояли.
Глубокий, сильный звук раздался за ее спиной, остановив ее. Шум послал волну вибрации через ковер, достаточно сильную, чтобы шторы зашевелились. Он прокатился через обувь Изобель и твердые черные стены. Ужас, как яд, растекся по ее венам, и она повернулась в сторону источника шума.
Как темный часовой, огромные черные часы стояли теперь вместо двери, в которую она вошла мгновением раньше. Часы, как неумолимый бог, светились белым светом в окружающей черноте, в то время как куранты отбивали несозвучную мелодию.
Музыка, голоса и весь смех мгновенно затихли при первых звуках мелодии. Мелодия часов звонко струилась и растекалась по комнате и коридору, звуча как фальшивая колыбельная.
Когда этот плач утих, прервавшись в конце затяжным, скорбным эхом, Изобель не могла слышать ничего, кроме звука ее собственной крови, текущей в ее ушах. Это и еще тихое вращение внутреннего механизма часов.
Она вспомнила, что была здесь раньше, но только у нее в голове. Это было именно так, как она себе представляла. Каждая деталь. Даже часы, которые теперь возвышались над ней, реальные, как сама жизнь.
Потом послышался звон, приглушенный и гулкий, и семя страха в Изобель возросло.
Она бросилась к часам, но какие-либо следы двери, через которую она прошла, исчезли. На ее месте серебряный маятник, размером с саму Изобель, раскачивался туда и сюда, как ранее лампочка на шнуре. Он качался взад и вперед каждый раз, когда часы пробивали час.
Четыре. Пять. Шесть.
Подождите. Сколько сейчас времени?
Девять. Десять.
Изобель подняла глаза на циферблат часов. Одна длинная стрелка была направлена на двенадцать, другая, более короткая стрелка указывала на одиннадцать. Она слушала, как последний удар пульсировал вокруг нее, пока не растворился в небытии.
Это был удар чистого молчания. Механизм в часах остановился, а затем легкий женский смех просочился откуда-то в комнату. За ним последовали звуки струн и голоса. Музыка снова заиграла, и где-то выскочила пробка от шампанского.
Нет. Нет. Нет. Это не реально. Она приложила руку ко лбу, пытаясь пройтись по своей памяти, вспомнить в обратном порядке события ночи. Это не могло произойти. Она спала. Она, должно быть, спала.
Маятник на часах разрезал воздух подобно косе, пожиная секунды. С каждым приближением его декоративной выгравированной серебряной поверхности появлялось пятнистое отражение Изобель.
Маятник вновь прошелся, открывая в кругу серебра фигуру с белым лицом и пустыми глазами, которая стояла позади Изобель.
Она, задыхаясь, развернулась, почти падая на часы.
Там никого не было. Ее глаза метнулись и поймали хвост быстрых теней, отбрасываемых в мерцающем свете кроваво-красных окнами.
Она снова посмотрела на часы, и маятник снова качнулся, отражая только её изображение. Изобель сделала шаг назад. Она посмотрела на часы и увидела дрожащую минутную стрелку. Изобель развернулась и побежала к фиолетовой арке.
Полночь. Так было и в рассказе. Вот когда это произойдет, поняла она, вновь чувствуя панику. Где бы она ни была, что бы ни происходило, сон или нет, у нее был час.
Один час. Чтобы сделать что? Чтобы найти дверь, о которой сказал ей Ворен? Он думал, что она оставит его?
И если она не сможет найти его до полуночи, что тогда?
Изобель отбросила эту сумасшедшую мысль и прошла через арку, убегая от чёрной комнаты. Фиолетовые стены сужались вокруг нее в короткий, изогнутый, почти туннелеобразный проход. Он направлял ее в другую комнату, примерно такого же размера, этот резкий фиолетовый цвет на окнах напоминал аметист в ювелирных изделиях.
Черная комната была пустой, в фиолетовой же стояли люди, разбросанные по всей комнате, одетые, как павлины и шуты, демоны и королевы. Там были маски, украшенные перьями и шелковые маски, сверкающие широкие платья с широкими рукавами, цилиндры и длинные плащи. Бесчисленные золотые украшения свисали с потолка, заполняя пространство, словно позолоченная солнечная система. Молодая женщина, украшенная белыми страусовыми перьями и бриллиантами, лежала, растянувшись на диване. Ее комнатный тапочек из слоновой кости свисал с одного пальца на ноге, бокал вина был в ее руке, она истерически смеялась, когда маленький человечек в зелено-жёлтом костюме шута наиграно падал.
Изобель сканировала лица в масках, их фигуры, ища кого-то — что-то — знакомое. Она вошла в комнату и стала обходить группы и пары.
Достигнув арки в следующую комнату, ей пришлось изменить направление, чтобы не быть задавленной длинными шлейфами гуляк. Держась за руки, они пробежали мимо нее, крича и смеясь. Последний из них, лицо которого было в облегающей маске собаки, схватил Изобель за руку, чтобы она пошла за ними. Изобель вырвалась от него и побежала, спотыкаясь, в соседнюю комнату.
Эта комната, белая как снег и декорированная пастелью, открывала широкий и круглый танцпол, заполненный вращающимися танцорами. Позолоченные детали находились на изогнутых стенах, простираясь все выше к куполообразному потолку. Вся комната сияла и искрилась подобно внутренней части яйца Фаберже.
Одетые, как радужные стрекозы, музыканты ютились в углу. Они лихорадочно играли на своих инструментах, тетива трепетала как крылья насекомых, которых они представляли.
Ритм, который они поддерживали, был ровный: раз-два-три, раз-два-три. Танцоры кружились как дервиши, юбки, украшенные бисером и драгоценными камнями, раскрывались.
Сухие и бледные, женщины выглядели, как несвежие пирожные. Высокие, с яркими заостренными масками, мужчины казались хищниками.
Она мельком увидела знакомую фигуру. Он отвернулся, танцуя с темноволосой девушкой в красном.
— Ворен! — Изобель выбежала на кристаллический плиточный пол, уворачиваясь от столкновений с танцорами, ныряя под руки в перчатках их хлопающих фанатов. Она потеряла их из виду, потом увидела пару снова и приблизилась к ним еще раз. Она была уверена, что это он. Его волосы, его рост и тело — они соответствовали. И девушка.
Была ли это Лейси?
Она побежала прямо к ним, толкаясь, чтобы пройти. Пара исчезала и вновь появлялась, мелькая через костюмированных придворных. Они закружились перед ней, скользнули за ее спину — потом прошли мимо. Она почувствовала, как кончик красной юбки дотронулся до ее ноги, и снова они пропали, и она боролась, чтобы последовать за ними, продвигаясь через руки одной из пар.
Наконец она догнала их и схватила его за плечо. Он повернулся. Черные глаза смотрели на нее сверху вниз через отверстия маски черной птицы. Он улыбнулся, сверкнув темно-красными губами.
— Думаешь присоединиться, чирлидерша? — спросил Пинфаверс.
Он отошел от девушки в красном, открывая ей платье двойника Лейси, дополненное пятнами, которые появились благодаря Изобель ранее.
По факту, это всё напоминало Лейси. Все, кроме безликого пространства, где должно было быть её лицо.
Из Изобель вырвался звук возмущения. Пинфаверс взял ее руки, потянув на себя.
— Что? Нет!
Он развернул её прежде, чем она успела вырваться, и они сжались в плотный круг. Мир смешался в сети хаоса, цвета и шума.
— Остановись! — закричала она, но он проигнорировал ее, кружа и вращая ее снова, почти толкая ее на другую пару танцоров в масках, которые неслись в сторону, смеясь.
— Где твоя маска? — спросил он. — Все носят маски, кроме тебя, чирлидерша. Ты пытаешься сказать, что тебе нечего скрывать?
Он потащил ее в танце.
— Отпусти меня!
— Знаешь, я болтал с твоим другом весь вечер.
— С Вореном? Где он?
— В самом деле, чирлидерша. Я начинаю думать, что ты просто одержима этим.
Он яростно оттолкнул ее, и Изобель отскочила, почти столкнувшись с парой придворных, которые выглядели как птицы-туканы. Она уставилась на них в замешательстве, те в свою очередь смотрели на нее, пока Пинфаверс не повел ее в танце дальше. Она плашмя столкнулась с ним, и он снова закружил ее.
— Я имел в виду другого твоего друга, — сказал он. — Кроме того, у тебя их так много. Это было трудно заставить их оставаться целиком честными! Но я бы не сказал, что он такой уж любитель поболтать. Типа сильный и молчаливый тип. По крайней мере, пока не закричит. Кстати, ты выглядишь прекрасно сегодня, я еще не говорил тебе? — улыбнулся он.
Стараясь понять значение его слов, которые сбили ее с толку, Изобель забыла на мгновение о мире, безумно вращающемся вокруг нее, забыла о танце. Она уставилась на него в раздумьях.
Усмехнувшись, он пристально смотрел на нее, как будто ждал, когда до нее дойдет. Но она пока не высказала свое подозрение. Если он говорил не о Ворене, то о ком же тогда?
Он увлек ее в очередном вращении. На этот раз Изобель почувствовала, как она с легкостью закружилась.
Так или иначе, в то время как она не обращала внимания, ее тело принимало участие в танце. Ее ноги следовали шаг за шагом. Она посмотрела на свои розовые туфельки, смутившись при виде их, скользящих по полу. Это выглядело так, как будто она прекрасно знала, как танцевать, хотя она никогда в своей жизни не танцевала вальс.
— Вот сейчас намного лучше, — сказал он, притянув ее к себе. — Посмотри на это, ты естественна. — Потом они снова завращались под трель колоколов, и Пинфаверс, откинув голову назад, стал подпевать себе под нос.
Под маской она могла разглядеть неровные зубчатые контуры отверстия на его лице, острые красные зубы внутри.
Что-то внутри нее хотело оттолкнуть его. Убежать. Но ее ноги были захвачены в танце. Он повернул ее так, что она прижалась к нему спиной. И он переплел свои когтистые пальцы с ее, положив одну руку на талию, будто вел ее на прогулку.
Она беспомощно следовала за ним, ее глаза пробегали по белой руке, которая была на ее боку, красные когти сжимали розовую ленточку. Она хотела отскочить от него, отодвинутся, но чья-то лавандовая юбка прошелестела мимо ее собственной, побуждая ее придвинуться обратно к нему. Он крепче прижал ее к себе.
— Посмотри, — прошипел он.
Изобель подняла голову. Танцоры смешивались вокруг них, как уносящиеся штормом цветы, их головы держались на одной стороне, когда они кружились с непринужденностью.
— Посмотри на них, — прошептал он ей на ухо. — Ты когда-нибудь видела что-либо подобное? У них есть все, не так ли? Все, кроме одной единственной заботы, чтобы жить.
Изобель вырвала свою руку из его холодного жесткого захвата. Он схватил ее и еще раз развернул ее к себе лицом, низко наклоняя ее. Мир перевернулся, а потом он выпрямил ее слишком быстро, и она поднялась с плавающим взглядом. Он снова схватил ее за руки. Его нога подтолкнула ее ногу, увлекая ее обратно в танец.
— Разве ты не видишь, глупая девчонка? Разве ты не знаешь, что здесь ты сможешь делать все, что захочешь? Ты сможешь иметь все.
— Это не реально, — сказала она. — Всё это нереально.
— Ты реальна, не так ли? Попробуй. Подумай о том, что ты хочешь. Подумай о том, чего ты хочешь больше всего. Подожди. Я знаю... но сначала ты должна закрыть глаза.
Он прекратил танцевать вальс и поднес когтистую ладонь к ее лицу. Невольно глаза закрылись. Когда она снова открыла их, перед ней стоял Ворен.
Ушибов и порезов на его лице уже не было. Не было никаких признаков карандаша под глазами или тонкого серебряного колечка в его губе. И его волосы яркие черные, какие она знала, теперь были пшеничного цвета. Он улыбнулся ей, его глаза почему-то были теплыми, зелеными, как лес. Каждое отличие в нем было само по себе едва уловимым, но вместе, его полное изменение было существенным. Он казался таким… нормальным.
Она подняла руку, чтобы пройтись по его челюсти пальцами, как он это сделал в ту ночь возле ее дома.
Он переплел пальцы с ее свободной рукой, и она была удивлена, не почувствовав остроту его кольца-дракона или жестких уголков его школьного кольца. Его кожа была такой теплой против ее собственной. Она взглянула на пуговицы его рубашки. Она была синей — ее любимый оттенок — и она хорошо смотрелась на нем.
Она подняла глаза, вглядываясь в его лицо.
— Доверься мне, — прошептал он.
— Но я…
— Просто отпусти.
В видении
— Изобель, ты слышишь меня? Я сказал, пойдем.
— Что? Куда мы идем?
Он засмеялся, и у него появились ямочки на щеках, которых она никогда не видела, но, казалось, это имело значение сейчас.
— В класс Свэнсона, куда же еще?
Он повернулся, все еще держа ее за руки, и стал пробираться через толпу.
Дверцы шкафчиков захлопнулись. Дети схватили книги и натянули рюкзаки. Впереди, у двери стоял мистер Свэнсон, пропуская учеников в класс.
Они были в Трентоне. В школе. Как они сюда попали?
— Ах, Вор-обель, — сказал мистер Свэнсон, когда они подошли. — Хорошо, что на этот раз вы пришли вовремя. Изобель, мне все еще нужен этот доклад про Сервантеса. Я знаю, что игра в эту пятницу, но могу ли я получить его на следующей неделе?
Доклад. Сервантес. Дон Кихот? Она когда-либо закачивала его?
— Я думаю, что ты почти все доделала. Тебе не нужна моя помощь с этим? Изобель?
Над головой раздался пронзительный и громкий звонок. Она посмотрела вверх в поисках источника.
— Ладно, ладно, я верю тебе, — сказал Свэнсон. Он жестом приказал им зайти в класс. — Идите. Садитесь. Учитесь.
На мгновение Изобель остановилась. Она осмотрела коридор позади нее, гадая, откуда они только что пришли. Почему она не помнила, как сидела на уроках до этого? И откуда она взяла эти темные полосатые джинсы и розовую с V-образным вырезом кофту? Ворен дернул ее, и, как мыльный пузырь, мысль лопнула. Она последовала за ним, и он повел ее к их обычным местам.
Автоматически она села за стол возле него. Почему сидеть на этой стороне комнаты ощущается так по-другому? Разве она не сидела здесь в течение всего года?
— Мы все еще ужинаем сегодня дома с твоими родителями? — спросил Ворен.
Ее голова резко повернулась к нему. Ужин с ее родителями?
— Я хотел задать несколько вопросов твоему папе по поводу Университета Кентукки. Я знаю, он поехал туда из-за футбола, но, по-моему, он упоминал, что у них там также была хорошая английская программа, верно?
— Да, — сказала она, думая, что вспомнила.
Точно. У них должна была быть лазанья, подумала она. И не донимал ли ее Денни целую неделю, чтобы она попросила Ворена пройти ему уровень, на котором он застрял?
— Хорошо, дети, — сказал мистер Свэнсон. — Сегодня очень увлекательный день, потому что мы дошли до Роберта Фроста и Эзры Паунд. Два моих любимца. Вы можете быть уверены, что эти стихи будут вбиты в самые глубины ваших податливых маленьких мозгов. И все же не волнуйтесь. Когда-нибудь вы поблагодарите меня. Теперь переходим к странице двести двадцать шесть, и давайте взглянем на «Неизбранный путь». Могу ли я найти добровольца прочитать это? Эмма?
С задних парт послышался голос Эммы Джордан:
— В лесу осеннем разошлись пути, и каждый, жаль, я пересечь не мог...
Изобель снова взглянула на Ворена. Она смотрела, как он смотрел вниз на открытые страницы книги перед ним. Солнечный свет отразился в его светлых волосах. Это как в тот день, когда они впервые встретились, — подумала она. В первый день в школе, когда он сел рядом с ней и попросил ее написать свой номер на его руке, чтобы он не потерял его.
Изобель улыбнулась про себя, вспоминая.
Он пригласил ее поесть на их первое свидание. В модный китайский ресторан. И только на прошлой неделе, не он ли подарил ей свое школьное кольцо? Изобель бросила взгляд вниз на свою правую руку. Толстый золотой ободок прочно держался на ее пальце с помощью мягкой войлочной ленты, которую он обернул так, чтобы ободок был ей впору. Синий камень Трентона сверкал внутри при свете, возвращая в памяти тот момент, когда он попросил ее надеть его. Это было в тот день, когда она сидела в его машине возле ее дома, и тогда он попросил ее пойти с ним на выпускной бал младшей школы.
На улице осенний солнечный свет подмигнул ей сквозь пышную, хлопковую, белую дымку облачного покрова. Она посмотрела вперед и наблюдала за мистером Свэнсоном. Он откинулся на столе, держа в руках свой открытый учебник. Его глаза закрылись, и она увидела, как его рот повторял слова вместе с Эммой, пока та читала. Так всегда можно было определить, какие части были его любимыми.
Когда Эмма закончила читать стихотворение, мистер Свэнсон открыл глаза и поправил очки.
— Хорошо, — сказал он. — А теперь давайте поговорим, о чем мистер Фрост говорит здесь. Ни у кого не было мысли, что это за метафора? Да, мисс Эндрюс.
— Он говорит о принятии разных путей в жизни. Создании других альтернатив.
— Да, правильно. Безусловно, это один из способов взглянуть на это. Он говорит о создании не просто буквального выбора, прогуливаясь по материальной тропе в лесу, а о приходе к развилке дороги жизни и принятии решения. Мы — продукт наших выборов, вам так не кажется? Если рассказчик поэмы выбрал бы другой путь, все сложилось бы по-другому для него, верно? Возможно, очень радикально. Вот эта «разница», о которой он говорит здесь. Очень хорошо. Кто-нибудь еще?
Изобель опустила взгляд на свою парту, осознавая, что еще не вытащила свою книгу. Она наклонилась и открыла рюкзак, вытаскивая свою копию седьмого издания Junior English. Она взглянула на экземпляр Ворена, чтобы узнать правильный номер страницы, затем перевернула черно-белый портрет Роберта Фроста. Далее она потянулась вниз, чтобы достать карандаш и свою тетрадь. Но она остановилась, заметив время на ее розовом брелке с часами, прикрепленном к ее рюкзаку. Стрелки часов показывали 11:20. Но этого не могло быть.
Урок начинался в одиннадцать. Ее часы спешили? Или Дэнни установил время вперед в шутку? Она отцепила часы с рюкзака и, держа их между своих пальцев, покрутила крошечный циферблат в одну сторону.
Минутная стрелка отказывалась сдвинуться с места. Она потрясла маленькие часы, заставляя розовый жидкий блеск внутри метаться по кругу.
Изобель замерла, уставившись на циферблат, когда блеск остановился. Она обратила внимание на отражение ее глаз в прозрачном стекле.
Но...
Разве она не разбила эти часы?
Может быть, ей это приснилось.
Нет. Парк. Бег. Это было реально. Книга разбила часы. Книга. Книга По. Только не снова, подумала она. Она выбросила эту книгу подальше, потому что та вернулась. Или это случилось позже? Но тогда это, должно быть, действительно было сном, потому что книга не вернулась к ней сама. Изобель нахмурилась, ничего из этого не имело смысла.
Она еще раз посмотрела на открытые страницы своей книги, на фотографию Роберта Фроста, сидящего в кресле, держащего лист бумаги и читающего на расстоянии.
Вдруг это показалось неправильным. Они еще не проходили Фроста.
Медленно и осторожно, Изобель положила свои часы на стол. Она схватила книгу и перелистнула алфавитный указатель, начав его изучать. Пастернак, Плат, Поуп. Где же...